Дмитрий Силлов
Закон выживших
– Забавно. Очередная команда совершенно неподготовленных ученых-самоубийц, решивших пожертвовать своими жизнями ради науки. Мало их, что ли, полегло в Зоне?
– Эти подготовленные, – покачал головой Бармен. – Военные ученые, работавшие в оборонке. Специальная международная команда специалистов для исследования особо опасных природных объектов, снабженных самым современным оборудованием. Они в Институте уже месяца три ошивались, пороги обивали, чтоб их в дальний рейд пустили. И вот наконец добились своего. Единственное, чего им не хватает, – опытного проводника, который доведет их до центра Зоны. Что скажешь? Институт из своего фонда готов выплатить гонорар, который тебе и за полсотни «экскурсий» не заработать.
– Оперативно они сработали, – криво ухмыльнулся Богдан. – Уже и кучу нового самоуверенного мяса готовы забросить на зараженные земли, Зоне на прокорм. Но ты ж понимаешь, я больше туда и за гору золота не пойду. Так что не уговаривай.
– Аномалий, мутантов и радиации боишься? – усмехнулся толстяк.
Богдан презрительно сплюнул на пол.
– За свою жизнь боятся те, кто планирует жить дальше. А мне немного осталось. Просто, знаешь, есть вещи похуже смерти.
Махнув стакан, он занюхал спиртное рукавом, проигнорировав бутерброд. После чего вытащил из конверта купюру, положил ее на стойку.
– Сдачи не надо.
Бармен нахмурился.
– Я ж сказал, за счет заведения.
Богдан покачал головой.
– Этот стакан я за счет бара не заработал.
После чего слез со стула и, не прощаясь, вышел на улицу.
С некоторых пор алкоголь почти перестал брать его, пился почти как вода, лишь слегка обжигающая горло. Верный признак того, что болезнь прогрессирует, потихоньку поднимаясь вверх, метастазами захватывая пищевод и дыхательные пути. Наплевать. Любой сталкер жив до тех пор, пока не превратится в кучу дохлой радиоактивной плоти. Но покуда руки-ноги шевелятся, а голова худо-бедно работает, он никогда не сдастся, цепляясь за жизнь грязными, обломанными ногтями. Иначе какой он, к чертям крысособачьим, сталкер?
* * *
Жил Богдан неподалеку от бара, в одноэтажном домике, которых навалом в большом селе Ораное. Пустых. Брошенных. Заходи, располагайся, никто слова не скажет. Хозяева давно съехали, опасаясь подхватить лучевую болезнь. Здесь фон от Зоны небольшой, но всё равно завышенный, поэтому есть реальная опасность накопить критическую дозу облучения. Не зря ж охрана кордона каждые три месяца меняется полностью, иначе, если солдаты начнут дохнуть как отравленные крысы, может случиться международный резонанс, который правительству нафиг не сдался. А то отребье, что кучкуется в Ораном, высокопоставленных лиц не интересует. Биомусор – он и есть биомусор, чем быстрее загнется, тем лучше.
Между тем в селе присутствовала своя жизнь. Несколько больших домов, расположенных в непосредственной близости к КПП «Дитятки», забрала себе охрана кордона, гордо окрестив их военным городком. А в остальных строениях жили различные криминальные и полукриминальные элементы. Поставщики дефицитных и часто нелегальных товаров для военных и туристов. Девицы легкого поведения и их сутенеры. Подозрительные личности, об источниках доходов которых можно было только догадываться. Бомжи, которые словно тараканы быстро собираются там, где есть крыша над головой и можно поживиться хоть чем-нибудь. Ну и, конечно, бандиты. Они всегда мгновенно появляются там, где есть бизнес, не успевший попасться на глаза правоохранителям и государственным чиновникам.
Из Ораного всех конкурентов в этом вопросе уже с полгода как выкурила банда с говорящим названием «Мародеры», которое члены ее произносили гордо и с вызовом. Причем многие наверняка слабо понимали значение этого звучного слова, но это им было и не нужно. На другое учились.
