Андрей Звонков
Чумной поезд
Но нельзя забывать и о втором нападавшем! Не оборачиваясь, глядя в отражение дверного стекла, Алексей лягнул ногой назад, стараясь попасть противнику в пах или живот. Но тот уклонился, зашел сбоку, отпихнув проводницу, и крепко приложил сержанта кулаком в ухо. К счастью, тот успел приподнять локоть, поэтому удар пришелся вскользь по виску, но искры из глаз все равно полетели.
Присев, Еремеенко встретил рыжего верзилу серией ударов по ребрам, но при такой разнице в весе это не могло надежно вывести из строя противника. Поэтому пришлось присесть еще ниже, схватить двумя руками противника за пояс и попытаться швырнуть через спину. Вот этого верзила не ожидал, сам стремился вперед, а тут ему еще активно помогли. Перевалившись через сержанта, он боднул лбом дверную ручку и грохнулся на четвереньки. Такой выгодной ситуации упускать было нельзя. Алексей распрямился, подпрыгнул, как можно выше, и хотел было приземлиться коленями верзиле на спину, чтобы сломать позвоночник, но не рассчитал высоту потолка и свой рост. В результате прыжок закончился, не начавшись – Еремеенко шарахнулся макушкой в потолок с такой силой, что у него на миг помутилось сознание. Тем не менее он все же попал в цель, только не коленями, а локтем. В позвоночнике противника что-то хрустнуло, и тот повалился на пол.
Обернувшись, сержант увидел у черноволосого в руке баллон с перцовым газом. Вот это уже было пострашнее ножа. Ножом еще надо суметь ударить, особенно через одежду, и надо иметь решимость, хорошо стоять на ногах, чтобы добиться результата. Если бы в руках противника, который никак не мог отдышаться, оказался нож, схватку можно было считать выигранной. Но струя перца, пущенная в лицо, обладает колоссальным останавливающим действием. Дыхательный аппарат человека так устроен, и дело тут вовсе не в слезоточивом эффекте. Просто испарение перцовой вытяжки так воздействует на рецепторы, что те, совершенно рефлекторно, не дают сделать нормальный вдох. А где нет снабжения кислородом мышц, там не может быть и нормального движения.
Алексей попытался отвернуть лицо, но было поздно – струя едкого газа ударила в нос и в глаза. То, что удалось опустить веки, значения уже не имело. Нужно было максимально использовать ту пару секунд, в течение которых действующее вещество окажет влияние на организм. Не задумываясь, Еремеенко нанес удар большим пальцем в глаз противника. Тот глухо взвыл, выронил баллон, который от торможения поезда закатился в щель тамбурной лестницы. Еще два удара Еремеенко нанес локтями, уже теряя дыхание. Поезд заметно сбавил ход, приближаясь к какому-то крупному городу. За окнами мелькали огни пригородных платформ.
Нужна еще хотя бы секунда, потому что, когда перец подействует окончательно, с Еремеенко и одна проводница справится. Она из пассивного наблюдателя могла превратиться в грозную боевую единицу, любой ценой пытающуюся замести следы.
Алексей не мог открыть глаза, иначе перец тут же начнет их выедать. Развернувшись, оставалось лишь вслепую молотить кулаками по воздуху, в надежде зацепить противника. Наконец это удалось – кулак на приличной скорости угодил в нос проводнице, та рухнула спиной в незапертую тамбурную дверь и села на задницу.
Еремеенко, развернувшись, попытался нащупать дверную ручку, чтобы ворваться в вагон и попросить помощи. Но это было ошибкой. Он не успел.
Проводница, понимая, что теперь, с разбитым носом, ей не удастся отвертеться от расспросов, тоже не собиралась сдаваться. Вскочив на ноги, она с короткого разбегу ударила Еремеенко плечом в спину, да так, что он крепко впечатался лицом в дверь, а затем, схватив его за волосы, принялась колотить головой обо все попадающиеся твердые поверхности.
