Дмитрий Раевский
Танцующие огни
Мы состоим из вырванных страниц
Мы состоим из вырванных страниц,
Чужой надежды и осколков слов
И в суете спешащих мимо лиц,
Давно забытых или новых снов,
Из пены волн, несущих бред и шлак,
Из бед осуществленных мнимых благ,
Из рук, кормящих плоть зерном мечты,
Из ног, не оставляющих следы,
Из факелов чужих больших костров,
Из рухнувших, развеянных основ…
Зачем родится бабочка на свет?
Зачем родится бабочка на свет?
Быть кормом или, все же, утешением?
Восторгом грез творца перед творением?
Один лишь миг. Была? О да! И нет.
Не может человек испытывать судьбу
Не может человек испытывать судьбу.
Не может жить всегда как лошадь на скаку.
Но стоит лишь ему немного сбавить ход:
То все, что вровень шло, умчится вдаль, вперед.
И потерял вдруг всё, и отпустил узду.
Ты выпал из седла на бешеном скаку.
Стоишь один в пыли; всё вертится кругом…
Куда умчалось всё?… В «навеки» иль в «потом»?!
Цыц, не шуми
Цыц, не шуми, не плачь и не заботься.
Найдем дорогу в этом жутком сне.
Кто был не прав, – когда-нибудь вернется,
как снег нежданный таять по весне.
А я тебя невидимой рукою
за лямки и за шиворот держу.
Любую боль на сердце успокою.
Я – Ангел твой, понятно и ежу.
Живи и помни: в жизни всё награда.
А ты опять растерянный и злой.
И, как всегда, одет не для парада.
А в радость жизни только с головой…
Поверь мне: скука! На пересеченье
пустой перрон, вагон и ты один.
Не торопись: повиснешь без значения
над Адом смертных, пропастью глубин.
Какое дело всем до твоей ноши?
Не рвись бездумно в пламенный оскал.
Ты не захочешь видеть эти рожи.
И я, признаться, тоже не скучал.
Я, бестелесный, все-таки милее,
поверь, меж этих мерзких жадных рыл.
Иду с тобою по одной алее
и, как и ты, я не имею крыл.
Что же, последний вынимаю козырь:
Я твоей маме твердо обещал.
Ведь ты от скуки обрываешь розы,
спешишь покинуть жизненный причал.
Не верь тому, кто жарко шепчет в уши:
«Тебя давно разыскивает Смерть».
Уже считает выручку за душу
и на руке позвякивает медь.
Реви, скули, ползи и рви зубами –
Я от тебя в полшага ни ногой.
Я обещал когда-то твоей маме:
лет через сто споют за упокой.
Я эту клятву, право, не нарушу.
Монетку кинем? Скоротаем век.
Я за твою сейчас проставлю душу
Свою. Подумай, глупый человек.
Орел и решка. Задираем морды.
Стремится выше. Пусто не звени.
Что? Остаемся? Надо же: «Я гордый!»
Смотри, летит. Пора уже! Лови!
Запечатана в море крыш
Запечатана в море крыш,
в ржавость спрятана алость заката.
Провода, прутья клетки, мышь-
неизбежная часть распада.
Город-камень откроет портал
«в никуда» или «путь к солнцу»?
Вся беда, что мы «никогда!»
так торопимся вставить в оконце.
В пику ей прорастает «когда?»
средь несмелой зеленой надежды.
О, колючие провода!
Как вы с мясом срывали одежды!
Алость неба зовет и зовет!
Только прутья тюрьмы под током.
Осыпаются крылья и плоть.
И Душа рвется ввысь потоком.
Город-пропасть – везде потерпевшие:
если тело мертво, то зачем
черно-белые крылья сгоревшие
обсуждаются в теме проблем?
Никому теперь не интересно:
кто и что обладатель крыл.
А Душа возродилась небесная
и уже набирается сил.
Сжигаю память
Сжигаю память. Только ведь хитра.
Окурком или может быть огарком,
сквозь толщу лет и тертые ветра,
гранату-сердце разрывает жарко.
Сжигаю память. Легочным дымком