С бандитами Богдан не конфликтовал. Отстегивал «Мародерам» небольшую долю со своих рейдов, и те его в упор не замечали. Можно было, конечно, попытаться построить из себя героя, но зачем? Дань бандиты назначили необременительную, а вот обнаружить себя однажды привязанным к дереву в ближайшем лесу со снятой кожей как-то не хотелось.
А такие случаи бывали. Главарь банды не случайно имел погоняло Палач – он славился своей жестокостью, но в то же время слыл основательным, рассудительным бродягой, который идет на крайние меры лишь в исключительных случаях. Богдан знал Палача лично, выпивали даже вместе пару раз, так что с бандитами у сталкера было всё ровно. Как и с другими жителями села Ораное. Люди ж не звери, при желании с любым договориться можно.
Правда, случались в селе залетные, которые не знали про местный уклад. Либо знали, но клали на него с пробором. Таких сельчане вразумляли сначала устно, а потом, если что, – и письменно. То есть расписывали ножами в кровавую сетку, после чего отпускали лечиться и думать о своем поведении. Случалось, конечно, что особо буйных и резали до конца, а потом прикапывали в лесочке. Но обычно до такого не доходило.
Потому сейчас Богдан шел домой спокойно, зная, что никто не попытается его трясануть на бабки или просто набить морду ради развлечения. Шел – и думал о своем, чувствуя, как воспоминания медленной, черной, неотвратимой волной накатывают на него. Разбередила их беседа с Барменом и фото со знакомой татухой. Прям выбросило запретное на поверхность, словно слежавшийся ил со дна глубокого озера от взорвавшейся гранаты.
В таких случаях самое лучшее – это добраться до койки и завалиться спать, накрывшись подушкой, чтоб случайно не разбудил какой-нибудь посторонний звук. Иначе будешь потом метаться по дому как медведь-шатун, ревя во всё горло, натыкаясь на углы и стучась об стены головой в надежде выбить из нее проклятые воспоминания.
Само собой, метания эти всегда происходили в компании с бутылкой, которая быстро становилась пустой. Как и следующая, и множество других после нее. Запой – часто встречающаяся болезнь среди ветеранов различных войн и спасателей, видевших слишком много того, что не нужно видеть обычному человеку. Но когда тебя вдобавок жрет изнутри «лучёвка», то одной болезнью больше, одной меньше – без разницы.
Добравшись до дома, Богдан не раздеваясь рухнул на продавленную сетчатую кровать и привычно навалил на себя подушку, пропахшую по́том и перегаром. Но спасительный сон не шел…
Вместо него пришли воспоминания. Яркие, словно всё происходившее случилось только вчера.
Когда в восемьдесят шестом рванул Четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС, первым делом туда бросили пожарных. И как только пламя было сбито, внутрь полуразрушенного здания ринулись спасатели.
Они знали, на что шли. Когда стрелки дозиметров плотно, словно приклеенные, лежат в крайнем положении, а пулеметный треск счетчиков Гейгера сливается в одну длинную, протяжную ноту, не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, куда ты идешь. Но они не думали о том, что мириады невидимых частиц сейчас пронзают их тела подобно крошечным пулям. В их головах билось одно: там, в развалинах остались люди, которые ждут помощи. И они бежали навстречу смерти так же, как их отцы и деды менее полувека назад поднимались из окопов в атаку, чтобы ценой своей жизни спасти других, совершенно незнакомых им людей…
К отряду спасателей, в котором был Богдан, были приставлены двое хмурых, неразговорчивых автоматчиков в военной форме, но без погон и знаков различия.
– Комитетчики небось, – буркнул тогда Максим, друг детства Богдана, с которым они вместе еще со школы мечтали о подвигах и приключениях. И больше ничего не сказал. Если это не они, то оставалось только гадать, кто ж это такие, перечисляя все известные рода войск. Ну а коли и правда это были сотрудники КГБ, то молоть языком не стоило и подавно.
