Дмитрий Георгиевич Боррони
Мой город 5. Инвалид

Глава 9.
Клавдия Ивановна

Итак, на следующий день Марья и Лика подали заявление в службу опеки, с прошением удочерить дочь Олеси Анастасиевны Мщэртц. Указав причину по которой Марья и Лика хотели ее удочерить, Марья написала в заявлении, что она является сестрой погибшей Олеси Анастасиевны Мщэртц, Марья Анастасиевна Мщэртц.

Принявшая заявление секретарь, сообщила, какие документы надо было собрать. В их переченье был документ о состоянии здоровье удочеряющей, то есть о состоянии здоровье Марьи Анастасиевны Мщэртц, а также о ее семейном положении и о состоянии дохода, и о ее жилой площади. Вряд ли кто бы то мог дать ей такие справки. Ведь ее здоровье по закону было плохое. Ее семейное положение не было совсем, а доходы, лишь от нищенской пенсии. Лишь квартирный вопрос ее не пугал. Но этого было мало. Также она узнала, что Клавдия Ивановна собирается сама удочерить дочь Олеси, и у нее больше на это шансов чем у Марьи с Ликой.

Покинув соц-службу, Марья спросила у подруги:

–Что будем делать?

Лика тяжело вздохнув, сказала:

–Пока не знаю.

Тут Марья предложила:

–Может быть поговорим с Клавдией Ивановной?

–Зачем?

–Может быть она согласится отказаться от опеки в пользу нас.

–А если нет?

–Но попытаться стоит.

Марья задумалась. У нее было непростое решение. Она прекрасно знала, что ее мать ее ненавидит, и вряд ли согласится на такое. Хотя, чем черт не шутит.

–Хорошо. – согласилась Марья. – Попробовать стоит.

Вечером Марья и Лик приехали к Клавдии Ивановне. Поднявшись на лифте на шестой этаж, Лика подошла к двери, где жила Клавдия Ивановна, и нажала кнопку звонка. В прихожей раздался громогласный дзинь. Никто дверь не открыл. Затем очередной дзинь, и дверь отварилась. Из прихожей показалось лицо. Правда это лицо и лицом-то нельзя было назвать, скорее свинячья морда, да и то, похоже ли та или нет, вряд ли. У свиней и то красивей их лица чем у той, кто выглянула из приоткрытой двери. Она была просто в не себе. Запах, который вылетал из квартиры отчетливо напоминал запах табака и алкоголя, а женщина, если можно ее так назвать, была в стельку пьяна. Она ни то, что, что-либо сказать, слово произнести не могла. Посмотрев на пришедших женщин своими пьяными глазами, она спросила: – Чего надо? – при этом из ее рта вырвался запах алкогольного перегара. Если б можно было предположить, что этот запах мог спалить все и вся на своем пути, то, наверное, так оно бы произошло на самом деле. Подняв с невероятным усилием лицо кверху, она увидела сидящею в кресле-инвалида Марью, и стоящею позади кресло-инвалида, Лику. Тут она провыла. – А-а-а… это Вы? – затем она, поперхнувшись спросила. – Чего надо? – затем она сказала. – Не видите, у меня горе. Можно женщине побыть одной с ним? – в конце ей по икнулось. – Черт.

Видя свою мать в таком непотребном виде, Марья тотчас же спросила:

–Что произошло? – на ее лице был виден неподдельный испуг. – Что с ребенком?

–А-а-а! – протянула пьяная женщина. – Ребенок. – сказала она. – Всем нужен только ребенок. Ребенок и никто больше. – тут она заплакала. – А я что? Никому не нужна? Меня что, нет? – затем, она сползла на пол, и зарыдала. – Я что, не женщина? У меня что, нет чувств? – затем она, вытирая слезы, добавила. – Обидно. – затем она посмотрела на пришедших женщин, и тяжело вздохнув, сказала. – Чего стоите, входите.

Лика открыла дверь, и ввезла в прихожую кресло-инвалида, в котором обосновалась Марья. Затем она закрыла дверь.

