Дмитрий Итальев
Адель
Задумываться о семье.
Для этого созрел вполне;
Да и тебе уже не двадцать,
Пора бы нам определяться.
И должен я тебе признаться:
Мне страсть к тебе в оковах дней
Час от часу томить сложней,
Чтоб ее буйству не поддаться.
Привыкли жить мы жизнью разной.
Я – чуть земной, а ты – чуть праздной.
С тревогами я этими борюсь,
Однако, все-таки боюсь,
Что с непривычки тебе сложно
Со мною будет жить, возможно.
Тебе чуть легче все давалось.
Ни в чем особо не нуждалась.
– Так ведь и я… (Нет, дай сказать)
Хочу тебе детей рожать;
На ужин стол сервировать,
С работы вечерами ждать.
Хочу с тобою просыпаться,
Тебе уютно улыбаться.
Здоровы мы – какое счастье!
Закончу я учебу скоро.
И все дороги в одночасье,
Коль друг для друга мы опора,
К семейной жизни приведут
И воедино все сведут:
У каждого своя работа,
Есть дом, в котором сможем жить.
Какая может быть забота?
Любимый, нам с тобой тужить?!
Не вижу никаких причин:
Твои тревоги все напрасны.
– Пойми, я не из тех мужчин,
Что иждивенчеству подвластны;
За счет кого-то чтобы жить,
О чем кого-либо просить.
При этом мило улыбаться,
Чтоб благодарным показаться.
И если я о чем-то сожалел
С тех пор, как познакомился с тобой,
(Давно тебе сказать хотел)
То лишь о том, что ты с другой,
Немного чуждой мне планеты.
И разные нам эполеты,
В преддверии той нашей встречи,
Судьба накинула на плечи.
Запомни, милая, вовеки:
Нужда и бедность в человеке
Способны гордость породить
Иль пресмыкательство взрастить;
Аль независимость и честь,
Аль раболепие и лесть.
Мне лишь немного повезло
Тем, что статистике назло
Я не с презренным большинством
Сродни по духу естеством.
Я лучше беден буду, каясь,
Чем дармоедством не гнушаясь,
Лелеять звонкие монеты,
И лицемерно пируэты
Пред кем-то изящно выполнять.
А ты должна меня понять.
Себе как это представляешь:
В чужом чтоб доме был мужчина
Хозяином своей семьи?
Хотела мысли ты мои?…
Ну что же, вот тебе они.
– Эгоистично поступаешь!
Эгоистично, Радамель!
И что взамен ты предлагаешь?
И какова слов твоих цель?! –
Сменив стремглав былую позу,
Присела рядом с ним Адель,
Учуяв незнакомую угрозу,
Невиданную их беспечности досель.
– Да, ты права.
Эгоистично.
Ты не ошиблась лишь едва,
Произнеся эти слова.
Скажу тебе гораздо больше;
Не год иль пять, а многим дольше,
Я на алтарь из принципов своих,
Лишь за покой незыблемости их,
Не одну сотню жертв принес,
Но им ущерба не нанес!
И если суждено быть вместе:
Признаюсь сразу я невесте,
Которая женой мне стать
Желает; И детей рожать
Хотелось ей бы от меня –
Со мной иначе жить нельзя.
Жилье снимать с тобой мы будем,
Не обитать в палатах тех.
Пусть будет путь тернист и труден,
Все ж верю: ждет в конце успех.
С терпением придется подружиться
И воедино крепко слиться.
Успех тогда лишь к нам придет,
Когда любовь сия найдет
Себе друзей весьма надежных;
Не однодневных и не ложных.
Вот уважение, к примеру;
Доверие, друг в друга веру.
Конечно, страсть, но только в меру!
Имеет подлую манеру
Она с годами пропадать,
Но все ж придется ее взять.
И твоему, к тому же, кавалеру
Известен маленький секрет:
Он знает, как создать ту атмосферу,
Страсть (при которой)
Не посмеет сказать: «Нет»,–
Уже немного улыбаясь,
Чтоб сгладить острые углы,
К Адель, смущая, обращаясь,
Тревог он сбросил кандалы,
В которых та доселе пребывала
И вдаль задумчиво взирала.
– Дурак…
– За что?
– Да просто так.
Не улыбайся!
– Ты улыбаешься сама!
Какие важные слова,
Ну, согласись, я произнес?
– Лишь жаль, что все это всерьез,
Не пожалев девичьих грез.
– Пойми, я должен был сказать,
Ну не в себе же мне держать.
И лучше все на берегу,
Иначе я тебе солгу.
У нас ведь в эти года два
Лишь уместились праздные слова.
Кино, прогулки и шары,
Воздушные да надувные.