Отряд из восьми человек максимально быстро продвигался внутрь разрушенного энергоблока. Когда вокруг радиация такая, что ее не измерить приборами, то единственная возможная защита – это время. Чем меньше ты находишься в опасной зоне, тем меньшую дозу радиации получит твой организм и тем выше шанс остаться в живых. Какие-то люди снаружи предлагали спасателям надеть освинцованные противорадиационные костюмы, но командир отряда отказался. В такой тяжеленной защите не побегаешь, польза от нее крайне сомнительна, а вот времени и сил она сожрет немало. Поэтому отряд бежал налегке, с разбега форсируя завалы, перепрыгивая через ямы и ежесекундно рискуя переломать ноги или напороться на один из кусков арматуры, которые торчали отовсюду словно вражеские штыки.
Лучи мощных фонарей метались по закопченным стенам, ныряли под огромные куски бетона, упавшие с потолка, обшаривали полуразрушенные помещения. Но сотрудников станции, которые не вышли на поверхность после взрыва, нигде не было видно. Командир взглянул на часы:
– Всё. Пора уходить. Иначе…
И в это время впереди послышались чьи-то голоса. Приглушенный звук шел из коридора, ведущего в темноту, куда не сговариваясь, без команды ринулся весь отряд…
Они все были в одном зале. Ученые союзного масштаба, элита советской науки, чьи портреты то и дело мелькали на страницах центральных газет. Пожилые седовласые старцы, зрелые солидные мужчины и трое совсем молодых парней, почти ровесников Богдана и Максима.
Все эти люди стояли около приборов, которыми был заставлен весь зал, и что-то там химичили с кнопками, рычажками, тумблерами и проводами, которые толстыми пучками змеились по всему залу. Судя по тому, каким безумным блеском горели глаза ученых, было понятно: сейчас им наплевать на всё, даже на собственную жизнь. Все они решали какую-то очень важную для них проблему, и плевать им было, что реактор разрушен и что здание энергоблока того и гляди развалится на части. Под потолком горели красные аварийные лампы, заливая помещение зловеще-кровавым светом, и этого людям в белых халатах было вполне достаточно для того, чтобы лихорадочно делать что-то очень важное для них в данный момент.
– Все немедленно на выход! – срывающимся от волнения голосом заорал командир отряда. – Реактор разрушен. Уровень радиации…
– Подождите! – выкрикнул один из ученых, в чьей аккуратной бородке благородно серебрилась седина. Он поднял руки, словно пытаясь остановить спасателей, и пошел им навстречу: – Послушайте! Дьявол с ним, с реактором! Энергии аварийных генераторов нам хватит, чтобы закончить…
Он не договорил.
Мощный взрыв расколол надвое громоздкое сооружение, находящееся посреди зала и напоминающее одноэтажное здание со множеством входов. Пламя взметнулось до потолка, крупные бетонные осколки ударили в стены зала, в приборы, в людей, стоящих за ними, – и в тех, кто пришел их спасти.
Дальнейшее Богдан видел словно в замедленном фильме.
Ученый, размазанный по полу в кровавую пленку огромным бетонным осколком…
Спасатель, упавший на колени и держащийся за то место, где секунду назад было его лицо…
Один из автоматчиков, сидящий прислонившись спиной к одному из тех самых приборов с кнопками и с ужасом перебирающий собственные кишки, выпущенные из живота окровавленным обрывком металла…
Но не это было самое страшное!
Богдан замер на месте, не в силах отвести взгляда от того, что лезло из расколотого надвое сооружения…
Это была человекоподобная тварь ростом около двух метров. Мощные лапы, перевитые толстенными мышцами, оканчивались когтями, каждый из которых был длиной с клинок охотничьего ножа. Тело твари было просто переплетением мускулов, перекатывающихся под тонкой, почти прозрачной кожей. Глаза на голове монстра отсутствовали. Сверху – голый мозг с извилинами. Под ним – зубастая пасть, из которой торчал длинный, нервно подрагивающий, раздвоенный язык.
Очевидно, что наиболее уязвимым местом чудовища был оголенный мозг, и именно в него сейчас короткими очередями лупил автоматчик, оставшийся в живых. Ошметки разорванных извилин разлетались в разные стороны, но почему-то это не производило на тварь ни малейшего впечатления.
