Дмитрий Дёгтев
Тень люфтваффе над Поволжьем. Налеты немецкой авиации на советские промышленные центры. 1942–1943
Серия «Сражения в воздухе. Военная авиация XX века» выпускается с 2012 года
Разработка серийного оформления художника Е.Ю. Шурлаповой
Предисловие
Утро 22 июня 1943 года. Все жители Советского Союза, просыпаясь, вспоминают, что страшная война с «гитлеровскими кровавыми собаками», как называли в газетах германскую армию, продолжается ровно два года. Однако конца и края ей по-прежнему не видно. Теперь уже всем было понятно, что события развивались совсем не так, как пелось в довоенных песнях. О том, чтобы громить врага на его территории, не приходилось даже мечтать. Наоборот, это немцы дошли до Волги и Кавказа и уже два года сжигали все новые города и села. После грандиозной победы под Сталинградом и победоносного февральского наступления, когда сводки каждый день сообщали о десятках освобожденных населенных пунктов, уже в марте линия фронта неожиданно стабилизировалась. А потом триумфально освобожденные Харьков и Белгород вдруг снова были заняты врагом. Почти все Черное море оставалось в руках Гитлера, Ленинград по-прежнему находился в блокаде, а на центральном участке фронта немецкие войска все еще стояли недалеко от Москвы.
Ну а профессор Горьковского пединститута Николай Добротвор в это время находился в селе Перевоз, куда он приехал для чтения лекций по текущему международному положению. И вот отсюда, из окна райкомовского дома профессор наблюдал за бомбежкой города Горького. Зарево от пожарищ было отчетливо видно за 120 километров! «Картина эффектная, но жуткая, – писал Добротвор в своем дневнике. – Деревня эту ночь не спала. На другой день в районе нашли немецкие листовки. В деревне говорят, что… без второго фронта невозможна победа над гитлеровской Германией. Расценивают это пессимистически».
И жителей деревни можно было понять! Уже седьмой раз подряд в течение жаркого июня 1943 года они наблюдали одну и ту же картину. Первый раз огненное зарево над областным центром было видно в Перевозе в ночь на 5 июня. Тогда еще высказывались догадки, что, мол, горит лес или еще где-то разразился пожар. Но потом сообщили: немцы бомбят Горький…
Схожие эмоции в те дни испытывали тысячи жителей Поволжья. Газеты рассказывали только о бесчисленных победах «сталинских соколов», покаяниях пленных немецких летчиков и громких победах. Казалось – все, гитлеровские стервятники разгромлены! Однако июньские пожарища воочию показали, что немцы не только не собираются отступать и сдаваться, но и сами наступают, сжигая города в глубоком тылу.
Как же получилось, что после краха наступления на Кавказ и огромных потерь, понесенных зимой 1942/43, люфтваффе не только не утратили былой боевой мощи, но и в скором времени смогли провести крупнейшую и беспрецедентную по размаху стратегическую операцию на Восточном фронте с начала войны? И почему советская авиация даже спустя два года после 22 июня 1941 года не сумела не только захватить пресловутое «господство в воздухе», но и защитить важнейшие центры военной промышленности от налетов немецких бомбардировщиков? Которые к тому же выполняли их во время светлых летних ночей, без истребительного прикрытия, в одно и то же время суток, практически по расписанию!
В этой книге на основе многочисленных отечественных и немецких архивных материалов, воспоминаний очевидцев рассказано о периоде воздушной войны на Восточном фронте, предшествовавшем грандиозной Курской битве. О малоизвестных событиях, долгие годы остававшихся в тени этого сражения, – налетах люфтваффе на города Поволжья в июне 1943 года: Горький, Ярославль, Саратов и другие.
Авторы выражают благодарность за помощь и предоставленные материалы хранителю архива бомбардировочной эскадры «Бёльке» Вальтеру Вайссу (Германия), а также Дмитрию Хазанову (Москва). По всем интересующим вопросам с авторами книги можно связаться по электронному адресу fau109@rambler.ru.