Но это все лишь до поры –
Влюбленности дары шальные.
И чуть серьезный разговор
Им прозвучал как приговор.
– …
– Эй, не грусти.
Ну все. Прости.
– Да нет…
Возможно, правильно ты сделал,
Что это мне сейчас поведал.
А знаешь, все же верю я:
У нас счастливая семья
С тобою будет, Радамель.
Я рядом буду. Мне поверь!
Должно у нас все получиться;
Не будешь, знаю, ты мириться
С тем, что сейчас вокруг имеешь.
Иначе поступить не смеешь!
Свой ум, способности предав,
В себе имея этот нрав.
Ты знаешь, я тебе не льщу
И утешений не ищу.
Все это время, наблюдая,
Тебя совсем неплохо зная,
Я эти говорю слова.
– Надеюсь, ты, Адель, права…
А все ж не забывай, родная,
В каких краях мы обитаем.
Какие нынче нравы тут;
Какие качества здесь чтут.
Быть может, что из окон панорамных,
Сентиментально-идеальных,
Ты видишь праздную страну.
Вот только я… в другой живу,–
Решив, что лучшим тут ответом
Ее молчание лишь станет,
Адель, прервав его на этом,
В его объятья снова канет.
– Да, кстати, а родители о нас
Твои чего-нибудь да знают?
– Нет… Правда, думала подчас
Все рассказать. Не разрешают.
Вернее, говорят, что рано.
Я не пойму порой их, право.
Твердят, что нужно доучиться,
А отношения потом.
Я не привыкла так делиться
О чем- то сокровенном, о своем.
– Но в то же время свою дочь
Они бы лицезреть не прочь
До свадьбы непорочно-чистой
И целомудрием лучистой?
– Скорее, это их наказ.
Чтоб в сокровенный день и час
Предстала пред своим супругом
Я, не плененная недугом
Всех легкомысленных девиц,
Пополнив ряд тех единиц,
Сумевших честь свою сберечь,
Не смея ею пренебречь.
– Вот подлинный где эгоизм!
Не тот, меня чем притыкала.
Ведь этот миленький трюизм,
Ах, если бы ты только знала,
Противоречит естеству:
Постпубертанта торжеству! –
Тут Радамель (Себе лишь верен)
Прием, что временем проверен,
Бестактно снова применил –
Он факт иронией склонил.
При этом хитро улыбаясь,
Адель слегка смутить стараясь.
Она с довольством на устах,
С незримой робостью, в сердцах,
Ему чуть слышно прошептала:
«Какой вы остроумный парень…»
И мочку уха целовала.
– И этим уже элитарен! –
В ответ услышала она –
Любви счастливая раба.
– Наверно, мы несовременны
В том, что касается сего.
– Любимая, поверь, нетленны
Столпы величия того,
О чем с тобой мы говорим.
Ты вспомни, чем покончил Рим,
Взрастив в себе зерно разврата.
Садом, Гоморра и Эллада…
Уж мне ль тебе напомнить надо,
Явилась чем за это плата?
– Их Бог за это наказал?…
– Да нет, иначе б я сказал,
Не прикрываясь небесами:
Те наказали себя сами.
– …
– Все ж целомудрие и честь
В своей основе – мир и есть.
Мир, в коем нет срамных болезней,
Нет безотцовщины и блуда.
И этот мир куда полезней,
Но мы с тобою не оттуда;
Пока лежим, обняв друг друга:
Тебе не муж, мне не супруга,
Мы, в меньшей степени, но все же,
Своих страстей рабы ведь тоже.
Диагноз, верно, «утопист»
Над головой моей повис?
Всего лишь разума каприз…
Хронический я реалист.
Не праведник я, не святой.
Я вел себя всегда с тобой
Благоразумно потому,
Что ты, наперекор всему,
Сберечь сумела свою честь.
Я мог ли этим пренебречь?
И сколь кого бы не любил,
Поверь, себя бы не женил
На легкомыслием больных
Девиц прекрасных, но шальных.
– Принципиальность – ваше кредо?
А если бы случилось это,
И я, ошибку совершив,
Предстала б пред тобою, согрешив?
Не стала бы тебе женой?
Ты б жизнь свою связал с другой?
– Да. Не моргнув при этом глазом.
Отсею все вопросы разом,
Сказав тебе такую фразу:
Есть нюх у меня на блудниц.
Подобных видел сотню лиц
Я в общежитии прожив
Своей прекрасной Alma mater.
И аллергию там нажив,
Теперь имею сей фарватер.
Надежный и, казалось бы, простой –
Не быть плененным красотой
Непостоянной да нагой.
Жена должна дарить покой,
Сияя новою луной.