В квартире было находиться невозможно. Прибывание в ней нескольких минут было просто пыткой. Алкогольный запах стоял повсюду. Не было такого место, где бы он не обосновался. Так что прежде, чем продолжить беседу, если можно было бы ее так назвать, Лика подошла к запечатанным окнам, и распахнула их настежь. В квартиру тотчас же влетел чистый воздух дневного света. Хорошо. Вскоре запах в квартире выветрился, и в квартире снова стало нормально дышать. Вы спросите, почему нормально? Я отвечу. Запах алкоголя еще не до конца выветрился. Стоящие повсюду пустые бутылке из-под алкоголя, отдавали свой запах в квартиру, развеивали его повсюду. И лишь когда Лика сложила пустые бутылки в мешок из-под мусора, и вынесла их на помойку, запах исчез. И лишь изо рта пьяной в стельку Клавдии Ивановны можно было почувствовать отвратительный алкогольный запах ее несвежего дыхание.

Придя в себя после уборки алкогольной посуды, Лика облегченно вздохнула, и тотчас же сказала:

–Вот Вам и Клавдия Ивановна? – затем она небрежно бросила. – Больше выпендривается, что она не такая как все, а по сути, баба она и есть, баба.

Тут сидевшая у окна Марья, сказала:

–Я бы попросила бы. Она все же моя мать.

–Да. – согласилась Лика. – Разумеется. Мать.

Тут Лика поняла, что они находятся в квартире совершенно одни. Ни плача новорожденного ребенка, ничего бы то либо связанного с его здесь прибыванием не было. В этот самый момент женщины переглянулись, и обе поняли, что что-то произошло. Что-то такое, что они не могли предвидеть. События, которые произошли без них, и после которых Клавдия Ивановна запила. Они не знали, что могло произойти? Одно было понятно наверняка, ребенка Олеси Анаставсиевны нет. И где он? Это никто не знал. Лишь пьяная в стельку Клавдия Ивановна, которая лежала на диване, на который помогла ей лечь Лика, и которая уже видела десятые сны, могла пролить свет на произошедшие. Но это возможно было только завтра, а пока… Героиням этой истории ничего не оставалось как ждать сидя у окна, когда протрезвеет Клавдия Ивановна и расскажет им, где сейчас находиться дочь Олеси Анастасиевны, и что с ним сталось?

У Марьи было плохое предчувствие. Она понимала, что что-то случилось, что-то произошло. Ее посещали самые ужасные мысли. Мысль, что ребенок Олеси Анастасиевны умер. Мысль, что Клавдия Ивановна отдала ребенка своей дочери в ясли. Мысль, что она просто-напросто избавилась от него. И эта самая мысль не давала ей покоя. Вряд ли можно было понять, что случилось с дочерью Олеси Анастасиевны, Дианой. На все эти вопросы могла дать ответ лишь Клавдия Ивановна, ее бабушка. Но она не могла вымолвить ни единого слово. Так как спала пьяная крепким пьяным сном, на диване. Тут Марья спросила:

–Как Вы думаете, где сейчас Диана?

Лика подумав, тихо ответила:

–Откуда я могу это знать?

–И все-таки? – предположила Марья. – Если подумать, то где?

Лика посмотрела на спящею на диване пьяную Клавдию Ивановну, и затем сказала:

–Судя по ее состоянию, Клавдия Ивановна сделала что-то такое, что после этого она попросту не смогла справиться с горем.

Тут Марья предположила:

–Может она горюет об Олесе?

–Хорошо если так. – сказала Лика. Затем она добавила. – Хуже, если она избавилась от ребенка. Отдала его в дом малютки.

Не веря своим ушам, Марья воскликнула:

–Не может этого быть! Это просто невозможно! «Это нонсенс!» – затем она сказала. – Моя мать любила свою дочь, и не причинила бы ее ребенку никакого вреда.

–Очевидно, – предположила Лика. – в подсознание Клавдии Ивановны не смогло смериться с мыслью, что ее дочь мертва. – затем она сказала. – Ребенок напоминал ей о ней. – затем она добавила. – Она бы была рада от этой мысли, но не могла. – затем она сказала. – Вас она не могла простить за то, что, по ее мнению, ее дочь приехав к Вам погибла. Она взяла ребенка Олеси, и тот напомнил ей о ней. – затем она закончила. – И чтобы не думать обо всем этом, забыть все то, что произошло, она очевидно решила избавиться от ребенка. Ну а затем… – она сделала паузу. – Результат налицо.