Глава 1
Назгулы фюрера
Показуха по-немецки
Еще в начале 1942 года, несмотря на возникший под Сталинградом кризис, Адольф Гитлер был настроен оптимистически. Окружение 6-й армии казалось временным, а на Восточный фронт вскоре должны были прибыть свежие части (в первую очередь II танковый корпус СС). Да, Северный Кавказ пришлось оставить, а армии союзников на Дону были разгромлены. Однако на остальных участках: под Ленинградом, Демянском и Ржевом – немецкие войска прочно удерживали свои позиции. Положение в Северной Африке благодаря его, фюрера, гению тоже удалось кое-как стабилизировать. Подводные лодки в Атлантике продолжали топить англо-американские суда, а разрушительные налеты британских бомбардировщиков на германские города еще носили скорее эпизодический характер. Так что в целом огромная гитлеровская империя, раскинувшаяся от Бискайского залива и Средиземного моря до Ладожского озера и Черного моря, пока еще жила благополучной жизнью.
Главное было любой ценой остановить русское наступление на юге и закрепиться на новых неприступных позициях. А потом спокойно готовиться к очередному летнему наступлению. А там и новые танки, бомбардировщики, реактивные истребители, ракеты на подходе. Лишь бы потянуть время и потом обрушиться на противников всей мощью всевозможного чудо-оружия.
Однако ситуация продолжала ухудшаться. 31 января 6-я армия Паулюса в Сталинграде неожиданно капитулировала, так и не дождавшись новых деблокирующих ударов и обещанного бесперебойного снабжения по воздуху. При этом люфтваффе понесли огромные потери: 488 самолетов всех типов, в том числе 165 бомбардировщиков Не-111, использовавшихся для доставки грузов. Большая часть из них была разбита во время взлетов и посадок в ужасных климатических условиях либо брошена на заснеженных аэродромах. Были потеряны даже пять новейших Не-177 «Грайф», которые создавались для авиаударов по Англии и Уралу, но дебютировали в роли транспортников. Свыше 1100 летчиков пополнили список пропавших без вести и погибших, это было чуть ли не втрое больше, чем за все наступление на Кавказ и Сталинград!
При этом Красная армия продолжала наступать. Прорвав полосу обороны группы армий «Б», войска Брянского и Воронежского фронтов стремительно продвигались на запад, обходя с юга Орловскую группировку немцев. 8 февраля был освобожден важнейший железнодорожный и авиационный узел Курск, откуда немецкие самолеты полгода назад вылетали на бомбардировку Воронежа и железных дорог в тылу советских войск.
6 февраля в Запорожье приземлился четырехмоторный самолет FW-20 °C-4/U1 с кодом «СЕ+1В» на фюзеляже. Это был персональный самолет фюрера, который должен был доставить в гауптквартиру «Вольфшанце» в Восточной Пруссии командующего группой армий «Зюд» генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Беседа Гитлера с ним длилась с 17.00 до 21.00, периодически перемежаясь едой. Фюрер призывал к фанатизму и настаивал на необходимости любой ценой удержать позиции, не допустив русских к Днепру. После этого фельдмаршал заночевал в одном из бункеров, а наутро «Кондор» доставил его обратно на Украину[1].
Однако положение продолжало ухудшаться. 9 февраля танки Т-34 ворвались в Белгород, а еще через неделю красные флаги водрузились над центром Харькова, который сам Гитлер называл не иначе как «замком Украины». Окрыленное успехами советское командование гнало свои части дальше на юго-запад в направлении Запорожья и Днепропетровска. Впереди маячила заманчивая цель – не дать немцам отойти за Днепр!
