Дмитрий Викторович Басманов
Чужие грехи
– Анни. У неё проблема, – сказала она и внимательно посмотрела в глаза собеседнику. – Только обещайте никому не рассказывать. Ладно?
– Шутишь? Могила!
– Может быть, всё не так страшно, – продолжила Изабель, – не знаю. Просто мою младшую сестру мучают кошмары. Знаю, знаю, кошмары многим снятся. Но кошмары Аниты повторяются. Одни и те же, через какое-то время. Понимаете? Не разные. Как она говорит – почти совершенно одинаковые.
– Что же ей снится?
– Думаю, это не так важно. Важно то, что у них один и тот же сюжет. Три ночи подряд, как сериал ужастиков по телеку. Но ведь так не должно быть, дядя Кристен? Почему они ей снятся?
Дядя Кристен пошевелился в кресле.
– Сложно сказать. Я не специалист в сновидениях. Но что-то мне подсказывает, что это такое наказание. Кара Господня.
Изабель вскинула брови.
– Божья кара? Но вы ведь не верите в Бога! Сколько я вас помню…И вы даже иногда спорите с мамой…
Дядя Кристен улыбнулся.
– Послушай, – прервал он её, – послушай, что я тебе скажу. Не может человек без веры. Вот чтобы совсем без веры, понимаешь? Он должен во что-то верить, как я думаю. Хоть в Бога, хоть в Чёрта. Ну, чтобы не свихнуться, чтобы было что за душой. Эх, это тебе не шутки, понимаешь? Я вот не верю в Бога, которого придумали за меня две тысячи лет назад и теперь всучили, как должное. Я верю в собственного Бога, которого придумал себе сам. И он мне нравится больше, чем тот, который из Библии…
Дядя Кристен замолчал, глядя прямо перед собой. Дождь заметно усилился. Он теперь гулко стучал по металлической крыше, его крупные капли бились о капот и о лобовое стекло, разлетаясь на сотни крошечных стеклянных осколков.
– Почему же? – спросила Изабель.
Дядя Кристен повернулся к ней. Таким серьёзным Изабель его никогда не видела.
– Хотя бы потому, что он не наказывает меня за чужие грехи…
Он хотел сказать ещё что-то, но тут в боковое стекло громко постучали.
* * *
Изабель сидела в деревянном кресле на крыльце дома под крышей. Дождь к вечеру превратился в морось пополам с мелкой снежной крошкой. Изабель закуталась поглубже в тёплую отцовскую куртку. Она посидит тут немного и пойдёт спать. Уже пора; Анни давно закончила с уроками, сейчас наверняка читает книгу, чтобы отвлечься. Последняя ночь кошмаров приближается, Анита дала слово, что сегодня не уснёт. Выдержит ли? Изабель сомневалась. К тому же эта идея – сбежать от сновидений казалась бессмысленной. И даже опасной. Вряд ли можно не спать совсем, рано или поздно Анни сдастся в этой борьбе. И какие есть шансы, что кошмар тогда не вернётся? К тому же долгая бессонница скажется на здоровье, а это прямая дорога в больницу. Изабель вспомнила пустой взгляд Аниты и пришедший за ним страх. В ушах вновь зазвучал дикий крик ужаса, от которого она проснулась.
Белита вздрогнула, шмыгнула носом. О чём говорил дядя Кристен? Наказание за грехи? Боже, за какие грехи ты наказываешь сестрёнку? Могла ли она совершить нечто настолько ужасное, чтобы так прогневать Небеса? О, это вряд ли. Изабель была в этом уверена, как ни в чём другом. Уж она-то знала почти обо всех проделках младшей сестры. К тому же Анни всегда на виду – в школе, дома, с подругами, никогда не запирается, не прячется. Если только это… Чужие грехи! Эта мысль вызревала, как прыщик – такая же неприятная, болезненная. И теперь она прорвалась, поразив Изабель смутным ощущением тревоги. Но за чьи грехи Анни должна была страдать? Ответа не находилось.
– Ты хотела со мной поговорить? – раздался над ухом голос отца.
Изабель испуганно дёрнулась.
– Ох, ты меня напугал, пап!
– Прости, не хотел. Так о чём ты хотела поговорить? Что-то насчёт Анни? Что она натворила?
Белита потеребила рукав отцовской куртки.
