Дмитрий Сафонов
Эпидемия
Теперь лайнер направлялся прямиком в здание аэропорта.
* * *
Черная "Волга" мчалась по мокрому пустынному шоссе, связывавшему Москву с аэропортом "Домодедово". Референту порой казалось, что колеса вот-вот потеряют сцепление с асфальтом, и машина улетит в кювет. Но мрачный и молчаливый водитель каждый раз еле заметно двигал рулем и "отлавливал" автомобиль на самой грани катастрофы. Весь его вид говорил: "Парень, занимайся своим делом. А на трассу лучше не смотри – если не хочешь забрызгать своим завтраком переднюю панель и лобовое стекло".
Зазвонил радиотелефон.
– Да? – референт вслушивался в сбивчивые объяснения, потом передал трубку генералу.
– Карлов! – сказал седоволосый.
– Товарищ генерал! – раздалось в трубке. – Ситуация выходит из-под контроля. Самолет тронулся и едет по полосе.
– Куда? – спросил генерал.
Референт изумленно поднял брови. Этот вопрос: "Куда?" казался ему наименее умным из всех возможных. Что значит "куда?". Для чего самолеты катаются по взлетно-посадочным полосам? Чтобы взлететь, естественно.
В следующее мгновение он вспомнил, что в баках лайнера почти совсем нет керосина. Стало быть… Взлететь он никак не мог, хотя это, наверное, было бы не так уж и плохо – если бы самолет взлетел и упал где-нибудь за городом. Конечно, звучало цинично, но… Так было бы лучше. Для всех.
– Ах, вот оно что… – сказал Карлов и замолчал.
Референт, не в силах сдержать удивления, развернулся на переднем сиденье и посмотрел на шефа.
– Он собрался улетать?
– Хуже, – сказал генерал. – Он ЕДЕТ.
– Куда? – референт и не заметил, как повторил идиотский, как ему казалось, вопрос, прозвучавший всего несколько секунд назад.
– В город.
* * *
В зале ожидания и выдачи багажа толпились пассажиры, прилетевшие рейсом из Читы.
Всех их можно было разделить на две приблизительно равные группы. Первые стояли с мрачными лицами. Это выражение должно было означать: "И какого черта я приперся(-лась) в эту проклятую Москву? Да еще таким ранним и дождливым утром? Неужели всего этого нет в Чите?".
Вторые улыбались сквозь сдержанную зевоту. Им не терпелось поскорее получить свои вещи и загрузиться в один из красных "Икарусов", который доставил бы их до аэровокзала.
Но этим радужным надеждам не суждено было сбыться.
Женщина в черных вязаных лосинах и густом золотистом парике пыталась справиться с заевшей застежкой-молнией на поясной сумочке, укромно спрятанной под нависающим животом. Она втягивала в себя воздух, пытаясь рассмотреть причину поломки, случившейся так некстати. Живот становился ненамного меньше, но невероятных размеров арбузные груди никуда не девались. У нее оставалось только два выхода: снять сумку или искать зеркало.
Снять сумку без посторонней помощи она не могла, потому что, опасаясь ловких воришек, еще дома распустила ремень до отказа и завязала его мертвым узлом на спине. Итого – оставалось только зеркало.
С этим тоже было нелегко. В зале выдачи багажа не было ни одного зеркала.
Тогда она подошла к огромному, во всю стену, окну, выходящему на взлетное поле. В зале еще горел электрический свет, а на улице стояло раннее серое утро; на внутренней стороне стекла хоть и слабо, но было видно ее отражение.
Она подошла вплотную к стеклу, выдохнула и обеими руками подперла груди. Среди складок свитера показалась черная продолговатая сумочка из дешевого кожзаменителя.
Женщина обрадованно улыбнулась, схватилась за сломанный замочек и стала за него дергать.
Внезапно что-то заставило ее насторожиться и прервать свое занятие. Какая-то большая темная тень наплывала на здание со стороны взлетного поля.
Она подняла глаза и увидела лайнер с погашенными огнями, катившийся прямо на нее.
