Дмитрий Сафонов
Эпидемия
В этот момент дверь кабинета снова открылась, и на пороге возник референт.
– Товарищ генерал, плохие новости из Красноярска.
Седоволосый посмотрел на него, медленно положил притупившийся карандаш в стакан и достал другой.
– В чем дело? – на новом листе появились четыре восклицательных знака и следом за ними – жирный вопросительный. – Кто-то заболел?
– Никак нет. Пока все здоровы. Но коллеги передают, что Кудрявцев может иметь при себе табельное оружие.
– А поточнее?
– Он поднялся на борт без досмотра. Сначала предполагалось, что в полете его будет сопровождать наш сотрудник, но потом планы пришлось изменить. Решили, что в воздухе ничего произойти не может…
– Неужели трудно установить, получал человек табельное оружие или нет? – в голосе седоволосого послышалась угроза.
– Товарищ генерал… Спецобъект подвергся РАДИКАЛЬНОЙ ИЗОЛЯЦИИ. Доступа к информации нет.
Седоволосый положил карандаш в стакан и отправил второй, почти чистый лист, в машинку. Ножи снова зажужжали.
– Готовьте группу захвата. А пока – попытайтесь вступить с ним в переговоры. Постарайтесь убедить его выйти.
– Что делать в случае оказания сопротивления?
Седоволосый ненадолго задумался.
– Насколько я понимаю, он входил в группу разработчиков вируса?
– Так точно.
– Он может быть полезен. Дайте ему это понять. С другой стороны… В случае реальной угрозы распространения инфекции его надо ликвидировать.
– Слушаюсь.
– Ну и, конечно, примите все меры предосторожности. Вирус не должен выйти из самолета.
* * *
Черноволосый мужчина был близок к исступлению. Из-за кресел стюардесса не могла разглядеть, что именно он делает; но, по всей видимости, он пытался открыть черный чемоданчик, лежавший у него на коленях. До нее доносились сдавленные выкрики и ругательства.
Внезапно мужчина поднял голову из-за спинки кресла и посмотрел на девушку. Ее поразили его глаза – остановившиеся и расширенные до предела; казалось, они вот-вот выскочат из орбит.
– Он был прав. Всегда может быть хуже, чем есть, – отчетливо сказал брюнет. – Надеюсь, еще не слишком поздно, – добавил он, вставая.
Лайнер, кренясь на правый борт, делал "коробочку" над домодедовским аэропортом. Никакой необходимости в этом не было; полет близился к успешному завершению; командир начал запланированное снижение за много километров до Москвы и точно попал на глиссаду, заходя на предписанную диспетчером взлетно-посадочную полосу, однако… Сейчас все шло совсем не так, как надо.
Самым простым объяснением, которое пришло в голову стюардессе, было то, что их полоса кем-то занята или неисправна, но ведь диспетчер мог бы предупредить заранее.
"Видимо, что-то случилось в самый последний момент. И видимо, это что-то произошло не по виде принимающего аэродрома".
Стюардесса посмотрела на мужчину. Тот вышел в проход и, не удержавшись на ногах, повалился на пол. Чемоданчик вырвался у него из рук и, хлопнув черной пастью с двумя блестящими зубами замков, выплюнул в салон содержимое своей утробы.
Мужчина вскрикнул и, встав на четвереньки, бросился догонять черную пластиковую коробочку, напоминавшую обыкновенный пейджер.
Стюардесса замерла от страха. Ноги внезапно отказались повиноваться; она сидела на откидном стульчике, вцепившись руками в соседнее кресло, и не могла подняться.
Пальцы под ногтями побелели от напряжения; девушка подумала, что в чемоданчике брюнета находится бомба, а странный черный предмет – не что иное, как дистанционный взрыватель.
Правда, эта мысль выглядела абсурдно. Наверняка странный пассажир прошел строгий досмотр в красноярском аэропорту. Едва ли он смог пронести на борт целый чемодан взрывчатки.
Да и вообще – террористы обычно сразу предъявляют свои требования; уж никак не во время посадки.
То, что вывалилось из чемоданчика, совсем не напоминало бомбу: одни только толстые папки с листами, густо усеянными цифрами и буквами.