Выслушав Лику, Марья осмыслила ее слова и сделала вывод: возможно, нет, даже наверняка, подсознание Клавдии Ивановны не смогло смериться с мыслью, что ее дочь мертва. Ребенок напоминал ей о ней. Тогда можно было понять Клавдию Ивановну. Ее ненависть взяла верх над ее любовью. Как известно от любви до ненависти один шаг. И этот шаг Клавдия Ивановна сделала. Она посмотрела на Клавдию Ивановну, и тихо сказала:

–В том, что произошло никто не виноват. – затем она добавила. – Это могло произойти с кем угодно.

Лика тихо подтвердила:

–Вы правы, – затем она тихо добавила. – с кем угодно.

В это самое время спящая на диване Клавдия Ивановна что-то пробурчала, затем сказала: – Отстаньте. – А затем добавила. – Я же обещала, ребенок Ваш. – затем она, почавкав, продолжила свой сон.

Марья же и Лика переглянулись. Они были не на шутку напуганы этими словами. Они не знали, что это было? Сон Клавдии Ивановны или реальность? Ребенка не было, и очевидно, если верить Клавдии Ивановне и ее сну, то очевидно, что она сделала что-то ужасное. Но что? Этого девочки не знали. Ну что в таких случаях делают? Конечно, будят спящих. В нашем случае это Клавдия Ивановна, которую со всеми всевозможными способами пыталась поднять на ноги Лика. Но ее попытки были тщетны.

–Оставьте ее в покое. – сказала Марья. – Она все равно не проснется.

–И что нам делать?

–Ждать, пока проспится.

Прошли часы. Правда, как могут пройти часы, это вопрос. Лишь литературное выражение. Впрочем, часы пробили шесть часов вечера, и Клавдия Ивановна проснулась. Ее пробуждение сопровождалось несвязной речью. Пытаясь встать, она пала на пол, и поползла на карачках к ближайшей двери. Но так и не смогла доползти до нее. Так как ей перегородила дорогу коляска. Клавдия Ивановна подняла голову, и своими абсолютно еще пьяными глазами посмотрела на сидевшую в ней женщину, и не узнав ее, гаркнула:

–Кто это здесь? – затем она грозно спросила. – Это кто мне идти мешает. – правда ходьба здесь была совсем далеко от реальности, скорее даже недетская игра в зверей, а не понятно что? Тут Клавдия Ивановна рыгнула, и тотчас же вырвала. – Черт. – сказала она, не понимая. – Что со мной? – затем она как-то добралась до уборной, и сев на толчок, отлила. Да, не пописала, а именно отлила. В ее мочевом пузыре было столько ненужной жидкости, что можно лишь сказать одно, она отлила. Затем вышла из туалета, и приперев одну из стенок к которой ее шатнула, увидела снова туже самую коляску. Она подняла свой взгляд и увидела, что в этом кресле сидит кто-то. Она разу ее не узнала, ее глаза еще были пьяны, а мозг был настолько тяжел, что мог прямо сейчас упасть на пол. Тут Клавдия Ивановна, осторожно приглядевшись, как смогла разглядела в этой женские очертания. Длинные волосы, окружности груди. Затем она увидела очертание ее лица, и с невероятным трудом признала в ней свою дочь, Марью Анастасиевну Мщэртц. А позади нее стояла чья-то тень. Клавдия Ивановна не могла понять, кто это стоит позади нее. Она нечетка начала вспоминать, что вчера произошло. Но подробно ничего не могла вспомнить, а приход к ней Марьи и кого-то еще подавно. Тут она промычала. – Ну я и дала вчера жару! – затем она добавила. – Ничего не помню. – затем ей по икнулось, и позывы к очередной бливотены вот-вот подступали все ближе и ближе. Клавдия Ивановна плюхнулась в туалет, и упав перед толчком на колени, обняв его, сбивала в него. Затем выругнулась. – Черт возьми, так вчера нажраться. – затем она со злобой добавила. – Проклятый ребенок. Гореть ему в Аду. Эта… тут она поняла, кого она видела у себя дома в кресле. Эта Марья, ее младшая дочь. Тут она неожиданно вспомнила, что они вместе с Ликой приходили вчера или сегодня к ней, и очевидно остались. Она еле-еле встала с пола туалетной комнаты, и закрыв сливной унитаз, спустила из бачка воду. Затем она вышла из туалета, и направилась в ванную комнату. Там она умылась, и посмотрев в зеркало увидела свое если можно так было с позволения сказать, лицо. Оно было опухшим. Под глазами она увидела мешки, а само лицо напоминала что-то между недопившим свою норму негром и перепившую красную морду, «лишь такое выражение подошло бы к нынешнему состоянию Клавдии Ивановны» белой горячке. Клавдия Ивановна сказала. – Ужас. – Затем она, как-то причесавшись вышла из ванной комнаты, и направилась в кухню, где в холодильнике стояла открытая банка саленых огурцов. Придя в кухню, Клавдия Ивановна остолбенела. Она увидела на крытый стол, за котором сидела в инвалидном кресле ее младшая дочь Марья и ее подруга, Лика. Та строго поинтересовалась. – Что Вы здесь делаете?

