Арина Бедрина
Преломление
слишком многие вопросы.
– Да. Говорила. И что с того?
– Ничего. Просто хотел убедиться, что ты
понимаешь: нет ответов на все вопросы.
– Можешь плеваться, можешь нет, но наши с
тобой разговоры и мысли доходят до
логического финала только тогда, когда есть
материальный выбор.
– Например – смерть, – то ли утвердительно, то
ли вопросительно сказал он.
– Да.
– Тогда ты права. Смерть всегда материальна.
АЛЕКСАНДРА ВЛАСОВА
Ученица ННГУ им. Лобачевского (ИФИЖ).
Печаталась в альманахах «Земляки-2016»,
«Земляки-2017», «Светлояр Русской словесности»
(2016 г.), «И творчество рождается во мне», журналы
«Костёр» (2015 – 2017 гг.), «Маруся» (октябрь 2015
г., июль 2016 г., октябрь 2016 г.), «Ребёнок» (август
2015 г., «Юный натуралист» (№9, №10), «Литера-
Нова» (№4, 2018 г.), Литературная газета.
Работаю в издании «Нижегородские Новации».
Ссылки на Творчество в сети Интернет:
https://vk.com/id530388237
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
АНГЕЛ
Вода заполняла ванну. На этот раз решено
окончательно.
Проверил, лежит ли записка на стиральной
машине. Записка лежит. Всё стандартно, не
винить ни в чём никого. Впрочем, кто её
прочитает? У него никого нет. В живых.
«Подумай о своём ангеле, – говорила мама, когда совсем маленький Максимка делал что–то
гадкое: размазывал кашу по обоям или гонял
соседского кота, – Ему наверняка очень
больно.» И Макс был глупым, верил в мамину
сказку, что защитник смотрит с доброй грустью,
качает златокудрой головой: «Максимка–
Максимка! Разочаровываешь.» И хулиганить
после этого как–то не хотелось. А ещё иногда во
снах Максу казалось, что слышит его голос.
Что за бред?! И почему это вспомнилось
именно сейчас?
«Ангел, – усмехнулся Макс, – Если бы он
существовал, допустил бы этот
кошмар? А если допустил, то чем он лучше
дьявола?» – мысль отозвалась уже привычной
болью в висках. В любом случае, того уже
уволили из небесной канцелярии. За
бездействие. Или он спился с тоски.
«Это мир лжецов, каждый считает себя выше
и значимее всех, а других людей рассматривает
как материал. «Нагнуть» ближнего,
использовать его по полной, высосать все
жизненные силы и бросить – норма. Потому что
никто ничего никому не должен, тебя поимели –
ты и виноват, ты и дурак. Мир, где убийство
остаётся безнаказанным, где у убийцы есть
деньги, а у тебя только правда (которая никому
не нужна). Разве есть здесь место чему-то
светлому?».
Если резать поперёк, всё кончится быстро.
«Я не должен сомневаться. Мне больше не
будет так больно.»
– Максим Алексеевич! – раздался назойливый
женский голос из–за двери.
Бритва дрогнула.
«Кого там принесло?! Любовь Петровна, что
ли?» Он ничего не ответит. Она постоит–
постоит, да и свалит. Словно подслушав его
мысли, бабуля ответила надоедливым стуком.
Уходить она явно не собиралась.
– Максим Алексеевич, откройте! Я Вам яблочек
принесла!
– Чего? – хмуро бросил Макс. «Хватит уже
барабанить! Ты мне так дверь выломаешь!»
– Яб-ло-чек! – прокричала она, как будто он
был глухим, – На-лив-ны-е! Только из сада.
Ммм… объеденье!
Макс тихо ругнулся, но почему-то побрёл
открывать.
Любовь Петровна сама как яблочко, круглая
вся, румяная. Тянет ему корзинку с антоновкой.
Ясно же, кислятина гадкая, а улыбается так, что
не откажешься.
– Что это у Вас вода набирается. Ванну что ли
принимали? Днём?
Макс пожал плечами.
– Кстати, у меня тут кран барахлит, – с
невинной женской хитростью «вспомнила»
Любовь Петровна, – И внучка Ксюшенька скоро
приедет, – лукаво добавила она, – Вы тоже
заходите в гости. Чаёк попьём, а то всё один да
один как сыч сидите.