Стюардесса перевела дыхание и вымученно улыбнулась. «Главное – не допустить паники!».
В салоне первого класса, помимо брюнета, было еще семь человек, но все они старательно делали вид, будто ничего не происходит. Или – происходит, но они этого не замечают.
Девушка и не ожидала иной реакции. На занятиях по психологии лектор постоянно говорил о так называемом синдроме «пассажира»: садясь в поезд, а уж тем более – в самолет, человек до известной степени утрачивает личностные качества и становится пассивным участником происходящего. Он позволяет другим заботиться о себе; перекладывает груз ответственности за принимаемые решения и собственную жизнь на плечи людей в форме – машинистов, пилотов и стюардесс.
Если бортпроводница, пусть и натянуто, но улыбается, значит, ей виднее. Значит, все в порядке. Более или менее. Просто кто-то встал с места и упал. Пустяки.
Черноволосый тем временем нырнул под пустые кресла, стоявшие по правому борту лайнера, и через несколько секунд вылез оттуда, прижимая коробочку к груди.
– Еще не поздно? А? Ведь еще не поздно?! – уговаривал он себя.
Руки ходили ходуном, словно мужчина был с тяжелого многодневного похмелья; стюардессе показалось, что сейчас предмет снова выскочит из его рук, но брюнет каким-то чудом совладал с дрожью, любовно ощупал черную коробочку и нажал на один из ее торцов.
Странный предмет тихо пискнул, и на его панели зажегся красный светодиод.
Мужчина облегченно вздохнул и торопливо засунул "пейджер" во внутренний карман пиджака, будто хотел спрятать его поближе к сердцу. Это его немного успокоило; черноволосый встал на колени и принялся собирать разбросанные по полу папки.
Самолет, завершив посадочный маневр, выровнял курс и опять стал снижаться.
Двигатели перешли на утробный гул. Раздался сильный, но мягкий толчок – боковые шасси коснулись бетона полосы. Нос машины стал постепенно опускаться, и последовал еще один толчок, уже не такой сильный; передние колеса опустились на землю.
Мужчина ухватился за подлокотник, приподнялся и выглянул в иллюминатор; за пластиковым стеклом мелькали серая змея бетонной дорожки и ослепительно-зеленая мокрая трава. Послышались два приглушенных, словно доносящихся через подушку, хлопка – турбореактивные двигатели тормозили бег многотонной машины.
– Куда это мы едем? – спросил брюнет стюардессу.
Девушка помотала головой. Ответа и не требовалось – самолет удалялся от здания аэропорта, направляясь в самый дальний конец взлетного поля.
– Но я же не болен! – вскричал брюнет и прижал руку к сердцу.
Стюардесса решила, что сейчас мужчина рухнет замертво, но он лишь нащупывал коробочку.
– Я не болен! – повторил он и быстро заморгал.
– Конечно, нет, – осторожно согласилась стюардесса, но по ее лицу было видно, что она абсолютно уверена в обратном.
Болен, и еще как болен. Что-то заклинило у него в голове, и шарики стали крутиться в обратную сторону.
Тем временем самолет останавливался. Он катился все медленнее и медленнее, затем развернулся налево и замер.
– Уважаемые пассажиры! – зазвучало в динамиках. – Наш самолет совершил посадку в аэропорту "Домодедово". Экипаж корабля просит всех оставаться на своих местах. Через несколько минут подъедет автобус, который доставит вас к терминалу.
Мужчина посмотрел в иллюминатор. Здание аэропорта казалось нереально далеким, стоящим на самом горизонте. Насколько он мог судить, никто не спешил их встречать. Ни автобус, ни трап, – никто.
Вдруг от серого здания "Домодедова" отделились две черные точки и стремительно понеслись к ним, увеличиваясь в размерах.
Черноволосый приставил руку козырьком ко лбу. К самолету спешили две черные "Волги". И он знал, зачем (точнее, за кем) они едут.
* * *
– Самолет приземлился в "Домодедово", – доложил референт. – Стоит на самой дальней полосе. Какие будут указания, товарищ генерал?
Седоволосый молчал, выбирая очередной карандаш. Референт не осмеливался нарушить молчание; он знал, что пока генерал не нарисует план действий на листе, он не скажет ни слова.