Женщина открыла рот, но не смогла произнести ни звука. Воздух шершавым столбом застыл в гортани. Ее глаза расширились от ужаса; она стиснула себя обеими руками, комкая необъятную грудь.
В следующее мгновение освобожденный воздух ринулся наружу, сотрясая голосовые связки; высокий визгливый крик ударил по барабанным перепонкам прочих жителей Читы, которых нелегкая занесла в столицу.
Все разом обернулись и увидели картину, достойную голливудского блокбастера; тупой нос авиалайнера, сокрушающий огромное, в дюралевых переплетах, окно.
Раздался ужасный скрежет и лязг, люди с криками бросились врассыпную. На пол брызнули осколки выбитого стекла. Морда самолета просунулась в проделанную дыру метров на шесть и затем резко остановилась; видимо, переднее шасси уперлось в стену здания.
В суматохе никто не обратил внимания на то, как дверь самолета открылась, и оттуда выпал черный чемоданчик, а следом за ним, повиснув на нижнем обрезе проема, спрыгнул высокий черноволосый мужчина в строгом костюме.
Он подобрал чемоданчик, быстро огляделся и смешался с толпой.
Мужчина выглядел возбужденным и чем-то сильно напуганным, но в тот момент это ни у кого не вызвало удивления. Все были возбуждены и напуганы.
Однако, несмотря на панику, царившую в зале ожидания и выдачи багажа, мужчина мыслил ясно и расчетливо.
Он запнулся о рулон липкой ленты, валявшийся на полу, и чуть не упал. Мужчина отбросил скотч носком ботинка, затем остановился, словно задумавшись о чем-то, нашел моток и сунул его под мышку. Сначала он бежал вместе со всеми по коридору, потом незаметно свернул влево и стал спускаться в подвальный туалет.
На него все равно никто не обращал внимания.
* * *
Через двенадцать минут он вышел из туалета на первый этаж, но теперь его было не узнать.
Первая волна паники схлынула, и коридор, ведущий в грузовой терминал, перекрыла охрана аэропорта.
Мужчина поднялся и посмотрел на оцепление.
На нем были мешковатые штаны со множеством карманов, такой же мешковатый, но стильный свитер, связанный по крайней мере из пары сотен разноцветных шерстяных нитей, и вязаная шапка, напоминавшая клоунский колпак. Черного чемоданчика больше не было; за спиной болтался полупустой рюкзак; под мышкой мужчина держал доску для сноуборда.
Он вышел на площадь перед зданием аэропорта и подошел к первому же попавшемуся такси с багажником на крыше.
– Шеф, в Москву!
– Сколько?
– А сколько надо?
Таксист, невысокий пузатый человечек в засаленной кожаной кепке, окинул сноубордиста оценивающим взглядом.
– Четыреста?
– Поехали.
– Кидай свою бандуру на заднее сиденье, – сказал таксист. – Влезет.
Человек в цветастом свитере покачал головой.
– Не-е-е… Давай лучше на крышу.
Таксист пожал плечами.
– Как скажешь…
Он достал из "бардачка" две полосатые резинки с крючками на концах и закрепил доску на багажнике. Сноубордист потрогал ее, проверяя надежность крепления, и сел на заднее сиденье.
– Поехали.
* * *
Еще через шесть минут все выезды из аэропорта были надежно запечатаны. Но желтое такси с доской на крыше успело миновать посты.
Таксист прислушивался к шелесту бумаг у себя за спиной. В рюкзачке у парня лежали какие-то толстые папки, которые он постоянно перелистывал.
Это казалось странным: зачем сноубордисту брать с собой на отдых ворох всяких скучных документов? Он не нашел подходящего объяснения и уже через минуту забыл об этом.
Сноубордист проехал не так уж много. На середине пути от аэропорта до МКАДа он похлопал таксиста по плечу.
– Знаешь, я передумал. Мне нужно в Каширу.
Таксист насторожился.
– Парень, мы договаривались до Москвы… – сказал он и увидел перед носом четыре сотенные бумажки.
– Давай так. Ты довезешь меня до Каширского шоссе и там где-нибудь высадишь. А дальше я уж как-нибудь сам.
