Дмитрий Раевский
Диалог без диалога
Ледовые скульптуры
Ледовый скос фантазии сюжетной –
Народных сказок высказана мудрость:
Красота всегда в роли жертвы.
Особенно утром.
Вот витязь спасает прекрасную царевну,
И рубит головы трехглавому чудищу.
Повседневность выглядит уныло и плачевно,
Но после ночи в ней очутимся.
И в ней непросто встретить героя или чудо:
Без рекламы свою работу выполняют.
Подвиги приходят, во сне чудясь,
А голова – захламлённая, заботами больная.
А вечером – воздух превращается в хрусталь,
Раскрашенный искусственной подсветкой.
И, глядя на скульптуры, я замедлился, отстал,
И в сказку попал, что случается редко.
* * *
На древнем языке пожелтелых страниц –
На забытом самом языке я пишу
Через временные искажения
Пажу
Долготерпения и прощения.
И будет нечто иное неподозреваемое первостепеннее,
И слишком много времени пройдёт со дня крещения,
Так много, что написанное ни понять, ни прочитать не смогут.
Написанное будет
Монологом
Совершеннее.
* * *
Загорается снег под ногами – иди.
Если нет никого, если все позади…
И без веры в грядущее завтра – иди.
Ослабеешь душой – всё же лучше в пути.
Если в сердце заплачет армянский дудук,
Если ропщет безвольно-униженно дух,
Не предвидится больше тех ласковых рук –
Помни: всё-таки ты не овца, а пастух!
Через огненный снег и иди, и иди –
Перестроится песня в отважной груди!
Снизойдёт озаренье внезапно и вдруг,
О крещёный терпеньем пастух.
* * *
Кофе почти всухую, сигарету в зубы,
И я ухожу, ухожу довывать на Луну…
Вы́выть свои бьющие фонтаном чувства,
Бьющие во все стены тонкого тела,
Бросить мощной струей «хочу», «не успел», «надоело»!..
Мне бы врезаться в ночную даль самолетным крылом
и ступить на землю Нью-Йорка,
Осмотревшись, хмыкнуть, поздороваться с ветром....
Мне бы, раз уж нельзя улетать из-за офиса, стать свободным королем крыши!
Королем крыши, смотрящим с высоты своего положения на город вниз!
В конце концов, ночь – это моё время, и я могу ухмыляться точно так же и здесь, в окружающем меня городе!
В конце концов, свобода изнутри меня и начинается, я уже понял.
Я понял так же и то, что не побег от дел и не воплощение своих желаний вызывают во мне счастье
(ага, утешь себя этим),
И поэтому я возвращаюсь назад с той крыши, обратно к телу, оставшемуся на стуле (привет, доклад!
И три тысячи дрозофил, которых я уже знаю чуть ли не по имени),
В конце концов, все эти гребаные мировые открытия в области генетики
Выпендриваются сейчас у меня в колбе!
И зависят от того, насколько я тут у вас лентяй.
Оторванное и ободранное
Век от века
Нет здесь Человека.
Только Человек преобразует Мир.
Животные, не рассчитав, игриво,
Покусывая, откусывают руки.
Терзают нередко такие приливы.
Ни одному не быть другом.
Потом они находят развлечение:
Набрасываются, загрызая Человека.
Недолго длится торжество.
Оголодав, кидаются друг на друга,
Отстаиваю брошенную кость.
Слоняются в обличьи человечьем,
Бездельем коротая дни.
Интересы в основании подсвечном.
Усни:
Раз крест на шее – то христианин,
Но волк всегда в крови овечьей.
Он себя сначала изувечил,
Прежде чем звать врача.
Но им придётся отвечать,
Предстать, однажды, перед неизбежным.
Всё-таки постигает – пеший
Ногами слегший остов.
Белеют кости:
Тот же самый век.
Не приходит сюда Человек.
* * *
Охраняю свой Мир, как могу и умею.
Закрою калитку, и повешу засов.
Этот мир за окном уподобился змею,
И питается грязью, добытой из ссор.
Эта куча растёт, но отвергаю
Предлагаемый шанс богатеть:
Стремится Душа неустанно к Раю,
И я не принимаю, и не верю в смерть.
* * *
Когда снимаются с глаз очки,
Мир виден вновь без преград и стекол.
Я остаюсь посреди реки
Размытых пятен, которых много.
Неразличимо у них лицо
И силуэты во многом схожи.
И равномерное их кольцо
Меня в себя заключает тоже.
И близкий кто-то, и тот, чужой,
И я сама для других таких же –
Идем обычной, большой толпой,
Не слишком важной, не ставши ближе.
Когда устанешь гадать и ждать,
Погрязнув в ребусах человека –
Сними очки, прекрати страдать!
Пусть капля снова вернется в реку.