Секунду сержант держался, пытался лягаться и лупить локтями, пару раз даже попал, но вскоре перец, смешавшись с потом, все же начал свое действие. Лицо его горело. Еремеенко захрипел, рухнул на колени, прижав ладони к разбитому и залитому кровью лицу, а проводница сняла одну из туфель и нанесла ему по затылку несколько мощных ударов каблуком.
Еремеенко рухнул на пол, отключаясь.
– Сученок… – выругалась Аня, шмыгая разбитым в кровь носом. – Конец тебе. Больше ни на кого не вскочишь, выродок долбаный.
Теперь для нее важнее всего было замести следы. Подельники не только не могли защитить ее в создавшейся ситуации, но и, напротив, их обнаружение в тамбуре грозило серьезными неприятностями. Один, кажется, со сломанным позвоночником, другой с глазом, вбитым внутрь черепа. Такое не замажешь и не объяснишь.
Может быть, в иное время проводница на спокойную голову и выработала бы какой-нибудь план, убедительное объяснение всей ситуации, например, действительно выдав Еремеенко за маньяка-насильника, а подельников за добрых заступников, которых безумный тощий маньячина изувечил голыми руками без оружия. Но времени уже не было, поезд бился на стрелках узловых станций в пригороде Воронежа, еще десять-пятнадцать минут – и вокзал. Действовать надо решительно и быстро.
Открыв замок спецключом, Аня первым делом вышвырнула из поезда беспомощного черноволосого. Для этого и усилий прилагать не пришлось. Он и так опирался спиной о дверь, оказалось, что достаточно открыть ее, и тело мешком рухнуло вниз, прокатилось по откосу, скрипя гравием в темноте, а затем с хрустом впечаталось в стальную опору и шлепнулось в бетонный водоотводный желоб, подняв фонтан брызг.
Дальше Ане пришлось потрудиться. Рыжеволосый хоть и дышал, но был парализован, а весил килограммов девяносто, не меньше. Пришлось сесть на пол и, держась за трубу стоп-крана, упираясь ногами в тело, выпихнуть его наружу.
В момент падения здоровенного бандита поезд проходил по путепроводу над платным участком трассы М-4. Кувыркнувшись в воздухе, еще живой верзила приложился головой о металлическое ограждение, по инерции перевалился через него и рухнул прямо в кузов проезжающего внизу огромного самосвала с песком. За шумом мотора и звуками музыки, доносящейся из приемника, водитель не заметил удар. Тело довольно глубоко погрузилось в песок, и на ходу, набегающим потоком воздуха, его начало заметать. Через пару минут уже трудно было понять, что под песчаным холмиком упокоился остывающий труп.
После путепровода поезд еще сбавил ход, и Аня засуетилась, понимая, что времени на принятие решений и действия остается совсем немного. Поезд по большому счету двигался уже в черте города, хотя и через пустынные районы, через промышленную зону.
Сняв с Еремеенко жилетку и обыскав ее, проводница нашла только дорогой смартфон. Второй, совсем никудышный, остался в кармане джинсов, и она даже не стала его вынимать. Затем, уже подробнее обыскав жилетку, она наткнулась на небольшое количество денег. Там же нашелся военный билет.
– Вот тебе и геолог… – окончательно расстроилась Аня. – Чуть с солдатиком в койку не прыгнула. Нюх начинаю терять.
Со злостью она подумала, что живым солдатика выкидывать из поезда нельзя. Скорость уже совсем маленькая, путепровод позади, он наверняка выживет при падении, даже если переломается, затем придет в себя, доберется до полицейского участка и сдаст ее. Чертыхнувшись, Аня закрыла вагонную дверь и сходила в купе за кухонным ножом, чтобы без затей перерезать Еремеенко горло. Но когда она вернулась в тамбур, тот вдруг пришел в себя и увидел нож. Женщина опешила. Она прекрасно помнила, как Еремеенко за пару секунд разделался с двумя громилами, а значит, несмотря на плачевное состояние, представлял огромную опасность и для нее. Но выбора не было. Выставив лезвие ножа перед собой, она осторожно шагнула вперед.