Таксист взял протянутые деньги, ожидая подвоха. Но деньги выглядели, как обычные деньги, и он, ощупав все четыре купюры, сунул их во внутренний карман куртки. В конце концов, клиент платит. И даже бытует такое поверье, что он всегда прав.
Что можно взять с парня, который носит на голове черт знает что? К тому же он наверняка – педик.
– Дело хозяйское, – процедил таксист, склонив голову к плечу.
Через пару километров они увидели въезд на мост, пересекающий трассу под прямым углом. Таксист включил правый поворотник и стал въезжать на мост.
* * *
Генерал Карлов сидел в кабинете начальника "Домодедово", за хозяйским столом.
Он сидел в глубоком кожаном кресле и все время чувствовал, что ему чего-то не хватает.
Карлов поднял глаза на начальника – высокого худого мужчину в темно-синем кителе.
– Вы позволите? – спросил он, показывая на принтер.
– Да, конечно.
Карлов натянуто улыбнулся, встал и взял из толстой пачки, заправленной в принтер, несколько листов бумаги. Он поискал стакан с карандашами на привычном месте и не нашел его. Тогда он еле заметно вздохнул и достал из внутреннего кармана пиджака шариковую ручку.
– Я вам больше не нужен? – с надеждой спросил начальник.
– Нет, не уходите, пожалуйста. Я должен вам кое-что объяснить. Пожара ведь не случилось? Если не считать синяков и шишек, никто не пострадал, так что… Там без вас разберутся. Главная проблема заключается в другом.
Карлов замолчал, давая собеседнику понять, что сейчас он сообщит нечто очень важное. Генерал любезно протянул руку, приглашая начальника присесть напротив.
Тот судорожно дернул кадыком и устроился на самом краешке жесткого стула для посетителей.
– Так вот, – продолжил седоволосый, рисуя загадочную, никому не понятную, но все же – довольно красивую картинку. – То, что я скажу, не должно выйти за стены кабинета. С этого момента вы будете выполнять только мои указания. Понятно? Никакой самодеятельности!
Генерал внезапно поднял глаза от бумаги и уткнулся взглядом в переносицу аэродромного сановника. Тот, почувствовав себя неловко, заерзал на стуле.
Карлов смотрел на него несколько секунд, затем вернулся к рисунку.
– На ближайшие несколько дней аэропорт придется изолировать. Все рейсы – отменить. Мы подозреваем возможность заражения пассажиров необычайно опасным вирусом, – генерал выразительно взглянул на референта, словно искал подтверждения своим словам.
– Так точно, – поспешно согласился тот.
– А? – начальник аэропорта недоуменно развел руками. – Как же люди? Питание? Медикаменты? Где мне их разместить?
Генерал пожал плечами.
– Где получится. Запомните главное. Я считаю каждого, кто находится на территории аэропорта… – он выдержал зловещую паузу. – В том числе – и вас… потенциально инфицированным, стало быть – представляющим реальную угрозу для Москвы. Любые попытки покинуть аэропорт будут пресекаться с максимальной степенью жесткости. Надеюсь, мне не надо расшифровывать, что это означает?
Высокий худой мужчина в темно-синем кителе испуганно помотал головой.
– Я… понимаю.
– Хорошо. Поверьте, мне самому очень жаль, что приходится идти на крайние меры, но… К сожалению, другого выхода нет.
– Да… Я понимаю, – повторил начальник.
– Вот и прекрасно, – генерал взял рисунок в руки, несколько секунд любовался им, а потом – начал рвать на узкие полоски.
В наступившей тишине были хорошо слышны звук разрываемой бумаги и участившееся дыхание начальника аэропорта.
Внезапно раздался резкий телефонный звонок. Хозяин кабинета протянул руку к трубке, но в последний момент замер, вопросительно посмотрев на Карлова. Тот кивнул.
– Да? Я слушаю. Где нашли? В мужском туалете?
Генерал насторожился.
– Что там?
Начальник обескураженно помотал головой.
– Случай мародерства. В подвальном мужском туалете нашли связанного скотчем парня… Рот заклеен. Говорит, что его ограбил и… раздел какой-то мужчина. Угрожал пистолетом…
Карлов моментально встал из-за стола.
