Дмитрий Владимирович Потехин
Упыриха
– Ну! – нетерпеливо вскрикнул татарин.
Леший не бил.
– Кончай його!
– Не-е… – неожиданно вяло промолвил Леший. – Нельзя!
– Шо?!
– Не велят… Черти не велят!
Он бросил ружье на пол и с полным равнодушием вышел за порог.
Татарин был так ошарашен, что несколько секунд стоял, как вкопанный, не в силах поверить глазам. За окном послышался звук автомобильного двигателя и хлопанье дверей.
– Зараза! – взвизгнул татарин и, подхватив ружье, бросился к Пашке. Пашка увернулся от удара, и приклад вонзился в пол. Каким-то чудом Паше удалось, перекатившись по полу, встать на ноги. Враг стоял в паре метров от него, тараща дикие, подлые глаза и готовясь напасть снова. Пашка понял, что татарин его боится. Были бы свободны руки…
Из двора прощелкали два коротких пистолетных выстрела. Татарин с ужасом обернулся. В следующую секунду на пороге хаты уже стояли капитан Рюмашев и старшина Коромысло.
Ружье выпало из злодейских рук.
– Товарищи! Я схватил вора! – пролопотал татарин за миг до того, как старшина заломил ему руки за спину.
– Где она?! – рявкнул капитан так, что татарин едва не умер.
– Т-там… в подполе!
Коромысло начал развязывать Паше руки. От пережитого страха у Пашки помутилось в голове и на глазах выступили слезы.
– Спокойно, спокойно, щас отойдешь! – он похлопал Пашку по дрожащему плечу и достал папиросы. – На!
– Не курю, – почему-то ответил Паша.
Катерина почти голая сидела в подвале, привязанная к стулу, с грязной тряпкой во рту и следами клыков на теле. Ее голова безжизненно упала на грудь, из подвешенной на веревке правой руки с рассеченной веной капала в стеклянную банку темная кровь.
Через мгновение порезы были перевязаны. Старшина взял на руки полуживую девушку.
Пашка не спускался в подвал, но слышал, как татарин вскрикнул от боли и рухнул на пол. Должно быть капитан не вытерпел. Пашка представил, что подумали милиционеры, понятия не имевшие об упырихе: наверно решили, что татарин и Леший свихнулись от самогона.
Когда они выходили из хаты, путь им преградил запыхавшийся молодой милиционер с разбитым носом.
– Ушел, гад! Я его почти…
– Поздравляю! – огрызнулся капитан. – Заводи машину, в больницу едем!
Не прошло и минуты, как милиционеры, Катерина и уже смирившийся со своей незавидной судьбой татарин умчались в «Газике», растаяв в ночной мгле.
Пашка обернулся и увидел, что все это время с ним рядом был Ваня-пастушок.
– Молодец, – благодарно вымолвил Пашка. – Я уж думал, не приедут.
Ваня смотрел на него печальными, далекими глазами.
– Страшно было?
– Да вообще… Рассказать – никто не поверит!
– Лучше не рассказывай.
«Улетела, но ведь вернется!» – думал Пашка. – «Может прямо сейчас с неба за нами наблюдает…»
От одной этой мысли захотелось бежать куда глаза глядят. Надо было найти место для ночлега.
Еще не конец
Похоронили Гордея Бурлака на старом кладбище у села Архипово. Его доброе, бойкое лицо теперь смотрело с овальной фотографии.
– Как дочь-то?
Пашка услышал тихий разговор председателя колхоза с отцом Катерины.
– Все молчит. Плачет… – еле слышно ответил тот. – Если через неделю не отойдет, в город повезем к докторам.
– Что ж они, ироды, с нею делали…
То, что, как выяснилось, сотворили с Катериной вызвало у хуторян одновременно и ужас, и облегчение. С ней не сделали того, что должны были сделать двое грязных мерзавцев. Вместо этого ее искусали (по мнению следователя, травили собакой) и пытались убить через вскрытие вен.
Никто не мог представить, зачем им это было надо. Все лишь вертели пальцем у виска и проклинали последними словами Лешего с татарином. Только одна старуха вдруг вспомнила про помещицу Кайдановскую, любившую в давние времена пить человеческую кровь.
Все со временем проходит, даже самое страшное. Вот и Катерина постепенно пришла в себя, хоть и рассказывала безумные истории про летучее чудовище.
– Как же ты их, злодеев, выследил-то? – с восхищением спрашивал Пашку дед. – Вот голова-то, а!
– Да так, – пожимал плечами Пашка, не зная, что ответить.
– Вот, почитай, и смерти в глаза посмотрел. Боязно было?
– Еще бы!
– Да… Меня, помню, тоже бандиты хватали, еще в детстве. С отцом как-то пошли на ночь глядя, черт его попутал…
Дед что-то вспоминал, рассказывал, а Пашка думал об одном: как теперь жить дальше.
– Дед!
– А?
– Я наверно осенью в Москву поеду работу искать.
– О как! – дед поднял косматые брови. – А мы уж тут тебя…
– Знаю. Просто ты мне тогда правильно сказал: время сейчас другое.
– Ну да, верно…
– А хочешь… – смущенно начал Паша. – Сам с бабушкой не хочешь в Москву поехать жить?
Дед в изумлении почесал усы, растерянно глядя на внука.
– Да нет. А чего нам там делать-то?