Алексей понял, что против ножа ему не выстоять. Перец немыслимо жег глаза и не давал нормально дышать, кровь из рассеченных бровей заливала ресницы.
Судя по звуку, поезд плелся едва-едва, видимо, пробираясь по крупному городу. Это давало шанс. Не дожидаясь, когда проводница пустит в ход нож, Еремеенко поднялся на ноги, навалился на ручку замка, а когда дверь распахнулась, вывалился наружу, не примериваясь. Опешившая от такого поступка Аня осталась стоять с ножом в руке.
А для сержанта короткий момент слепого падения закончился суровым ударом спиной и ногами, а затем и потерей сознания. Очнувшись, он понял, что при падении сильно повредил ногу. Боль была жуткая, голень опухла так, что трещали джинсы. Но разорвать ткань не вышло, китайцы давно научились делать ее прочнее туалетной бумаги. Впрочем, болело все тело, просто не так сильно, как нога. Голова раскалывалась, бил озноб, в груди все горело, а кашель так и рвался наружу.
«Сколько я тут пролежал? – подумал Еремеенко. – Солнце уже вышло из-за горизонта».
По его прикидкам, времени прошло больше часа, иначе он бы не успел так усугубить простуду, лежа летом на гравии железнодорожной насыпи.
Что делать дальше, он представлял себе слабо. Попробовал встать – не получилось. Пришлось ползти. Другого выхода нет. Но куда? Вдоль насыпи? Глупо. Пустырь, серые заборы, высокая трава, и ничего больше. А вот по сторонам виднелись крыши зданий. На западе и южнее строений было много, там точно был город, потому поезд и сбавил ход. Воронеж? Скорее всего, именно Воронеж. После Липецка он пришел к Анне. Логически думать плохо выходило. Мысли путались. Пусть будет Воронеж. Надо двигаться к дорогам. Там люди! Хотя и не факт. Впрочем, разницы нет, до центра города с больной ногой не добраться. Далеко. На севере домов было меньше, но располагались они значительно ближе.
И тут он ощутил в заднем кармане джинсов тяжесть старенького телефона. Неужели проводница его не взяла? Хотя что он стоит в сравнении с дорогим смартфоном? Его-то уж точно сперла, дрянь. Скорее всего, именно из-за него-то все и произошло. Проводница увидела дорогую игрушку, затем подумала, что перед ней геолог, возвращающийся с вахты… Она ведь так и сказала! Вот и весь сценарий. А раз геолог, значит, денег полная сумка и карманы. Вот удивилась, наверное, когда, кроме смартфона и полутора тысяч, не нашла ничего стоящего.
Но наличие телефона вселяло надежду. Можно ведь позвонить в «Скорую» или в полицию. И не важно, что Еремеенко представления не имел, где находится. Он знал, что, чисто технически, оператору несложно определить, с какой базой связан аппарат и где примерно находится. А тут еще и железная дорога как ориентир. Главное, дозвониться и сообщить о себе!
Но радость длилась недолго. Достав телефон, Еремеенко понял, что позвонить по нему уже никуда не получится. Экран треснул мелкими брызгами, а без него не работал и сенсор. Сжав бесполезный телефон в кулаке, Еремеенко попытался собраться с мыслями. Получилось не очень. Чувствовал он себя отвратительно. Боль от побоев и падения быстро нашла общий язык с инфекцией, разрывавшей грудь кашлем, и они вместе принялись вытягивать из Еремеенко последние силы и волю.
– Ну вот уж хрен! – вслух прошептал он. – Я, блин, как Мересьев, и без ног доползу до цели.
Приняв наконец решение добираться до ближайшей дороги, он собрался с духом и пополз через заросли осоки и конотопа.
Скорость такого передвижения оставляла желать лучшего, но выбирать не приходилось. Дальше еще хуже – пустырь оказался засыпан бетонной крошкой, завален проволокой и ржавыми кусками арматуры и кровельного железа. Но Еремеенко сдаваться не собирался.
– Не сдохну я здесь! – упрямо твердил он, работая стертыми почти до кости локтями. – Не сдохну, и все. Не сегодня.