– Где это? Покажите! Скорее, скорее!
* * *
Через пять минут, выслушав сбивчивый рассказ незадачливого сноубордиста, генерал в сопровождении референта стремительно шел по направлению к своей машине. Следом за ними спешил начальник аэропорта. Несмотря на то, что он был почти на голову выше Карлова, начальник едва поспевал за ним.
– Пижон! – ругался седоволосый. – Начитался дешевых детективных романов. "Если хочешь спрятаться на темной улице, встань прямо под фонарем", – передразнил он кого-то. – Идиотская маскировка! Он, наверное, думает, что разряженного, как обезьяну, с доской под мышкой, его никто не будет останавливать. Потому, что слишком заметен. Пижон!
Карлов замедлил шаг и коснулся плеча референта.
– Как только сядем в машину, дай на него ориентировку, – добавил он уже более миролюбиво. По-деловому.
Трое мужчин, не замечая творившейся вокруг суеты, вышли на улицу. Референт открыл перед Карловым дверь машины.
– Постойте… Товарищ генерал… – робко подал голос начальник аэропорта.
– Да? – седоволосый поставил ногу на порог двери и обернулся.
– А вы?
– Что "мы"?
– Вы хотите уехать? В Москву? Значит, вы не инфицированы? – казалось, начальник сам испугался собственной смелости.
Карлов, сощурившись, посмотрел на низкое серое небо. На его породистом лице была написана скука.
Затем он быстро опустил глаза и уткнул острый, как осиновый кол, взгляд в начальника.
– А мы не болеем. Никогда. Не имеем права.
Генерал сел в машину. Восьмицилиндровый "чайковский" двигатель утробно взревел. Референт закрыл заднюю дверцу и запрыгнул на переднее сиденье.
Через пару мгновений черная "Волга", как призрак, растаяла в дождливой утренней дымке.
* * *
Еще через двадцать две минуты рейсовый автобус, пройдя формальную проверку на посту ГИБДД у пересечения МКАД и Каширского шоссе, въехал в город.
Милицейский сержант искал молодого парня в разноцветном свитере и вязаной шапке, напоминавшей клоунский колпак. Никого похожего на описание в автобусе не оказалось, и он на всякий случай прихватил с собой пожилого кавказца, у которого под кожаной курткой оказалась старая кофта "спартаковской" расцветки.
Молодой черноволосый мужчина в несколько помятом пиджаке сдержанно покашливал, то и дело поднося к губам носовой платок.
Сноуборд и разноцветные тряпки валялись в придорожном лесочке, наскоро забросанные намокшими прошлогодними листьями и ветками.
* * *
За всю дорогу от "Домодедова" до Лубянки генерал Карлов не проронил ни слова. Референт без устали отвечал на звонки; временами он оборачивался и вопросительно смотрел на шефа, но тот лишь махал рукой, словно его это не касалось. Он уже понял, что первоочередные меры не принесут никакого внятного результата.
Седоволосый поднялся – все так же, по лестнице, пренебрегая лифтом – к себе в кабинет и сел за стол. Придвинул стопку бумаги и достал из стакана остро заточенный карандаш.
Через пару минут на листе появился новый рисунок: фотография девять на двенадцать, и на ней – контур мужского лица. Никаких деталей – один только контур. Затем Карлов посмотрел на референта.
– Мы упустили его… Ты это понимаешь?
Молодой человек виновато кивнул.
– Мне нужно знать о нем ВСЕ. Принеси мне все, что только сможешь найти. И заодно прихвати кофеварку – она нам потребуется.
Референт развернулся на каблуках и вышел.
Генерал сплел пальцы, вывернул кисти ладонями наружу и хрустнул суставами. Потом он протянул руку к телефону без диска и снял трубку.
– Докладывает Карлов. Кудрявцев в Москве. Нам не удалось изолировать его в аэропорту. Да. Так точно. Вероятность очень высока. Я уже пишу подробный рапорт. К девяти ноль-ноль. Слушаюсь.
После этого короткого разговора он повесил трубку.