– Ну как же, – напирал Пашка. – Там столько всего. Метро, ВДНХ, дома огромные строят!
– Ну а где ж нам там жить?
Пашка махнул рукой.
– Придумаем.
– На вокзале! – рассмеялся дед. – У прохожих будем побираться и на скамейках ночевать! Ладно, хватит огород городить! Вон уж полночь, спать надо.
Он поднялся с табуретки и пошел в кровать.
Паша не мог объяснить деду с бабушкой свой страх за них. Все было еще впереди. Он чувствовал это, глядя в непроглядную темень и шевелящиеся черные ветки за окном.
Привет от Лешего
Это случилось в конце лета. В темноте рано подступившей холодной ночи Пашка вышел во двор. В ту же секунду что-то с оглушительной силой ударило его в спину и в затылок. Лицо обдал мощный порыв ветра, и Пашка почувствовал, что его ноги висят в воздухе, не касаясь земли. Внизу плыли, быстро уменьшаясь, огоньки хутора.
Пашка попытался оглянуться, но поворота шеи не хватило. Внезапно он увидел держащие его подмышки словно клещи длинные когтистые пальцы.
– Полетаем? – послышался над ухом мягкий издевательский голос.
Страшная сила подбросила Пашку в небо, где-то испуганно мелькнула багряная луна. Пашка понял, что, переворачиваясь в воздухе, камнем падает на землю. Он много раз падал так во сне, и каждый раз, вздрогнув, просыпался…
Мощные лапы снова врезались в его тело. Одна из них полоснула Пашку когтями по груди, разодрав майку и поранив кожу.
В метре от Пашки зависли полные садистского возбуждения черные глаза. Несмотря на превращение в них еще осталось что-то от человека и от женщины.
Паша вспомнил, что его левая рука свободна от объятий чудовища. Будь он в меньшем ужасе, он бы до такого даже не додумался, а додумавшись, не решился бы сделать… Его указательный палец пырнул упыриху прямо в глаз.
Тварь по-бабьи взвизгнула, схватившись за ужаленное око, и Пашка полетел вниз.
Ощущение было настолько сильно, что его даже нельзя было назвать страхом. Это было что-то ослепительное, оглушительное, вышибающее из головы остатки мыслей. Он падал, барахтаясь в ветре, как в воде и, уже не различая, где небо, где земля. Казалось, весь мир провалился в черноту.
Пашка пришел в себя и понял, что умер. А, может, и не умер… Кругом было темно, сухо и мягко. Что-то шуршало. Вверху сквозь какие-то путы и клочья слабо просвечивало ночное небо.
Пошевелившись, Пашка убедился, что все кости целы и решил не вылезать.
Вылезти ему все же пришлось, потому что уже через минуту чьи-то руки принялись рыться в сене, подбираясь все ближе и ближе. Пашка заорал и начал выкапываться из стога, чувствуя, как что-то царапает его лодыжку.
Паша бежал по полю, потеряв от страха слух, словно контуженный взрывом. В какой-то миг новый удар сбил его с ног. Пашка перевернулся на спину и увидел над собой оскаленную пасть и кривые, заостренные черты нечеловеческого лица.
Крича, как не кричал даже в миг падения, Пашка начал молотить по этому лицу кулаками, да так, что из костяшек пошла кровь. Едва ли упырихе было больно. Она лишь раздраженно рычала, уклоняясь от ударов, и глядела почему-то все больше в сторону.
И вдруг вместо того, чтобы разодрать Пашке горло или выколоть глаза, она медленно поднялась на ноги, как будто позабыв о своей жертве.
– Э-эй! – услышал Пашка веселый голос Лешего.
– Предатель! – взвизгнула Кайдановская.
– А-а… а я ничего, нет, нет! Это все черти… Черти не велели!
В следующий миг тварь прыгнула на Лешего с быстротой и внезапностью саранчи.
Пашка увидел, как Леший тоже подпрыгнул и с неожиданной ловкостью прямо в прыжке дал ей кулаком по зубам, да так, что чудище грохнулось оземь.
– Во-о!
Бешено рыча, упыриха вскочила на ноги. Леший вытащил откуда-то нож или короткий кол и могучим движением всадил ей в грудь, прежде чем тварь успела ударить его занесенными когтями.
Пашка услышал вопль боли и ужаса – не женский, не звериный, а прямо дьявольский. Увидел, как упыриха, дергаясь и шатаясь, отступила на два шага, зажимая ручищами кровоточащую рану. Потом, одеревенев, неуклюже опрокинулась на спину и захрипела, захлебываясь в собственной крови.
Опустившись на колени, Леший принялся спокойно, точно заправский мясник, наносить удар за ударом, забивая чудовище острием. Страшный хрип и бульканье еще долго долетали до Пашкиного слуха. Наконец они смолкли.
Леший поднялся с земли и, увидев Пашу, тихо засмеялся своим дурацким смехом. Потом махнул на прощание рукой и потопал в ночь.
Придя в себя, Пашка бросился бежать, не разбирая дороги. Ему казалось, что нечисть еще жива и преследует его. К счастью, это было не так. Если бы он осмелился подойти к телу, то увидел бы даже не труп, а лишь останки старых костей, окутанные давным-давно истлевшим прахом.
В ту ночь с лица земли исчез еще один упырь, а проклинаемый испокон веков род Кайдановских навсегда канул в лету.