Седоволосый взял карандаш и стал быстро набрасывать довольно точный рисунок – самолет, неподвижно стоящий на земле. Затем он провел длинную стрелку от фюзеляжа влево и вниз и надписал "46+12". Несколько раз обвел кружком и поставил жирную точку.
Грифель хрустнул и сломался. Генерал поморщился, переломил карандаш и, не вставая с кресла, выкинул обломки в корзину, стоявшую в паре метров от стола.
– Сорок шесть плюс двенадцать, – задумчиво сказал он. – Итого – пятьдесят восемь потенциальных носителей. Стоит ли их вообще выпускать наружу?
Референт молчал.
– Нам нужен только Кудрявцев, – продолжал генерал. – Что, вы сказали, он везет с собой?
– Усовершенствованный прибор ЧИП-66, техническую документацию и некоторые добавления о свойствах вируса, которые были получены совсем недавно.
– Стало быть, нам нужен только его багаж и, возможно, его мозги. Когда наши медицинские бригады смогут оказаться на месте?
– Минут через пятьдесят, – ответил референт и, увидев неодобрительный взгляд седоволосого, пояснил. – Столько потребуется, чтобы укомплектовать медицинские бригады всеми необходимыми средствами защиты.
– Какими именно?
– Специальными костюмами, медикаментами…
– А этот самый прибор? ЧИП-66? В докладной записке сказано, что эффективность его защиты составляет сто процентов?
– Да, так и есть, но… Пока мы располагаем только первой партией опытных образцов. Что-то около ста штук.
Седоволосый кивнул и вывел на листе – "100".
– Они нам понадобятся. Укомплектуйте ими всех сотрудников, задействованных в операции. Один принесите мне.
Референт проглотил слюну.
– И мне тоже взять?
Генерал смерил его взглядом.
– На ваше личное усмотрение. Говорят, что смертность при заражении вирусом не так уж и высока – каких-нибудь девяносто шесть процентов. Как только будете готовы, сразу выедем на место. Распорядитесь насчет машины.
– Слушаюсь! – референт помедлил. – Так что делать с самолетом?
– Ничего пока не делать. Блокировать. И вот еще что. Мне нужна прямая связь с бортом. Организуйте.
– Есть.
– Выполняйте, – генерал откинулся в кресле и стал заштриховывать набросок самолета: сначала левой рукой, потом – правой.
Наконец, когда он остался доволен результатом, седоволосый сунул лист в машинку. Острые ножи завращались, и через секунду нарисованный самолет пропал.
К сожалению, с реальным лайнером все было не так просто.
* * *
"Когда я успел заразиться? – думал Кудрявцев. – Во время последнего вскрытия? Исключено. Скафандр все время оставался целым. В переходном шлюзе он надулся, и я бы смог обнаружить утечку. Нет, дело не в скафандре".
Он стал вспоминать последние дни. Ильин подметил у вируса одну неприятную особенность. Подметил, но почему-то не спешил поделиться со своим ассистентом. Гордость! Этот маленький лысый человечек мечтал быть Богом среди своих дурацких вирусов и ни за что не хотел признавать, что он мог что-то пропустить. Чего-то не предусмотреть.
В конце августа Ильин написал большую докладную записку на имя начальника спецобъекта, Курмангалиева, с просьбой разрешить ему продолжить эксперименты.
Начальник был явно недоволен – он уже отрапортовал о завершении работы. Это подразумевало, что новое оружие было абсолютно эффективным, а у разработчиков есть надежное противоядие.
Однако в этом Кудрявцев сильно сомневался – что для бактериологического оружия вообще может существовать надежное противоядие. Вирус – это штука похлеще водородной бомбы, а применять его – все равно, что стучать по взрывателю молотком, надеясь при этом уцелеть.
И все-таки Курмангалиев разрешил продолжить эксперименты. Официальным обоснованием явилось усовершенствование прибора ЧИП-66.
Они три недели подряд возились с этими дьявольскими пробирками и каждый день резали поросят. Мертвые свиньи до того осточертели Кудрявцеву, что он стал заказывать в столовой исключительно рыбные блюда, а потом и вовсе перешел на растительную пищу.