Она передней лапой легко отбросила в сторону преграждавшую путь стальную балку так, словно та была картонной, – и, с поразительной ловкостью прыгнув вперед, сбила с ног автоматчика. В следующее мгновение от человека ничего не осталось – чудовище разорвало его на части и принялось жадно жрать, запихивая в бездонную пасть большие куски кровоточащего мяса.
– Помогите!
Кто-то дернул Богдана за рукав, выведя его из оцепенения.
Это был тот самый ученый с седеющей бородкой.
– Вы знаете, как пробраться через завалы? Там есть выход?
Богдан судорожно кивнул.
– Вы должны помочь мне выбраться отсюда. Но сначала мы обязаны забрать…
Он не договорил.
Из разлома вырвался столб пламени, в мгновение ока поглотивший половину зала. Богдан был вынужден даже прикрыть лицо рукой, спасая глаза от невыносимого жара – который, кстати, немного привел его в чувство, заставив начать соображать. Инстинкт самосохранения вообще самый лучший из естественных стимуляторов.
Богдан бросил взгляд на ученого.
Плохо дело. Весь его правый бок был залит кровью, большим вишневым пятном расплывавшейся на белом халате…
А еще Богдан увидел Максима. Закадычного друга детства, который лежал сейчас впереди метрах в десяти, скорчившись на полу, а под его головой медленно расплывалось по серому бетону кровавое пятно. Ну да, он первым бросился вперед – и поймал телом то ли осколок бетона, то ли обрывок металла, которые в изобилии разметал по залу взрыв.
Первым побуждением Богдана было броситься к другу, подхватить его, помочь – тем более что тело того судорожно дернулось, словно в попытке подняться.
Но потом Богдан увидел монстра.
Твари огненный шквал не нанес заметного вреда, разве что кожу прожег в нескольких местах, полностью обнажив кошмарные мышцы, отчего чудовище стало выглядеть еще ужаснее. Сейчас оно замерло, подняв голову и словно принюхиваясь.
А Максим лежал как раз между ним и Богданом…
И Богдан испугался.
Как наверняка был бы объят ужасом любой человек на планете, увидевший воочию существо, словно вылезшее в наш мир из самого страшного ночного кошмара. Так потом многие годы Богдан мысленно пытался успокоить свою совесть – увы, безуспешно. Бесчисленное количество раз в своих мыслях он поступал по-другому, бросаясь вперед и спасая Максима от неминуемой смерти. Как же так, он, бывший солдат, не раз смотревший смерти в глаза, – и вдруг дал слабину и не вытащил друга…
Но это были лишь мысли, сопровождаемые ударами кулаков в стены до боли, до крови, до крика от бессилия изменить то, что произошло тогда.
А тогда он развернулся, закинул себе на плечо слабеющую руку раненого ученого – и побежал, гонимый страхом, который, как известно, способен заглушить любые другие чувства…
Скрипнув зубами, Богдан отбросил подушку и поднялся с кровати. Какая разница, что потом он два раза пытался вернуться туда, откуда однажды ему удалось выбраться? Все эти попытки закончились провалом. После аварии Зона стала адом на земле, где радиационный фон повышался чуть ли не с каждым шагом, приближающим путника к разрушенному реактору.
Где животные, населяющие некогда густые и благодатные леса, мутировали с нереальной скоростью, превращаясь в кровожадных чудовищ.
Где леса превратились в скопища кривых, уродливых деревьев, обсыпанных рыжей листвой.
Где обычные физические законы переставали действовать, когда, например, за день можно было пройти два десятка километров и обнаружить, что ты отошел от начальной точки путешествия не более, чем на двадцать метров.
Где царит вечная осень, где небо по ночам иное, чем на Большой земле, и где появившиеся из ниоткуда аномалии подстерегали путешественника на каждом шагу, суля мучительную погибель или жуткие увечья, жизнь с которыми намного хуже самой страшной смерти…
Оба раза Зона отбрасывала Богдана назад, отторгала, словно инородное тело. Била молниями, жгла подземным огнем и адским холодом аномалий, поражала временной слепотой и параличом нижних конечностей, проходящим, как только он на одних руках выползал обратно к кордону.
И он сдавался, уходил на Большую землю зализывать раны. Чтобы через какое-то время подлечиться, собраться с духом и попытаться вновь.