Глава 2
В которой в воронежскую больницу «Скорой помощи» доставляется неизвестный с переломами и воспалением легких, травматологи думают, что с ним делать, терапевт предупреждает о приказе из Москвы, а врач-лаборант РПН нарушает инструкцию
Солнце перевалило за полдень, и летняя жара уже властвовала вовсю, местами разливая по асфальту зеркальные лужицы миражей. Автомобилей на дорогах было немного, так как одни их владельцы уже воспользовались возможностью оказаться на даче, а кто таковой не имел, томились на работе, мечтая оказаться на месте первых.
Машина «Скорой помощи», завывая сиреной и посверкивая синими маячками, выскочила с грунтовки промышленной зоны на окраине Воронежа, оставив за собой облако пыли. «Скорая» выкатилась на асфальт и повернула в сторону города.
– Юра, куда дали? – спросил водитель у сидящего рядом фельдшера в синей униформе.
– Погоди минуту, Михалыч! Еще не решили, – не отрывая телефонную трубку от уха, ответил тот. – Должны травматологию нам выделить. И не спеши, я парню не могу дать наркотик, у него все признаки черепно-мозговой. Так что не растряси, сам видел, у него перелом!
– Не учи отца кататься! – пробурчал Михалыч.
Он выключил сирену, въехав в жилую зону, из спецсигналов оставил только проблесковые маячки над крышей «Газели».
Созвонившись с отделом госпитализации, старший в бригаде фельдшер Юрий выяснил, что неизвестного пострадавшего готовы принять в травматологическом отделении больницы «Скорой помощи». Он сообщил об этом водителю и обернулся через плечо. Там, в салоне, рядом с парнем, лежащим без сознания на носилках, сидел второй фельдшер бригады по имени Василий.
– Как он? – спросил Юрий.
– Никак. – Василий пожал плечами. – В сознание не приходит. Сопор-кома «один». Джинсы бы надо срезать с него, голень, где перелом, сильно распухла.
– Довезем уже через десять минут, – успокоил его Юрий. – На хрен брать на себя лишнюю работу? Шину наложили, и хватит! Сдадим травматологам, а те уж пусть решают, что дальше делать.
Машину снова тряхнуло, но лежащий на носилках парень никак не отреагировал. Василий придержал трубку, ведущую от капельницы к вене пострадавшего.
Вскоре водитель повернул, и «Скорая» подкатила к приемному покою больницы, укрывшийся в прохладной тени шумящих на ветру тополей.
Фельдшеры выскочили из машины, один открыл дверь приемного, второй вместе с водителем вытащил носилки из машины, и вместе они закатили их по пандусу в приемный покой. Там бригаду встретил травматолог приемного отделения Башмин. Увидев шину, побои и капельницу, сразу понял, что больной его.
– К нам? С чем? – с ходу спросил он у старшего фельдшера бригады.
Юрий ответил:
– Закрытая черепно-мозговая травма темени. Множественные ушибы правой стороны тела, плеча, предплечья, перелом правой голени. Двойной. Да и еще. У него то ли ушиб легкого, то ли пневмония двухсторонняя. Сложно понять на ходу. Хрипит сильно. Больше склоняюсь к пневмонии, так как в блистере, найденном у него в кармане, не хватает четырех таблеток бисептола. Но раз уж травма тут тяжелая, то однозначно к вам – с пневмонией разберетесь, терапевты помогут.
– Безымянный, что ли? – с недовольством уточнил Башмин. – Ладно, молодой, одет хорошо, значит, родственники найдутся.
Юрий облегченно выдохнул, решив, что проблемы в приемном отделении не возникнут. Впрочем, ввиду ряда обстоятельств о проблемах думать было нужно. Да, безымянный, да, без сознания, да, без полиса. Но парень молодой, как справедливо заметил Башмин, родня найдется. Как только физиономия вернется в норму, фото отправят на опознание в полицию, если к тому времени сам не придет в себя и не расскажет, кто и откуда. А заодно кто отметелил и что украли.
Башмин сходил в кабинет за перчатками, но быстро вернулся в смотровую, уже в них, и принялся бегло осматривать пострадавшего.