Марья посмотрела на свою мать и непринужденно сказала:

–Ужинаем. – затем она добавила. – Мы с Ликой решили навестить Вас матушка, и когда мы пришли, – объясняла она. – мы застали Вас, – тут она, сделав паузу, думала какие слова лучше подобрать, а затем сказала. – в непотребном для женщины виде. – затем она добавила. – И решили остаться.

Клавдия Ивановна подошла к холодильнику, и открыв его дверцу, извлекла из него банку свежих огурцов. Затем она выпила рассол, и закусив огурчиком, поставила на стол, и закрыла дверцу холодильника. Затем она сказала:

–Я, кажется, перепила.

Девочки переглянулись.

Марья сказала:

–Это мягко сказано. – затем она добавила. – Просто кошмар какой-то, да и только. – затем она добавила. – Лика два часа все убирала.

В это самое время Клавдия Ивановна задумалась. Она поняла, что Марья в ее квартире находятся без ее приглашения. Она ее видеть не хотела. Все из-за нее. Смерть ее любимой дочери. Эта с позволения сказать, пьянка. Лишь бы утопить в бутылки скорбь и тоску, не говоря уже о ребенке ее дочери, который ей напоминал ее. Но где же он? Где ребенок? Об этом спросила ее Марья, но прежде Клавдия Ивановна была вынуждена задать один-единственный вопрос. Вопрос, который мог прояснить, зачем они здесь? Клавдия Ивановна поинтересовалась:

–А собственно, зачем Вы здесь?

Этот вопрос был ожидаемый. Марья ждала его.

–Мы, собственно, пришли за тем, чтобы узнать, что Вы собираетесь делать с ребенком Вашей дочери, моей сестры, Олеси?

Клавдии Ивановне по икнулось.

–Черт. – выругнулась она, и усмехнувшись добавила. – Вот именно, ребенок. – тут она подошла к столу, и плюхнулась в стоящий возле него стул, икнув, сказала протяжным пьяным, монотонном голосам, будто упрекая их в чем-то. – Вот видите, – она сделала однозначную паузу, и подперев лицо левой рукой, добавила. – Я Вам не нужна. – причем эти слова были произнесены настолько равнодушно что можно было сказать, что, по сути, Клавдия Ивановна уже смерилась со своей судьбой. После ухода из КПСС, и ЦК, ее все забыли. А теперь и дочь погибла. Так что она осталась по сути своей совершенно одна. – Я Вам совершенно не нужна. – тихо сказала она. – Вам нужен мой внук, а не я. – затем она строга спросила. – Ведь это так. – и стукнув кулаком по столу, смотря в глаза Марьи, сказала. – Вижу, что это так оно и есть.

Марья тотчас же ответила виновато:

–Вы ошибаетесь, матушка.

Тут Клавдия Ивановна вспылила:

–Какая я Вашу мать Вам матушка? – затем она грозящей интонацией сказала. – Меня зовут Клавдия Ивановна, и никак больше. – затем она добавила, смотря Марьи прямо в глаза. – Вы мне не дочь, и подачки Ваши мне не нужны. – затем добавила. – Ишь, какая краля тут объявилась? Ребенка сестры ей подавай. – затем она приблизилась через весь стол свое лицо к ней, и сказала, как бы превосходя ненавистью саму себя. Она заявила. – Нет больше моей внучке, и что? – затем она добавила, признавшись. – Я от нее избавилась к чертовой матери. – затем с иронией и ядовитой злобой добавила. – И что теперь? Что Вы со мной сделаете? Убьете? Сдадите в милицию? Что? – чувствуя свое превосходство перед Марьей, она с язвительной ухмылкой спросила. – И что Вы со мной сделайте, а? – после чего Клавдия Ивановна дыхнула в лицо Марьи, и та почувствовала еще не выветрившийся из ее организма алкогольный перегар.

