Дмитрий Вартанов
Белый город. Территория тьмы
Странные танцы в переходах подземных станций…
В дверях своей квартиры Дима остановился, выпустил из сумки белого обжору. Тот был спокоен и несуетлив, вальяжно прошёл в зал и растянулся на полдивана. Это означало, что чертовщиной в жилище не пахло. Счастью Дима доверял: тот всегда бурно реагировал на хвостатых сородичей, псиное и мышиное племя, индюшатину, теперь вот и на всякую рогатую, хвостатую и копытную нечисть.
Раздевшись и приняв душ, автор детских сказок заварил чай с набором цветов и ягод и с добрым настроением бухнулся в кресло перед телевизором. Показывали сплетенье рук, сплетенье ног, но не по-пастернаковски, а дёшево и смачно, по-голливудски. Показушно темпераментно полюбив друг друга, герои столь же темпераментно побегали, постреляли, зверски побили по головам и животам врагов «справедливого» и «гуманного» дяди Сэма, всех и вся победили и под музыку с титрами, не умывшись и не отдохнув, даже не сходив в туалет, легли темпераментно переплетаться. Но Диману было всё равно, что смотреть. Чай был волшебно ароматен и вкусен и под суетливые ночные новости. Из неги и комфорта его выдернул звонок мобилы.
Это была Аннушка. Умная, терпеливая, красивая женщина. Дима стал вспоминать, когда был у неё в последний раз. Кажется, полторы-две недели назад? Был ужин при свечах. Был Шопен, обожаемый Анной. Было мало слов, Анна умела молчать и слушать тишину. Были каштановые волосы, губы, глаза и руки женщины. Были её нежность и страсть. И только после всего этого к Диману нагло и уверенно вваливался стыд. Стыд перед ней, стыд перед самим собой, и прогнать этот стыд было никак не возможно. Такую женщину нельзя было не любить, с такой женщиной нельзя было просто танцевать, пусть даже под Шопена, просто спать. Однако он не любил её, впрочем, как и всех других, встречавшихся на его пути, пространствах и территориях, на которые он вторгался. Такой образ бытия всё более становился для него удручающим и, пожалуй, неприемлемым и ненавистным. И чем дальше, тем больше. Отсюда рождались и стишки про самого себя. Куда ж без них? «Шедевры» так и пёрли:
– Я – комиссар отряда,
Женщин, раздетых для битвы.
Дерзкого, пошлого взгляда
Не осветят молитвы…
Анна знала, что была одной из нелюбимых среди таких же нелюбимых «женщин, раздетых для битвы». Знала, знала и всегда ждала его…
– Я звонила тебе, но ты не отвечаешь… я соскучилась… хочу тебя видеть… прямо сейчас… жду… приходи… больше ничего говорить не буду… жду тебя…
– Аня, подожди, – Дима был скверненько суетлив, но успел, Анна не отключилась.
– Прости, я не приду…
– Почему?
Это «почему» прозвучало для него громко, и потому наступившее молчание показалось до жути тихим и тягостным. Вся лексика русского языка бесцеремонно покинула его, оставив лишь короткую фразу: «Ты полный идиот, тупица». Это ничего не объясняло и не решало. Но женщина, как всегда, была тоньше и умнее любого «димана», «санька», другого брутального «пассажира», «звездолётчика», оборвав «тупизну» такой необходимой подсказкой:
– Ты уезжаешь, Дима?
– Да, – языковое богатство великого и могучего русского языка было ещё в не зоны досягаемости.
– Далеко?
– Да.
– Надолго?
– Навсегда, – ему стало легче, словно он подписал себе приговор, не подлежащий обжалованию, но освободивший его от своего «чёрного Я». Пришла очередная пауза и сказала: «привет». Он не ответил, пауза ушла. Вернулся голос Анны:
– Мне с тобой было хорошо, интересно и удивительно. Можешь ничего не говорить. Я не скоро забуду тебя, но забуду… Прощай…
– Прощай, – сказала пауза.
– Прощай, – повторила мобила.
– Прощай, – с готовностью поддакнула тишина.
– Счастливчик, ну хоть ты молчи и не говори «прощай».
Но белый здоровенный котяра и не собирался прощаться: найди потом такого другого дурака, готового таскать с собой почти десять килограммов «счастья», да ещё кормить индюшатиной и терпеть пуканье от оливье с горошком.