А красота – она ведь что?…
Увы, сезонное пальто,
Накинутое на нутро.
Недолговечное оно!
– Мне интересно так с тобой…
Ты знаешь, в среду я домой
К родителям в Самару еду.
Я с ними заведу беседу.
О нас. Ты прав, созрел тот разговор,
Что был отложен мною до сих пор.–
Еще с часочек полежав
Под кроной будничных идиллий,
Их над собою власть поправ,
Без героических усилий
Они покинули тот парк.
Ждал вечером ее Ремарк.
Его ждал Ильф, и ждал Петров,
Американских городов
(И в этом их заслуга)17,
Два несравненных друга.
X.
И я, признаться, был готов,
С мудреных высоты годов,
Укроеву вменить клише
За рай, что с милым в шалаше;
Идеалиста, моралиста,
Бессовестного эгоиста.
Что если б он любил ее,
То на уступки бы пошел.
Но жизнь их – дело не мое,
Однако ж, случай я нашел,
Знакомств своих лета́ архив
При этом вновь я расчехлив.
Был у меня один знакомый.
Он по натуре был ведомый
Желанием разбогатеть,
Местечко потеплей иметь.
Готов на все был соглашаться,
Ничем при этом не гнушаться,
Вот только б бедность, безызвестность
Сменить на солнечную местность.
Дипломов хоть и понабрал,
Умом особым не страдал.
И не найдя пути иного
Себя благами окружить,
Он дочь богатого портного
Решился в жены попросить.
У них в именье прописался
И перспективным слыть старался.
Подумаешь, не комильфо!
Зато и сытно, и тепло.
С тех пор все дни его угрюмы.
Он иждивенческие думы
Посеяв, получил итог:
Несчастен он и одинок.
Господь женой его унизил.
Себя он браком не возвысил;
Она его не уважала,
Безвестно где-то пропадала.
В костюмах пусть он и ходил,
Отрады в них не находил.
Трещал их брак, увы, по швам,
И вечерами по углам,
Бывало, что порой сидели
Да друг на друга не смотрели.
От жалости жила, отчасти,
Она с ним; В страхе от напасти
Лишиться вмиг того, что есть –
Он растоптал пред нею честь.
Свои ошибки признавал,
Послушным мужем ей он стал.
Та рядом сердцем с ним черствела.
Детей ли тем что не имела,
Влача ли с тряпкой свои дни,
Без почестей и без любви.
В утехах плотских с ним скучала,
Во всем ему всегда лгала,
И клятвы мнимые давала;
Давно бы от него ушла
На ее месте бы другая,
И тут я, лишь предполагая,
Могу сказать все ж отчего
Не разводила та его.
Парадоксальный сей конфуз,
Хранитель их семейных уз,
Имел свой маленький секрет:
Жила она с ним много лет,
По видимости, оттого,
Что заслужила лишь его.
XI.
Возможно, строго Радамеля
Не стоит с вами мне журить.
Весьма существенна потеря –
Мужчиною при женщине не быть.
Куда, быть может, дальновидней
Поступок сей, в конце концов.
Ведь что же может быть обидней,
Чем членство в обществе глупцов?
Ну что ж, пришла пора, читатель,
Неугомонный мой мечтатель,
Нам чуточку с тобой взгрустнуть;
И прежде чем продолжить путь,
Платочком шелковым и белым,
Движением слегка несмелым,
Главе сей третьей помахать.
Пора к четвертой приступать!
Глава
IV
.
Жениться нужно на сироте…
(к/ф «Берегись автомобиля»)
I
.
Жемчужина земного шара,
Ты, моя милая Самара!
Давай раскроем всем секрет:
Прелестен сколь в тебе рассвет?
Что волжский ветер – твой любовник
Да счастья твоего виновник!
В плену у нежного дурмана,
Итоги этого романа
Храня утробою своей:
Красивых, светлых ты людей
России испокон рожаешь!
Гостей радушно принимаешь.
В твои, проказница, просторы
Я по-мальчишески влюблен!
И в Жигулевские те горы –
Почетный гордый легион!
На набережной вечерами
Закат беспечно провожал.
И бесподобными ночами
По площадям большим гулял.
Я поцелуи твои помню!
Зефирно-ягодны они!
Себе во мне нашла ты ровню:
Под стать, ты знаешь, и мои!
Твои поющие фонтаны,
В «Струковском» красные тюльпаны
Я не посмею позабыть.
Их буду в памяти хранить!
Тебе я строки посвящаю
И этим долг свой возвращаю!
Ты в суете банальных дней,
Неповторимостью своей,
Коль мне любимой оказалась,
На сих страницах расписалась.
II
.