– Криминал стопроцентный, полиция в курсе? – спросил медик. – Что сказали? Что при нем есть?
Он подумывал, удастся ли сбагрить неизвестного в другую больницу, но никаких мотивов не обнаруживал. Травматология забита, несмотря на лето и сезон отпусков. Придется принимать.
– Кроме бисептола, при нем был только этот разбитый смартфон, – показал Юрий. – Точнее, валялся рядом. Но вряд ли он чужой. Тем более разбит в хлам. И вероятно, парень еще был в сознании, когда понял, что аппарат разбит, потому и бросил его. Больше ничего по существу не скажу.
– Ладно, запишем как личные вещи. – Башмин вздохнул с заметной грустью. – Где обнаружили пострадавшего, кто нашел? Ребята, давайте поподробнее, мы его еще несколько дней не сможем толком расспросить. А следователь наверняка придет и будет вопрошать. Так что дайте в деталях картинку.
– Нашла его дама с собачкой, в промзоне возле улицы Богатырской. У самой дороги.
– Дама с собачкой? «В Крыму гуляли две собаки, один был шпиц, другая – Ия[4]», – толкая каталку с носилками, фыркнул фельдшер Василий. – Это уж скорее было чудовище, только видом схожее с собакой[5]. Да еще без намордника. У меня до сих пор мурашки по коже от этого монстра.
– Ага. – Юрий усмехнулся. – Какой ты Вачику намордник предлагаешь? Ему корзина для бумаг с трудом на нос налезет.
– Вачик? – Башмин покосился на Юрия. – Кличка больше для чохи подходит.
– Не, там не чоха-чиха! – решил излить душу Василий. – Там помесь бобтейла со всеми известными науке видами овчарок, включая кавказскую. И полное имя зверюги Вахтанг. Вачиком его та тетка звала, которая нас вызвала.
– Менты были? – уточнил Башмин, который никак не мог привыкнуть к слову «полицейские». – Помогите аккуратно на кушетку парня переложить.
Вчетвером они бережно переложили пострадавшего на кушетку, медсестра прикатила стойку для баллонов капельницы.
– Да, полицейские приезжали, – ответил Юрий. – Их эта дама с собачкой вызвала, поначалу вроде бы как на труп. Потом парень застонал, и она уже вызвала нас. Кстати, полицейский просил связаться с ними, как пациент придет в себя, потому что случай откровенно криминальный. Вот его визитка.
– Да, конечно. – Башмин забрал картонку с телефоном и данными следователя, достал из кармана халата платок и протер лоб от пота. – Нашли его у дороги, говорите? Есть признаки ДТП?
– Ну, что-то вроде. Большинство травм, скорее всего, получены в драке, – рассказал Юрий о результатах осмотра. – Но есть множественные ушибы и перелом ноги, голени, судя по гематоме обеих костей. И еще, очень пострадали глаза. Мне кажется, ему из баллончика в лицо брызнули. Да и с легкими непонятно что. Дыхание ослаблено, и хрипы с обеих сторон. Но это вам разбираться.
Фельдшер облегченно выдохнул. Ему не давала покоя ситуация с дыханием у доставленного больного.
Пострадавший парень лежал на кушетке, рядом стоял штатив с капельницей. Обезболивать наркотиками фельдшеры не стали, ведь на затылке больного имелась огромная гематома, и на первый взгляд что там, под ней, не определить. Поэтому первым делом Башмин написал направление в рентген-кабинет и вызвал санитаров. На грудь больного легла история болезни с короткой записью «Неизвестный», а рядом карандашом, чтобы легче было понимать, о ком именно идет речь, – «Удав», по рисунку на футболке. Так его и катали санитары по приемному отделению, а пострадавший кашлял, покрывая свое лицо и клеенчатое покрытие каталки розовыми брызгами мокроты.