Комплекс превентивных мер, принятых в условиях нехватки времени, не увенчался успехом. Где-то по мегаполису разгуливал человек, инфицированный смертельно опасным вирусом, и оставалось только гадать, скольких людей он успеет заразить до того, как умрет. Или – до того, как его уничтожат.
Генерала ничто не сдерживало – беглец уже переступил грань, застрелив пилота. Надеяться на благополучное разрешение ситуации больше не приходилось.
Перед Карловым стояла одна, но вполне конкретная задача – спрятать в воду все концы. Не допустить разглашения правдивой информации о вирусе.
Самой эпидемией занимались теперь другие отделы.
* * *
Около семи часов вечера во вторую инфекционную больницу поступил странный пациент. Основная странность заключалась в том, что он пришел сам, кутаясь в какой-то дурацкий шарф.
У черноволосого мужчины не было при себе ничего: ни вещей, ни документов. Он жаловался на высокую температуру и сильную головную боль.
Осматривавший его в боксе приемного покоя Андрей Дмитриевич Гарин обратил внимание на то, что вся одежда мужчины выглядела совершенно новой, только что купленной на дешевом вещевом рынке.
Складывалось впечатление, что пациент не слишком-то утруждал себя долгим выбором и взял первое, что подвернулось под руку: джинсы, свитер, кроссовки, да этот аляповатый мохеровый шарф, на котором все еще красовалась фабричная бирка.
Гарин машинально надел маску и перчатки. Он даже представить себе не мог, что это спасет ему жизнь.
Гарин осмотрел мужчину, назвавшегося Алексеем Викторовичем Ремизовым, и не смог придти ни к какому определенному выводу. Он назначил необходимые анализы и записал назначения в историю болезни.
Клинические симптомы указывали на грипп, но Гарин почему-то сомневался. Он и сам не знал, почему.
На всякий случай он попросил заведующего отделением, Владимира Николаевича Островского, проконсультировать неясный случай.
Островский, четыре года назад похоронивший жену и живший одиноко, частенько допоздна засиживался на работе. Из одушевленных существ в его маленькой квартирке на улице Габричевского, неподалеку от больницы, был только телевизор, к которому старик не питал особой симпатии. На работе – другое дело: врачи, медсестры, больные и целый аквариум рыбок в кабинете заведующего. Рыбок Островский любил, но ухаживать за ними не умел, поэтому регулярно начинал день с того, что вылавливал сдохших (он говорил – "утонувших") и запускал новых, купленных в зоомагазине.
Островский покряхтел – для приличия – но согласился проконсультировать странного пациента. Ему все равно было некуда торопиться. Врач, который должен был дежурить в ночь с двадцатого на двадцать первое, неожиданно заболел. Можно было бы найти кого-то другого, но Островский сам вызвался подменить коллегу, хотя заведующему по статусу дежурств не полагалось.
* * *
На Москву опускались вечерние сумерки. В кабинете генерала Карлова горел яркий свет.
Сам генерал сидел за столом, обложившись исписанными и разрисованными листами. Со стороны могло показаться, что они разбросаны как попало, безо всякого порядка, но Карлов, не теряя ни секунды, безошибочно находил именно то, что ему требовалось в данный момент.
Время от времени он вытаскивал какой-нибудь лист и отправлял его в машинку для уничтожения документов. Пластиковая мусорная корзина была уже доверху полна обрезками бумаги.
Генерал что-то переписывал и подытоживал, черкал и правил, постепенно вычленяя самое главное.
За соседним столом сидел референт и занимался тем же самым, но только он использовал не бумагу и карандаш, а компьютер. Все компьютеры в здании Московского управления связывались в одну локальную сеть и имели интересную особенность: в них не было ни флоппи-дисковода, ни CD-ROMа – во избежание утечки информации.
Казалось бы, Кудрявцева обложили со всех сторон: за квартирой его родителей внимательно наблюдали, телефоны прослушивались, по больницам разослали ориентировки, установили всех возможных знакомых, мужского и женского пола, к которым беглец мог бы обратиться за помощью, но… Ровным счетом ничего. Никаких вестей.
Работа продолжалась.
