Дмитрий Олегович Никитченко
Чужая воля
– Уж больно они до роскоши охочи. Надо им, чтобы храмы их были золотом да самоцветами убраны, одежды, вишь, какие богатые носят. Да и покушать всласть любят. Ты, княже, всю свою казну не на доспехи ратные, а на мишуру спустишь….
– Так, тебя послушать – совсем нет веры хорошей на свете белом?! – уже вскричал Владимир. – Ты что, сукин сын, советуешь? Все у тебя не так! Да не навредить ли ты собрался, и планам моим препону учинить? Так я тебя, собаку, сейчас быстро на чисту-воду выведу! – совсем распалился Владимир.
– Не гневись, княже, – Путник и сейчас не изменил своей манере говорить монотонно, не повышая голоса, и это успокаивающе подействовало на Владимира.
– Все верования хороши, и много лет уже исправно служат народам, что им следуют. Но народы – все разные, и уклад жизни у всех разный, и то, что хорошо одному, не обязательно подойдет другому – именно это я и старался показать тебе.
– Так, что делать посоветуешь, какую же выбрать? – уже более спокойно спросил князь.
– Кто я такой, чтобы тебе, светлый князь, советы давать? Тут – только твоя воля. Хотя одно предложение у меня есть: утро вечера мудренее, ты обмозгуй все как следует, а утром и решение примешь. А я тебе вот еще что предложить могу: тут недалече, в лесу, бабка одна, отшельница древняя живет, так я сейчас за ней схожу и утром тебе приведу, большой мудрости бабка эта, может, тебе еще чего насоветует.
– Ведьма, что ли? – усмехнулся Владимир, – на кой ляд она мне?
– Не, какая ведьма – просто большого ума женщина, она тебе может такого насоветовать, о чем ты, княже, и не помышлял вовсе. Предложит совсем другой способ объединить людей под твоими знаменами. Он проще и дешевле. А ты ее просто выслушаешь, сравнишь, а решение уж потом, конечно, свое единоличное примешь.
– Ну, черт с тобой, веди бабку. – Владимир зевнул.
– А вы, – обратился он к представителям религий, – завтра приходите, еще потолкуем, решение свое оглашу.
Служители культов поклонились Владимиру и удалились, искоса кидая сердитые взоры в сторону Путника. Только греческий священник ласково улыбнулся ему, но, отойдя в тень, от княжьего костра, что-то прошептал своему слуге, широкоплечему монаху в черной сутане. Монах молча кивнул, попятился и скрылся в темноте.
Путник шел по тропке, бегущей по берегу небольшой лесной речки. Вот вдали осталось зарево костров, затих шум лагеря. Едва слышное журчание воды заглушало звук его легких шагов. Заглушило оно и другие шаги. Они приблизились стремительно, и Путник не успел обернуться. Сильные руки схватили его сзади за голову и одним мощным рывком свернули шею. Захрустели позвонки, и Путник, словно мешок с брюквой, повалился под ноги своего убийцы. Тот постоял немного, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам, потом легко поднял тщедушное тело и, раскачав, закинул его почти на середину речки. В тишине раздался громкий всплеск, тело немного проплыло по течению, а потом исчезло в темной ночной воде.
ГЛАВА 5.
Студентик отложил книгу и отхлебнул из стоящей перед ним темной оловянной кружки. Он уже около часа сидел в маленьком трактирчике на берегу Волги. Трактирчик находился чуть в стороне от шумного центра и стоял на высоком берегу, откуда открывался прекрасный вид на блестевшую под июльским солнцем великую реку. Студент любил сюда ходить – было здесь немноголюдно, кормили вкусно, да и цены не кусались. А сейчас и вовсе никого не было, только половой-татарчонок дремал за буфетом, да полчища мух носились под потолком, куда ж без них. Да еще бабка с вязанием сидела в теньке на лавочке у входа. Студент прикрыл глаза, уставшие от чтения, а когда вновь открыл, то с удивлением увидел прямо перед собой странного мужичка в балахоне, наподобие монашеской рясы. Тот словно из-под земли вырос.
