Дмитрий Олегович Никитченко
Чужая воля
ГЛАВА 3.
– И не мечтай даже, никогда он от тебя по доброй воле не съедет, он идиот, что ли? Где он еще такую дуру найдет? Тут либо выгонять его, или самой сваливать, других вариантов нет, такие типы, как он, никогда не исправятся, – убежденно говорила Оксана, – лучшие годы впустую потратишь, а потом у разбитого корыта и останешься!
Лариса рассеянно слушала подругу, механически помешивая ложечкой остатки капучино, и уже жалела, что в очередной раз позволила втянуть себя в этот разговор. Ох уж эти лучшие подруги: вечно берутся за твои проблемы с большим энтузиазмом, чем за свои собственные, и тут главное – не захлебнуться в куче «дельных» советов. (У Оксаны самой проблем было, что называется, «выше крыши», однако с их разрешением она не особо спешила – гораздо важнее, да и интереснее, помочь подруге.) Хотя, в данном случае, Оксана была, пожалуй, права….
Они познакомились пару лет назад в клубе, недолго повстречались, а потом Олег переехал к ней на съемную квартиру, и с тех пор жили вместе. У каждого уже была своя история за плечами, оба побывали в браке, у Олега подрастал сын, у Ларисы детей не было, да она пока и не стремилась. Поначалу все было хорошо, они вместе проводили досуг – ходили по клубам, в кино, оба не чурались спиртного и частенько проводили вечера дома под бутылочки пива или винца, гормон пел, и жизнь была прекрасна. Лариса была воспитана в старых традициях и свято верила, что главная обязанность женщины – это содержать дом в чистоте, а мужа – в сытости. И она ходила по магазинам, готовила еду, стирала и убиралась в квартире. В этих вопросах Олег был ей не помощник, он принципиально не готовил, не мыл посуду и не убирался в доме. Он вставал на работу в пять утра, и она вставала вместе с ним, чтобы разогреть ему завтрак и налить кофе, потом, проводив, ложилась и досыпала еще несколько часиков перед работой. На вопросы подруг «ему что, себе кофе впадлу налить?» она только улыбалась, и пожимала плечами. Если со своим кругом обязанностей ей было все ясно, то к функционалу Олега у нее со временем стали появляться вопросы. За квартиру платила она, Олег, хоть и неплохо зарабатывал, денег Ларисе практически не давал, а тратил их разве что на спиртное, которое сам же почти все и употреблял. Он ссылался, что отдает деньги бывшей жене для сына, но Лариса подозревала, что он просто на что-то копит, и содержала их гнездышко за собственный счет. Так что под категорию «добытчик» Олег явно не подходил. Может – «защитник»? Но если и нужно было защищать Ларису, то только от самого Олега; выпив, он становился раздражительным и агрессивным. А пил он все чаще.
Что там еще остается от мужских обязанностей?
– Он, небось, тебе каждую ночь «небо в алмазах» показывает? – жадно допытывалась Оксана.
– Да вовсе нет, – грустно отвечала Лариса.
– Ну, тогда ты конченая дура!
Лариса соглашалась, на этом разговор заканчивался, и все возвращалось на круги своя.
Вскоре претензии появились и у Олега. Он стал вдруг очень ревнив и подозрителен. То она с работы слишком поздно возвращается, то в телефоне неспроста подолгу зависает, и в нечастые кафешки она ходит не с подругами, а с хахалем. Будучи практически всегда навеселе, он не стеснялся в выражениях, из которых «блядь» было далеко не самым грубым. А уж какие к этому существительному прилагались определения – и вовсе рука не поднимается записать.
Лариса, разумеется, подобное обращение не терпела, и дело заканчивалось громким скандалом, после которого сожители по нескольку дней не разговаривали. Лариса переставала его кормить и мыть за ним посуду, и она горой возвышалась в раковине. Когда еда и посуда заканчивались, Олег переходил на рацион пиво/чипсы, и к грязной посуде на кухне прибавлялась куча пустых бутылок и мятых пакетов. Такая диета не особо полезна, и по ночам, лежа с открытыми глазами, Лариса вкушала все ее прелести: Олег ворочался и стонал во сне, мучаясь от изжоги и резей в желудке, икал и пердел, и Лариса в сотый раз спрашивала себя, за что ей привалило такое счастье? Но проходила неделя, а вместе с ней и обида, и они начинали потихоньку общаться, а потом и совсем мирились, и пару недель жили в согласии.