Так прошло десять лет. С каждым годом решимость Богдана найти друга, которого он бросил в беде, таяла. Чем дольше Зона существовала на теле планеты, тем меньше знали люди о ней – кроме того, что с каждым годом она становится всё опаснее. Отчаянные смельчаки, ученые, военные уходили на зараженную землю для того, чтобы узнать о ней больше, – и пропадали навсегда.
Кончилось тем, что правительство законодательно запретило входить на проклятую территорию без особого разрешения. А также ввело отдельную статью в Уголовный кодекс за попытку незаконного проникновения через кордон.
И вот сейчас Бармен предлагает попытаться вновь. На этот раз – официально.
Богдан достал из старого шкафа почти пустую бутылку, поболтал содержимым, отхлебнул. Самогон слегка деранул по горлу и провалился в желудок, словно в бездну, последние несколько недель не чувствующую ничего. Ел сталкер уже на автомате, просто по привычке. И жил так же. Зачем?
– Незачем, – тихо проговорил Богдан. – Абсолютно незачем. Существуешь, мать твою, как поганка. И сам не рад, что еще не сдох, и не раздавит никто, потому что никому ты нахрен не сдался.
Он бросил взгляд в зеркало, засиженное мухами. Оттуда на него глянул худой, но всё еще жилистый мужик с грязным лицом, заросшим щетиной, и глазами, потухшими, как у несвежей рыбы.
Богдан скривился, плюнул в зеркало, бросил под кровать пустую бутылку, которая, покатившись, глухо звякнула о гору таких же, валявшихся там же. И вздохнул.
Без новой бутылки не уснуть, а это значит, что надо идти через три дома к бабке Салтычихе, которая зарабатывает на жизнь тем, что гонит дрянной самогон для жителей Ораного. Хочешь более качественного пойла – иди к Бармену, но там цена будет втрое. Так что во «Втором кольце» оттягивались в основном военные и богатенькие туристы, остальные местные были постоянными клиентами Салтычихи.
И Богдан – не исключение.
В давно не мытые окна уже заглядывал промозглый и холодный вечер. Неохота было сталкеру на ночь глядя выходить из дому, но ничего не поделать. Вновь метаться на кровати до утра, мучаясь воспоминаниями, которые вновь и вновь прокручивались перед глазами, было еще хуже. Поэтому Богдан запахнул поплотнее свой старый дождевик и вышел за дверь.
* * *
…Вечер в Предзонье вязкий, словно серая паутина, мгновенно облепляющая тебя сыростью. Словно в туман в него окунаешься и идешь по раскисшей дороге между домами, стараясь не смотреть по сторонам потому, что от вида покосившихся заборов, кривых домов и чахлого кустарника на душе становится еще паскуднее. Наверно, потому Богдан и не заметил, как из сгущающейся темноты вышли трое и направились к нему, окружая, словно волки, загоняющие добычу.
До сталкера слишком поздно дошло, что происходит. Отступать было некуда, бежать поздно. Единственное, что оставалось, – это развернуться так, чтоб за спиной оказался ближайший забор. Так хоть сзади не зайдут, хотя утешение это слабое в ситуации один против троих.
Одного он знал. «Шестерка» из банды «Мародеров». Мелкий, но юркий парень, пришедший в Ораное недавно, надеясь быстро разбогатеть, грабя состоятельных туристов. Однако местные порядки не предусматривали открытого беспредела, и, похоже, гопник решил приподняться по-другому.
– Здоро́во, Богдан, – ощерился мелкий, показав кривые, изъеденные кариесом, прокуренные зубы. – Говорят, ты нехилый куш сорвал. Поделись с братвой по-босяцки, и разойдемся краями.
– Твоя братва под шконкой дырявой ложкой баланду хлебает, – презрительно усмехнулся Богдан, сам не сидевший, но за эти годы перенявший от собеседников «блатную музыку» и воровские «понятия». – Так что вали отсюда, кидало беспонтовое.
Сталкер был уверен – в открытую посреди Ораного его на «гоп-стоп» брать не рискнут. Палач за такое своих по голове не погладит. Потому удар сапогом под колено от незнакомца, стоящего справа, оказался для него полной неожиданностью.