Когда фельдшеры уехали, а рентгенологи закончили делать снимки, пострадавший остался на кушетке в смотровой, под капельницей. Джинсы с него срезать не стали, аккуратно стянули, придерживая отломанную ногу, отчего пострадавший окончательно потерял сознание, сняли футболку, на которой был изображен мультяшный удав, забрали все вещи, включая телефон и блистер. Все это оформили как личные вещи. Оставили на нем только серые трусы. Взамен снятой одежды на «Удава» натянули хлопковую больничную рубаху серо-голубого цвета с завязками. А так как предполагалось, что рубаху придется периодически снимать для осмотров и процедур, ее натянули задом наперед, через руки, прикрыв только грудь и живот. Разговорить больного никак не удавалось. На все обращения он только стонал и кашлял, быстро истощаясь и теряя сознание. Одно утешало, что сердце работало хорошо, хоть и в бешеном ритме, да и пульс был весьма уверенный, давление не снижалось меньше ста десяти на пятьдесят. А значит, никаких тяжелых скрытых кровотечений подозревать повода не было.
Кашель одновременно и обнадеживал и расстраивал. Если пострадавший реагирует на мокроту в бронхах, значит, рефлексы сохранены и он не в коме, но с другой стороны, постоянная одышка и хрипы постепенно выходили на первый план по мере решения проблем с травмами, которые только на первый взгляд производили впечатление ужасных. В основном это ушибы мягких тканей, ссадины, гематомы, и только перелом голени представлялся наиболее серьезным. Да огромный синяк на затылке и темени как бы намекал, что там под слоем кожи, крови и жира могут быть еще разбитые кости черепа и даже внутричерепная травма. О коварстве таких образований Башмин знал не с чужих слов. Эпидуральные гематомы развиваются незаметно, иногда часами, постепенно сжимая изнутри мозг и приводя к его вклинению в отверстие между черепом и первым позвонком, а это уже верная смерть.
Врача этот неизвестный парень уже немного раздражал. В коридоре стояли каталки и кресла с другими травмированными, требующими осмотра, а «Удава» никак не удавалось отправить в отделение. Слишком уж много травм было у него. И все требовали исключения более тяжелых, что могли быть скрыты под ушибами.
«История болезни» понемногу обрастала заключениями и данными анализов. Незаполненным пока оставался только «Осмотр в приемном отделении».
Травматолог понимал, что без помощи ему быстро не управиться.
Медсестра принесла и поменяла баллоны для капельницы, а Башмин принялся задумчиво изучать снимок черепа на негатоскопе. Рядом был закреплен снимок голени, на столе остались пленки с легкими в двух проекциях. Башмин почесал щетинистый подбородок, решительно направился к телефону и созвонился с Сергеем Герасименко, исполнявшим обязанности заведующего травматологией.
Пока вызванный врач добирался до приемного отделения, Башмин наспех оформил двух пострадавших с бытовыми травмами, не требующими операций. Одного с переломом предплечья отправил на рентген, выслушав упреки рентген-лаборанта, что их «неизвестный» обхаркал весь кабинет, и теперь, пока не уберутся, приема не будет. Травматолог развел руками, но этот жест рентгенологи не увидели. Говорить было нечего. Ну, обхаркал, что теперь? Он больной, ему можно. Вот если б он, Башмин, завалился в рентген-кабинет и сделал то же самое, было б странно.
Вместе, проведя короткий, но продуктивный консилиум, травматологи пришли к выводу, что травмы черепа у «Удава» нет. Более детальное обследование решили пока не проводить, так как безымянного пациента не отправишь на компьютерную томограмму без веских, обоснованных показаний, отделению это влетит в копеечку. С ногой все было ясно, голень перебита ровненько, как топором, но мягкие ткани при этом не рассечены, и, судя по гематоме, удар пришелся во что-то очень твердое, но при этом не острое.
– Как о бордюрный камень, – прикинул Башмин. – Если на угол, на излом, и еще сверху чем-то тяжелым. Но размозжение мягких тканей незначительное, значит, воздействие было коротким, как удар.
Герасименко осторожно ощупал ногу пострадавшего.