Работали в авральном режиме, по четырнадцать часов; к концу смены Николай валился с ног от усталости и постоянного нервного напряжения, а Ильин еще умудрялся вести журнал исследований и делать какие-то записи относительно наиболее перспективных путей разработки. Когда он успевал писать, для Николая оставалось загадкой.
Сегодня утром он покинул спецобъект – кому-то надо было везти на "Радон" новый образец ЧИПа. Командировка – пустая формальность. Кудрявцев подозревал, что характеристики прибора не слишком изменились, но ему очень хотелось хоть ненадолго оказаться в Москве и повидать родителей.
"Прокатиться на метро, почувствовать эту суетливую толчею, запах пота и мокрой одежды, посмотреть на людские лица… Ей-Богу, я бы расплакался от умиления, если бы кто-нибудь отдавил мне ногу в час пик!".
Но то, что происходило сейчас, наводило на мысль, что лучше бы он и вовсе лишился ног.
"Как это могло случиться? Как? Ведь у всякого следствия должна быть причина! Но я ее не заметил! Еще немного – и я поверю, что этот долбаный вирус может просачиваться сквозь стекло!".
Впрочем, вопрос, КАК он заразился, теперь уже не имел большого значения.
Приходилось принять это, как свершившийся факт – он действительно болен. "Все начинается, как обычный грипп… Те же симптомы, но только более выраженные, – так, кажется, говорил Ильин. – Но дальше… О-о-о, эта штука посерьезнее гриппа!".
Правда, оставалась вероятность, что действие прибора поможет ему справиться с вирусом. "Такой эксперимент мы не проводили", – мрачно подумал Кудрявцев.
На какое-то мгновение в сердце вспыхнула слабая надежда – она ведь такая живучая тварь! – что все это: и слабость, и головная боль, и ломота в суставах, – все это просто следствие самовнушения.
"У женщин, страстно желающих иметь детей, могут прекратиться месячные, и развиться так называемая ложная беременность. А у меня – почти то же самое, но только наоборот. Я боюсь заболеть, поэтому и придумываю себе несуществующие симптомы…".
Он снова посмотрел в иллюминатор. Две черные "Волги" были уже совсем близко, и даже если он убедил самого себя в том, что болен, то как быть с этими ребятами? Неужели они тоже поддались внушению?
"Нет, они откуда-то ЗНАЮТ, что я болен. Они в этом не сомневаются. Потому и загнали самолет на край взлетного поля. Потому и автобуса нет. Нас никто не собирается встречать. Значит..?".
Ответ напрашивался сам собой: значит, их отсюда не выпустят. Более того – попытаются сделать так, чтобы никто из пассажиров не попал в город. Во всяком случае, если бы ответственность за принимаемые решения лежала лично на нем, он бы так и поступил.
"Черт! Может, они не знают, что у меня – ЧИП? Ведь это в корне все меняет!".
Кудрявцев посмотрел на стюардессу, неподвижно сидевшую на откидном стульчике. Три белых пятна – лицо и колени. Больше он не видел ничего, никаких деталей.
– Иди к командиру корабля, скажи, что я хочу поговорить с людьми, которые подъехали на машинах, – он достал из внутреннего кармана удостоверение в красной кожаной обложке. – Видишь? Сотрудник… Кудрявцев Николай Владимирович. Поняла? Запомни! Мне ничего от вас не нужно, я просто хочу с ними поговорить.
Он убрал удостоверение обратно в карман и поправил галстук.
– Это мои коллеги, ясно?
– Угу… – девушка кивнула, но Николаю показалось, что она ему не поверила.
Он положил чемоданчик на сиденье и присел перед ней на корточки.
– Ну, пожалуйста. Я не опасен. Я же тебе не угрожаю…
Он сам не верил в то, что говорил; наверное, поэтому его слова звучали не столь убедительно. Он был ОЧЕНЬ опасен, и, если называть вещи своими именами, то эта несчастная девушка была уже обречена. В тот момент, когда он выдохнул на нее, ее личный таймер начал обратный отсчет последних часов жизни.
– Иди, милая, иди… – он ободряюще потрепал бортпроводницу по круглой белой коленке, думая в эту секунду совершенно о другом: насколько эффективен ЧИП-66 в первые часы ПОСЛЕ заражения?