Вот сессию очередную,
Сверкающую, золотую
Адель, столь буднично закрыв,
Про обещанье не забыв,
В родительский самарский дом
В красивом платье голубом,
Порхая, радостно влетела.
Она соскучиться успела
По запаху родного дома,
Где все ей любо и знакомо.
По маминой губадие
И по отцовской седине.
Они дочуркою гордились.
С утра до вечера трудились,
Их дочь ни в чем чтоб не нуждалась
И в жизни реализовалась.
Весьма приличный капитал
Итогом всех трудов тех стал.
Про первый миллион молчим:
О «девяностых» говорим.
О мать-приватизация,
Тебя родная нация
Еще нескоро позабудет;
Кто ненавидит, кто целует!
Мы, должное воздав Гайдару,
Изучим чуть подробней пару.
Спешу я вам отца и мать,
Их нравы точно описать.
Не буду называть имен.
Лет двадцать пять они вдвоем.
Отец достаточно умен,
И лишь в стремлении своем
Еще и сына бы иметь,
Увы, не смог он преуспеть.
Ему в апреле пятьдесят
Года отпраздновать велят.
И головою он седой
Стал, планово прожив с женой.
Мужик – трудяга хоть и скряга,
А в чем-то даже бедолага.
Казалось бы, во всем везло,
Но вот идиллии назло,
Его моложе лет на пять,
Себе он умудрился взять
Женою властную мишарку.
Пошла ли жизнь его насмарку?
Ну тут, читатель, как сказать…
С тех пор сумел успешным стать,
И перестал он выпивать.
Умеют женщины ковать
Мужчин порой себе под стать.
Хоть дома и по струнке ходит,
Любовниц все же не заводит.
Главой семьи он был формально,
Но чувствовал себя нормально.
Бывало, мило вечерком
Он под надежным каблуком,
Обняв жену свою, довольный,
Подзабывал, что подневольный.
Но все ж не стоит нагнетать!
Он точно знал, на что менять
Бразды правления в семье,
Отдав всецело их жене.
Она ему не изменяла,
Стоически оберегала.
А ужин, как и завтрак, и обед:
Являлся вкусным много лет.
Был, правда, маленький нюанс
Сей нарушавший чуть баланс.
Особый блеск из глаз его
Исчез уже давным-давно.
Такое часто происходит,
Когда мужик по струнке ходит.
Она красавицей была
Ему с приданным отдана.
Ей было двадцать два едва,
В момент когда наречена
Была женой ему муллой,
Его став телом и душой.
Прошли года, но не дурна
И к сорока пяти она.
Да, может, прыть уже не та,
Но чахлостью не пленена.
И волосы, как ночь черны,
И правильны лица черты.
Миниатюрна да легка,
В червонном золоте рука.
III
.
В последний день свой гостевой
Адель за ужином покой,
Царивший долгие года,
Семейный вдруг оборвала.
Столовый отложив прибор,
С родителями разговор
Она о свадьбе завела
И сим взволнована была:
«Хочу я с вами поделиться
Тем, что на сердце у меня
Уже не первый год творится:
Живу я, искренне любя.
Любовью чистой, непорочной,
Которой пренебречь нельзя.
Счастливой стать я правомочной
Желаю браком для себя.
И ваше коль благословенье
Заслужит это откровенье,
Просить моей руки у вас
Любимый смеет в тот же час».
Средь неба ясного, как гром,
Родителей, сидящих за столом,
Врасплох застала эта новость,
Всю обнажив их неготовность
К подобным оборотам речи
Сим милым летним вечерком,
Не говоря уже о встрече
С им неизвестным женихом.
«Удивлены слегка мы с папой…
Так неожиданно все это.
Молчала. Не делилась с мамой.
И вдруг, приехав в гости летом:
«Не первый год», сказав при этом,
Ты делишься своим секретом.
Единственную нашу дочь
Счастливой видеть мы не прочь,
Но для спокойствия души,
Избранник кто твой, расскажи»,–
Все было интересно ей:
Каких тот человек кровей,
Какую жизнь жених ведет,
Работает где, где живет.
На все вопросы дав ответ,
Она внимала их совет:
«С замужеством не торопись.
Сначала, дочка, доучись.
А уж о детях и семье
Ты вправе говорить вполне,
Имея на руках диплом.
Вернемся к этому потом.
И этот разговор на том
Мы посему пока прервем»,–
Тем мамин строгий томный взор,
Не выносивший диссидентов,
Мечтам девичьим приговор
Без лишних вынес сантиментов.
IV
.
И в полночь уже перед сном
Адель все думала о том,
Как Радамелю рассказать,
Что им придется подождать;
Что брак пока их невозможен,
А тон родительский тревожен.