Учуяв этот запах, Марья, отвернув лицо от лица своей матери, поморщилась, произнеся:

–Фу-у-у… От Вас мама несет перегаром что я до сих пор не понимаю, как такое возможно? Вы же никогда не пили, с чего бы так? – затем она предположила. – Вы избавились от ребенка и решили залить горе-бутылкой? – затем она спросила. – Ведь я права, а? – в это самое время Клавдия Ивановна замерла. Она тут вспомнила что-то, и это что-то или вопрос Марьи заставили Клавдию Ивановну задуматься. Видя это состояние своей матери, Марья сказала. – Вижу, что я права. Вы избавились от ребенка моей сестры Вашей дочери. – на глазах Клавдии Ивановны появились горькие слезы. Казалось, она что-то вспомнила, осознала то, что она натворила, но было уже поздно. Смотря в одну точку, она словно видела там, где-то ребенка Олеси. Там, в дали, на каком-то красивом поле они играли, запускали воздушного змея. Все были счастливы. В это самое время Марья озабоченно поинтересовалась. – Что с Вами?

–Ничего. – ответила Клавдия Ивановна, глядя в одну точку. – Ничего. – тут она встала, и вышла из кухни, говоря в нос. – Это не я. Это не я. Это не я. – затем она бросилась бежать, и влетев как угорелая в комнату, бросилась на диван, и уткнувшись лицом в подушку заревела. Заревела горькими слезами, повторяя лишь одно. – Это не я. Это не я. Это не я.

Тем временем Марья тяжело вздохнула. Она понимала, что то, что возможно сделала ее мать по отношению к дочери покойной Олеси, могло спровоцировать ее нынешнее психическое состояние. Клавдия Ивановна, поняв, что натворила непоправимое, осознала это лишь сейчас. Сейчас, когда увидела дочь и свою внучку бегающими на поле и запускавших воздушного змея. В эту самую секунду ее жизни, в это самое мгновение она осознала то, что натворила, но было уже поздно.

Марья сказала:

–Очевидно моя мама сошла с ума.

–Нет. – ответила сидящая за столом Лика. – Она с ума не сошла. – затем она добавила. – Она просто не смогла себя простить.

–Простить, за что?

Лика пожала плечами и тихо сказала:

–Об этом знает лишь она одна.

–Может быть Вы правы. – согласилась Марья, предположив. – Наверное это связано с моей племянницей? – затем она поинтересовалась. – Как Вы думаете, что она с ней сделала?

–Не знаю. – грустно вздохнула Лика. – Это ведомо лишь Клавдии Ивановне.

Тут Клавдия Ивановна пуще прежнего зарыдала. Она посмотрела на Марью и в ее взгляде та прочитала ненависть и горестное сожаление за что-то. Тут Клавдия Ивановна с жестокой зловещестью вопросила:

–Вы хотите знать куда делся ребенок? – затем она сообщила ей то, что она никак не ожидала услышать. – Я ее отдала. – тут она утвердила. – Избавилась от нее. Что смотрите на меня таким взглядом? Что, не ожидали? Да. Отдала ее, избавилась от этого напоминание моей дочери. – затем она иронично ухмыльнулась. – Да, Вы считаете меня монстром, но не Вам судить меня. Сами судимы будите. – затем она с иронией заявила. – Безногим ребенка не вырастить. Попомните мое слово. «Вы его не поднимете». – затем она сказала. – Думать надо было когда гулять ходили и пьянствовали. Тогда бы и Олеся жива была. – она снова уткнулась в подушку и зарыдала.

–Она никогда так не плакала. – тихо сказала Марья. – Я в первый раз вижу ее в таком состоянии.