– Только не говори маме… – Она встала с кресла. – Я хотела сказать, хотела сказать, что…В общем, мне кажется, Анита совсем перестала молиться. Но продолжает врать маме, что делает это каждый день. Думаю, тебе стоит поговорить с ней. Пусть сама признается маме. Ты же знаешь, как ей это важно.
– Господи, – пробормотал отец. – Я уже невесть что напридумывал. Начиная от беременности, заканчивая наркотиками. Само собой, врать плохо. Думаю, мать зря надеется воспитать Аниту в своём духе. Но она упрямая, да…
– Так ты поговоришь?
– Само собой. Иди уже домой. Холодно.
В детской горел ночник. Анни лежала в кровати, уставившись в потолок. «Может, всё-таки попробуешь заснуть?» – спросила Изабель. Ани сжала губы и отрицательно покачала головой. Изабель забралась в свою кровать, натянула одеяло до самого подбородка.
– Ты же никогда ничего не скрывала от меня, Нита-Анита. Скажи, ты не совершила ничего такого? Такого, чтобы…
– Чего-чего?
– Ну, знаешь, заповеди Божьи, и всё такое. Просто сегодня я… в общем, я слышала, что иногда Господь наказывает людей за проступки. Насылает кошмары и всё такое.
Анни фыркнула.
– Что ты несёшь?! Да натвори я что-то ужасное – об этом уже болтал бы весь Луше.
В комнату вошла мать.
– О чём спорите?
– Да так, – буркнула Анни и отвернулась к стенке, – Лита-Белита корчит из себя старшенькую! Ой-ой, можно подумать!
– Не ссорьтесь, – сказала мать. Она присела на край кровати Анни, сложила руки. – Грех это. Вы помолились на ночь, я надеюсь? – Не дожидаясь ответа, она продолжила: – Завтрак разогреете сами, я оставлю всё на плите. Мне нужно завтра рано утром к тёте Марселе по делам. Справитесь без меня?
– Конечно, мам, – сказала Изабель. – Если что, я позабочусь о младшенькой. – При этих словах Анита резко повернулась и показала ей язык. – А кто такая тётя Марсела? Я никогда не слышала о ней.
В бордовом свете ночника бледное и худое лицо матери приобретало странный оттенок, тени под глазами становились гуще. И без того резкие контуры обострялись ещё сильнее, отчего лицо становилось похожим на фреску. Мать поправила одеяло Анни, погладила её по волосам.
– Тётя Марсела – моя старая подруга. Она жила здесь, в Луше. Я была чуть постарше Изабель, мы тогда жили в Испании. Иногда я приезжала сюда на лето с родителями – это ваши бабушка и дедушка, упокой души их. И мы с Марселой любили играть вместе, а нашим любимым местом был амбар. – Голос становился всё тише, убаюкивал. – Он стоял в конце улицы, в стороне от глаз людских, поэтому никто не мешал лазить, где нам хотелось. Ах, давненько я не навещала мою любимую Марселу…
Мать встала со вздохом, поцеловала дочерей. Пожелала спокойной ночи и вышла, оставив после себя лёгкий запах лекарств. Изабель зевнула. Как же она устала за день! Переживания, тревоги и вопросы, порождавшие их, – это утомляло. Хорошо, что на некоторые вопросы иногда находятся ответы, от которых появляются на свет новые вопросы. Замкнутый круг! Изабель закрыла глаза. В тишине комнаты слышалось лишь едва различимое треньканье настенных часов, да негромкое посапывание Аниты. Неужели, сдалась? Заснула?
* * *
Анни сидела на заднем сидении маленького пригородного автобуса. Она ехала одна – она не помнила, почему и откуда, но знала, что скоро её остановка. Вот и знакомая улица. Она едет домой! Анни встала, прошла вперёд. Внимание Анни привлекла большая холщовая сумка в крупную клетку с длинными чёрными ручками. Сумка стояла на переднем сидении, возле выхода. Она была приоткрыта. С дальнего края что-то свесилось. Что-то сморщенное, синее. Анни почувствовала, как вспотели ладошки. Что там? Она подошла ближе. Да это же рука…нет, рукав рубашки! Теперь Анита узнала сумку – та самая, в которую мать складывала грязное бельё. Бегунок молнии легко скользнул по крупным металлическим зубцам. Сумка оказалась набита бельём. Может быть, мамочка забыла её здесь, в автобусе? Двери открылись; Анни подхватила сумку и вышла. Тяжеловато для белья?