И в своей комнате укрывшись
Лоскутным пледом, чуть дыша,
Она, с печалью своей слившись,
Уж засыпала не спеша.
Вдруг дверь тихонечко открылась,
И мама к дочери явилась.
Она с ней рядышком легла
И очень нежно обняла.
– Грустишь?
Обиду на меня таишь?
– Нет, правда, мама, все в порядке…
– Я полежу с тобой в кроватке?
Как, помнишь, в детстве ты любила,
Когда к тебе я приходила
Про Винни Пуха почитать
И перед сном тебя обнять?
– Да…,– Адель, смутившись, прошептала
И мамочку поцеловала.
– Ну расскажи, красивы хоть
Твоей любви лицо и плоть?
Умен избранник твой, не глуп?
Внимателен с тобой, не груб?
– Мам, не смущай… Он симпатичен.
В общении со мной приличен.
Порой мне кажется, что он
Совсем не по годам умен.
Вот только, мама, не пойму
Категоричность та к чему,
С которой высказались против,
Вы планы нам слегка испортив.
– Мы ничего не запрещаем,
А лишь тебя уберегаем
От необдуманных решений,
Сиюминутных искушений.
Ты вспомни, как, окончив школу,
Устроила ты дома ссору,
Не пожелавши за границей
На архитектора учиться,
А увлеченная столицей,
Ты вынудила нас мириться,
Адель, с истфаком МГУ!
Про мужа вовсе я молчу…
Риск ошибиться тут реален.
Итог, как правило, печален.
Подобных множество примеров:
Истраченных впустую нервов,
Приобретенных в браке бед
И прожитых бездарно лет,
История, поверь мне, знает.
К тому же, что меня пугает,
Так это положение его:
Он небогат, бесперспективен.
Я, не стремясь обидеть никого,
Пусть тон мой, может, негативен,
Предупредить ребенка своего
Обязана как мать, прости.
(Нет! Ничего не говори!)
Меня дослушай до конца.
К примеру своего отца
Внимательнее присмотрись.
Жизнь – не романтика, очнись!
Я тоже вот его любила
И от соперниц всех отбила.
Родителей ослушалась своих,
А им не нравился жених.
– Ведь ты же счастлива в итоге!
У вас есть деньги, дом, есть я.
– А знаешь, слез я по дороге
Сколь много выжила с себя,
Благам навстречу тем идя,
Мое наивное дитя?!
Сменять годами коммуналки,
Имея вид при этом жалкий.
Подвыпившего на себе
Тащить с работы в сентябре,
Мной выбранного мужа,
В промозглый день по лужам.
Ты знаешь, это каково:
Терпеть шальное баловство?
Себя при этом убеждать,
Что хочешь от него рожать.
Вот-вот что это все пройдет
И счастье с неба упадет.
В ночи себя я проклинала,
Когда любовь та умирала.
Я оправданий не искала!
Я свое счастье выгрызала!
Все то, что перечислено тобой,
Слепила твердою рукой.
V
.
Адель подобных откровений
От матери не ожидала.
Печали затхлых дуновений
Обителью она вмиг стала.
Немного та, конечно, знала,
Что испытания сначала,
К богатству и комфорту на пути,
Ее родители прошли.
Рассказы те, как назиданье,
Бывало, слышала она,
Но в это свежее признанье
Адель поверить не могла.
Совсем она еще мала
В лихие годы те была.
Отец ее угомонился,
Прозрев рождением дитя.
И от порока исцелился,
Поняв, что больше жить нельзя:
Семью, жену, себя губя.
И не теряя время зря,
Смекалку хитростью сплетя,
Он стал приятелем рубля.
VI
.
– К чему я разговор веду?
Иную, дочь моя, судьбу
Всего лишь для тебя хочу.
И чтобы на свою беду,
Как я когда-то, не страдала
Да слез моих тех не познала.
Любви плененная дурманом,
Боюсь я, как бы шарлатаном,
Адель, обманутой не стала.
Не сердцем чтобы выбирала
Себе супруга своего,
А чтобы разуму внимала.
Ведь улетучится легко
Любовь, которая сковала
Твой юный и наивный взор.
– Мам, это уже перебор!
– Отнюдь! Подумай: не бедна,
Собою вовсе не дурна.
В Москве своя квартира есть;
Наследница, если учесть,
Что нет у нас иных детей,
Всех сбережений и рублей,
Имеет что твоя семья.
Послушай, милая моя,
Весьма завидная невеста
Пред нами взору предстает.
И мысль моя, поверь, уместна,
Коль о корысти речь идет.
– Как можешь так ты рассуждать,
Не смея человека знать?!