«Ксюшенька? – перед глазами стояло
миловидное лицо соседкиной внучки. Она
иногда забегала к бабушке, постоянно что-то
роняла, то телефон, то ключи, зато кормила
бездомных кошек. Макс сам видел.
Несколько лет назад он всё хотел подойти, познакомиться, да как–то не решался, –
Ксюшенька – это хорошо.»
Вслух сказал, будто бы нехотя:
– Починим ваш кран. Только переоденусь.
– Ой, я тогда пирог испеку! Шарлоточку, –
засуетилась старушка.
«Что бы надеть? Пиджак – слишком
официально, может джемпер с брюками? Или
нет, джинсы. И серую водолазку. Девушкам она
всегда нравилась.»
* * *
На лестничной клетке ангел принял своё
настоящее обличье. «Фух, кажется обошлось.
Надо ещё Ксюшке нашептать, чтобы к бабуле
зашла, и Любу Петровну разбудить, она обычно
гостям не очень рада, но, если Максимка
починит кран…»
Ангел плеснул себе валерьянки (в последнее
время всегда носил её с собой) и стряхнул с
крыла седое перо.
«Ничего, в этот раз легко отделался. В
прошлый, чтобы вода в ванну не наливалась,
пришлось сломать трубу».
ЛИЯ РЕЙН
Училась в Челябинском университете и
университете г. Ахена (Германия).
Изучала искусствоведение, европейскую историю
и германистику, также посещала лекции по античной
философии.
Участвовала в литературных объединениях.
В 2018 году вышел в свет дебютный сборник
стихотворений «Воспоминания Кассандры о
забытых временах» (2018 г.).
Также есть публикация в литературном журнале
«Литературный оверлок» (№1, 2018 г.).
Писать легче, чем говорить.
Стихотворения – это автобиография, они же
дневники.
Поэзия – инструмент реальной действительности,
а не способ убежать от жизни, чтоб взлететь к
облакам.
Ссылки на Творчество в сети Интернет:
https://stihi.ru/avtor/liarejn
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Девушка и персики
Жадно смотрю на персики
Слюна обволакивает нёбо
Обволакивают запахи рынка
Целое небо
Мысленно у лотка вкушаю
Цвета луны мякоть
Кожиц прохладных касаюсь
Кончиками пальцев
С рынка ухожу – уплываю
В голубые детские страны
Персики зреют на воле
Старых кораблей капитаны
Бороздят бездонное море
И усами бороздят океаны
Вы стоите в очереди? –
спрашивает старая дама.
Вздрагиваю – нет – простите
Место у лотка занимаю
Сколько центов в портмоне осталось
Судорожно вспоминаю
Упиваюсь запахами по преступной цене
Дорогая дама
Сами персики недоступны мне
Величайшее из Зеркал
Поникла усталая Ива
смотрит в воду – отраженья не видит
ничего – кроме неба
В дальней комнате в закоулках
большое Зеркало
В нём затерявшееся Ивы лицо
отразилось в пятистрочиях
которые уносит вода –
В величайшее из Зеркал – она
смотрит – уже давно
шагнувшая в небо
Какая спокойная смерть
Я не люблю вас
Тоскливое занятие – служить –
не повивальной бабкой –
сводницей
А если не хотят сводиться –
быть
носильницей – для неугодницы
И замуж выдавать любовь
за кровь –
после развода – вновь
подыскивая пару
Бедные – нет у них выбора
А если не желают париться
А если бы со мной так поступили –
жить с нелюбимым век и
стариться
Выслеживаю редкие слова
выслеживаю ритмы
владею – не любя вас –
да –
рифмы2
2 Лариса Володимерова: «Меня интересует внутренняя
рифма. Пускай бедная, она таит большие возможности.
Натюрморт
Натюрморт –
селедка гладиолусы омары
Омара Хайяма книжка
скрюченная вилка –
распрямлю её взглядом –
будет завтрак менталиста.