Тогда 17 февраля Гитлер уже лично вылетел на своем FW-200 в Запорожье в штаб группы армий «Зюд», чтобы на месте оценить обстановку и вновь встретиться с Манштейном. Фронт в это время проходил всего в 100 километрах от аэродрома, на котором в 6 часов утра приземлился «Кондор». Сам Манштейн потом вспоминал: «Как бы я ни приветствовал возможность доложить ему лично мои соображения, а также то, что он лично мог убедиться в серьезности положения, все же трудно было обеспечить безопасность его пребывания в таком крупном промышленном городе, как Запорожье (тем более что к городу приближался противник). К тому же он сообщил, что пробудет несколько дней. Он разместился в нашем служебном помещении вместе со своей свитой, в которую входили начальник Генерального штаба и генерал Йодль (как всегда, Гитлер взял, конечно, с собой и своего личного повара). Весь прилегающий район надо было герметично изолировать»[2].
Кстати, в момент прибытия фюрера произошел весьма любопытный эпизод. Идиотская показуха, оказывается, атрибут не только российской армии. Была она и в вермахте. Причем даже в дни, когда, казалось бы, должно было быть «не до того». «За три дня до того, как мы остановили танковый прорыв русских, на аэродроме внезапно началась большая суматоха, – воспоминал командир I./KG51 «Эдельвейс» гауптман Клаус Хёберлен. – Она началась из-за того, что Запорожье должен был посетить главнокомандующий вермахтом Адольф Гитлер. Спустя короткое время, после того как многие приказы, отданные непосредственно им, привели к страшным потерям, его среди наших летчиков прозвали Grofaz (самый великий полководец всех времен – насмешливое выражение). Когда FW-200 «Кондор», большой четырехмоторный самолет «Фокке-Вульфа», заходил на посадку, я сел в свой элегантный Ford V8[3], который после Парижа был повсюду со мной, и поехал к месту событий, чтобы вблизи понаблюдать, как начнется «визит фюрера». Когда я подъехал к зданию пункта управления полетами, я натолкнулся на генерала Пфлюгбейля, который вместо своего большого, окрашенного в маскировочные цвета «Мерседеса» сидел в «Кюбельвагене». Он ошарашенно взглянул на меня и смог лишь только вымолвить: «Хёберлен, как вы можете раскатывать на таком автомобиле, здесь, где должен приземлиться фюрер? Ради бога, вы не можете показываться здесь на таком автомобиле».
Отъезжая, я смог увидеть, как прибыл генерал-фельдмаршал Манштейн, а также другие важные птицы – все не на автомобилях, на которых они обычно ездили. Кто как хочет мог это понимать, я же не понимал. Почему мы, кто ежедневно ставил на карту свои жизни, не должны были ездить на прекрасных трофейных автомобилях?»1 Одним словом, германские военачальники, которые, несмотря на тяжелое положение на фронте, привыкли разъезжать на роскошных лимузинах, стремились показать Гитлеру, что живут, мол, на фронте в спартанских условиях. И пользуются исключительно армейскими автомашинами. Причем именно от отечественного, то есть германского производителя! А то мало ли что фюрер подумает?! Зажрались тут, утопают в роскоши!
Отчасти боязнь Пфлюгбейля, Манштейна и К° можно было понять. Они действительно даже в период тяжелых боев жили на фронте довольно красивой жизнью, спали в чистых постелях, принимали ванны и раскатывали по оккупированным городам на шикарных лимузинах. Офицеры люфтваффе вроде Хёберлена тоже не отставали от начальства. В отличие от пехотинцев и танкистов, живших в сырых окопах, землянках и бараках, летчики обитали вдали от линии фронта, а в перерывах между вылетами ходили в казино, ездили на экскурсии, посещали кинотеатры и, как видно, даже ездили на личных автомобилях!
Между тем беспокойство Манштейна за безопасность фюрера было не напрасным. При въезде в город Гитлера узнавали и приветствовали солдаты и даже местные жители. При этом ехал он на своем бронированном W150 II, который вел его личный шофер Эрих Кемпка, также обычно летавший вместе с шефом. Между тем войск в Запорожье почти не было, посему оцепление квартала, в котором остановился фюрер, помимо личной охраны обеспечивали караульная рота штаба группы армий и несколько зенитных подразделений.