Мой Радамель, поверь, другой!
Мы говорили с ним порой
Об этом, мама, в том числе.
И больше я скажу тебе:
Весьма он гордый в этом плане.
И пусть миллионов нет в кармане,
А все ж себе он цену знает.
Подобных мыслей не питает!
И в моем доме не желает
Он после нашей свадьбы жить.
И верит: сможем мы добыть,
Всех благ себе своим трудом.
Как смеешь ты судить о том,
Кто перспективен, а кто нет,
Не зная ничего о нем?!
По мне, услышала я бред!
– Ну коль желаешь знать ответ,
Тебя я быстро приземлю.
Так сколько говоришь там лет
Надежд герою твоему?
Ах, двадцать пять, совсем забыла!
Французского учитель языка…
Ты ничего не сочинила
В своих мечтах, Адель, слегка?!
Конечно же, наверняка
Сумеет он жилье купить.
Слезам поверит же Москва
И будет вам благоволить!
– Мам, прекрати!
– С какой же стати?!
Чтоб от реальности уйти?!
Тебе я помешала?! Хватит!
Не будь ты маленькой глупышкой!
С таким же глупеньким мальчишкой
Иллюзии объединив,
Уверовавшей в сказку! В миф!
Квартиру будете снимать?
Почем сегодня там жилье?
Зарплаты будет вам хватать?
В Москве дешевое житье?
«Хрущевку» на окраине столицы?
За МКАД? Покинете границы?
К нему ты в городишко собралась?
Ну коль любовь такая, я бы сорвалась!
В «однушке» со свекровью бы жила,
Детей плодила, счастлива была!
Комфорта хочется, а знаешь,
Как только первенца рожаешь?!
И после пары таких лет –
Твоей любви исчезнет след!
Свою шикарную квартиру
Ты будешь часто вспоминать.
Прости ты матери сатиру –
Посмела ль глупость я сказать?!
По прежней беззаботной жизни
Ты будешь, милая, скучать.
Гнать прочь от себя эти мысли,
Любви не смея докучать.
Нет, ну конечно, может быть,
Твой муж богатство обретет;
Сумеет золото добыть.
От онкологии спасет
Все человечество. Быть может,
Любовь твоя ему поможет!
И повезет – запатентует.
Везде законность ведь бушует;
Включила телевизор я вчера
И, знаешь, как-то быстро поняла:
У нас прекрасная страна
И идеальны в ней дела.
Здесь бизнес малый процветает,
И средний, вроде, бед не знает.
Не говоря уж про большой.
Ваш жизни век – век золотой! –
Глаза наполнились слезой
У девочки от этих слов.
Она от матери родной
Уроки жизненных основ
Пощечиною получала,
И что ответить ей не знала.
«Да, я жестоко поступаю!
Осознанно я проливаю
Из глаз твоих иллюзий бред
Воиспосение от бед!
Однажды мне спасибо скажешь,
А не упреками накажешь.
И коль он столь принципиален
И в самом деле опечален
Тем, что невеста не проста,
А положением сложна,
Союз неравный ваш его
Терзать с годами будет самого.
Мужчинам, независимым и гордым,
Амбициозным, убеждениями твердым
Стократ больнее лишь бывает,
Когда их неудача постигает.
Адель, поразмышляй серьезно
Над сказанными мной словами.
Поверь, пока еще не поздно
Не быть обманутой мечтами.
Ты ровню бы себе нашла…», –
На этом мать ее ушла.
В плену у беспокойной ночи
Дочь до рассвета свои очи
Уже сегодня не сомкнет,
А к вечеру ее вернет
В Москву зеленый самолет.
VII
.
И у меня ведь есть
невеста
!
Безумно рад я, если честно,
Что в ней покой свой нахожу
,
Когда в ее глаза гляжу.
Подобно шарму в бале венском,
Критерием являясь веским,
Они
,
как ночь, мерцая блеском,
Чаруют мою душу всплеском
Уютных чувств и теплых слов
.
Она
–
принцесса моих снов
!
И из бисквитного из теста
Сотворена моя невеста
;
В ней
двести
грамм любви,
Две ложки ласки,
Щепоточка тоски.
Не для огласки,
А между нами вам скажу
:
Своей находкой
дорожу.
У остальных: невесты и супруги,
Есть девушки и есть подруги.
Моя же
–
жемчуг, не девчонка
!
В ней непорочного ребенка
Таится свет и чистота.
Ах, как же ликом хороша!
У нее львиная осанка,
А красотой… Вавилонянка!
И в океане китчевых продукций,
Лишь тем, что глубоко нырял
,
Среди миллионов репродукций
Оригинал я отыскал.