"Он лежит рядом с сердцем. Сердце прокачивает весь объем крови, содержащейся в организме. Значит, сигнал постоянно действует на вирус…".
Слабое утешение. Если вирус (хотя бы один!) уже успел встроиться в клетку, то он будет реплицироваться в активной форме… Стало быть…
"А если еще не успел?".
Стюардесса встала и, покачиваясь, пошла к кабине пилотов.
– Передай – Кудрявцев Николай Владимирович. Запомни!
Он проводил взглядом девушку, исчезнувшую за шторкой, и снова прильнул к иллюминатору. Машины встали метрах в пятидесяти от самолета и застыли на краю бетонной полосы. Из них никто не выходил.
Дородный мужчина с багровым лицом беспокойно ерзал в кресле. Тучность его фигуры удивительным образом сочеталась с быстротой и резкостью движений.
Толстяк сидел ближе всех; он оглянулся, перегнулся через подлокотник и, понизив голос, спросил черноволосого:
– Послушайте, что здесь происходит?
Кудрявцев на мгновение оторвался от окошка.
– Операция спецслужб, – строго сказал он. И добавил, обращаясь ко всем, кто мог его слышать. – Наберитесь немного терпения. Сейчас это все закончится.
Ко всему, что имеет приставку «спец-», в России относятся с большим уважением. Толстяк понимающе закивал, больше никто не произнес ни слова.
Стал накрапывать мелкий дождик. Время от времени "дворники" автомобилей взмахивали, как по команде, очищая лобовые стекла.
"Две машины. Пока две машины. Они еще не готовы. Вряд ли кто-нибудь из них рискнет пойти со мной на физический контакт. Значит, они будут тянуть время. Это в их интересах. А что в моих интересах?".
Николай, не торопясь, обдумал все возможные варианты и нашел только один ответ. "Выбраться отсюда! Выжить!".
* * *
Седоволосый мужчина крутил в руках маленькую черную коробочку.
– Вот здесь, товарищ генерал, – референт показал на кнопку включения.
Седоволосый посмотрел на него так неодобрительно, что референт поспешно отдернул руку.
– Надеюсь, они ничего не напутали, и это нам поможет, – сказал генерал, включил прибор и положил его в нагрудный карман. – Какие новости?
– Медицинские бригады приближаются к "Домодедово". Люди на поле спрашивают, что им делать?
Генерал усмехнулся.
– Ничего. Ждать. Тянуть время.
Он и сам пока не слишком понимал, чего требует ситуация. В московском аэропорту стоит лайнер с пятьюдесятью восемью инфицированными на борту? Бред! И что прикажете с ними делать? Взрывать самолет и жечь трупы напалмом? Или погрузить людей в автобусы и развезти по больницам?
Конечно, лучше всего ничего не делать. Запечатать этот проклятый самолет и оставить все, как есть, на три дня. А там уже медики в спецснаряжении вынесут из салона холодные тела и подвергнут их обработке.
Но замалчивать три дня подряд подобный инцидент тоже невозможно. И почему все это случилось именно в Москве?
Седоволосый встал, подошел к шкафчику и достал оттуда легкий бежевый плащ. Он выглядел скромно, даже простенько; строгая линия, консервативный крой, но подкладка в разноцветную клетку и лейбл говорили о том, что вещица эта совсем не дешевая. Референту, например, такой плащ был не по карману.
– Где мы можем разместить пятьдесят восемь человек? – спросил седоволосый.
– Госпитали, инфекционные больницы… Места найдутся.
– Да, но их еще надо доставить туда. Надо предупредить медицинский персонал, обеспечить режим секретности и так далее.
Референт пожал плечами. У него не такие уж и большие звезды на погонах, чтобы принимать решения. Выполнять указания – еще куда ни шло.
Они спустились по лестнице на первый этаж и вышли во внутренний двор Лубянки. Там их поджидала черная "Волга", как две капли воды похожая на своих сестричек, стоявших на взлетной дорожке "Домодедова".
Референт открыл заднюю дверь; генерал удобно устроился на сиденье. Молодой человек сел впереди, ворота открылись, и машина, включив сирену, резко взяла с места.