– Я такое видел однажды у девицы, – вспомнил он. – Пьяная ехала с кем-то в машине, додумалась высунуть ноги в открытое окно. И что думаешь? О столб на скорости, к счастью, не очень высокой, а то б без ног осталась. Вот у нее точно такой же след был на коже. Линейная гематома на голени, наискосочек. Остальные травмы – это побои, тут все очевидно. В глаза ему прыснули перечным газом, видимо, в драке. Так что происхождение ожога роговицы понятно. Офтальмологу покажем, когда в себя придет и если будут показания. Запиши: «Химический ожог роговицы». Однозначно тут какой-то криминал. Нужно медсестрам дать указание, как в себя придет, чтобы вызвали полицию.
– Хорошо, с этим все ясно. – Башмин снял снимки черепа и ноги с негатоскопа, взамен вставил снимки грудной клетки. – Сергей Семенович, повреждений ребер и легких я не вижу, но рентгенолог уверен, что тут, очевидно, воспаление. Говорит, плотность повышена, будто крупозная пневмония двухсторонняя в стадии разгара. И еще. Вот тут, в синусах, немного выпота. Видите? Экссудативный плеврит? Может, в реанимацию отправим сразу?
– Лучше вызови терапевта, пусть осмотрит и даст свое заключение. Чего нам голову ломать? Он не настолько тяжелый, реаниматологи завернут.
Прибыв по вызову Герасименко, терапевт Татьяна Васильева внимательно выслушала легкие пострадавшего, но тот вдруг закашлялся, не приходя в сознание. На кафельный пол из его рта вылетели розовые брызги.
– Легкое травмировано? – отскочив от неожиданности, спросила Васильева.
– Нет, – хором ответили травматологи и синхронно пожали плечами.
– Ребра целы! Плевра цела. Пневмоторакса нет, – добавил Башмин.
– Ладно, пневмония тут на сто процентов, – уверенно заявила Васильева. – Даже плевропневмония! Я назначаю ему кефзол по грамму два раза в день. Раствор Рингера до двух литров в сутки. Обезболивающие сами дадите, они ему температуру снизят. А вечером его еще раз в отделении осмотрит дежурный терапевт. Да, мальчики, утром пришел приказ МЗ[6], все пневмонии, особенно если есть подозрение на атипичное течение, отправлять на бактериологию без задержки по cito![7] В Москве отловили какую-то дрянь из категории ООИ, ставили ТОРС, и Роспотребнадзор разослал циркуляр настороженности. Я советую этого парня до получения результатов бактериологии мокроты положить в отдельную палату.
– Смеетесь? – Герасименко поморщился. – У нас в коридоре лежат, правда, недолго, день-два. Вот и он пока ляжет в коридоре. Максимум, что можем сделать, так это ширмочкой отгородить.
– Как хотите, мое дело предупредить! Если у него высеется какая-нибудь гадость – вам отвечать!
– Вы реально верите, что приличный парень в новой одежде может оказаться носителем опасной инфекции? – удивился Башмин. – Чего у него высеется? Пневмококки, пневмоцисты? Если он спидонос – то возможно. На ВИЧ кровь взяли. Ждем результатов.
– Мое дело предупредить, – ледяным тоном повторила Васильева, на выходе обернувшись через плечо.
Травматологи переглянулись и хмыкнули.
Через минуту медсестра шпателем собрала с пола мокроту в стерильную баночку, подписала этикетку: «М. примерно 25–30 лет, тр. от. И/Б № 18954. 12.45». Водитель больницы, чертыхаясь, что оторвали от лотка с разогретым обедом, отвез баночку в лабораторию.
Ногу пострадавшего упаковали в гипсовую лангету – на всякий случай, если все-таки найдутся документы и полис, в связи с чем, возможно, будет решено произвести операцию остеосинтеза штифтом. Место перелома отлично подходило для такой операции. Но пока парень неизвестный, нет полиса ОМС, вопрос с операцией по остеосинтезу отложили. Обломки состыковали, мелких осколков не было, кости переломились ровно, будто по линейке. Через два-три месяца уже будет хромать с палочкой, а еще через три хоть с парашютом сможет прыгать.