Мы книжки разные читаем
.
Ей
«Гарри Поттер» детский близок –
Он возглавляет ее список.
А я дружу с Карамзиным
–
И актуальным
,
и земным.
Но, несмотря на е
е
детскость
И мою болдинскую резкость,
Объединяет нас одно
:
Друг друга любим вс
е
равно.
Она вкусняшками грозится
,
Посмею коль на ней
жениться.
Я лаской обещаю бить
Да
поцелуями ей мстить.
Люблю
Казань
, она
–
Берлин,
И только Лондон нас один,
Бывает, что роднит во вкусах
.
Не в минусах мы схожи, в плюсах.
Себя я часто ей читаю
И об одном сейчас мечтаю
:
Жемчужина чтоб, найденная мной,
Мне
поскорее
стала
бы женой.
Быть потому ли Радамеля,
Его стремленье разделяю.
Любви медовое похмелье
Законом Божием желаю
Облагородить и унять –
Вавилонянке мужем стать.
VIII
.
Дождь теплый летний шел в Москве,
Прекрасный спутник он тоске.
Адель вернулась в свой чертог,
Браня неутешительный итог
Самарского ночного разговора.
А на экране телефона
От Радамеля весточка была:
«Ты прилетела? Как дела?»
«Не получилось дозвониться», –
Адель спешила объясниться.
«Хочу тебя увидеть, я скучала», –
В ответ ему та написала.
«Приеду, хорошо. Я тоже
Тоскою по тебе обложен
Все эти дни со всех сторон», –
Адель в ответ напишет он.
Все подготовив к этой встрече:
Столь поздний ужин и себя;
Казалось, стало ей чуть легче.
И взгляд лучистей янтаря
Ее украсит, несомненно,
При виде пассии мгновенно.
Его с порога обняла
Зеленоглазая шатенка
И миловидно расцвела
Улыбкой красного оттенка.
Едой домашней угощая,
Особо краски не сгущая,
О разговоре, о былом,
Адель расскажет за столом.
Родители, мол, что не против,
Велят вот только подождать.
Им вечер правдой не испортив,
Решила голосу придать
Акцент, пропитанный надеждой.
Была учтива с ним и нежной.
На удивление в нюансы
Не стал он пристально вникать.
Не стал подсчитывать их шансы,
Не стал вопросы задавать.
«Раз надо, значит, подождем»,–
Лишь подытожит лаконично.
«Ведь важно то, что мы вдвоем»,–
Адель подметит прозаично.
– Сегодня ты слегка не схож
С собой обычным. Что случилось?
В какие-то ты думы вхож?
Мне с твоего прихода мнилось,
Что озабочен ты итогом
Моей поездки в отчий дом.
– Нет, дело тут совсем в ином,–
Ответ сопроводил он вздохом.
– Чуть приболела моя мама.
Она в признаниях упряма.
Соседка мне намедни позвонила
И обстановку доложила.
Да, в «сталинские времена»
Та органично бы вписалась.
В пароли, явки, имена
Она предательски влюблялась.
Нет, я, конечно же, шучу.
Соседка – давний мой союзник;
Моих лишь просьб невольный узник.
На выходных домой хочу
На пару дней я к маме съездить.
Не смею с этим боле медлить.
– А что случилось? Речь о чем?
Быть может, съездим к ней вдвоем?
– Не любит мать меня тревожить.
В укор я скрытность ставлю ей.
Лишь беспокойство мое множить
Тем удается ей сильней.
Мне говорит, что ерунда:
Не нужно ехать никуда.
Мол, иногда лишь голова,
Бывает, что болит едва.
Давление, быть может, возраст.
Неведома мне вся серьезность.
Я вопреки всем «не хочу»,
Все ж покажу ее врачу.
Чуть праздный повод подберем
И обязательно вдвоем
Поедем с ней тебя знакомить.
Ты только не забудь напомнить! –
Он, улыбнувшись, произнес
И этим в разговор привнес,
Соскучившихся друг по другу,
Беспечность – их любви подругу.
IX
.
«Не уходи сегодня, Радамель…
Прошу, пожалуйста, останься.
Я расстелю тебе постель.
Со мною утром лишь расстанься.
Не оставляй в объятьях ночи
Меня с тревогами одну.
Не нахожу я боле мочи
Быть в их томительном плену.
Целуя я твои запястья,
Тебе покорностью верна.
В моем покое соучастье,
Оставшись, ты прими сполна.
Как никогда близка теперь
Тебя судьбой своей назвать.
В нетленность слов моих уверь.
Ответь, так смею ль расстилать?…»
В глаза ее взглянув тернисто,
Рукой своею приласкал.