* * *
Последним происшествием этого трудного и напряженного дня явилось то, что Алена Муратова, интерн на кафедре инфекционных болезней, заглянула в календарик и к ужасу своему поняла, что она, кажется, залетела.
* * *
ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ.
ОХОТА.
– Здесь нельзя курить, – вежливо сказал молодой человек в темно-сером костюме.
Подобные молодые люди, похожие, как братья-близнецы, стояли у всех входов и выходов конференц-зала Института биорганической химии имени Шемякина.
В самом зале вовсю кипела работа. На огромный белый экран позади столов президиума проецировались различные схемы и диаграммы. В удобных креслах, обитых мягкой темно-синей тканью, расположилось полтора десятка человек. Несмотря на то, что все они были из разных учреждений и даже – городов, им приходилось довольно часто встречаться друг с другом – на различных научных мероприятиях.
– Ну и что? – с вызовом сказал высокий худой мужчина с рыжей клочковатой бородой. – Я хочу курить! И буду! – бородач достал из кармана грязных джинсов зажигалку "Зиппо" и щелкнул крышкой.
Молодой человек в костюме бросил быстрый взгляд на мужчину, стоявшего перед залом. Он был здесь кем-то вроде распорядителя.
Мужчина едва заметно кивнул.
Охранник принял позу футболиста перед штрафным ударом и демонстративно устремил взгляд в пустоту.
Рыжий скандалист с наслаждением выпустил густой клуб табачного дыма, обдав охранника.
– А если я захочу в сортир, то отолью прямо на твои ботинки, – процедил он и отвернулся.
Распорядитель этого странного мероприятия, начавшегося почти в полночь и продолжавшегося уже полтора часа, взял лист бумаги и ловко скрутил из него кулек. Он подошел к бородачу и с улыбкой протянул ему кулек.
– Игорь Константинович, это вам вместо пепельницы. Постарайтесь не мусорить, – распорядитель был тонким психологом; он знал, как разрядить напряженную обстановку.
– Вы хоть чистый лист взяли? Без секретной информации? А то потом заставите меня его съесть, – сказал бородач, но уже беззлобно.
– Не волнуйтесь. Я дам вам воды – чтобы запить, – ровным голосом ответил распорядитель, возвращаясь к столу.
Присутствующие нестройно рассмеялись. Распорядитель выдержал паузу, потом поднял руку. Смех оборвался.
– Так вот. С вашего позволения, я вернусь к сложившейся ситуации. Не спорю, она выглядит несколько неожиданно. Но, к сожалению, я ничего не могу прибавить к уже сказанному. Не потому, что не хочу… Просто сам не знаю, – мужчина обезоруживающе развел руками.
– А кто же знает? – спросил бородач. В этом зале он был главным возмутителем спокойствия. Впрочем, он задавал вопросы, которые интересовали всех без исключения приглашенных.
– Увы. Это не в моей компетенции.
Но бородач почти не слушал его.
– Вы собрали нас среди ночи. Меня – так вообще посадили в самолет и из Питера доставили сюда. Можно сказать, выдернули из постели. А я, между прочим, был с девушкой…
Кругленький смешливый человечек во втором ряду нагнулся к соседу:
– Он имеет в виду свою правую руку… – и, не дожидаясь реакции собеседника, тоненько захихикал.
– И я не уверен, что она будет меня ждать, – продолжал рыжий.
– Простите, – сказал распорядитель. – В следующий раз мы ее тоже пригласим.
Бородач махнул на него рукой.
– Только этого не хватало. Лучше выпишите кого-нибудь из местных. Говорят, москвички тоже неплохо трахаются. И даже…
– Господин Кашинцев, – перебил распорядитель. – Вы не могли бы поточнее сформулировать суть ваших претензий?
– Да вы просто морочите нам голову. Найди то, не знаю что. Раздали какие-то папки… Про какой-то вирус… Все как-то неконкретно, в общих чертах. Мы что, играем мизер в темную? Знаете, чем это грозит? Огребем все десять взяток, – распалился Кашинцев.
– Вы полагаете, что полученной информации недостаточно для анализа? – спросил распорядитель, взял блокнот и что-то в нем записал.
– Конечно, нет.
Бородач поискал, обо что бы ему затушить сигарету. Он обернулся и посмотрел на охранника; тот пугливо скосил глаза на лацкан пиджака.
Но рыжий был великодушен. Он нагнулся и стал плевать на бычок. С третьего раза ему удалось попасть на уголек; окурок зашипел, и он бросил его в кулек, а кулек – на пол.
– И диаграммы ваши – липовые, – говорил он, подходя к экрану. – В бумагах вы пишете, что инкубационный период может составлять от трех до семидесяти двух часов. Ничего себе разбросик, а? Откуда взяты эти данные? Составлены по результатам конкретных наблюдений? Где? Когда? Я, например, не припомню, чтобы где-нибудь объявился подобный вирус! Может, я что-то пропустил? – обратился он к сидящим в зале.
Ответа не последовало. Присутствующие знали, что Игоря Константиновича Кашинцева приглашали на все симпозиумы и конференции, посвященные вирусологии и микробиологии. Он был записным "анфан терриблем", но ему прощали любые выходки; мало кто обладал такой безграничной эрудицией – с одной стороны, а с другой – никто так хорошо не разбирался в узком вопросе, на котором он специализировался – инфекции, передающиеся воздушно-капельным путем.
– Ну так вот, – получив молчаливое согласие зала, Кашинцев еще больше ободрился. – Что мы имеем? Вирус, возникший ниоткуда! Ну хорошо. Допустим, у него обалденно высокая вирулентность при традиционном пути заражения. Я, кстати, уверен в этом, – подчеркнул он. – А контагиозность? Я имею в виду, если потрогать пальцами мокроту, выделенную носителем, заражусь я или нет?
– Э-э-э, – распорядитель пожал плечами.
– А если на пальце будет ранка? Или, к примеру, мокрота попадет мне в глаз? А слизистые?
– Смотри, смотри, – лысый весельчак пихнул соседа в бок. – Сейчас…
– Как насчет полового пути? При оральном сексе с носительницей?
– У кого что болит, – отозвался сосед, пряча улыбку.
– Может, я, конечно, утрирую, – говорил Кашинцев. – Но, поймите, заболеваемость – это мультифакторная зависимость. В деревне она будет одной, а в мегаполисе – совсем другой. Не забывайте про метро. Там десять миллионов человек ежедневно обкашливают друг друга. Многое зависит от того, какой день недели – выходной или будни.
– Каким образом? – спросил распорядитель.
Кашинцев, казалось, только того и ждал.
– А поликлиники? В будни там полно народу. Заболевшие попрутся на прием к участковому врачу и обчихают здоровых… Ну, или почти здоровых. Женщин, там, с внематочной беременностью или мужчин с камнями в мочевом пузыре. Предприятия общепита, кинотеатры, вокзалы, аэропорты… – он продолжал перечислять, и сидевшие в зале кивали. Кашинцев, хоть его и заносило время от времени не туда, говорил по существу.
– А вы чертите какую-то дурацкую линию, которая может означать все, что угодно – вплоть до кривой концентрации сперматозоидов в зависимости от количества зубов.
Распорядитель без устали делал пометки в блокноте; видимо, он недооценил сложность поставленной задачи. Он и те, кто перед ним эту задачу поставил.
Кашинцев рубанул воздух ребром ладони.
– Короче! Я предлагаю прекратить играть в прятки! Мы тут все уже люди взрослые и кое-что в своей жизни видели, включая детское порно.
– Говорите только за себя, коллега! – выкрикнул кто-то из зала.
– А вам уже и не надо, Кирилл Александрович! – отмахнулся Кашинцев. – Хватит водить за нос. Нам всем хорошо понятно, что этот вирус создан искусственно. Проще говоря – это одно из ваших "изделий". Хотите реальной помощи – раскрывайте карты!
– Что именно вас интересует? – холодно спросил распорядитель.
– Прежде всего – на кого конкретно ориентирован этот вирус? Кого он в первую очередь поражает? Стариков, детей, мужчин, женщин или реальных телок?
– В первую очередь он поражает, – распорядитель старался тщательно подбирать слова, – жителей мегаполисов. Социально успешных, наиболее дееспособных, среднего возраста, без различия пола…
– Ого! – воскликнул Кашинцев. – Интересно было бы узнать, как удалось добиться такой избирательности? Может, вы еще скажете, что в первую очередь он действует на тех, чья фамилия начинается с буквы "А", потом – с буквы "Б" и так далее?
Распорядитель ненадолго задумался.
– Я предлагаю сделать небольшой перерыв, – сказал он. – Сейчас принесут бутерброды, чай, кофе и сок.
Он закрыл блокнот и направился к выходу.
– А мне – пива! – закричал ему вслед Кашинцев. – И пару девчонок. Но только – уже бухих, чтобы не переводить на них продукты!
Охранник, стоявший в дверях, увидел, как лицо распорядителя перекосило от злости.
– Где здесь закрытая линия? – спросил он. – Мне надо позвонить.
– На восьмом этаже, в кабинете директора, – тихо, почти не разжимая губ, ответил охранник. Он испытывал по отношению к Кашинцеву те же самые чувства, что и распорядитель.
Будь его воля, он бы давно уже разбил ему голову. Или – сломал руку. Чтобы вел себя, как положено.
Но… Относительно Кашинцева их строго-настрого предупредили: "Если кто и сможет хоть что-нибудь сделать, так только он".
И с этим приходилось мириться.
* * *
Охранники внесли подносы с нарезанными бутербродами, большие термосы с кипятком, пакеты сока, бутылки газированной воды, кофе, чай, сахар, пластиковые стаканчики и поставили все это на столы президиума.
Ученые оживленно загалдели – частые симпозиумы вырабатывают привычку к фуршетам. Для них было не в диковинку питаться стоя.
Один только Кашинцев негодовал, что вместо симпатичных голоногих официанток им "подсунули одетых мужиков с пистолетами под мышками", чем оживлял полночную трапезу.
Он налил себе яблочного сока (несмотря на свой вид и шокирующие заявления, Кашинцев вообще не пил спиртного) и отошел в сторонку, наблюдая за коллегами.
Здесь были собраны лучшие вирусологи, микробиологи и эпидемиологи Москвы и Петербурга. "Все штатские, – подумал Игорь. – Все – ОТКРЫТЫЕ ученые".
Наверное, в это же время, где-нибудь на другом конце Москвы, в таком же здании… – или в подземном бункере, кто знает? – собрались ВОЕННЫЕ врачи и обсуждают ту же проблему.
"Зачем позвали нас? – задавался вопросом Кашинцев и сам себе отвечал. – У нас – больше опыта, приобретенного на ЛЕГАЛЬНЫХ эпидемиях. Военные могут только изобретать смертельные вирусы, но все их разработки – чистое умствование. Ни один военный вирусолог не может проверить правильность своих выводов в реальных условиях. К счастью, он лишен такой возможности. А мы… Мы в чем-то – тоже военные. Но мы воюем с матушкой-природой…".
Кашинцев прекрасно понимал ситуацию. Он закончил Питерскую Военно-Медицинскую Академию и получил первичную специализацию как раз на кафедре микробиологии. Из него готовили разработчика бактериологического оружия, но у Игоря хватило ума вовремя отказаться.
Причина была проста. За семь лет учебы ему надоела казарма, и он больше не хотел быть военным. Наверное, Кашинцев ушел бы из Академии еще раньше, но была в его характере одна сильная черта, почти незаметная за напускным разгильдяйством – любое дело он доводил до конца.
Поэтому Игорь закончил с отличием Академию, прошел первичную специализацию, а уж в ординатуру пошел "гражданскую", от первого Петербургского "меда". Словом, выбрал удачный момент: на этапе ординатуры пути микробиолога военного и гражданского расходились в диаметрально противоположные стороны. Одни учились убивать, другие – лечить.
На кафедре первого "меда" его дела быстро пошли в гору. Еще в ординатуре Кашинцев успел написать кандидатскую. Через два года защитил докторскую по теме "Лизогенная конверсия" и стал самым молодым профессором – в двадцать девять лет.