Через несколько минут зазвонил радиотелефон. Референт снял трубку, покивал, затем, прикрыв мембрану ладонью, обратился к седоволосому:
– Товарищ генерал, Кудрявцев сам ищет контакта!
– Хм… – генерал почесал подбородок. – Когда мы сможем войти в самолет, не рискуя своими людьми?
– Минут через двадцать.
– Ладно. Переключайте на меня.
* * *
Николай стоял в проходе и ждал. Из машин по-прежнему никто не выходил. Дождик усилился, и взмахи стеклоочистителей стали чаще, но так и не потеряли синхронности.
Внезапно синяя шторка отодвинулась, и показалась стюардесса.
– Вы можете пройти в кабину пилотов?
– Конечно.
Кудрявцев попытался улыбнуться стюардессе, одернул пиджак и медленно пошел по проходу.
В кабине пилотов его встретили четыре пары напряженных глаз: командира корабля, второго пилота, бортинженера и радиста.
– Это из-за вас такая суматоха? – недружелюбно спросил командир.
Кудрявцев пожал плечами.
– Получается, так.
– Слушайте, у меня сорок шесть пассажиров на борту, и я несу за них отвественность. Я не хочу, чтобы из-за ваших шпионских игр с ними что-нибудь случилось.
– Это от меня не зависит, – развел руками Николай.
– А от кого? Почему нас не подпускают к терминалу? Что вообще происходит?
– Боюсь, я не могу вам все объяснить. Служебная тайна. И, кстати, вы не могли бы ненадолго выйти? Пусть останется кто-нибудь один, кто поможет мне разобраться во всех этих рычажках и кнопках.
Командир усмехнулся.
– А вы не теряетесь!
– Простите, – мягко сказал Николай.
Командир кивнул, и трое мужчин в белых рубашках покинули кабину.
– Ну, и что дальше?
– А дальше – соединяйте. Буду разговаривать.
Командир щелкнул тумблером, нажал какую-то кнопку (Кудрявцев лишний раз убедился, что без пилота он бы ни за что не разобрался) и, поднеся ларинг ко рту, сказал:
– Внимание! Земля, внимание! Переключаюсь на запасную служебную частоту! – еще пару щелчков тумблера, и снова вызов. – Говорит командир корабля. Всем, кто в этом заинтересован – рядом с мной находится Кудрявцев. Внимание, он готов выйти в эфир!
Поначалу никто не отвечал.
Николай стоял, чувствуя, как бешено бьется сердце. Он еще не успел до конца продумать предстоящий разговор, а сейчас удачные мысли и вовсе исчезли.
Наконец командир получил ответ. Он кивнул и протянул наушники Николаю.
– Вас к телефону! – несколько ехидно сказал он.
– Благодарю! – жеманно отозвался Николай и поднес крупный, обтянутый белой материей наушник к уху. – Кудрявцев на связи!
– Николай Владимирович? – учтиво осведомился мужской голос – очень приятного низкого тембра, но с явными металлическими нотками. – Как вы себя чувствуете?
– С кем я разговариваю?
– Генерал Карлов.
– А подробнее?
– Этого достаточно. Так как вы себя чувстуете?
– Прекрасно. Я абсолютно здоров, если вы это имеете в виду.
– Да, я именно это имею в виду. Видите ли, у нас есть все основания для беспокойства.
– Они беспочвенны. Я АБСОЛЮТНО здоров.
– Хорошо, если так. А остальные пассажиры? С кем из них вы контактировали?
– Послушайте, да что происходит? – Николай начал раздражаться. – Я же объясняю вам, что абсолютно здоров. У меня прибор. Он работает. Все в порядке.
Возникла пауза. Затем голос произнес.
– Вы ведь понимаете, что предосторожность никогда не бывает излишней. Особенно – в таком деле, как наше. Николай Владимирович!
– Да!
– Вы же – профессионал. Попробуйте поставить себя на мое место, и все поймете. Главное – не волнуйтесь. Сохраняйте спокойствие. Очень скоро мы подъедем и во всем разберемся.
– Я хочу выйти, – сказал Кудрявцев.