Он разуму самоубийство
Ее устами предлагал.
Касаясь пальцами столь властно
Губ ее робких трепет нежный,
Внимал покорность безучастно,
И взгляд ее ловил прилежный:
«Тебе я верю… Что ж, ступай.
Задерни шторы. Расстилай».
Любви капризом ли ведома,
Нежна в речах она, истома?
Или же внутренний протест,
Укору матери сей жест?
Увы, пытливый мой читатель,
Сердец я женских не знаток;
А волей Божьей лишь писатель,
Быть может, ты знавал в них толк?…
Глава V.
Только правда оскорбительна.
Наполеон I Бонапарт.
Отродясь такого не видали, и вот опять!
Виктор Черномырдин.
Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.
А в песне его, а в песне –
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.
Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.
Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Полную чашу отравы
Преподнесли ему.
Сказали ему: «Проклятый,
Пей осуши до дна…
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»
Сосо Джугашвили (Иосиф Сталин) 1895г.
I.
Определенным ему Богом,
Из небольшого городка
Был гражданин Укроев родом,
Столь неказистого слегка.
Зовется этот город «Э».
Подобных уйма по стране.
Особо он не выделялся,
Был невысок и неширок.
Великий в нем не обучался,
И гений не писал в нем строк.
Был, правда, в городе завод.
Старательно из года в год
Травил исправно он народ.
Который в большинстве за МРОТ:
Где попадя, там и трудился.
Чем попадя, тем и гордился.
Как попадя, так и живет,
Так по статистике и мрет.
II.
Мать сына в тридцать родила.
Он поздним, долгожданным был.
Родился третьего числа,
Вот только месяц я забыл.
Всю жизнь работала та в школе –
Учитель физики она.
И, так случилось, судеб волей,
Была в «афганца» влюблена.
Тот раненный с войны вернулся.
Он Родине свой долг отдал.
Потом лишь понял: обманулся,
Ей ничего не задолжал.
И где-то там под Кандагаром
Здоровье он оставил даром.
На первом курсе сын учился,
В то время овдовела мать.
С отцом его инфаркт случился,
И скорбь пришлось им испытать.
Хотел отчислиться, вернуться,
Да матери опорой стать.
Но планы те его сотрутся
От слезной просьбы продолжать
Учиться в университете,
На том же самом факультете.
Мать его яро заклинала,
Когда о планах тех узнала –
Чтоб пятиться назад не смел,
И в память об отце сумел
Достойным человеком стать,
Мужаясь, быть ему под стать.
С тех пор прошло немало лет;
Он, выполняя свой обет,
Мы знаем: трудится в столице,
И в ней самарскою девицей
Зеленоглазою любим,
Да волей Божией храним.
III.
Приехал он в обед субботы.
Не отрывая мать с работы,
Поехал прямиком домой:
Пятиэтажный и родной.
Войдя в квартиру, сладкий чуял
Он запах детства своего.
Неистово его смакуя,
Дышал все ж ровно и легко.
Все та же на стене картина,
Все та же башня за окном.
Извечна памяти доктрина –
Любить отеческий свой дом.
За стенами скандал обычный;
(Который уху столь привычный)
Соседка выпившего мужа
Ругает на чем свет стоит.
Бывает, правда, даже хуже:
Посуда бьется и звенит.
Они – веселенькая пара;
Соседку звали теть Тамара.
На рынке рыбой торговала,
И «щукой» называться стала
В округе местной краевой.
А муж – бывалый дальнобой.
С годами дядя Витя спился,
И вдохновенно матерился.
Был прост душой, все же, мужик.
Ходил он с прозвищем «Ярщи́к».
По паспорту был Ярщико́в,
Ценитель дивных бранных слов.
Он дворником работал при заводе,
Того, травил что всех усердно.
Дядь Витя при любой погоде
Там пропадал порой бесследно.
Дядь Витя – ярый патриот!
Бывало, заводской народ
Автобусами вывозили
В соседний город для числа.
Во благо Матушки просили
Встать вместе строем против Зла.
Дядь Витя в первых был рядах
С бравадой ярой на устах!
Он Родину свою спасал,
Вот только… от чего – не знал.
На митингах друзей встречал,
Да за Отчизну выпивал.
Когда же дядя Витя трезв –
Интеллигентен он и резв.
Был сын у них. В деревне жил.
И, говорят, что тоже пил.
К ним очень редко приезжал.
Так, раз в два года навещал.
Дядь Витя Радамеля с детства
По-доброму к чему-то приучал.
Он от такого вот соседства
Бесценный опыт получал;
Любил из уст его он байки.
Перебирал болты и гайки
У дяди Вити в гараже.
Ему то было по душе;