Если изложить на бумаге все эпитеты, которыми в припадках ревности Олег награждал Ларису, мы не можем по соображениям цензуры, то сама Лариса подробно пересказывала все Оксане, даже интонации передавала, и у той от возмущения глаза лезли на лоб. Справедливости ради стоит сказать, что Оксане и самой приходилось выслушивать нечто подобное в свой адрес от Толика (а до него – от Арсена и Ивана Петровича), и если она и была возмущена формой, в которой ей выражалось недовольство, то к фактической стороне обвинения она придраться не могла, тем более что была застукана с поличным. Но невинному Лорику выслушивать такое?!!! Этого терпеть было нельзя!
– Выставь ты его шмотки на лестницу, а замки смени, и пусть валит нахрен к своей бывшей или куда там еще! – настаивала Оксана.
– Не вариант, – возражала Лариса, – во–первых, квартира не моя, надо с хозяйкой согласовывать, а во–вторых – ну, сменю я замки, так он под дверью скандалить начнет или под окном орать.
– Ну, тогда сама съезжай!
– Ну и толку? Он знает, где я работаю, и быстро проследит, куда я с работы поеду. Нет, тут надо по взаимному согласию, чтобы он сам свалил. Но как его заставить?
На это у подруги рецепта не было.
Но через какое–то время Оксана позвонила и пригласила в гости – мол, бабушка хочет тебе что-то рассказать. Сказано это было таким таинственным тоном, что Лариса сразу согласилась, тем более что давно не видела Тамару Ивановну и была рада повидаться. В субботу, оставив Олега в одиночку заливаться пивом, Лариса, прикупив тортик, отправилась в гости.
Оксана жила в маленькой трешке-хрущевке вместе с матерью, бабушкой и сводным братом Никитой, которому недавно исполнилось шесть лет. Мама с Никитой ушли гулять, и они втроем разместились на маленькой и уютной кухне. После положенного обмена любезностями и расспросов о делах и здоровье, бабушка, обменявшись с Оксаной взглядами, приступила:
– Тебе Оксана не рассказывала, тут нашему Никите по ночам кошмары стали сниться. Почти каждую ночь. Во сне вскрикивает, стонет, а потом просыпается и плачет. Что мы только не перепробовали, и теплое молоко с медом на ночь, и пустырник заваривали, и Новопассит – ничего не помогало. И тут мне Михайловна, подружайка моя из соседней парадной, про бабку одну рассказала. Уж не знаю, откуда она про нее узнала, а только бабка эта порчу снимает, привороты всякие делает…
Тут Лариса поняла, куда клонит Тамара Ивановна, и уже собралась возразить, но Оксана пихнула ее под столом – тише, ты дослушай сперва.
– А бабка эта живет в подвальчике на овощебазе, в самом конце, как раз там, где я некондицию на варенье беру – ой, кстати, я про варенье–то и забыла! Ксюха, подай–ка вон ту баночку. Ну, значит, приходим мы с Никиткой, я ей все рассказываю, а она берет стакан с водой, разбивает в него яйцо и начинает вокруг Никитки кругами ходить, и нашептывать чего-то, а пальцем в этом стакане водит. Я гляжу, а вода вдруг вся мутная стала. А потом и говорит, мол, все, ступайте, а через три дня опять приходите. Пришли через три дня, как велела, она опять походила вокруг, побормотала чавой–та и говорит – все, мол, больше не приходите, никто его уже беспокоить не станет. И верь не верь, а ведь точно, как рукой все сняло! Ни разу больше не просыпается, тьфу-тьфу…Скажи, Ксюнь, – та кивнула, подтверждая.
– Я, если честно, во всякое колдовство не верю, но если помогло, то здорово, конечно, рада за Никиту, но, как я понимаю, вы это мне не просто так рассказали? – улыбнулась Оксана.
– Конечно, не просто, я ж в курсе твоих проблем, – Лариса с укоризной взглянула на Оксану, но та невозмутимо отвела взгляд, – и во второй визит, рассказала бабке про тебя.
– И что, мне Олега привести, чтобы она со стаканом вокруг него побегала? На стакан–то он сразу среагирует, – невесело ухмыльнулась Лариса.
– Не надо никого приводить. Она сказала, чтобы одна пришла и его фотокарточку принесла. И все.
– Шарлатанство все это. И стоит небось, как чугунный мост.