Резкая боль пронзила ногу, и Богдан, не удержавшись, рухнул в грязь.
Его немедленно принялись бить в шесть ног. Методично, вкладываясь в каждый удар, с хеканьем, будто дрова рубят. Так бьют не для того, чтобы научить уму-разуму. Так бьют, чтобы забить до смерти, а после втихаря под покровом ночи закопать труп, будто и не было его никогда.
Сталкер, за десять лет в Предзонье повидавший многое, свернулся в эмбрион, пряча живот и лицо. При этом его рука скользнула вниз, к берцу, в котором всегда был спрятан засапожный нож, покоящийся в специальных ножнах, пришитых к голенищу изнутри.
Нож этот Богдан по случаю за бесценок купил на местном рынке. А уже дома как отчистил, рассмотрел приобретение – и понял, что нож-то непростой. Продешевил продавец по незнанию, и неслабо. Такое оружие последнего шанса дорогого стоит.
Навершие рукояти представляло собою клюв с отверстием, в которое был продет темляк – удобный и для того, чтоб нож быстрее из ножен выдернуть, и чтобы, обернув его через кисть, держать намертво, дабы рука не соскользнула на лезвие, хищно изогнутое «щучкой».
Но это еще не всё.
На клинке было выгравировано замысловатое клеймо, напоминающее руны, которое ни с каким другим не спутать человеку, хоть немного понимающему в ножах. Похоже, Богдан приобрел кастомное творение замечательного конструктора ножей Андрея Мака. И сейчас этот самый нож оказался в руке у Богдана.
Бьющие еще не успели войти в раж, разогреться как следует, поэтому их удары пока еще были довольно медленными. Ровно настолько, чтоб Богдан успел протянуть руку и с оттягом на себя резануть по ближайшему сапогу.
Острый клинок, заточенный до бритвенной остроты, не подвел, прорезав и кирзу, и ахиллово сухожилие под ней. Незнакомец охнул и, потеряв опору, упал рядом с Богданом. Чем тот и воспользовался, перекатившись на упавшего и глубоко, с подворотом кисти резанув его еще раз. Кажись, попал куда хотел, по лбу, чтоб кровь залила глаза. Когда она водопадом хлещет на морду, нападающему становится не до атаки и отжима денег у одиноких путников.
Новый удар сбил сталкера с лежавшего, но Богдан успел вскочить на ноги прежде, чем ударивший успел достать из кармана что-то черное, блеснувшее металлом в тусклом свете луны, выглянувшей из-за туч. Что это было в руке противника, сталкер не стал выяснять. Просто бросился вперед и резанул – на этот раз по глазам. Когда дело доходит до серьезного, и защищаться надо серьезно.
Получилось.
Противник охнул, уронил в лужу пистолет и схватился за лицо.
Богдан, оскалившись словно волк, повернулся к мелкому гопнику.
Тот стоял возле забора, держа в дрожащей руке телескопическую дубинку, раздвинутую лишь наполовину.
Сталкер презрительно сплюнул. Этот недомерок даже оружие свое не сумел нормально достать и привести в рабочее положение, что уж говорить о применении. Богдан знал таких, встречал не раз. Когда сила за ними, они прям орлы. А как почуют другую силу, так сразу хвост поджимают и трясутся, как шавки, получившие пинка пониже спины.
– Решил от «Мародеров» свалить и напоследок банк сорвать? – сквозь зубы процедил Богдан. – Не вышло?
Он ждал, что сейчас этот шакал бросит дубинку и чесанет отсюда так, что только пятки засверкают. Но его ожидания не оправдались.
Глаза гопника от ужаса чуть не вылезали из орбит. И смотрел он не на Богдана, а на того, кого сталкер порезал – как он полагал, по лбу.
Но оказалось, что Богдан ошибался. Луна услужливо осветила место разборки, позволяя рассмотреть детали.
Обезвреженный противник бился в судорогах, держась за горло, из которого толчками между пальцев обильно вытекала кровь. Тут уж держись, не держись, но когда перерезаны обе артерии и трахея, вытекающую из тебя жизнь остановить не получится.