На обед – борщ
и ломоть латвийского хлеба
слюни капают в тарелку с супом
как дождь – с неба
Нет такого судна
Рифма в начале строки реже рифмы в конце, от которой
попросту устаешь. Рифма может набить оскомину…
Стоит ли отказываться от открытых возможностей
поэзии?» (Л. Володимерова. Беспредел, 2002. Стр. 370)
в которое поместится мой голод
Вместо Хайяма – Хаим
(который Сутин)
вместо тепла – холод
А лавровый лист в супе –
это говорят – к славе
Смайл ( я не голодаю –
я просто на глазах таю)
Тишина в моей голове
я люблю
когда в голове пустота
ясная пустота –
легковесная чудесность
сколько места открывается
простота
проникает в сердце –
детская беспечность
солнце
светит ярче и
теплее – ветер
пахнет слаще и
нежнее
пристает к щекам
я люблю
когда в голове тишина –
мне милее
её царственная бесконечность
сколько времени открывается и
уже
я слышу
я слышу вечность
Недетские сказки
Я расскажу тебе на ночь сказку
о принцессе заколдованной принцем
поцеловал и уснула навек
(нас оглупляет слово под названьем
любовь)
О королеве Снега
расстаявшей по весне Снегурочкой
от покорной печали
Расскажу о Кае влюбленном в Герду
и бежавшем на край света
от их фараоновой любви
О Сером Волке в Красной Шапочке
а иногда в Серой Бабушке
О Красных Башмачках что спасли
от жабы жука единорога
(потому что вещи не таковы
Дорого́й – какими они казались)
Мне созвучны твои стихи
Мне созвучны твои стихи
Те же стихии бушуют во мне –
четыре элемента и более –
пламень – огонь – драгоценный металл
воздух – вода – мага кристалл
и ночная волна – на волне
приплывает муза с твоим лицом
в чем признается ее лицо? –
в том что она пришла мертвецом
О – как я боюсь за тебя!
Старая ночь – пустыня и – Нил
барка качается между могил
отражается в бархатной тьме
которую здесь называют небом
разве ты там не был?
Как же – оттуда – оттуда мы
наши корни не из земли
мы запустили ветви вниз
с неба – на землю
Ночная стихия – скользкий карниз
мне созвучны твои стихи
Если пришел – тогда не спеши
Пусти свои корни в жизнь!
О – как я боюсь за тебя!
Почему я пишу
Почему я пишу –
потому что Муза
положила при рождении
мне в колыбельку перо
и бумаги немного под подушку –
вот как мне повезло
Потому и нет мужа –
некого ждать, глядя в окно –
кто же вытерпит мои ночные бдения –
только мальчики
которые приглашают в кино
Почему я пишу –
потому что Муза
при рождении поцеловала в лоб
а ангел – который в Духе –
прошептал на ухо
тайный-претайный код
Почему я пишу – спросите –
и что прошептал мне ангел
а я не спешу отвечать
потому что не для всех моя тайна
Я пишу потому что
меня покрестила Муза
а ангел сказал – талант
это не крест и не обуза
Это твоя защита – твоё оперение
принявшая дар творит –
по определению
Бытописание
Не помню лета, такого горячего и сухого, как в
этот год.
Немецкие сочные лужайки, которыми я
восхищалась летом,
а особенно зимой, исчезли.
Вместо них торчала сухая солома вверх,
словно чубы деревенских мальчишек,
опаленные солнцем.
Женщины скинули свои неизменные брючки и
джинсы,
облачились в платья.
Одни платья были неожиданно нарядные,
словно у нас снова дни карнавала,
другие – выглядели неказисто и жалко, потому
что их вовремя не научились носить,
а третьи – и совсем странные – как будто их
вынули из бабушкиных сундуков.
Из какой эпохи? Из какого времени? Из сундука
ли? С барахолки?
Из другого века?
Моя неизменная юбка – она была на мне.
От жары она стала на двенадцать сантиметров
шире…
Или я – от жары уже. При ходьбе крутилась
вокруг талии,
поправляла ее на ходу, боялась:
в один прекрасный день она соскальзнет с меня, минуя талию и бедра, и я останусь ни с чем,
точнее, ни в чем… Да, прямо посреди улицы.