– Ладно, я спать. Белый, ты со мной в спальню? – белый проигнорировал вопрос, раскинувшись вольготно на диване.
– Что ж, одному будет не так тесно.
И пришёл сон.
Он стоял посреди пустынной улицы в совершенно незнакомом городе, странном городе. Ибо не было вокруг никого, ни людей, ни машин, вообще никого. Шёл мелкий ненавязчивый дождь. Счастливчик сиротливо жался к его ногам. Но, несмотря на пасмурность, серые каркасы домов выглядели отнюдь не печально под мокрыми небесами. Скорее они были привычно рады чистоте и лёгкости дождевых капель, тёплых, мягких и отрадных. Не рад влаге был только кот, нервно и недовольно подёргивающий своим мощным чёрным хвостом.
Вот и сбылась его мечта: марсианские хроники от Брэдбери. Вот так выйти когда-нибудь на улицу, но не ночью, а именно днём. И чтоб вокруг никого не было: ни раскрашенных полуголых девиц, сидящих на лавочках взасос с сигаретами и банками с коктейлем; ни вечно спешащих прохожих; ни мальчишек-хулиганчишек, беспардонно наступающих на туфли; ни ошалело мчащихся скутеристов и самокатчиков; ни машин, воняющих человеческой изобретательностью; ни озабоченных собак, бегущих, фиг его знает куда, и даже, чтоб воробьи и голуби не какали и не мельтешили…
Он шёл по пустынной улице, и окна домов тихо приветствовали его глубиной своих тёмных глазниц. Он вошёл в подземный переход, станция метро галантно позвала его внутрь.
Он знал одно: этот город в дожде, он не на Марсе, он здесь, он ждал его, только его; ждал сто, а может, и тысячи лет. Эскалатор встретил его необъятной глубиной своего зева. Бывая в Москве, он всегда мечтал спуститься по такому глубокому эскалатору, но чтобы не было урчащих моторов; он хотел встретить подошвой ботинка каждую ступень. И вот сейчас, когда не было угрюмых, стоящих у поручней или скачущих мимо людей, он по-настоящему ощутил какой-то не по-земному странный уют и покой. Он не спеша спускался по железным ступеням, и свет наземный, постепенно отдаляясь, приближал к нему неоновый свет подземного мира. Станция приняла его первозданной гулкой тишиной. Лишь пол, выложенный бледно-розовыми плитами, воспользовавшись услугами эхо, вёл с ним ненавязчивый, неторопливый диалог. Счастливчик, ещё наверху стряхнув с себя излишки влаги, обогнал его и по-хозяйски бродил между колонн. И не было мыслей, ни хороших, ни плохих. Был внутренний свет и необыкновенная лёгкость в теле и на душе. Настенные барельефы и узоры были не в силах сломать и загасить тот внеземной комфорт, который поглотил всё его естество. Он не помнил таблицы умножения, не знал, как и где растут арбузы, зачем, кто и когда открыл Америку. Но он знал, зачем он здесь, и кто его ждёт и встречает.
Одинокая женская фигура в его плаще, освещённая неоновыми лампами, в конце тоннеля ждала его. Он не спеша шёл к ней, женщина шла навстречу. Белое Счастье, распушив свой огромный чёрный хвост, с каким-то небывалым вдохновением тёрлось о её ноги. Это была она, незнакомка с зелёными глазами львицы и волосами цвета спелой пшеницы, ночная ныряльщица без акваланга, Ариадна с неземным голосом. Они приблизились друг к другу. Она была босиком и сразу же, встав на цыпочки, прикоснулась губами к его небритой щеке и, взяв за руку, тихо произнесла:
– Здравствуй. Я же говорила, что буду ждать тебя, и ты придёшь. И вот ты здесь… Пойдём, сейчас придёт поезд. Помнишь, я обещала познакомить тебя с пантерами.
Подошёл поезд, ярко освещённые вагоны были пусты. Они вошли в вагон. Двери закрылись, и поезд, игнорируя станции и переезды, понёс их вперёд. Мелькали огни, мелькали платформы; пространство и время утратили свой смысл и значение. Он не спрашивал её имени, он не спрашивал, кто она. Он знал её тысячи лет, знал вне времени и пространства. Он ждал её, он искал её, он нашёл её; она встретила и обрела его.