Вечером 17 февраля фюрер прибыл в штаб Манштейна и обсудил с ним обстановку. В течение двух последующих дней он находился в Запорожье, проводя совещания, оценивая обстановку и доказывая важность удержания Донбасса. Между тем 19 февраля советские танки достигли станции Синельниково. «Тем самым противник не только перерезал главную коммуникацию группы «Митте» и левого фланга нашей группы, но стоял уже в 60 километрах от нашего штаба, в котором находился фюрер Третьего рейха. Ни одной части не было между нами и нашим врагом!» – переживал Манштейн[4]. Когда сообщение о приближении советских танков пришло на аэродром, Баур попросил разрешения перелететь на более безопасную площадку южнее Запорожья, но фюрер ответил, что скоро уже собирается улетать.
Были приняты срочные меры по обороне аэродрома путем формирования немногочисленных боевых групп, в составе которых имелось несколько орудий. Они расположились по периметру, а на проходящей рядом дороге, ведущей на северо-восток, были выставлены дозоры. В итоге вечером 19 февраля Гитлер по настоянию Манштейна и Рихтхофена, также находившегося в Запорожье, вылетел обратно в Винницу. По воспоминаниям адъютанта фон Белова, которому фюрер во время пребывания здесь попутно присвоил звание оберст-лейтенанта, во время взлета «Кондоров» вдали уже слышалась артиллерийская канонада[5].
«Русские идут»
«Один из моих лучших и самых опытных пилотов, фельдфебель Шультхайсс разбудил меня в ночь с 21 на 22 февраля, – вспоминал командир I./KG51 гауптман Хёберлен. – Он стоял перед моей кроватью и тряс меня: «Гауптман, русские идут. В 15 километрах отсюда по крайней мере 20–25 тяжелых танков приближаются к аэродрому». Поскольку мы знали, что русские подразделения глубоко прорвали линию фронта, я приказал каждую ночь выделять поочередно два экипажа для разведки к северо-востоку от Запорожья. Из этого сообщения я сразу понял, что была попытка противника взять Запорожье внезапным ударом. Я сразу же сообщил в штаб армии в Запорожье результаты, полученные моими разведчиками. Но там надо мной недоверчиво посмеялись…
Я позвонил начальнику штаба и сказал ему: «Господин генерал, уже слышна стрельба, без вмешательства люфтваффе русские подразделения скоро будут уже на плотине» – и быстро оделся. Затем я приказал всем механикам, техническому персоналу и экипажам приготовиться к возможной эвакуации. Мы не знали количества атакующих танков, и, если будет опасно, мы должны были оставить аэродром. Все исправные машины должны были быть в летной годности.
Вечером 21 февраля нам было объявлено из штаба авиакорпуса о задачах на следующий день. Мы должны были атаковать станцию в 200 километрах от фронта. Игнорируя этот приказ, я приказал как можно быстрее подготовить все боеготовые Ju-88 к атаке вражеских танков, загрузив их обычными бомбами и кассетами с осколочными бомбами SD2. Последние были хорошо известны нам по атакам с малой высоты в первые дни Восточной кампании. На этот раз мы могли сбрасывать их с большей высоты.
Все экипажи стартовали в 6.00. В ходе моего первого вылета в район, где Шультхайсс обнаружил танки, я увидел несколько машин, несмотря на их зимний камуфляж. Я атаковал их с пикирования, снизившись до 50 метров. Затем я более часа летал вокруг, чтобы определить, есть ли в этом районе другие русские танки, и нашел еще несколько групп противника.
После этого я полетел с четырьмя 500-килограммовыми бомбами, затем до полудня выполнил еще семь вылетов против вражеских танков. К вечеру большая часть их была выведена из строя. Только после этого командование «проснулось» и отдало-таки нам приказ атаковать русские танки. Но мы уже сделали свою работу. Таким образом, плотина была спасена»1.