–Ваша мать не смогла перенести смерть дочери, – сказала Лика. – а ее дочь напоминала ей о ней. – затем она добавила. – Она не смогла справиться со своей любовью и ненавистью к Вам Марья. – затем она сказала. – Этот ребенок напоминал ей о тех событиях, которые стали причиной гибели Олеси Анастасиевны, ее дочери. Любовь, которую она испытывала к своей внучке переросла у нее в ненависть, и на подсознательным уровне она возненавидела свою внучку, и недолго думая избавилась от нее. – она сделала паузу, и продолжила свою речь. – Сейчас же у нее чувство стыда перед тем, что она натворила переросла в истерический припадок. Она, может быть, осознала, что натворила, но уже поздно чтобы-то либо исправить. Она, очевидно, подписала все документы от отказа от ребенка, а так как она не ее мать, то проблем никаких не возникло. Ребенка нет. И где он сейчас известно одному богу и ей, Вашей матери, Клавдии Ивановне.

Выслушав Лику, Марья с ней согласилась, тяжело вздохнула, и тихо сказала:

–Возможно Вы правы.

–Да. – утвердила Лика. – Сейчас я права.

Марья подкатила кресло к дивану на котором лежала и рыдала Клавдия Ивановна. Что здесь можно сказать? Что написать? Истерический припадок всегда неожидан, но предсказуем. Можно было догадаться что у Клавдии Ивановне он возможен, но никто об нем не думал. Клавдия Ивановна всегда была решительной и стойкой женщиной. Прошла воду, огонь и медные трубы, и никогда не впадала ни то, что истерический припадок, но и в безумный то же. Так что Марья лишь могла пожалеть свою мать. Она как могла утешала ее, но все ее попытки утешить ее были тщетны. Клавдия Ивановна была безутешна. Она смотрела на свою дочь и видела в ее лице убийцу. Она по-прежнему считала, что это она виновата в том, что ее дочь, сестра Марьи мертва. Виновата в этом лишь только она. Она, и никто другой. В какой-то момент ее взор изменился. Он стал безумен. Смотря на Марью, она видела в ней своего врага. Сев на диван, она вцепилась руками в ее горло, и попыталась задушить, обвиняя ее во всех своих несчастьях и смерти ее любимой дочери, Олеси. В какой-то момент Марья смогла отъехать от дивана, и в этот миг руки Клавдии Ивановны разомкнули свои оковы, и горло Марьи стало свободно, а Клавдия Ивановна упала на пол, оря во всеуслышание:

–Убийца, убийца, убийца. – затем она набросилась на Марью, но та успела отъехать в сторону, и Клавдия Ивановна упала на пол.

–Хватит. – резко сказала Марья. – Достаточно этой комедии. – сказала она. – То, что было – не вернешь. «Надо жить дальше», – затем она сказала. – Олеси нет, и это факт. – затем она сказала. – Вряд ли ей бы понравилось, до чего Вы себя довели, что сделали с ее ребенком. – затем она сказала. – Этого она Вам не простила б. – затем она прикрикнула. – Встаньте. Хватить винить кого бы то ни было и саму себя, что не уберегла свою дочь. Вы и я не виноваты в том, что произошло с ней. Ребенок здесь совершенно не причем. Он лишь ребенок, и только. – затем она сказала. – Я понимаю, что Вы от него избавились. Вам он напоминал ее, и Вы не смогли себя простить что вы ее не уберегли. Но ребенок тут совсем не причем. – затем она поинтересовалась. – Где он? Куда Вы его дели?

Клавдия Ивановна потихоньку пришла в себя. Она встала с пола и подошла к окну. Смотря вдаль пустым стеклянным взглядом, она восстанавливала по крупицам те вчерашние события, которые стали для нее роковыми. Для нее и для ее внучки. В это самое время ее мозг словно обнулился. Он стал пуст, и казалось, что в нем ничего не осталось.

Видя такое состояние своей матери, Марья поспешно подъехала к ней на своей коляске, и сказала:

–Мы все делаем ошибки в своей жизни. – затем она, тяжело вздохнув, добавила. – К сожалению некоторые ошибки нельзя исправить. – сказала она. – Я за свою ошибку буду расплачиваться всю свою жизнь. – затем она сказала. – Не надо чтобы из-за того, что Вы ненавидите меня, хоть я ни в чем не виновата, расплачивалась дочь Вашей дочери, моей сестры, Вашей внучке. – затем она сказала. – Не надо, она этого не заслужила. «Ребенок ни в чем не виноват». – затем она спросила. – Вы это понимаете?