– Юля, твои волосы пахнут подснежниками, – он достал из внутреннего кармана гайтан с образом Девы Марии и повесил на шею женщины. – На мосту той ночью ты сказала, чтоб я принёс…
Она молчала и, тихо прильнув к нему, засунула руки в карманы его лёгкой куртки. Её мягкие пшеничные волосы касались его губ. Он смотрел на мелькавшие огни подземных станций, и казалось ему, будто пересекают они межзвёздные пространства, и галактики, сменяя одна другую, приближают к ним голубую планету, которая ждёт вот уже миллионы лет именно их и только их.
Поезд замедлил ход. Он знал, что это конечная станция. Двери открылись, и они вышли на перрон. Она взяла его за руку и сказала:
– Мы приехали, пойдём.
По неподвижным ступеням эскалатора они поднялись наверх, вышли из станции. Подземный переход встретил их избытком кислорода и едва уловимой музыкой идущего где-то там наверху тёплого дождя. Юля остановилась и обняла его за шею:
– Я хочу танцевать с тобой.
Он прикоснулся губами к её волосам. И только матёрый белый кот с чёрным хвостом странно смотрел на их танцы, странные танцы в переходах подземных станций…
Они танцевали на лестнице подземного перехода, они танцевали на улице. Дождь, сбегая с них тонкими прозрачными струйками, бесстыдно и раскрепощенно соединил их тела в одно единое целое. Сильный удар грома и отблеск молнии бестактно, но вовремя попросили их остановиться. Мокрые серые здания остались где-то там, позади. Асфальт, отливающий платиной, уступил место жёлто-зелёной мягкой траве. Впереди на поляне между десятком больших вековых дубов стоял, словно притаившись в ожидании, двухэтажный домик со светло-розовыми стенами и бирюзовой крышей.
– Мы пришли. Я здесь живу.
Они подошли к лёгкой светлой калитке, она была открыта и спокойно приглашала войти внутрь. Навстречу им шли две пантеры, белая и чёрная. Ошалевшее от такой неожиданной встречи и хищных хозяев Счастье в отчаянии и какой-то безнадёге, распушив хвост, прижалось к траве и стало заунывно и тягуче орать, басить, выть. Пантеры, не обращая внимания на голосящего белого котёнка, неспешно приблизились к людям. Кот сначала ничего не понял, но постепенно осознал, что нафиг никому не нужен и точно не станет сегодня обедом для хищниц, быстро сориентировался и сделал вид, что он вовсе не орал, а если кто и орал, то вовсе не он, принялся умываться. Грозные, но грациозные хищницы подошли к Дмитрию и стали внимательно обнюхивать его, а чёрная, вдруг встав на задние лапы и положив передние ему на плечи, лизнула в лицо. Совершив этот ритуал, дикие кошки, так и не обращая внимания на домашнего котейку, неторопливо пошли к дому.
– Дима, я же говорила, что ты им понравишься, – она произнесла его имя так, как будто делала это каждое утро на протяжении вечности, если, конечно, у вечности есть эта протяжённость. – Пойдём быстрее, у нас мало времени.
Он не понял это её «у нас мало времени», он вообще утратил чувство времени.
Они вошли в дом. Красивая белая, пушистая кошка, абсолютно проигнорировав их приход, неспешно умывалась на подоконнике. То, что это была именно кошка, подтвердил Счастливчик. На котов-мужиков он реагировал примерно так же, как на пантер, с тем лишь отличием, что, выпустив свои огромные безжалостные когти, сразу бросался драть и кусать несчастных. Но сейчас котиный чёрный хвост, словно труба кочегарки, неотвратимо и гордо устремился ввысь. Счастье издало, по его мнению, соблазнительный и красивый курлыкающий клич, напористо запрыгнуло на подоконник и… получило отменную, смачную по-кошачьи женскую оплеуху по своей наглой и брутальной морде. Ошалев от такого приёма и спрыгнув на пол, покоритель кошачьих сердец широченно открыл свою зубастую пасть и громко зазвонил…
«И в преисподней найду, члвк…»
Остервенелые звонки в дверь вырвали Диму из сна, выдернув из марсианских хроник в земное реальное бытие.