Во время одного из вылетов Ju-88A лейтенанта Герушке был подбит и совершил вынужденную посадку на брюхо недалеко от советских танков. Увидев это, пилот другого «Юнкерса» лейтенант Вастл Винкель прямо на глазах изумленных солдат Красной армии стремительно приземлился, чтобы забрать экипаж. Стоит ли говорить, насколько это было рискованно! Не только из-за того, что самолет мог быть уничтожен огнем. Где была гарантия, что Винкелю удастся снова взлететь по глубокому снегу? Тем не менее эвакуация прошла успешно. Пока штурман и бортстрелок вели огонь по противнику, другие члены экипажа помогали товарищам забраться на борт. Посадив одного летчика в кабину, а еще троих прямо в бомбовый отсек, Винкель резко дал газу, и самолет, прокатившись несколько сотен метров, сумел оторваться от земли. Подобные смелые акции были в люфтваффе обычным делом. Причем не только вблизи линии фронта, но и в глубоком тылу противника!
«Винкель сначала полетел в направлении приближающихся танков, а затем сделал резкий поворот и в итоге совсем не пострадал от огня легких зенитных орудий, сопровождавших танки, – рассказывал Хёберлен. – Он вернулся целым и невредимым с восемью человеками на борту. Я сразу же позвонил адъютанту авиакорпуса и предложил в качестве признания этого выдающегося поступка на следующий день перед всей группой вручить Винкелю Германский крест в золоте. Адъютант выслушал меня, но немногословно сказал: «Вы же знаете, что для этого существуют более высокие инстанции, только они могут утверждать представления к награде». Как я мог забыть, что Святая Бюрократия и на войне полностью господствует!»
После непрерывных авиаударов танковая группа Попова была остановлена, а уцелевшие танки повернули обратно. Как оказалось, этот момент стал кульминацией советского наступления. А Хёберлен вскоре получил возможность воочию осмотреть результаты налетов своей группы. Приехав на «Кюбельвагене» на место бомбежки, он увидел многочисленные следы разрушений: сгоревшие танки и застывшие посреди поля многочисленные бензовозы и грузовики американского производства, сопровождавшие их.
Такие асы и известные на фронте личности, как Хёберлен, могли, естественно, позволить себе не только проявлять инициативу вопреки приказам, но и некоторые вольности, в том числе в отношении вышестоящего начальства. Типичный случай произошел в Запорожье вскоре после того, как советская танковая колонна, двигавшаяся на город, была разгромлена.
«Юнкерс» возвращался на аэродром после очередного боевого вылета и уже приближался к взлетной полосе. Командир I./KG51 снизился до 200 метров и взял курс на посадку. Вдруг с пункта управления полетами поступило срочное указание пропустить вперед Ju-52, идущий сзади. «В зеркало заднего вида я увидел, что расстояние до Ju-52 составляет по меньшей мере 500 метров, – вспоминал Хёберлен. – Вдруг с Ju-52 была выпущена сигнальная ракета, означавшая что-то вроде «Отвалите в сторону». Я понял, что это какая-то «высокая птица» стремится обогнать нас на посадке.
Едва мы вылезли из самолета, послышался рев «Мерседеса-SSK», несущегося на высокой скорости. Из него вышел генерал-оберст барон фон Рихтхофен, командующий воздушным флотом, которому мы подчинялись. Я сразу же подошел к нему и доложил: «Командир группы I./KG51 гауптман Хёберлен, вернулся из боевого вылета».
«Гауптман, – сказал он. – Сообщите имя пилота, который осмелился приземлиться перед моим Ju-52, немедленно!»
«Господин генерал, прошу прощения, я не знал, что этот самолет был ваш, это был я сам».
«Такие действия являются неприемлемыми, я лично решу, как вас наказать!»
Потом он пошел со мной к моей машине, в которую только что были загружены бомбы, и удивленно спросил: «Сколько килограммов бомб загружено в ваш Ju-88?»
«2250 килограммов, господин генерал».
Пораженный этим, он сказал: «Я никогда не слышал, что такое возможно!»
«Только я в группе летаю с такой нагрузкой, потому что я знаю, что на этой расширенной взлетно-посадочной полосе Ju-88 может взлетать с таким весом».
«Мое почтение, гауптман», – сказал он и уехал».
Удивление Рихтхофена можно было понять, ведь подобная бомбовая нагрузка почти соответствовала американскому стратегическому четырехмоторному бомбардировщику В-17, как правило бравшему на борт 2,5 тонны бомб.
Командующий 4-м воздушным флотом никак не наказал Хёберлена за то, что тот «подрезал» его на посадке в Запорожье. Однако этим случаем воспользовались его коллеги, решив подшутить над командиром.
«После следующего вылета я пришел вечером в казино, где уже находилось большинство офицеров, – продолжал свой рассказ командир I./KG51. – Я чувствовал, что что-то должно произойти, и нервничал. И действительно, через несколько минут пришел курьер и вручил мне телеграмму из воздушного флота. Я побледнел, когда прочитал там: «Гауптман Хёберлен немедленно назначается командиром аэродромной роты на аэродром Полтава». И подпись: фон Рихтхофен!»[6]
Тем временем на фронте группы армий «Зюд» наступил перелом. Собрав в кулак свои танковые дивизии, в том числе II танковый корпус СС Пауля Хауссера, Манштейн начал наступление.
С воздуха эсэсовские танки поддерживали пикирующие бомбардировщики I./KG51. Они наносили удары по позициям советских войск, дорогам, а также бомбили железнодорожные станции в Изюме, Купянске и Балаклее. 28 февраля у Ju-88A командира группы Хёберлена внезапно вышел из строя правый двигатель. «Нам пришлось лететь над вражеской территорией еще почти 150 километров до тех пор, пока мы достигли наших линий», – вспоминал он. Опытный летчик довел самолет до базы, избежав встречи с советскими истребителями. Впрочем, таковые встречались в небе довольно редко, поэтому экипажи бомбардировщиков чувствовали себя в небе довольно комфортно.
Гитлер был доволен. Его войска снова наступали, и кризис, как казалось, был наконец преодолен. 10 марта фюрер еще раз прилетел в Запорожье, чтобы лично поблагодарить Манштейна за его успехи, а также вручить ему дубовые листья к Рыцарскому кресту.
В результате упорных боев, продолжавшихся в течение месяца, вермахту удалось отбросить Красную армию обратно за реку Донец, а 26 марта снова занять Харьков и Белгород. «Замок Украины» был снова заперт. Этот момент совпал с началом весенней распутицы, и в итоге линия фронта постепенно стабилизировалась.
Примерно таким же чередом шли события на других участках фронта. В начале 1943 года II./KG4, которую с 30 января возглавлял майор Райнхард Граубнер, а также штаб эскадры, которой, в свою очередь, с 12 января командовал оберст-лейтенант Хайнц Йоахим Шмидт, по-прежнему базировались на аэродроме Сещинская.
Отсюда с июня 1942 года подразделение действовало в интересах группы армий «Митте». Бомбардировщики в основном наносили удары по железнодорожным узлам и станциям в районах Ельца, Тулы, Мичуринска, Калуги, Сухиничей и др. Кроме того, специально выделенные экипажи по ночам охотились за эшелонами в тылу советских войск. «Хейнкели» оказывали и непосредственную поддержку войскам 9-й армии, ведущей бои в районе Ржева, сбрасывая на позиции советской пехоты, танков и артиллерии осколочные и мелкие фугасные бомбы. Осенью наносились систематические авиаудары по вокзалам, станциям и перегонам на участках Великие Луки– Торопец, Великие Луки – Нелидово, Самцы – Васильево, Слутчица и Горбачево. Попутно совершались налеты и на другие военные объекты, к примеру, 11 октября 13 Не-111 бомбили советские склады продовольствия в районе Торопца. В начале ноября были совершены массированные налеты на вокзал Сухиничи-Северный, вокзал и аэродром в г. Калинин, а также вокзалы в Торопце, Торжке, Богорелом и Сухиничи. Эти операции проводились с целью парализовать железнодорожные перевозки в тылу советских войск и ослабить их давление на фронт 9-й армии на Ржевско-Вяземском плацдарме. В ночь на 6 ноября два Не-111 совершили налет на Горький, сбросив бомбы на Московский вокзал и нефтеперегонный завод «Нефтегаз». В результате прямого попадания на последнем было разрушено здание котельной, вследствие чего предприятие примерно на месяц вышло из строя.
Теперь же, когда весь южный фланг группы армий «Митте» находился под угрозой вследствие отступления 2-й армии, II./KG4 наносила удары по советским войскам, наступающим на Курск, а также по-прежнему бомбила вокзалы, железнодорожные станции и перегоны в тылу противника. «II./KG4 10.2.1943 в условиях плохой погоды и видимости атаковала военные цели в пространстве Никольское-1 и -2, а также Поныри-1 и -2, – сообщала сводка 1-й авиадивизии от 10 февраля. – Удары наносились по позициям пехоты, колоннам и скоплениям войск в деревнях с хорошими результатами, с малых высот. После бомбардировки осуществлялся обстрел остатков пехоты и транспортных средств из бортового оружия, в результате чего противнику были нанесены большие кровавые потери. Эти атаки были настолько эффективны благодаря высокой скученности войск противника. В районе целей во время последующих налетов наблюдалось множество трупов русских и лошадей, уничтоженных машин и орудий, особенно в Никольское-2. Разрушительное воздействие авиаударов было полностью подтверждено»[7].
Затем Граубнер получил многочисленные письма с благодарностями из 2-й танковой армии за мощную поддержку с воздуха.
В марте II./KG4 снова в основном боролась с железнодорожными перевозками. Группа стала практически специализирующейся именно на такого рода задачах. К примеру, начиная с 12-го числа наносились удары по станциям Ливны, Елец и Узловая, а также составам на перегонах Елец – Курск – Касторное и Киров – Сухиничи – Калуга – Износки. В результате движение на этих участках было практически парализовано. Впрочем, и немцы лишились при этом нескольких самолетов и неопытных экипажей. По данным немецкой армейской разведки, по всей видимости полученным в ходе допросов пленных красноармейцев, наиболее успешными были налеты на станцию Ливны 14, 15 и 16 марта, в результате которых были разрушены не только железнодорожные пути, здание станции, склад боеприпасов, но и сам город. Водопровод вышел из строя на месяц, а движение поездов было полностью парализовано на семь дней.
В ночь на 14 и на 22 марта группа произвела два налета на аэродром Курск-Ост. Во время первого, по немецким данным, было уничтожено 5 истребителей Як-1. Результаты второго удара оказались куда более результативными. На аэродроме было повреждено и уничтожено сразу 35 самолетов, опознанных как Як-1, «Харрикейн», «Аэрокобра», Ил-2 и У-2. После этого Курск на 2,5 месяца стал одной из основных целей бомбардировок.
Действия II./KG4 майора Граубнера были столь высоко оценены наверху, что командующий 6-м воздушным флотом генерал-оберст фон Грайм предоставил в апреле специальный отпуск для наиболее отличившихся экипажей группы[8].
Тем временем положение на центральном участке фронта тоже стабилизировалось. Хотя немцы вскоре были вынуждены эвакуировать Ржевско-Вяземский выступ, в течение всего 1942 года угрожавший Москве, южнее они сохранили в своих руках важные железнодорожные и авиационные узлы Орел и Брянск, которым будет суждено сыграть важную роль в последующих событиях.