Около двух часов дня коробочка с образцом мокроты для анализа прибыла в лабораторию, но в руки лаборанта образец попал только к пятнадцати часам. Тот смазал ватным тампоном с мокротой предметные стекла для микроскопического исследования и положил их в окраску по Романовскому и Грамму. Пока таймер считал время, необходимое для качественного прокрашивания, лаборант заложил пробы в бульон, затем нанес питательную среду в чашку Петри. Все это, пометив специальными марками, он заложил в термостат на шесть часов. Это был тот временной минимум, который позволял получить рост колоний микроорганизмов для дальнейшего рассеивания на средах и типирования по серологическим вариантам. Стекла после окраски позволяют выяснить, только какие виды бактерий в мокроте есть вообще. Их там может быть несколько типов: стрептококки, стафилококки, палочки, цисты. А может, и грибы.
Из сушки стекла вышли к шестнадцати часам, но лаборант не спешил. Сходил к кофейному автомату, потом в туалет. Лишь через полчаса он вставил стекло с образцом мокроты под иммерсионный объектив микроскопа, капнул кедрового масла для увеличения светосилы оптики и настроил освещение от светодиодной матрицы. Приложившись глазами к окулярам, он принялся наводить резкость.
Когда мутное изображение наконец сфокусировалось, лаборант отпрянул от микроскопа, поднялся из кресла, снова шагнул к кулеру, чтобы глотнуть воды. От увиденного на предметном стекле во рту внезапно пересохло, а сердце заколотилось в бешеном ритме. Он сам удивился первой мысли, ворвавшейся в разгоряченный эмоциями ум.
«Домой попаду не скоро», – подумал лаборант.
В следующий миг отреагировал кишечник, и лаборант на собственном примере ощутил, что означает фраза «обгадиться от страха». Не без труда он заставил себя вернуться к микроскопу и снова прильнуть к окулярам. В круге изображения, отливающем желтизной из-за масла под иммерсионным объективом, он отчетливо разглядел заостренные по краям веретенообразные объекты с более темными кончиками и узким светлым пятнышком в центре. Чем-то эти бактерии напоминали кошачьи глаза с белым зрачком. Но лаборант прекрасно осознавал, что этими глазами на него смотрит сама смерть. Эта картинка раньше ему встречалась только в учебнике.
Лихорадочно меняя стекла с мазками, лаборант среди синих эритроцитов и лейкоцитов видел массы страшных палочек, и казалось, что в каждом новом стекле их становится все больше и больше, но такого просто не может быть.
Откуда она взялась тут?
Даже мысленно было трудно произнести слово, означающее болезнь, вызываемую этими микроорганизмами. Но лаборант вспомнил, что утром из Москвы пришло письмо о выявленном очаге завезенной атипичной лихорадки. Точного диагноза и возбудителя указано не было, только аббревиатура ТОРС[8] указывала, что болезнь относится по категории к классу болезней органов дыхания. А к нему четкое предписание о необходимости внимательно относиться ко всем случаям пневмонии.
Лаборант бросился к столу и посмотрел направление на лабораторное исследование, сопровождавшее образец мокроты. Диагнозом числилась двусторонняя пневмония.
Лаборанта от этой записи прошибло холодным потом. Он ледяной струйкой стек между лопатками и неприятной испариной выступил на лбу.
«Вот это пипец…» – подумал он.
Его судьба на ближайший месяц прорисовалась для него во всех ужасающих подробностях. Скорее всего, процентов на девяносто его ждала смерть. Смириться с этим было сложно, но и в панику впадать смысла было еще меньше.
«Может, и выживу… – Лаборант попытался себя успокоить. – Но жену и детей надо срочно убрать из города. В любом случае им тут теперь не место».
Он поколебался несколько секунд, поглядывая на стационарный телефон. В принципе, то, что он собирался сделать, делать было нельзя. Категорически. Нужно не жене звонить, а поднимать трубку стационарного телефона и докладывать о чрезвычайной ситуации. Но родственные чувства пересилили. Лаборант достал мобильник и набрал номер жены из контактов.