– Ну, ты, однако, и дрыхнешь крепко, Диман. Битый час звоню и долблю в дверь, хотел вызывать службу спасения. Умывайся и одевайся, никаких завтраков и потягиваний. Кладбище ждёт, – бодро выпалила родная физиономия друга.
Ослушаться Изю было смерти подобно, тем более что кладбище ждать не любит, потому и сборы были по-солдатски быстрыми и бравыми. Уже у порога Дима крикнул хвостатого другаа, но тот не соизволил выйти, пришлось идти за ним в спальню.
– Счастье, давай шустрее, опа… – Дима остановился на этом «опа…» и медленно подошёл к коту. Тот сидел на стуле, по ним был плащ, который Дмитрий отдал таинственной незнакомке в ту ночь на мосту. Нос котяры был основательно ободран. Счастье посмотрело на человека с нескрываемым укором, словно это он выдал оплеуху своему любимцу. Дима вспомнил странную ночь на мосту, отданный плащ. Сон сегодняшний явился явью в виде этого плаща и поцарапанной морды кота.
– Так, мистика продолжается, теперь уже в виде снов на грани реальности, точнее, без всяких граней. Что думаешь, мой хвостатый друг? Что скажешь о пантерах, белой, пушистой красавице? Понимаю, тебя более всего беспокоит твой пострадавший нос – самое больное место сейчас. Но разве можно так бестактно приставать к женщинам? Без всяких ухаживаний, пары комплиментов хотя бы? Ты как кавалерист из отряда Будённого с шашкой наголо на скаку налетел на это изящное создание. А где же твоя галантность? Такая бравурная солдафонщина только для соседских дворовых кошек годится. Здесь требовался другой подход, именно галантный, с каким-то шармом, изяществом. Пять лет на планете живёшь, а опыта и ума не набрался. Всё нахрапом, на скаку… Ладно, вечером помажу нос зелёнкой, а сейчас нам пора. В сумку полезешь или пешком пойдёшь?
Счастье выбрало «пешком».
Кладбище встретило их первозданной тишиной и покоем. Могила для бабули была уже вырыта. Друзья выгрузили небольшую надгробную плиту и деревянный крест. К половине двенадцатого Изя съездил на Речную за сестрой покойной. В полдень подъехала машина с гробом. Четыре молчаливых бугая опустили гроб в могилу. Среди них был и бульдог Боря. Его опухший, лиловый нос явно не забыл ласковые пальцы дружелюбного Димана.
– Я твою мёртвую душу из-под земли достану и в преисподней найду, члвк, – сказала голова Борьки, не двигая губами. На большее рыжая башка не осмелилась, так как Анатолий Иванович, мило улыбаясь, смотрел на них из окна чёрного мерса, стоявшего чуть поодаль.
– Сейчас мои черти… парни зароют могилку и установят крест, – не выходя из авто крикнул директор морга.
– Нет, не надо. Мы сами, – отказался от дальнейших услуг Изя. – Спасибо вам, Анатолий Иванович, за помощь и альтруизм ваш! Мы ещё пересечёмся с вами…
– Какой уж там альтруизм? – пропел скользкий толстячок. – Всё имеет свою цену, за всё и всегда надо платить. Но мы пересечёмся, пренепременнейше пересечёмся… уже очень скоро. И петухи не успеют прокричать три раза, как свидимся. Черти… парни, за мной! – скомандовал напоследок милый Толяшка.
– Какой-то странненький этот твой Анатолий Иванович, и речи у него витиеватые и странные, про свою цену и петухов с чертями.
– И вовсе он не мой, – отмахнулся Изя. – Работать приходится с разными и такими персонажами тоже. Ты вон рыжему мужику с синим носом понравился. Он, судя по всему, чревовещатель: с закрытым ртом обещал найти тебя, даже в преисподней. Это ж за какие такие твои грехи столько агрессии против тебя? Не за нос ли ты его таскал? Шнобель лиловый, как слива.
– Он у него с рождения такой. Я не при делах, – утаил свою расправу над бульдогом Дима.
– Мать, давай, я тебя отвезу домой, – обратился Изя к тихо сидевшей рядом старушке.
– А могилку-то, крест как же? Кто ж сделает? – запричитала та.
– Да ты моя хорошая, а мы на что? – очкастый добряк приобнял бабулю.
