Дмитрий Цымбал-Ерохин
Ночное бдение
Выбеленные стены украшали пестрые росписи сцен охоты, прогулок дам в цветущем саду, празднования Пасхи и Рождества. Картины принадлежали не самому талантливому художнику. Лица получились глуповатыми, фигуры кривыми, а палитра цветов скудна. Но рука мастера словно приобрела грацию, а глаз стал внимательнее на сюжете, помещенном в слабо освещенный угол залы. Сцена изображала пришествие согбенной смерти в черных одеждах к умирающему старику, над которым кружили алые дьявольские лики. Остолбеневший Герхард несколько секунд неотрывно разглядывал сюжет. Образ начал озаряться, оживающая картина полниться пугающими деталями. Это незаметно для баварского рыцаря в залу вошел ночной сторож с фонарем, свет которого пролился на угол.
– Пойдем помолимся, Герхард, – позвал Михаэль.
Вайцер обомлевши взглянул на товарища. Баварец всегда был рад посетить службу, вознести молитвы к всевышнему. Но не замечал того за Михаэлем фон Брайдэ, который и «Отче Наш» порой додумывал на ходу, не зная истинных строк.
– Не поздновато ли молиться?
– Молиться никогда не поздно, Герхард. Близится ноктюрн4.
– Тут остался священник?
– Сторож был дьяком – знает молитвы.
Герхард Вайцер посмотрел на мясистое лицо низкорослого мужика с фонарем. Тот смущенно отвел блестящие как маслины глаза, забравшиеся под тяжелые брови. Чем только оказывается не занимался мужик в Айнзидлерхёле. Подавив дорожную усталость, рыцарь отправился за Михаэлем к лестнице на второй этаж.
– Барон отправил меня следом за пропавшим гонцом…
– После, – резко ответил Михаэль. – После молитвы.
Герхард не узнавал Михаэля фон Брайдэ. Того самого, которому хватало малейшего повода для попойки. Шваб предпочитал молитве упиться и позабыв о жене, улечься с продажной девкой. Вайцер даже вновь всмотрелся в изрытые оспинами щеки и нос, чтобы убедиться, что не спутал товарища с кем-то другим. В ком он не ожидал увидеть таких перемен, так это в Михаэле фон Брайдэ. И война с грабежами, ради которых швабский рыцарь жил, сейчас совершенно не интересовала его. Будто её не было, будто захват захолустного Айнзидлерхёле переменил в нем что-то.
Свет фонаря наступал на пятки отползавшей тьме. Рыцари разгоняли тишину звоном шпор, но никто даже не поинтересовался, кто расхаживает по замку в такой час. Словно их в замке было трое. Рыцари и сторож остановились у подсвеченной светом изнутри двери в конце коридора. За ней ютилась небольшая замковая молельня. Герхард первым шагнул в залитое дрожащим светом помещение, где густо разлетался запах воска и ладана. Со стен на рыцаря безразлично смотрели апостолы и Дева Мария с младенцем Иисусом на руках, на боковой стене толпилось множество германских святых. Но то, что заменяло алтарь, повергло баварца в замешательство. Рыцарь потерял равновесие, когда его неожиданно толкнули в спину. В мгновение, которое он успел застать до закрытия двери, Герхард увидел пакостно усмехавшееся мясистое лицо ночного сторожа. В темных глазах зловеще плясали золотые чертики, а может всего лишь блики свечных огоньков. Засов оглушительно защелкнулся.
– Михаэль! – крик обрушился на дверь вместе с гулким ударом латного кулака. – Во имя всех святых, отопри!
– Прости, Герхард, – отвечал приглушенный голос. – Вспоминай молитвы, все, какие знаешь. Скоро Ноктюрн. Молитва и свет – твои спасители. Не дай погаснуть кругу свечей. Продержись до лауды5.
– Дьявол забери твою душу, о чем ты говоришь?
– О Дьяволе, что уже точит клыки на твою душу, – отвечал ему окрепший голос ночного сторожа. – Это гроб адского исчадия, а замок – его склеп. Кто-то должен нести ночное бдение.
– Я ухожу, Герхард, – вторил Михаэль фон Брайдэ. – Обещаю до конца дней молиться за твою душу, за то, что ты сменил меня на страшном посту. Не забывай: свечи не должны погаснуть до лауды.
Напрасно рыцарь гремел кулаками по двери и срывал голос. Михаэль фон Брайдэ ушел вместе с ночным сторожем. Оставил Герхарда наедине с тем, что стояло запечатанным в запертой часовне. Взгляд баварца пал на окруженный свечами черный гроб, стоявший там, где пристало находиться алтарю. Тесное жилище мертвеца опутывали тяжелые цепи, скованные железными замками. В стену над гробом было вбито треснувшее деревянное распятие и гвозди, на которых висела дюжина нательных крестов. Будто в гробу старались сдержать что-то при помощи земной и сакральной силы.