– А вот и нет! Ты же видишь – все работает. А денег она вообще не берет – нельзя им, говорят, что если такие вот вещуньи, или как там их еще называют, деньги возьмут, то вся их сила от них уйдет. Поэтому ты какие-нибудь продукты принеси, какие сама реши, и в уголок пакетик поставь тихонько, и все.
Лариса покивала, поблагодарила – ей не хотелось вступать в споры, все–таки ей добра желают, и перевела беседу в другое русло.
Однако, через две недели, после очередного Олегова закидона, она стояла у входа в подвал, с пакетом из Пятерочки в руке, и брезгливо оглядывалась по сторонам. Слева от обшарпанной двери возвышалась груда ломанных деревянных ящиков, справа – замызганный, полусгнивший матрасик да разломанная тумбочка с колченогим детским стульчиком. Как будто выкинули ненужный хлам из дома, а на помойку свезти поленились. Но не возвращаться же обратно, и она решительно толкнула дверь.
Внутри оказалось, на удивление, чисто и опрятно: выскобленный деревянный пол украшала светлая вязаная циновка, стоящий в углу стол был застелен белой скатертью, в темном углу за раздвижной ширмой виднелась аккуратно застеленная кровать, в изголовье которой горкой возвышались подушки, накрытые белым кружевом. Несмотря на то, что в помещении не было ни одного окна, и свет давала только небольшая лампочка под потолком, по углам стояло несколько комнатных растений в больших керамических горшках, и, похоже, отсутствие солнечного света им совсем не мешало. Сама хозяйка, маленькая аккуратная бабулька, с улыбкой поднялась ей навстречу. Лариса поставила пакет в угол у двери и, шагнув вперед, молча протянула карточку, на которой улыбающийся Олег позировал у припаркованного около ресторана чужого Гелендвагена. Бабулька, не взглянув на карточку, положила ее под салфетку, лежащую на столе:
– Все, внученька, ступай, все хорошо будет, – ласково улыбаясь, пропела она.
– Вы уже знаете о моей проблеме? – удивилась Лариса
– Знаю, знаю, не переживай – все исполнится. Ты ведь хочешь, чтобы он оставил тебя в покое?
– Очень хочу.
– Вот и славненько, а теперь ступай, голубка.
– А второй раз приходить не нужно?
– Не, не надо, прощай, Ларисочка, – и бабулька вернулась к вязанию, которое она отложила, чтобы встретить посетителя.
Первая неделя прошла как обычно. Возвращаясь домой, Лариса не находила ни малейшего намека, что горе-сожитель собирается ее покинуть – он постоянно пребывал в одном из двух агрегатных состояний: либо пьян и хмур, либо пьян и спал.
А вот потом начались перемены. Он стал уменьшать дозы спиртного, а затем и совсем бросил пить. Пару раз звонил и спрашивал, что купить. А вскоре Лариса подумала, что ошиблась дверью, вернувшись как-то вечером с работы и учуяв с порога запах жареной картошки. Правда, дальше пельменей, да яичницы с картошкой Олег, в своей кулинарной деятельности не заходил, но это было настолько приятно и неожиданно, что Лариса пару дней ходила просто счастливая. Изменилось и его отношение, если он и не сделался более нежным и ласковым, то хотя–бы престал грубить, прекратились и беспочвенные припадки ревности. И Лариса стала ловить себя на мысли, что ей стало приятно вечерами возвращаться домой.
– Видать, у бабульки прицел сбился, заклинание не туда угодило, но так даже лучше получилось, – делилась Лариса с подругой.
Метаморфоз Олега тем временем продолжался, он начал следить за собой и уже не просил Ларису подстричь его на кухне, а стал ходить в салон, купил абонемент в фитнес–клуб, а потом и вовсе сразил Ларису, встретив после работы в пиджаке от Тома Форда. Как одежда меняет людей! Лариса была счастлива, прогуливаясь вечерами под ручку по парку и замечая заинтересованные взгляды, что бросали на ее кавалера встречные девицы.
Однако старушка не промахнулась.
Вернувшись погожим вечером с работы, Лариса, не обнаружив дома ни Олега, ни его вещей, забеспокоилась и сразу набрала его, но выслушала только длинные гудки. А потом прилетело сообщение, в котором Олег сообщал, что полюбил другую, переехал к ней и просит его простить, понять и больше не звонить. После чего аватарка Олега исчезла, и Лариса поняла, что ее заблокировали.
Заговор или заклинание (или как там это еще назвать) сработал на 100 %: Олег выехал сам, по–хорошему, по собственной (ха-ха) воле, и оставил ее в покое – все, как было заказано. Но, вместо радости или облегчения, Лариса почувствовала лишь горечь утраты и опустошение. Она хотела избавиться от того, старого Олега – пьяницы, лентяя и грубияна, а нынешний-то, исправившийся, ее полностью устраивал… Бродя по опустевшей квартире, она ощутила такое одиночество, что даже расплакалась.
– Свободу попугаям! – радовалась Оксана – Теперь, хоть нормального мужика себе найдешь. Все, идем в субботу в клуб! У Толяна корешок один замечательный есть, Славка – закачаешься! Я все организую.
Хоть у Ларисы не было особого желания кутить, она согласилась. Оксана все организовала, и Толик привел Славу – высокого парня с большими, навыкате черными глазами и густой курчавой шевелюрой. Не успели они сесть за стол, как «замечательный корешок» тут же ухватил Ларису за коленку под скатертью.
«Интересно, что Оксана про меня такого наговорила? Походу он считает, что я только с необитаемого острова или полярной экспедиции вернулась, и ухаживать за мной вообще не обязательно?» – Лариса на мгновение задумалась, как лучше поступить: дать по роже Славику, а потом отчитать Оксану, или – наоборот?
Но едва она приняла решение, как сквозь клубный гвалт до нее донесся знакомый голос:
– Привет! – стараясь перекричать шум, громко сказал Олег. Он держал в одной руке бокал, а другой обнимал за талию симпатичную, но, на Ларисин взгляд, чересчур вульгарно раскрашенную брюнетку. – Это Марина, познакомьтесь.
– Привет! – крикнула Лариса, и мгновенно передумав бить Славика, наоборот – поближе придвинулась к нему. Славик намек понял и отреагировал соответственно со своими понятиями о флирте – его рука, стремительно скользнув вверх под скатертью и юбкой, тут же уперлась Ларисе в трусики и там замерла: как незаметно продолжить наступление, все же они находились в людном месте, Славик не знал. Он призадумался, и от напряжения глаза его еще больше выпучились, а лоб прорезала морщина. Воспользовавшись замешательством противника, Лариса незаметно спихнула его руку и, стараясь казаться равнодушно-позитивной, осведомилась у Олега о его делах.
– О, все в порядке, – прокричал Олег, – вижу, ты тоже не скучаешь. Ну ладно, нам пора, – он, не отпуская талию Марины, повлек ее дальше по проходу. – Да, совсем забыл, я ж ключи тебе не вернул, на работу как-нибудь завезу, ну все, пока!
Как только они скрылись в толпе танцующих, Лариса резко повернулась к Славику:
– Даже, если бы ты был единственным мужиком на свете…, – начала она было слышанную в каком-то фильме фразу, но потом осеклась, махнула рукой и вышла из-за стола, оставив компанию в полном недоумении. А Лариса поехала домой и прорыдала до полуночи.
От предложения Оксаны познакомить ее с другим «шикарным парнем» она отказалась: нафиг этих ухажеров, одной спокойнее. И следующие две недели она изо всех сил старалась наслаждаться свободой: посещала выставки, ходила с подружками по кафешкам, вечерами прогуливалась по парку. Поначалу ей даже нравилось приходить домой и проводить остатки вечера в одиночестве перед телевизором, но Олег никак не оставлял ее в покое. Большая глиняная кружка, из которой он по утрам пил кофе (ну кто пьет кофе ведрами?!). А вот идет сериал, который так ему нравился, что он дословно цитировал реплики героев. Даже реклама его любимых мерзких чипсов заставляла ее сердце замирать. Даже его одинокий грязный носок, выметенный из-под дивана, сумел вывести ее из душевного равновесия.
– Нифига себе, сила привычки! – удивлялась она себе. – Или это любовь?
Прошло еще две недели, и она определилась.
Она тихонько поставила пакет «Азбука Вкуса» в угол у порога и шагнула к столу, за которым сидела бабулька со своим всегдашним вязанием.
– Здравствуйте, бабушка, – Лариса всхлипнула.
– Проходи, проходи, голубка, – ласково ответила старушка и, взяв гостью под руку, провела и усадила за стол.
– Ну, что вернуть хочешь басурманина ентова? – она лукаво сощурилась.
– А как вы догадались? – удивилась Лариса. Но старушка взглянула на нее, в маленьких выцветших глазках блеснула искорка, и Лариса как-то сразу поняла, что, конечно же, все ей известно. И про нее, и про Олега, и вообще – про все на свете, будто все знания, вся мудрость многих веков глядели на нее из-под набрякших, морщинистых век.
– Ой, напрасно, девонька, не советую, – молвила старушка, – да разве молодость слушалась, когда советов старческих? Сколько живу – не припомню.
«А сколько вы живете?» – захотелось спросить Ларисе, но она удержалась от бестактного вопроса, и снова всхлипнула.
– Ой, не спрашивай! – не стала отвечать старушка на незаданный вопрос – Ладно, верну, коль хочешь, хоть это тяжело дастся и мне и ему. Ему-то особенно…
Прошла неделя. Лариса по нескольку раз в день проверяла телефон на пропущенные звонки. Но их не было, и профиль Олега по-прежнему был для нее закрыт. Она не отчаивалась, ведь старушка сказала, что это будет не просто, и терпеливо ждала.
И дождалась.
Зайдя в квартиру, она сразу увидела на полу посреди прихожей сумку Олега, а рядом – и его кроссовки. У нее перехватило дыханье. Она отворила дверь в комнату. В нос ударил запах носков и перегара. Она включила свет. Олег, в одежде, ничком лежал на кровати лицом вниз. У кровати на полу валялось несколько пустых пивных банок. Он поднял голову:
– О, привет. А я тут забухал, и меня Маринка выгнала, прикинь, – он говорил, с трудом ворочая языком. – Так, что ты меня прости, ладно? Я типа больше не буду, – он рыгнул, – ладно потом добазарим, – он снова ткнулся лицом в подушку и затих.
ГЛАВА 4.
За 1036 лет до описываемых событий.
Едва он объявился в Киеве, как сразу привлек к себе внимание. И не только из-за нестандартной внешности – в большом и богатом торговом городе кого только не встретишь, от местных оборванцев до богатых купцов заморских. Этот походил сразу на всех, и, вместе с тем, ни на кого. Он с равным успехом мог быть родом как из жаркой Африки, так и с ледяных северных островов. Откуда он прибыл – никто не знал. Одни говорили, что из далекой восточной страны, где все население желтого цвета, другие клялись, что лично слышали, как он рассказывал о каких-то бескрайних полях, где люди украшают себя птичьими перьями и отрезают врагам волосы вместе с кожей, в то время как третьи были уверены, что он родом из этих мест, просто много лет скитался по чужим землям. А один араб, торгующий коврами, утверждал, что он точно его земляк, так как говорит на его родном диалекте. Короче – сплошная путаница. Как его зовут, тоже было непонятно. Каждому он представлялся по–разному, называя себя такими странными и труднопроизносимыми именами, что его стали звать просто Путник (а может, и Путанник, кто уже вспомнит?). Говорил он тоже странно, как будто ручеек шумит – всегда одинаково ровно, никогда не повышая голоса и не меняя интонации. Он охотно рассказывал о своих странствиях, и не было, по–видимому, мест, где бы он не побывал. У суровых, не склонных к сантиментам косматых и бородатых мужиков мороз пробегал по коже, когда Путник своим бесцветным голосом буднично рассказывал, как в одной стране, где такое жаркое солнце, что все люди обуглились и ходят черные, как головешки, у захваченного врага костяным ножом вырезают внутренности и тут же сырыми и поедают, думая при этом, что забирают себе таким образом его силу и удачу. Хотя, о какой удаче может идти речь, когда бедолагу сперва убили, а потом и сожрали?
О странном Путнике доложили князю Владимиру. Он велел последить на ним пару дней – а не лазутчик ли какой вражеский? Последили, разговоры послушали, ничего подозрительного не нашли, и повелел Владимир привести Путника – он был любознателен и любил общаться с самыми разными людьми. Путник совершенно покорил князя своей осведомленностью в самых разнообразных областях, начиная от военного дела и заканчивая новейшими методиками бортничества. Князь отнюдь не был наивен и доверчив, и, получив ответы Путника на свои вопросы, справлялся на этот счет у своих, проверенных и знающих людей, и они подтверждали, что все сказанное Путником на самом деле имеет место быть. Вскоре Путник сделался главным советником князя. А советы Владимиру сейчас особенно были нужны, ибо задумал он большое дело, и ошибиться было никак нельзя.
Владимир понимал, что сила государства в его единстве. Что только сильная рука, сильная власть, может скреплять его. Но одной сильной руки недостаточно, что-то еще должно объединять народ. И это что-то – вера. Языческие боги уже не справлялись с этой задачей. Волхвы из-за своей дремучести и пьянства перестали пользоваться доверием народа. Нужно было срочно искать замену Перуну и Сварогу сотоварищи. Нужен был один, один на всех Бог. В общем, цели князь преследовал самые практические, ни о каком духовном начале, тогда и речи не было – он просто подбирал инструмент. Владимир уже знал, что в мире существуют и неплохо справляются со своими задачами несколько различных верований. Осталось выбрать из них одну, наиболее подходящую для земли и народа Русского. И Владимир мудро решил выслушать представителей этих религий, благо в Киеве их пребывало во множестве, и чья презентация покажется ему более убедительной, ту и выбрать. Отправили за представителями иудейства, ислама, католиками, буддистами и православными Византийскими монахами.
Князь собрался на охоту, и решив объединить приятное с полезным, велел священникам ехать вместе с ним, и ждать в лагере, чтобы потом, после охоты, во время вечерней трапезы, порешать и дела духовные.
Расположились лагерем на большой поляне. Спать отправились пораньше, чтобы наутро, еще затемно начать охоту. Путник отказался ехать вместе с князем, сославшись на недомогание.
– Я, княже, отлежусь в шатре чуток, а потом, если полегче станет, по округе поброжу, может, тоже какую живность тоже добуду.
– Кого ты тут добудешь!? – рассмеялся Владимир – Ладно отлеживайся, добытчик, и смотри, чтобы к вечеру под рукой был, дела важные решать будем.
– Охота не задалась. Уже начинало смеркаться, когда князь с дружиной, усталые, вернулись в лагерь. Добыли несколько худосочных косуль, да пару диких свиней. Возле княжеского шатра был уже разведен огонь, и жарился на вертеле огромный вепрь. На изумленный вопрос князя, слуги, жарившие дичь, только кивнули в сторону Путника, который со своим обычным невозмутимым видом сидел поодаль.
– Просто повело, княже – ответил Путник – я только в лес зашел, как он прямо на меня и выскочи.
– Как это, выскочил? Они ж острожные, лагерь за версту обходят – не поверил Владимир – Да, и как ты в одиночку такую зверюгу завалить сумел?
– Да, говорю, свезло. Он как выскочит из кустов, я с испугу кинжалом ткнул, и прямо ему в ухо попал, он замертво и свались. И как удачно, что рядом все случилось, тащить недалеко пришлось. – Путник кивнул в сторону слуг, шуршащих вокруг вертела – хотя все одно умаялись, тяжеленный то какой.
– Ну, ты и везунчик – князь восхищенно щелкнул языком – может тебя старшим охотничьим назначить? – засмеялся он. – Да, ладно, шучу – охотников у меня полно, советники хорошие нужны.
Тем же вечером, сидя у костра, один из тех, что жарил вепря, уже в сильном подпитии, возбужденным шепотом рассказывал товарищу:
– Врет все этот Путник! Не так оно все было – сам видел! Он как в лес-то зашел, я следом двинул – не за ним, а до – ветру. И вот только присел я в кустиках, как гляжу, а он уже обратно из леса выходит. А вепрь этот, рядом с ним идет! Рядышком, словно собака! Я аж забыл, зачем пришел…
– А дальше-то, что?
– А дальше они остановились прямо на опушке, и Путник руку вепрю на холку положил, и что-то тихонько ему прямо в ухо говорит. А вепрь стоит молча, и внимательно так слушает, только головой качает. А потом Путник достает кинжал и осторожно так запихивает вепрю прямо в ухо. А потом поцеловал того в башку, да как вдарит ладонью по рукояти кинжала! Ну, вепрь замертво и упал, даже не хрюкнул.
– Ты, иди- ка проспись Лучек, да больше чушь всякую не мели про княжьего любимца, а то сам знаешь, чем может кончиться, язычок-то вмиг оттяпают.
Пир, тем временем, шел своим чередом. Дружинники жарили на кострах дичь, и пили хмельной мед за здоровье князя и всех богов. Князь с ближайшими людьми расположился у самого большого костра и после обильной трапезы приготовился выслушать заморское духовенство.
Выступил вперед иудей. Он принял горделивую позу и только открыл рот, дабы начать прославлять свою древнюю веру, как из темноты, прямо над ухом у Владимира, раздался ровный бесстрастный голос:
– Прежде, чем ты выслушаешь этого уважаемого священника, ответь княже – для чего ты ищешь новой веры?
– Как это, для чего? – нахмурился Владимир, – я ведь уже объяснял тебе – чтобы сильнее стала земля Русская, чтобы крепче стояла держава моя и потомков моих. Неужто позабыл уже, Путник?
– Конечно, помню, княже, а только ты спроси, для начала, этого достойного священнослужителя иудейского, а где же их–то собственная земля? Где их держава? Нет ее, и земли у них нет, скитальцы они вечные, по чужим странам живут, и гонения всяческие терпят. Сильно помогла им их вера? Этого ли ты и для земли Русской ищешь, княже?
Совсем не этого желал Владимир и, так и не дав иудею произнести и слова в защиту, жестом велел ему удалиться.
Следующим перед князем предстал служитель Аллаха. Но, прежде чем дать ему слово, Владимир повернулся к Путнику:
– А про этих что скажешь? – князь отпил из большого кубка.
– Скажу, что это, без сомнения хорошая вера, и, пожалуй, лучше всех прочих подходит для задач, которые ты поставил перед собою и землей Русской: она объединяет людей под своим знаменем, и в то же время легко позволяет управлять ими, она довольно проста и понятна обычному, даже совсем не грамотному человеку. Под флагами этой религии завоевано много земель и царств, сила ее постоянно растет, и придет время, когда она станет одной из самых могущественных. Но есть один нюанс: Коран запрещает употребление хмельных напитков, – Путник покосился на кубок, из которого князь Владимир только что сделал добрый глоток, – не уверен, что твоей дружине это придется по вкусу, – и он перевел взгляд на костры, вокруг которых вовсю шла бурная пьянка – горланили песни, громко ржали, кто-то дрался, кто-то, пьяный уже, спал.
– Да, объединить под знаменем – это, конечно, хорошо, ну да как дружине после сечи лютой не расслабиться? – задумчиво молвил Владимир и еще отхлебнул из кубка. В слегка затуманенном взгляде его отразилась внутренняя борьба. Вероятно, государственник боролся в нем с обычным человеком, со всеми его слабостями. Борьба была недолгой.
– Зови следующего – молвил Владимир, отогнав жестом мусульманина.
Настала очередь католика. Но, едва он появился в пятне света, отбрасываемого костром, в своем черном балахоне с капюшоном, надвинутом на лоб, как вновь раздался невозмутимый голос Путника:
– Это, конечно богатая и могущественная организация, но уж больно мерзкие людишки ее возглавляют. Бывал я в Ватикане, да и по монастырям их довелось поскитаться, так много непотребного там увидел. Муж с другим мужем – аки с жинкой спит. Да что мужей, даже детей малых, как девочек, так и мальчиков, для забав своих скотских пользуют.
Владимир молча запустил в католика чашей – все равно уже опустела – и потребовал новую чашу, и нового выступающего.
Выступил буддист. Если про иудеев, мусульман и католиков Владимир уже слыхивал и ранее, то кого представлял расслабленно улыбающийся чернявый хлопец в балахоне, он совершенно не представлял и привычно обернулся к Путнику.
– О, это прекрасная и старейшая вера, но она совершенно неприменима в наших суровых условиях, – с готовностью начал Путник, – одно дело – сидеть и ничего не желать под сенью фигового деревом в тропическом саду под пение райских птиц, и совсем другое – сражаться с половцами и печенегами. Тебе нужны войны, а буддизм – это совершенно другое. Вот победишь всех внешних врагов, тогда и о буддизме можно будет призадуматься. Хотя, честно говоря, и после победы, медитировать в ноябре под осиной- то еще удовольствие…
– Ну ладно, кто там еще остался? – дальше князь уже не слушал, в голосе уже послышалось недовольство.
На свет вышел православный священник в богатом, расшитом золотом одеянии.
– О, это отличная религия, – монотонно забубнил Путник, – всем хороша, разве что…
– Ну, а с этой– то, что не так? – сердито молвил князь. Он был уже изрядно навеселе, и в таком состоянии становился опасен.