– Так вы ж не работяги какие? Не могильщики вроде? – удивилась хорошая.
– Ну, матушка, всякий труд у нас в почёте. Кресты мы сами, своими руками чиним. И этот сготовили для твоей сестры, сами и установим, облагородим вот этой плитой. Поехали домой.
– Вот, возьми, – бабуля дрожащей рукой стала совать Диме скомканные банкноты.
Дмитрий приобнял старую и довёл до машины Изи.
– Мать, я же тебе уже говорил, что всё оплатил Красный крест. С Богом езжай, Изя Львович тебя довезёт до дома.
Когда Изя вернулся, друг уже почти прикопал могилку, оставалось только установить крест и надгробную плиту. Это много времени не заняло. Умылись, передохнули. Котище явно проголодался, но терпеливо ждал время трапезы. Друзья, расположившись на полянке, стали доставать из баула ароматно пахнущий провиант, приготовленный удивительными и заботливыми руками Тоси. При виде такой вкуснотищи Счастливчик не выдержал и бестактно сказал:
– Мау-у-у.
– Дзедун, – на автомате ответила вторая половинка доброй Тоси и положила на одноразовую тарелку увесистую отварную куриную грудку.
Усатый чернохвост отказался от совместной трапезы и, взяв по-собачьи курятину, скрылся за соседней могилкой. Изя разлил водку по рюмахам. Пожелание друга не осталось забытым, зелье было лимонным и холодным. Не чокаясь, Диман поднял стопку и повернул голову, чтобы выдохнуть. Выдохнул и…
Внимательный, жёсткий взгляд из-под тяжёлых надбровных дуг под чёрной широкополой шляпой словно пригвоздил друга Изи и Счастья к кладбищенской земле. Маньяк, штукатур, фокусник в чёрном пальто сидел в пяти метрах от ребят и словно гипнотизировал их. Естественно, пришла пауза. Куда ж без неё родной? Изя, не замечая ничего, выпил водку, закусил малосольным огурчиком и только после этого посмотрел на компаньона. Пришла вторая пауза, то ли первая получила своё продолжение. Так они и смотрели: Дима на чёрного мужика, Изя на Диму, чёрный на них обоих.
– И что упёрся взглядом, словно бычара на красную тряпку? Ты зачем за мной шастаешь везде? Ни поспать, ни поесть по-человечески не даёшь. Не жарко в пальто? – выдал словесную тираду Диман. – Выпить хочешь?
Бычара продолжал молча сверлить их взглядом. Изя перестал жевать и явно напрягся, снял очки и стал нервно протирать их салфеткой.
И всё же прав был очкастый друг в ту кровавую ночь на кладбище до того, как чёрный помахал своим сатанинским мечом: хорошо и покойно на погосте. А тишина какая благостная! Идиллия, да и только. Но, конечно же, как всегда, вдруг откуда ни возьмись, нарисовалось Счастье. Его смачный боевой клич, однозначно, воскресил, по крайней мере, половину усопших и погребённых здесь с миром. К счастью для живых, мёртвые проигнорировали котиные вопли, шум и гам и не поднялись из могил. Хотя на кладбище разыгралась сцена, достойная украсить самый крутой голливудский вестерн.
Огромный белый котяра с мощным чёрным хвостом, выпученными глазами и вздыбленной шерстью остервенело преследовал своего старого «дружбана», чёрта Ганса. Очевидно, что яблоком раздора стал обед Счастливчика – куриная грудка, которую держал в своих лапах бес. Кот настиг его буквально в метре от маньяка. Чёрно-белый клубок с воем и визгами покатился по траве, смачно шмякнулся об могильную оградку и распался. Куриная грудка была в зубах у Счастья, которое с чувством выполненного долга скрылось за ближайшей могилой. Чёрт, изрядно потрёпанный безжалостными когтями белого монстра, в мгновение ока спрятался в отвороте пальто меченосца.