– Пока не стоит, – мягко ответил Карлов. – Я не могу выпустить вас в город. Ни вас, ни кого другого.
– Ваши люди будут стрелять?
– Это ни к чему, правда? – подхватил генерал. – И зачем нервировать пассажиров? Не надо. Я очень рассчитываю на вашу помощь.
– Какую?
– Сядьте. Успокойтесь. Просто дождитесь, пока мы сами не разрешим создавшуюся ситуацию.
– Нет никакой ситуации. Я здоров. И я хочу выйти. Послушайте, – Николая внезапно осенило. – Свяжитесь с моим начальником.
– С кем? Говорите, я записываю.
– С моим начальником! Ильиным…
– Прошу вас, Николай Владимирович, не нервничайте. Успокойтесь. Как вы сказали? Ильин?
В этот момент Кудрявцев все понял. "Он знает, как меня зовут, и делает вид, что в первый раз слышит об Ильине… Этот Карлов просто тянет время. Он чего-то ждет…".
Николай посмотрел в боковой фонарь кабины. На взлетной полосе никого не было.
"Они не входят, потому что боятся заразиться. Но, как только они будут готовы…". Николай догадывался, что это означает.
– Послушайте, генерал. Давайте начистоту. Я хочу выйти. Я хочу жить. А вы меня уже списали. В чем дело?
– Николай Владимирович, позвольте, я свяжусь с Ильиным. Мне потребуется несколько минут… Может, чуть больше.
– Ильин изолирован, так? – спросил Николай.
– Не понимаю, о чем вы говорите?
– Все. Теперь мне все ясно.
Ему действительно стало все ясно. Головная боль прошла так резко, словно ее выключили. Все тело налилось силой и гибкостью. "Период черного пятна, после чего все приходит в норму. Правда, ненадолго", – почему-то подумалось ему.
– А знаете, генерал? Я угоню этот самолет!
Карлов устало усмехнулся.
– Николай Владимирович! Не делайте глупостей! Ситуация патовая! Вы не можете выйти, я не могу до вас добраться. Давайте пойдем навстречу друг другу. У самолета – пустые баки. Пока его заправят… Это долгая история. Вы же понимаете, что вы инфицированы. Ильина больше нет. Да и "Заслона" – тоже. Выброс… Я вас не выпущу. Поэтому успокойтесь и ничего не предпринимайте. Я гарантирую вам отдельную палату и любые лекарственные препараты, какие только скажете. Ну что, по рукам?
Николай молчал.
– Ну что? – повторил Карлов.
– Я не хочу… вот так, – сказал Кудрявцев.
– Но у нас же нет выбора… – начал было генерал и вдруг понял, что его никто не слушает. В трубке раздавалось только тихое потрескивание, потом и оно прекратилось.
Карлов протянул трубку референту и коротко бросил:
– Быстрее!
* * *
Черноволосый молодой человек отбросил наушники и мило улыбнулся командиру корабля.
– Никто не хочет решать мои проблемы… Ровным счетом никто, понимаете? Видимо, придется самому, – он расстегнул пиджак и еще до того, как командир успел сообразить, что к чему, выхватил пистолет.
Командир пробовал помешать; тогда молодой человек ударил его рукоятью по голове. Затем он быстро отступил назад и запер дверь, ведущую в кабину, на задвижку.
Командир упал в кресло; кровь из рассеченного лба закапала на белоснежную рубашку. Пилот выругался:
– Черт бы тебя побрал! Что ты делаешь? Что вообще происходит?
– Что происходит? – брюнет взвел курок. – Если вкратце – то нас уже нет. Мы еще ходим, дышим, шевелим губами, двигаем руками и ногами, но нас уже нет. Это понятно?
– Что значит "нет"? – недоумевал командир.
– "Летучий голландец". Слышали когда-нибудь об этом? Корабль, идущий в бурю и шторм под полными парусами. С неба льется лунный свет, завывает ветер… А на палубе – никого. Только призраки. Мы все – призраки.
– А-а-а, – протянул командир. Теперь, кажется, ему было понятно, в чем дело. Этот парень – сумасшедший. Только и всего. Сумасшедший с пистолетом в руке.
Командир намеревался украдкой включить связь, чтобы сидевшие за диспетчерским пультом слышали, что здесь творится, но мужчина перехватил его движение.