Клавдия Ивановна посмотрела на дочь добрыми материнскими глазами. В них уже не было той пустоты и задуманного разумом рассудка, который Марья наблюдала у своей матери ни так давно. Казалось, что этого приступа истерии не было вовсе. Клавдия Ивановна казалась абсолютно спокойной. Она погладила свою дочь по густым ее черным волосам, и нагнувшись перед ней на колени, тихо сказала ей на ушко:

–Верно. – согласилась Клавдия Ивановна. – Мы все делаем ошибки в своей жизни. «К сожалению некоторые ошибки нельзя исправить». – затем она сказала. Я тоже за свою ошибку буду расплачиваться всю свою жизнь. – Затем она сказала. – Я рада что Вы признаете свои ошибки. – затем она сказал. – Я тоже х признаю. – Затем она вопросила. – Знаете ли, о чем я сожалею?

Марья пожала плечами, сказав:

–Нет.

–Я сожалею лишь об одном. – прошипела Клавдия Ивановна на ухо Марьи, и прошипела снова. – Я сожалею лишь об одном, что родила Вас, Марья. – затем она вопросила с явным призрением. – Ну почему Вы не умерли? – затем она добавила. – Всего бы этого не случилось, и Олеся была бы жива, а ее ребенок не был бы отдан… – тут она замерла в полном оцепенении испуга. Она поняла, что чуть не проговорилась о том, куда она дела ребенка своей дочери, Олеси. И закрыв рот ладонью левой руки она встала и посмотрев в окно, заплакала. Она, конечно, сожалела о своем поступке, но по-другому она не могла. Оставить внучку у себя она не могла. Она ей напоминала об Олесе и о том, что с ней произошло, а отдать внучке своей дочери она не могла. Просто, потому что считала ее виновной в смерти Олеси, и тем самым ненавидела ее. Она просто не могла себе представить, что ее внучку воспитает убийца ее дочери.

В это самое время Марья, поняв, что самое время понять, куда делся ребенок Олеси, она спросила у Клавдии Ивановны:

–Куда был отдан?

Клавдия Ивановна тихо произнесла:

–Это вечное, «КУДА?» – она усмехнувшись сказала. – Разве это важно, куда? Важно другое, что с ним станется. – в этот миг лицо Клавдии Ивановны изменилось. Стало более мрачным и безжизненно-холодным. Она осознала, что произошло? На что она обрекла младенца. Может быть, он попадет в хорошие руки и станет властителем мира. Может быть, станет простым рабочем. И возможно его судьба не будет так сладка. Он станет бомжом или пойдет по наклонной плоскости и окончит свою жизнь в местах не столь отдаленных. Подумав об этом, Клавдия Ивановна схватилась за голову, и воскликнула что было мочи. – Прости! Прости за все что я натворила. Прости что не уберегла.

Марья поняла, что эти слова предназначались Олеси. Ей, и только ей предназначались эти слова. Марья тогда поняла, нет, она была уверена на сто процентов, что сама Клавдия Ивановна, ее мать, не могла сама себе простить то, что она сотворила. Марьи, казалось, что ее охватила безумие. Метая мысли из стороны в сторону, она никак не могла прийти к однозначному решению. В ней сейчас боролись две «Я». Я – любящая мать, и я – всеми фибрами души ненавидевшая свою дочь и, возможно, саму себя. Ненавидевшая себя за то, что так и недоглядела за своими дочерями. Она считала, что сделала для них все возможное и бросила их на произвол судьбы. Предоставила им самим себе, и вот что из этого вышло. Олеси нет в живых, а ее ребенок куда-то исчез, а Марья потеряла свои ноги. Может быть, если она больше времени уделяла Марье, таково-то не случилось бы. Ее дочь Олеся Анастасиевна не поехала бы в город Раменское и осталась бы жива, а Марья не потеряла свои ноги. Она смотрела на Марью и на ее лице были видны ее слезы. Да, она осознала, что в происшедшем с ее дочерями была и ее вина. Она была занята только собой, и в какой-то момент что-то упустила. Ее дочери пошли по наклонной плоскости. Марья подалась в неформалы, а Олеся, и это она осознала лишь сейчас, что она родила, но от кого? Этого она не знала. В этот самый момент в ее женский мозг пришла мысль: «моя дочь – проститутка. Она забеременела, но от кого? Этого я так и не узнала. Была ослеплена ее прилежным поведением, а в сущности, я ее и не знала вовсе. Кто она была не самом деле? Любящей дочерью или расчетливой стервой. Да, именно стервой. Ведь только стерва может претворяться любящим человеком при этом оставаясь стервой. Да, я не знала свою дочь Олесю, и это я сейчас понимаю». Тут она, снова посмотрев на свою младшую дочь Марью, нагнувшись на корточки она сказала: – Мне очень жаль, что все произошло так как произошло, а не иначе. Может быть, если б я уделяла Вам с сестрой больше времени трагедии не случилось бы. – она тяжело вздохнула словно сожалея о случившемся. – Но то, что произошло не исправить. Я уделяла Олеси слишком много внимания. – откровенно призналась она. – Думала, что я ее знаю, а на самом деле нет, не знала.