* * *
Всё лето я проходила в зимних
ботинках на босу ногу –
у туфель съежились каблуки
и сами они – многострадальные
начали падать с ног
как старые жирные оладьи
Зима наконец
Грею руки о чашку с горячем чаем
Теперь ботинки слетают –
чавкают ступни в когда-то плотных
дермантиновых закромах
Скорей бы лето
Ногти мои синеют –
грею руки о чашку с горячим чаем –
Летом ведь можно ходить босиком
…...................................................
Боже – как я смеюсь
перечитывая этот стих
Сладкая обитель
Одиночество меня избаловало
залелеяло – всех отшелушило
освободило – одной оставило
приподняло и – отпустило
У меня здесь ветхозаветные тени
в стенах бюсты великих
и забытых – как я
венки цезарей и лавровых растений
Все что страдало – оно ушло от меня
Одиночество – моя сладкая обитель
казна драгоценных снов – воспоминаний –
выпускаю
их потешится под луною
а к утру снова запираю
Много лет не сплю –
не скорблю – не жалею – не смыкаю
Одиночество – моя сладкая обитель
нас здесь двое – я и Хронос –
Хронос – мой целитель – я
не живу – и больше не умираю
Любите ли вы Брамса?
Вдруг возник волшебный вечер из ничего
из невидимой точки в воздухе и все потому что
я свернула в темноте не в тот переулок
Темнота – переулки – средневековье живое
Шпили – узкие окна в высоту меня – каменья
гудящие по ночам своими древними голосами –
видели хождения святых и сожжение женщин
под именем ведьма
Устремились тогда в небо все дома и церкви
от боли –
потому что камень милосерднее, чем люди
и деревья милосерднее и косули обреченные
на убой
Я шла в темноте слепо следуя сердцу
и старалась не слушать отголоски веков –
о сожженных женщинах и убитых оленихах
и о затравленных детях
Я шла в темноте, не полагаясь на глаз –
он меня так часто обманывал и я
отключила в тот вечер глаза – окна открытые
отдыхали от дневной духоты – и я
услышала Брамса
Я видела как
Брамс в темноте сбежал из окна на свободу
по небу фиолетовому пробрался следом за
солнцем
в алую прослойку
меж звездной синевой и горизонтом
Сердце последовало за ним слепо – или смело
Не одно ль и то же – очарованная я смотрела
как звуки искрятся и проясняются звезды –
Где-то там и моя – ждет
Сердце моё стремилось – уповая –
звезда как и душа – она всех принимает
Брамс ко мне спустился – подхватил под руку
и понес ввысь – кружил – я забыла где
нахожусь
сладко пахло липами в темноте
Брамс – такой нежный и сладкий – легче всех
У тебя даже печаль приятная – моей душе
эликсир
Я забыла про земное – я и стоя на земле о нём
нечасто помнила – а теперь – в вечернем небе
полет
И глаза прикрыла – если смерть придет
когда позовет меня моя звезда – Брамс –
будь со мною рядом – возьми меня
за руку и проводи туда –
Пусть за Брамсом охладеют руки
Пусть глаза закроются при Брамсе –
так легко уйти в погожий вечер – вздохом
когда Брамс играет с небосводом
Глубина
Much Madness is divinest Sense
(с) Emily Dickinson
Кто сможет вынести мою глубину
Кто сможет – закрыв глаза –
в неё прыгнуть и – в ней не потеряться.
Никто – еще ни один – не отважился
погрузиться в меня и
там остаться.
Ходят вокруг да около
Думают – это верная смерть
Никто не решается на амок –
не найти безумца
Одиночество – это рок – спрашиваю себя
или божественное искусство
Кто сможет вынести мою глубину – только
я сама –
потому что Бог – эта самая глубина
Но вечный возлюбленный –
если ты – отважишься и все-таки прыгнешь
я прыгну вместе и тебя спасу –
вот увидишь
Когда отхожу ко сну
Когда отхожу ко сну
душа начинает стихами
говорить со мной
Когда отхожу – мелкими шагами –
душа начинает петь
возвращаясь на родину – домой
Когда отхожу ко сну
ангельский хоровод
засыпающий мир
осыпает пыльцой
Когда отхожу ко сну –
душа во мне – поет
и вторит ей музыка сфер
Я уповаю –
никогда не закончится праздник
Когда я отхожу –
Исчезаю
Люцифер – солнечный ангел
а не смерть
Он – вот такая тайна –
любимый Богом ангел
Когда отхожу
я узнаю тайны –
сны – это дверь
Хоровод – золото пыльцы –
музыка сфер –
уставшая душа возвращается домой
а сейчас наступает покой
закрой глазки! – а сейчас – покой
Прекрасные мужчины
Улица – взгляд – проезжая часть
у-часть незавидна прекрасных
мужчин
Визг тормозов пешеходов машин
Почему вас
держат на коротком поводке
вас – прекрасных мужчин
Улица – взгляд – опущенных глаз
трепетное смятенье и
по кольцу – на безымянном у вас
и – божественное терпенье
Окольцованным и птенцом
высоко не взлететь – друг
а если переместить кольцо
с безымянного на мизинец
а?
Боже – зачем ты создал
этот зверинец!
Тень Офелии
Офелия
уйди в монастырь
А что есть дальше монастыря
Я бреду вдоль стены – а куда мне идти
Если кругом стена
Офелия
ты бродишь по Европе
Я брожу по тому чего больше нет
Меня – призрачную – отправь в монастырь
От воды подальше и от Потопа
Офелия
безумная ты
Я безумная и шепчу – а ты смертен
Атлантида недозатонула
Я –безумная – тогда ускользнула
А топили её много и сверху
NATURA
В шелесте листьев искали знак
В дуновении ветерка – посыл
В речи туземной – в стихах чужеземных
Школу для себя и великий смысл
Напевом рифм исцеляли врак
Душевный или тела и головы
А я вернулась к вещественности
Улицы гомона сплетни толпы
Не погружаясь в их мрак
Пища
Разложена взвешена в воздухе разлита
Упрессована – повсюду – кормись
Бери сколько можешь нести –
Жизнь
Успей донести до стола
Пиши
Или вот лужайка скамья
Кафе метро библиотека кино
Очередь в учрежденьи окно
С подоконником невиданной ширины
Я прищуриваюсь – утоляю глаза
Сидя на подоконнике – полутона
Формы линии срыв нагота – фигуры
Совершенство драмы и невозможного
Я пишу с натуры –
Как это делают художники
Длинная очередь в печку
(Прогулки. Улица Визенталь)
Визенталь звучит фамилией поэта
профессора литературы
или известного пианиста
Он писал абсурдные стихи
читал поэтику студентам
или виртуозно играл Листа
Он светил миру спокойно и мудро
я надеюсь – он сумел спастись
от лжи – и не попасть в мясорубку
Я рассматриваю старую табличку
это история коричневого века –
с этого вокзала увезли в вагонах…
Я надеюсь – не увезли этого человека
Профессор Визенталь – вы должны жить
гении находятся под особой защитой
такие не должны уходить
исчезать в мясорубке – это дикость
В феврале сорок второго – сообщают нам
и щемит в сердце от напоминания
и дрожит рот – проклиная вечность
так надеюсь – в этом поезде была не я
но неудержимо текут слезы по щекам
потому что и я стояла там
в этой длинной очереди в печку
Уборка в плательном шкафу
I
Я сторонница минимализма –
у меня пустовато в квартире
Философия вещизма
прошла мимо
моего поколения
За тряпками –
мы не ползали на коленях
и не ползали по церквам
Я желала, чтоб ты был свободным
Ты сам –
чтоб другие были свободными
Я выбрасываю вещи из шкафа –
всякое старье негодное
Мне не жаль быть свободной от вещей и
владения – это такое облегчение – когда
вещи не имеют значения
Быть или иметь – вот в чем вопрос
Твой рюкзак в шкафу прячется –
его стоимость – моя бессонница
и три литра слез
Не бойся –
я перевернула его и встряхнула
из бокового кармана посыпалась пыль
Выгоревшее хаки пахнет костром
и теплом
гильз
Синим маркером смазаны сверху цифры
потому что там – никаких имен
Не бойся – я тебя не брошу –
будешь ездить со мной с квартиры на
квартиру
до скончания времен
II
Пыль Сирии на полу в моей спальне
и на моих дрожащих пальцах
Ты вернулся живым и невредимым
потому что я сильно желала –