Он резко бросился вперед и вырвал провода наушников из гнезд.
– Не надо! Пока это – просьба, – он прижал обрез ствола к мокрому от пота лбу командира.
– Должен заметить, весьма вежливая, – стараясь не делать резких движений, сказал командир.
– Насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах, – парировал мужчина. – А теперь – запускайте двигатели.
Командир поднял на него глаза.
– Пожалуйста, уберите оружие.
Мужчина отступил на шаг, но по-прежнему продолжал держать пилота на мушке.
– Спасибо, мне так спокойнее, – сказал командир. – А теперь – по порядку. Я могу запустить двигатели, но вам это ровным счетом ничего не даст. Керосина в баках – на пятнадцать минут, не более. Мы сможем только взлететь, но тут же упадем.
Брюнет рассмеялся.
– Я что, похож на самоубийцу? И даже если так, разве у меня нет другого способа? – он выразительно повертел пистолетом.
– Но тогда зачем…
– Эй, вы меня плохо слышите, да? – глаза у брюнета стали наливаться кровью. Командиру показалось, что еще немного – и он потеряет контроль над собой.
В дверь стали стучать. Стук становился все сильнее и сильнее.
– Я сказал: "Запускайте двигатели!". Мне что, пристрелить кого-нибудь из ваших товарищей? Или – из пассажиров? Чтобы рассеять последние сомнения? Я сделаю это, – он потянулся к задвижке.
– Ладно, ладно. Не надо, – командир активировал систему старта.
Пульт перед ним зажегся разноцветными огоньками. Стрелка топливомера едва качнулась вправо и застыла около отметки "0".
– Видите, керосина нет.
– Тогда чего же вы тянете?
Командир пожал плечами и щелкнул тумблерами. Фюзеляж лайнера охватила мелкая дрожь, передававшаяся через пол. Откуда-то сзади послышался посвист турбин.
– Пока двигатели выйдут на рабочий режим…
– Командор, я ведь уже говорил: мы никуда не летим. Я просто хочу, чтобы эти машины отъехали. Вы двинете самолет с места, "Волги" разбегутся, я спрыгну в грузовой люк и перелезу через забор. Все останутся целы и довольны. Ну?
– Я не могу это сделать, – покачал головой пилот.
– Конечно, можете. Просто немного испугать. Пусть отъедут. Я хочу выбраться отсюда, понимаете? Ну? – пистолет снова прижался к голове летчика.
– Хорошо, хорошо…
– Просто отгоните их, и все. Больше ничего не нужно. А я спрыгну, они меня и не заметят.
– Ладно, ладно, я все понял, – командир развернулся в кресле, ногой отжал педаль тормоза, перевел управление шасси на маленький ручной штурвал и передвинул рычаги газа немного вперед.
Лайнер медленно тронулся с места. Он катился прямо на две черные "Волги", стоявшие метрах в пятидесяти от самолета.
– И все? – сказал брюнет. – Это так просто? Только и всего?
– Ну, в общем… – пилот не договорил.
В тесноте кабины выстрел прозвучал особенно громко. Кровь брызнула на стекло.
Брюнет подхватил тело пилота и вытащил его из кресла. Он сел за штурвал и еще прибавил обороты двигателей.
– Я вам не поросенок! Ясно? Генерал Карлов? И не вам решать, кому жить, а кому – подыхать!
Он закашлялся, и алые прожилки вылетели изо рта на панель приборов, но Кудрявцев сделал вид, что не заметил этого. Иначе – все теряло смысл. Он продолжал надеяться, что прибор сделает свое дело. Обязательно сделает.
Самолет катился по взлетно-посадочной полосе, набирая ход.
Николай видел, как из "Волги" выскочил человек в костюме и замахал руками над головой. Это зрелище показалось ему забавным.
Человек махал еще несколько секунд, затем запрыгнул обратно в "Волгу", и обе машины, резко развернувшись почти на месте, помчались прочь.
Но Кудрявцев не стал их преследовать. Он докатился до ближайшего перекрестка (это было пьянящее чувство: управлять столь мощной и при этом – послушной – машиной) и повернул направо.