– Здравствуйте, молодой человек, – прозвучал тихий, ровный голос, – вы не возражаете, если я присяду?
Студент изобразил на лице легкое удивление и обвел трактир взглядом, как бы показывая – все столы свободны, почему именно сюда? Но мужичок, видать, намек не понял и остался стоять, как стоял, и студенту не осталось ничего другого – он был воспитанным молодым человеком – как пригласить того сесть.
– Вы, видать, не особо привечаете священников? – спросил незнакомец, откидывая капюшон.
Лицо его показалось студенту необычным, невозможно было определить его национальность. Голова на тощей шее сидела как-то криво, и крупный нос с горбинкой смотрел чуть в сторону, в то же время большие синие глаза глядели прямо на собеседника. Под этим взглядом студенту стало не по себе, и он поймал себя на мысли, что и в самом деле не любит попов, хотя раньше никогда об этом и не задумывался, его вообще мало интересовала религия.
– Ну, к вам–то это не относится… – начал он, но незнакомец мягко перебил:
– О, пусть моя одежда не вводит вас в заблуждение, я никаким боком не отношусь к этим деятелям, мне так просто удобно. Я, если честно, и сам их терпеть не могу.
Студент хотел было сказать, что ему нет никакого дела до симпатий и антипатий навязчивого собеседника, но, снова встретившись взглядом, тут же передумал и согласился. А едва незнакомец расположился напротив, как он тут же, не ведая зачем – ведь его даже и не просили – рассказал несколько историй, где священники представали в самом неприглядном виде. Истории эти на самом деле имели место, только они раньше казались ему скорее забавными: среди попов – точно также, как и среди их прихожан – встречались и обжоры, и пьяницы, и бездельники. Но если раньше это были просто поводы для шуток и анекдотов, то сейчас он вдруг ощутил приступ ненависти.
– Извести бы этих дармоедов! – студент хлопнул ладонью по столу.
– Ну, то, что вы рассказали – это просто забавные мелочи. За ними, за всей церковью в целом, гораздо более тяжкие преступления числятся.
– Это какие же?
– А знаете ли вы, молодой человек, что только во имя Христа было убито больше людей, чем во всех воинах, вместе взятых? А если добавить сюда падших во имя Аллаха? А древние Рим с Египтом? А когда станут известны данные о зверствах жрецов племен майя, ацтеков и инков – мир содрогнется. Это же реки крови. И почти поголовно – невинных людей.
Студент, разумеется, знал и о крестовых походах, и об инквизиции, да и о кровавых обычаях южноамериканских племен кое–что слышал, но, как и всякий современный молодой человек, был не склонен безропотно соглашаться с чем бы то ни было.
– Ну так, когда это было? Те же Майя тогда искренне верили, что жертвоприношениями можно было задобрить богов. Жертвовали немногими, чтобы остальные могли выжить. Они же дикие еще были.
– Дикие? Вы считаете, что люди, придумавшие сложный календарь, который и по сей день актуален, которые знали астрономию и могли рассчитывать движение звезд и планет, искренне верили, что если убить сто младенцев, то пойдет дождь? Вы в это верите?
– Ну, не знаю… А, зачем же тогда?
– У них были другие причины, не будем об сейчас об этом. А убивали просто потому, что могли. Жрецы, священники – или как их не назови – навязали свою волю целым народам. Превратили народ в стадо, себя нарекли пастырями и творили все, что хотели. Вместо жертвоприношений могли бы заявить, что всем нужно, например, скакать на одной ножке. И все скакали бы.
– А кто не скачет, тот…, – засмеялся студент.
– Правильно, еретик, и – в костер его.
– Ох, за такие речи вас самого следует в еретики записать.
– Уж сколько раз…
– И все равно я с вами не согласен, – не унимался студент, – все–таки церковь и много полезного сделала, все эти заповеди – они ведь помогают людям жить, определяют правила.
– Да, но это было актуально много веков назад, сейчас, с развитием цивилизации, потребность в ней отпала, за соблюдением всех этих «не убий, не укради» прекрасно надзирает государство.
– Не согласен, государство и церковь должны работать совместно – вот посмотрите: например, я хочу украсть, и я знаю, что за это меня арестуют и посадят в тюрьму. Но это только, если поймают и докажут. А если не поймают? А я ловкий и хитрый, и меня сложно поймать. И вот тогда вступает религия: от земного суда ты еще можешь скрыться, а от божественного – никогда.
– И что, у нас мало убийств и разбоев?
– Ну, значит, было бы в сто раз больше. И потом, религия ведь не только для устрашения, она еще и учит: как правильно жить, как избегать всяческих искушений дьявольских….
– А вы, что думаете, что дьявол существует? Это ерунда: Сатану, Вельзевула, демонов и прочих чертей сами церковники и придумали.
– Зачем?
– Да затем, чтобы было с кем бороться. Все по законам капитализма: сперва – создать проблему (потребность), а потом предложить способ ее решения, маркетинг в чистом виде.
Но студент не сдавался, что-то в сказанном смущало его, как-то слишком просто и однобоко все это выглядело, но сформулировать он не мог, то ли кружка пива, то ли пристальный синий взгляд мешали ему сосредоточится.
– И, кстати, наша православная церковь не особо-то зверствовала, по сравнению с остальными, – попробовал он немного сменить направление диспута.
– Согласен, однако меньшее из зол все равно остается злом…
Выражение «одной левой» пришло из мира бокса. Это когда опытный боксер, тренируясь с новичком, убирает правую руку за спину (если он правша, конечно) и боксирует только одной слабейшей рукой, чтобы как-то уравнять шансы. Но потом, когда ему надоедает, или оппонент становится излишне рьяным, он подключает правую и быстренько расставляет все точки над «и».
– … и должно быть наказано, – закончил фразу мужичок и в упор посмотрел на студента.
– Разумеется! – тут же воскликнул юноша. – Надо извести всех церковников!
– О, это было бы дело полезное. Да только никак ты их не изведешь, пока кое-что другое не сделаешь, – тут мужичок прищурил глаз. И таким проницательным и в то же время заразительным показался студенту этот прищур, что тот невольно сощурился в ответ.
– И что же нужно сделать? – искренне заинтересовался студент.
– Это не простое дело. Церковь запросто так не возьмешь, за ней сила великая стоит. И сила эта – государство. Власть. Они вместе срослись, церковники щупальцами своими все опутали. Разделить их надобно. А потом – и прихлопнуть гидру.
– Ну, такое вряд ли возможно.
– А ты послушай сперва, – мужичок заказал им еще по кружке и последующие полчаса что-то еле слышно монотонно объяснял. И по тому, как у студента загорались глаза, как начинал морщиться от избытка мыслей высокий лоб, становилось ясно, что негромкие слова эти падали на благодатную почву. Вот мужичок закончил, и в трактире наступила полная тишина, оказалось, что даже мухи вылетели на улицу, дабы не мешать их тихой беседе. Только старые часы-ходики отчетливо тикали над буфетом.
– Ох, черт, я ж опоздал уже! – вдруг спохватился студент, взглянув на часы. Он извинился и, схватив книгу, выбежал из трактира и со всех ног припустил вниз по улице.
Мужичок не спеша допил пиво и тоже вышел на улицу. Он посмотрел в сторону, куда умчался его юный собеседник, а потом молча опустился на лавочку, где по-прежнему сидела старушка. Та отложила вязание и, достав из фартука кулек с семечками, молча протянула ему. Он подставил руку, и она отсыпала ему горстку. Несколько минут посидели молча, слышался лишь звук сплевываемой шелухи да звон цикад.
– Перспективный мальчуган, – безо всякого выражения произнес мужичок.
– Ой, сколько уж таких перспективных у тебя было, и что? И где они все? – сварливо-добродушно ответила бабка и снова протянула ему кулек.
– Потенциал в нем чувствуется.
– Ну, поживем – увидим, – не стала дальше спорить старушка.
– Поживем, поживем, не нажились еще, – вероятно, это была шутка, потому что, несмотря на похоронный тон, которым это было сказано, старушка рассмеялась.
В это время запыхавшийся Володя уже вбегал во двор Казанского университета.
Через 31 год Ленин подпишет декрет об отделении церкви от государства, а еще через три – об изъятии церковных ценностей, что приведет к массовому разграблению храмов, и гонению на священнослужителей.
ЭПИЛОГ.
Они сидели на старом деревянном причале на берегу озера, в двадцати километрах от города Валдай. Мужичок в ватнике читал газету, старушка, в телогрейке и платочке, вязала. Стояла вечерняя тишина, только ветхая лодчонка изредка постукивала бортом о причал, да звенела поодаль комариная стая. Вдали, на противоположном берегу виднелись многочисленные постройки правительственной резиденции. Стало смеркаться и там, на причале зажгли огни.
Мужичок аккуратно сложил газету и убрал в карман ватника. Старушка покосилась на него.
– Да уж, тяжко с людьми приходится, – сочувственно сказала она, – с прочей живностью куда легче все получилось.
– Ну, с насекомыми совсем легко, муравьи с пчелами вообще сразу научились. Да и за этих я спокоен, – он, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону комаров, и только старушка – они были уже достаточно давно знакомы – смогла распознать в этом жесте толику нежности. Комары ответили вежливым жужжанием.
– Да, за насекомых можно не переживать. И рыбы с птицами правила усвоили, у них тоже все в порядке теперь, приспособились, выживут, – добавил он чуть позже – главное, чтобы все соблюдали правила.
– Все- то тебе по правилам надо.
– А как же? Все как в общежитии: или соблюдаешь, или расстаемся.
– А коты?
– Ну, да коты – случай тяжелый: класть они хотели на правила. Но ничего, я с ними еще не закончил, никуда не денутся, просто руки все никак не доходят.
– Угу – старушка спрятала улыбку в платочек, и сменила тему:
– А утки–то, помнишь? – пустилась она в воспоминания.
– Как тут забудешь. Потупили они конечно, изрядно, что поделать – глупая птица, никак им было маршрут на зимовку не запомнить. Но ничего, справились потом.
– А, эти-то – старушка пренебрежительно кивнула в сторону огней – считают, что птицы по каким-то там магнитным полям ориентируются.
– Пусть считают. Их послушать, так и динозавры сами по себе вымерли.
– О, динозавры, – старушка грустно улыбнулась, – а уж какие важные ходили, тоже думали, что хозяева тут.
– А люди-то – да, тяжелый случай, – продолжила она после небольшой паузы, – наивные, считают, что сами приручили животных, которых теперь называют домашними. И ведь благодарности никакой не дождешься.
– Нужна мне их благодарность.
– Понятно, что не нужна, просто странно, какие они недалекие и самонадеянные.
– Как и весь молодняк, – подтвердил мужичок. Они помолчали.
– Может, еще образумятся, успеют – печально вздохнула старушка – пора бы уже. А то, с испокон веку все вверх, в небеса смотрят, просят кого-то, ждут кого-то… Ох, совсем не туда им смотреть бы надо…
– Ладно, мне пора, остаешься за старшую, – прервал беседу мужичок. Он поднялся и стал отвязывать лодку.
– Ехай уже, шутник. – И чуть позже, уже совсем серьезно: – Думаешь, есть шансы?
– Не уверен, но попробовать стоит, перспектива есть. Ну, а нет – так нет, не впервой, – он хрустнул своей кривой шеей.
– Ты, я смотрю, в последнее время все больше по Владимирам специализируешься, – усмехнулась старушка.
– Так складывается, потенциал в них вижу, – он легко спрыгнул в лодку и оттолкнулся ногой от причала.
– Ну, поживем – увидим, – она приложила ладошку к губам и тихонько дунула на нее. Легкая зыбь пробежала к исчезающей в темноте лодке.