– Когда появишься в следующий раз, накорми своего чертилу, чтоб не воровал чужую курицу, – голос и тон Димана были далеки от канонов дипломатии. – И нечего таращить свои бельма на нас! Ты какого хрена трёшься постоянно рядом?! Чёрный, тебе, что надо от меня?! Меч свой ты сам потерял, потом сам забрал. То, что ты маньяк нечистый, и так понятно. Хочешь этим мечом помахать, как той ночью? Так делай. Моя башка перед тобой. Изю и кота не трогай. Не нужны они тебе. А я перед тобой…
Чёрнопальтожник усмехнулся и тихо, но чётко произнёс:
– Члвк, твоя пустая башка с бездарными фантазиями ни мне, ни моему хозяину абсолютно не нужна. А вот душонку твою мёртвую хозяин приберёт себе. Если ты не отвалишь от Юлии, это произойдёт очень скоро. Не приходи больше к этой женщине, не твоя она, не для тебя, и гайтаны с… не приноси.
Дима спокойно выслушал эту тираду и сделал то, что хотел ещё пять минут назад: выйдя из ступора, выдохнул и от души накатил стопку лимонной водки, закусил, перекрестился и закончил:
– Сгинь, говнюк с чёртом!
Говнюк с чёртом сгинули. На кладбище остались наглый Диман, очкастый друг с открытым ртом и Счастье. Пять минут тишины от Изи закончились, он закрыл рот и с достаточно неумной интонаций вопросил:
– Диман, что это было? Что за чертовщина?
– Ты сам всё прекрасно видел. Здесь были сумасшедший с мечом и его голодный чёрт. Теперь-то ты убедился в существовании рогатой нечисти? Опять Счастье подралось с бесом. 2:0 в нашу пользу.
– А куда они сейчас делись? И как он тебя назвал? Я не расслышал, не понял.
– Они сгинули. Против нечистой силы крест да молитва действенны. Меня он обозвал «члвк»… тьфу ты, я и не произнесу так, как он, слово «человек», но без гласных, только четыре согласные… Юля сказала, что «они» нас всех так кличут, Гласа и СлОва лишают нас, превращая в мёртвые души.
– Это как так лишают? – к Изе постепенно вернулось спокойствие и самообладание. – Гласных, говоришь, Гласа и Слова. В Книге сказано:
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков», – процитировал Библию православный еврей и резюмировал:
– Выходит, эти «они» пытаются лишить нас Слова, значит, души и Бога… Слово «человек» без гласных и не произнести никак…
Изя посмотрел на друга и спросил:
– А Юля, это кто?
– Та таинственная незнакомка на мосту, которую я спас. Я тебе об этой неземной львице с зелёными глазами и волосами цвета пшеницы рассказывал и про пантер тоже. Я был с ней, танцевал под дождём, вдыхал аромат её волос и кожи. У её дома, на входе нас встретили пантеры: белая и чёрная. Ещё там была белая красивая кошка. Она понравилась Счастью.
– Юля коту понравилась? – не понял очкарик
– Коту понравилась белая кошка, она ему разодрала нос, основательно подрала. Вон смотри.
– А это не чёрт его подрал?
– Да нет же, говорю, кошка, – Дима сделал паузу и добавил:
– Я был в другом городе, где никого не было, вообще никого. Была только Юля с пантерами и кошкой… Это был сон…
Очкарик удивлённо посмотрел на друга и заключил:
– Так это был сон. А причём здесь ободранный нос кота?
– Изя, когда я проснулся, нос кота был ободран и рядом лежал мой плащ, который я отдал той женщине на мосту, Юле. Она в нём ушла. Встреча на мосту не была сном, и плащ лежал на стуле. И гайтан с Девой Марией я повесил на шею ей в этом сне. Он был у меня во внутреннем кармане, сейчас его нет. И вот тебе ещё один аргумент: чёрный маньяк с мечом при тебе сказал, чтобы я больше не приходил к Юлии. Откуда он знает о моём сне? Это была явь, такая, как сейчас здесь, на кладбище. Просто я не могу всё это объяснить.
– Я верю тебе, брат, – Изя приобнял друга. – Просто мистика, дьяволиада какая-то…
– Ты ещё не привык к чертям и дьявольским исчезновениям? – горько усмехнулся Дима. – И сон мой не мистика, а явь. Так что давай в этой яви мы сейчас потрапезничаем от души и поедем к тебе. А завтра берём Тосю, Илюшку, и двигаем в «Светлану». Я уже договорился, нас ждут. Пару недель отдохнём от кладбища, чертей и прочих гадов с мечами. Сегодня вечером мы с моим обжорой готовы оценить шедевральные кулинарные способности твоей чудесной женщины.