Марья поинтересовалась:

–Это Вы о чем?

–Олеся со мной ничем не делилась, – сказала Клавдия Ивановна. – а я никогда не интересовалась о ее жизни. – затем она сказала. – Она забеременела и не сказала мне об этом. И лишь когда скрывать свою беременность стало невозможно, она сообщила мне эту новость. – она сделала паузу, затем продолжила. – Когда я поинтересовалась, кто отец? Она пожала плечами, сказав, что это ни так важно. – она, сделав задумчивою паузу, предположила. – Я думаю, что она сама не знала кто отец ее ребенка.

Марья недоуменно вопросила:

–Вы маменька хотите сказать… – с дрожью предположила она. – что?

–Именно это я и хочу сказать. – ответила Клавдия Ивановна, а затем сказала то, что так боялась сказать вслух. – Олеся была проституткой. – она посмотрела в глаза Марьи, и спросила. – Вы знали об этом?

–Нет. – недоуменно ответила Марья. – Не знала.

Клавдия Ивановна удрученно сказала:

–Вот и я не знала. – затем она сказала. – Эта мысль пришла мне только что.

–Так может быть это только мысль, и ничего больше?

–Нет. – ответила Клавдия Ивановна, затем сказала. – Я не ошибаюсь. – затем она словно утешая саму себя, добавила. – И правильно я сделала что отдала ее дочь. – на ее лиц появилась ненависть и злоба. Казалось, что ее любовь переросла в глубокую ненависть. затем она сказала словно отрезала. – Здесь выродкам делать нечего.

Марья, понимая состояние матери тихо напомнила:

–Она же Ваша внучка, моя племянница.

–И что?

–Так нельзя.

–А как можно? – Клавдия Ивановна поднялась на ноги, и подойдя к окну, бросила. – Уходите. – затем она сказала. – Мне нужно подумать.

–Я никуда не уйду. – сказала Марья. – Я Вас одну не оставлю.

Клавдия Ивановна усмехнулась:

–Хотите мне помочь? – затем она сказала. – Помогите сначала сами себе, а потом другим. – затем она бросила. – Инвалид, – затем добавила. – безногая. Чем Вы можете мне помочь, если сами беременны. – затем она предостерегла. – Смотрите, как бы Вас саму не лишили родительских прав. – затем она жестоко сказала, словно издеваясь над Марьей, напоминая ей то, что и так было понятно без лишних слов. – Ваш то же безотцовщина.

Марья тихо сказала:

–Ее отец погиб.

–Знаю. – бросила Клавдия Ивановна. – Сдох как собака, туда ему и дорога.

Марья растерянно поинтересовалась:

–Откуда Вы знаете?

–Доктор бедов сказал. – ответила Клавдия Ивановна, а затем сказал. – Если не хотите уходить, то просто прошу, не мешайте мне. Мне подумать надо.

–Хорошо. – ответила Марья. – Я не буду Вам мешать, мама. – затем она сказала. – Я посижу за компьютером. – затем она спросила. – Можно?

–Конечно можно. – ответила тихо Клавдия Ивановна, добавив. – Он там же где и всегда.

–Я помню.

Марья подкатила кресло-коляску к столу некотором стоял компьютер, и отодвинув стоящий за столом стул, подкатила кресло-инвалида к компьютерному столу, и расположившись за ним, попросила маму включить компьютер. Та выполняла ее просьбу, и будто виноватая перед ней, спросила: