Дмитрий Дроздов
Вороний Яр
Родион недоверчиво смотрел на рассказчика. На вид то ему лет пятьдесят, как-то не катит на фронтовика. Пофантазировать, видать, совсем не любит. Он посмотрел на увенчанные синими татуировками кисти проводника и с лёгкой иронией спросил:
– А это, Афанасий Глебыч, тоже с восточной Пруссии?
– Да нет, это уже совсем другая история. Как-нибудь в другой раз. Длинно рассказывать не хочу, а коротко не получится. Поезд быстро едет, а ты, кажись, хотел ещё свои вопросики со мной порешать. Так что давай теперь про тебя. А оттуда, с Германии-то, ещё вот это…
Он задрал штанину правой ноги. Под ней Родион увидел деревянный, потемневший от времени протез. Афанасий тщательно затушил о деревяшку окурок, положил его в пепельницу, затем налил ещё по полрюмки и, с улыбкой глянув на Родиона, спросил:
–Так что с тобой приключилось, милок, выкладывай.
Выпили. Родион не спеша поведал проводнику обо всех перипетиях своего жития. Афанасий слушал молча, не перебивая. Наконец, когда тот закончил, хмыкнул, немного подумал и спросил:
– А делать-то что умеешь?
– Специальности у меня нема, Афанасий Глебыч. Но делать много чего могу. А если что не умею, так подучиться не долго, я способный. Да и силёнок мне не занимать, – Родион расправил плечи.
– Могу копать, могу не копать, – Афанасий ухмыльнулся, взял у чёрта папиросу, прикурил, – Ладно, что-нибудь придумаем. Он глубоко затянулся, погрузился в облако дыма, повернулся к окну и задумался. Родион тоже закурил и стал терпеливо ждать. Несколько минут сидели молча. Наконец Афанасий затушил папиросу и, повернувшись к Родиону, сказал:
– Плавать хорошо умеешь?
– Я вам больше скажу, Афанасий Глебыч, – оживился Родион, – Когда я плыву, дельфины отдыхают. Вот уж что умею, то умею, как на духу говорю. А где плавать-то надо?
Проводник сделал равнодушное лицо, слегка пожал плечами.
– Да нигде не надо. Но пригодиться может.
Он снова замолчал, задумчиво глядя в тёмное окно, словно что-то для себя решая. Родион терпеливо ждал.
– К начальнику тебе надо, Родион Иванов сын. Сколько ты должен, до пенсии не отработаешь. Только он тебе может помочь, да и то, как ещё ему понравишься. К начальнику тебе надо.
– А к какому начальнику то, Афанасий Глебыч? – Родион заинтересованно уставился в глаза проводнику.
– Слушай, значит, сюда. Скоро будет станция небольшая, он там начальник. Найдёшь его легко. Кому надо, все его находят. Можешь сказать, что я тебе его посоветовал. Он поможет. У него для таких, как ты завсегда дело найдётся. Вопросов много не задавай, что скажет, то и делай. А сейчас пока отдохни, до станции ещё часа два. Ну, а я пойду, по вагонам пройдусь, засиделся я с тобой.
Афанасий встал, отодвинул к Родиону тележку-столик.
– Время не подскажете, Афанасий Глебыч? – спросил Родион.
– Должно быть десять доходит. Ты пей, ешь, кури, вздремни, если хочешь. На станции я тебя подыму.
Афанасий чуть прихрамывающей, но твёрдой походкой двинулся по коридору.
– Спасибо, вам! – сказал Родион, провожая его взглядом. Вскоре проводник скрылся за дверью.
– Чудны дела твои, Господи! – задумчиво сказал Родион, перекрестился, налил себе рюмку, выпил и умял два бутерброда. “Экий загадочный паровоз, однако, меня подобрал, – думал он, наслаждаясь вкусом осетровой икры, – А куда едем, так ведь и не сказал. Надо бы глянуть, кто в соседних вагонах едет, может там ясность внесут”.
Он прошёл к двери, дёрнул ручку. Она оказалась заперта. Он проследовал к двери в другом конце вагона, попытался открыть – с тем же успехом. “Замуровал, демон одноногий, – с ухмылкой подумал он, – Ну и ладно, пойду, отдохну. На станции обещал разбудить; поди не обманет”.
Почувствовав подступающую усталость, он вернулся на своё место, допил коньяк и расправился с бутербродами. Затем покурил, поиграл со шкатулкой и, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло, растянулся на скамейке, заложив под голову руки. Его сморило почти сразу же и, оставив на потом все размышления и догадки, он погрузился в крепкий, здоровый сон.
Проснулся он от того, что кто-то слегка похлопывал его по плечу.
“Вставай, путешественник, приехали”, – услышал он приятный женский голос. Он открыл глаза. Перед ним стояла красивая, стройная женщина, на вид лет тридцати, в чёрном строгом костюме проводницы с белым воротничком. Родион поднялся и сидя на скамейке, уставился на проводницу. Его немного поразила её удивительная красота: правильное, немного бледное, очень женственное лицо с чуть выступающими скулами, выразительные, как будто слегка улыбающиеся, жёлто-карие глаза, от которых у него что-то трепыхнулось в груди. Чуть вздёрнутый кончик носа, чуть утолщённая верхняя губа. Черты лица плавные, мягкие и никакой косметики, но какое поразительное обаяние! Из-под чёрной пилотки выбивалась прядка тёмно-русых прямых волос. “Познакомиться бы, хоть спросить, как зовут", – подумал он, но вместо этого хлопал спросонья глазами, молча глядя на проводницу.
– Поторопись, станция маленькая, стоянка всего пять минут. Афанасий Глебыч ждёт тебя на платформе, – сказала она и, пройдя по вагону, скрылась за дверью.
Родион протёр глаза, встряхнул головой, взглянул в окно. И ничего не увидел. По крайней мере, ничего, похожего на станцию. Прямо под окном протянулась узкая заснеженная платформа, а сразу за ней чернела в ночи тайга. «Вот так приехал! – подумал он, слегка поеживаясь от холода: по вагону потянулся декабрьский сибирский сквознячок – видимо двери в обоих концах вагона были открыты, – А я ведь полупердончик-то Хмурому подарил. Не буду выходить. Пока не увижу что-нибудь, напоминающее человечью обитель! Он чё удумал то, шлёп-нога, законсервировать меня в этой глухомани?»
Однако же встал и, исполненный негодования, двинулся к выходу. В проёме двери виднелся дымящий папиросой проводник. Под мышкой он держал какой-то свёрток.
– Давай сюды, Иванов сын! – крикнул он, махнув Родиону рукой.
Родион соскочил на платформу.
– Что за дела, Афанасий Глебыч? Это что ж за остановка? Бологое или Сан-Франциско?
– Да не газуй ты, – усмехнулся проводник, – Станция, понятное дело, не шибко большая, да пользы с неё тебе будет больше чем с трёх санфранцисок.
– Так где станция-то? – возмущённо вопросил Родион.
– Туда смотри, – Афанасий указал пальцем на что-то за его спиной, – Вон, видишь?
Родион развернулся и увидел сквозь сосновые стволы проблеск электрической лампочки и, напротив, небольшой освещённый участок перрона.
– Пойдёшь вдоль линии, тут недалёко, шагов двести. Увидишь здание вокзала. Заходи, там не заблудишься. Найдёшь начальника, скажешь, что я послал. Дальше делай, как я говорил. Какую работу даст, ту и выполняй. По первости может испытать тебя захочет. А это вот тебе, с царского плеча, чтоб в толпе не выделялся, – он усмехнулся, достал из-под мышки свёрток, встряхнул, – Новый совсем. Ну-ка, прикинь.
Он протянул Родиону защитного цвета ватный бушлат, на спине которого красовалась надпись: «Минмонтажспецстрой». Родион облачился в подарок, почувствовал на себе его приятную лёгкость и тепло.
– Вот спасибо то, Глебыч! Не дал пропасть, – поблагодарил Родион, застёгивая пуговицы и с удовлетворением оглядывая на себе обновку, – Как мне потом найти вас? Я долги платить привык.
– Свидимся ещё, – улыбнулся проводник.
– Да! Вот ещё что, Афанасий Глебыч! Нельзя ли мне как-нибудь домой позвонить? Волнуются там, наверное, я ведь предупредить не успел об отъезде.
– По жинке, чай, соскучился? Отчего ж нельзя? Сейчас ещё можно. Говори номер. Только быстро.
Родион продиктовал номер Светланы. Проводник вынул из-за пазухи приснопамятную таксофонную трубку, что-то нажал на ней и протянул Родиону. Тотчас из трубки раздался взволнованный голос:
– Алло! Рудик это ты?
– Да, я, моя хорошая, ты… прости меня…
– Рудик, что случилось?! Ты где?!
– Со мной всё в порядке, Светочка. Только этот Новый Год тебе придётся встретить без меня. Непреодолимые обстоятельства…
– Откуда ты звонишь?
– Я в командировке срочной. Прости, я тебе не рассказывал, работа подвернулась, денег кучу пообещали. Пришлось даже Новым Годом пожертвовать…
Поезд зашипел, и медленно тронулся в обратном направлении. Афанасий скрестил предплечья, показывая, что пора заканчивать.
– Светик, я постараюсь скоро вернуться, не сердись…
– Родион… – крикнула Светлана, но в этот момент в трубке что-то щёлкнуло и послышались короткие гудки. Родион печально протянул трубку проводнику.
– Ничего, ничего, милок, держи нос бодрей! Будут ещё праздники на вашей улице. Ну а теперь прощевай, пора мне!
Он протянул руку, Родион подал в ответ свою, почувствовав крепкое пожатие натруженной заскорузлой ладони.
– Делай всё, как я сказал! – крикнул проводник, заскакивая на ходу в вагон, – Привет начальнику!..
Поезд набирал ход, Родион провожал его взглядом. Вскоре перрон опустел, вдали растаяли последние отзвуки вагонных колёс, и воцарилась тишина и темнота.
“Казалось мне: кругом сплошная ночь. Тем более что так оно и было”, – тихо пропел себе под нос Родион и зашагал по припорошённому перрону в сторону видневшегося вдали огонька.
Глава 2
Справа от него возвышался огромной чёрной стеной сосновый лес, слева – заснеженное железнодорожное полотно.
“Вот почему поезд до станции-то не дотянул, – думал Родион, глядя на покрытые слоем снега рельсы, – Куда ж начальник тот самый смотрит? Видать не хватает работников в этом Мухосранске. А значит, предположительно, на меня это всё и обрушится. Ну да ладно, лишь бы платил”.
Вскоре он вышел на свободную от леса площадку, освещённую неярким светом одинокого фонаря. Посеред площадки красовалось обшарпанное одноэтажное здание вокзала.
“Парадный фасад глубокого захолустья”, – думал Родион, разглядывая здание. Крыша была покрыта почерневшим от времени шифером, под ней в обе стороны от входной двери тянулись недлинные ряды деревянных окон с треснувшими кое-где стёклами, светившиеся неярким жёлтым светом. Белёная штукатурка кое-где отвалилась, обнажив островки из красного кирпича. Из квадратной кирпичной трубы вяло вытекал негустой дым, тут же опускаясь к земле. Пахло угольной гарью. На коньке крыши вращала ушастой башкой крупная сова. При приближении Родиона она взмахнула крыльями и бесшумно скользнула в ночь. Над входными дверями висела большая, слегка покосившаяся доска, на которой на синем фоне белыми буквами было начертано: «Станция Вороний Яр»
– Издалече ли к нам, мил человек? – вдруг раздался позади него хрипловатый высокий голос. Родион вздрогнул, резко обернулся. Шагах в пяти от него стоял, опираясь на деревянный снегоуборочный движок, невысокого роста человек в фуфайке, сером заношенном фартуке и валенках. Над лукаво прищуренными серо-зелёными глазами нависал козырёк ушанки с задранными вверх, но не завязанными ушами. А сразу под глазами начинались густые заросли неухоженной бороды, разметавшейся в разные стороны жёсткими рыжими клочьями. Из середины этих джунглей торчала скрученная из газеты цигарка, ароматно дымившая крепким самосадом.
“Экой тихой сапой подкрался, лишенец, – подумал Родион, переводя дух: внешность мужичка не внушала ему ничего недоброго, – Как же я его не заметил? Ведь не было никого, да и тихо вокруг, а я не услыхал”.
Заметив реакцию Родиона, мужичок ухмыльнулся и приблизился к нему.
– Издалече ли к нам, говорю? – повторил он свой вопрос и приподнял рукавицей сползшую на глаза шапку, – И куды путь дёржишь?
– Да, я издалече, – ответил Родион, – Начальник мне нужен, до него я и приехал. Ты не в курсе, где мне его найти?
– У себя он, сердешный, где ж ему быть, – мужичок пыхнул самокруткой, перекинув её губами в другой угол рта, – В двери заходи, и направо по коридору, там зараз и найдешь.
– Премного благодарен, – кивнул Родион мужичку, повернулся и направился к дверям. Он протянул руку, чтобы толкнуть дверь, однако она, не дожидаясь его действа, вдруг сама собой открылась, издав при этом протяжный музыкальный скрип.
“Автоматика в стиле ретро, – слегка удивился Родион, – туристов, видимо, привлекать. Смазывать только забывают, а может и это для экзотики”. Он стащил с головы шапку, стряхнул снег, побил ногой о ногу и вошёл внутрь.
Помещение вокзала не отличалось особым убранством, однако кругом царила строгая чистота. Четыре ряда деревянных скамеек в зале ожидания, закрытое окно кассы и чистый крашенный дощатый пол. Нигде ни окурка, ни соринки. И ни одной живой души. Противоположную от входных дверей стену украшали плакаты, вещавшие об опасности перехода поездных путей в неположенном месте и о недопустимости употребления алкоголя в пути следования. Между ними располагалась доска-указатель. Надпись над стрелкой вправо гласила: «Буфет», над стрелкой влево: «Начальник станции». Родион повернул налево, прошёл по небольшому коридору и остановился у двери, на которой была прикреплена деревянная дощечка с начертанной от руки надписью: «Начальник».
«Ну, кажись, дошёл”, – подумал Родион и негромко постучался.
– Кого ж это ещё принесло на ночь глядя? – послышался из-за двери громкий густой бас. Родион слегка оробел: “Шаляпин воскрес, не иначе”.
– Заходи что ли, – продолжил бас, гостем будешь.
Родион несмело отворил дверь и шагнул через порог. Обстановка, встретившая его, настолько же его удивила, насколько и очаровала. Здесь не было ничего, чем-нибудь напоминавшего рабочее место станционного начальника. Всё что перед ним предстало, напоминало скорей охотничью дачу какого-нибудь партийного босса или олигарха. На стенах тут и там висели внушительных размеров полотна в золочёных рамах со сценами охоты, множество старинных, коллекционных ружей и ножей, и целый зоопарк чучельных голов диких зверей: лося с прекрасной короной ветвистых рогов, оскалившегося медведя, кабана, свирепо смотрящего маленькими стеклянными глазами, и множества зверей помельче: волка, лисицы, соболя, белки, горностая, изготовленных таксидермистом целиком. На полу перед ногами Родиона расстилалась медвежья шкура, настолько огромная, что Родион сначала даже усомнился в её натуральности, но, приглядевшись, подумал: “Ну и чудовище, не иначе из юрского периода пожаловало”. В центре экспозиции на стене висел покрытый лаком кусок дерева с суком, на котором красовалось такой же невероятной величины чучело чёрного ворона. Оно почему-то особенно привлекло внимание Родиона. Размерами ворон не уступал горному орлу. Огромная, величественная птица со жгуче чёрным, отливающим синевой, блестящим оперением. Голова его была немного повёрнута на бок, а невероятной живости глаз, казалось, внимательно изучал гостя. У левой стены потрескивал дровами заделанный под старину камин, возле которого дремал, свернувшись клубком, палево-тигровой окраски кот, размерами больше напоминавший молодую рысь. Он приподнял голову, лениво поглядел на гостя прищуренными жёлтыми глазами и снова положил её на пол, накрыв нос лапой. Просторная комната освещалась шестью свечами, закреплёнными на двух бронзовых канделябрах, висевших на боковых стенах. Посреди комнаты, прямо под чучелом ворона, располагался массивный дубовый стол, на котором расставлено было множество красивых металлических посудин с яствами и возвышалась запотевшая бутыль с кристально прозрачной жидкостью. За столом, сидя в кресле с высокой спинкой, сидел с газетой в руках Дед Мороз. Он был облачён в классический красный тулуп с белой оторочкой и в такую же шапку-колпак. Окладистая белая борода деда закрывала всю его грудь, а строгие, проницательные глаза из-под седых бровей пристально взирали на Родиона. По комнате плясали блики пламени от камина, отражаясь в глазах Деда Мороза мерцающими огоньками, что придавало картине некоторую зловещесть.
– Добрый вечер, дедушка, – сказал Родион, переборов первую робость и удивление, – Я к вам от Афанасия Глебыча, проводника в поезде. Он говорил, вы с работой можете помочь.
Дед Мороз вдруг раскатисто рассмеялся, положил на стол газету и прогудел:
– Ну Афонька, язви его в душу! И Новый Год спокойно встретить не даст, старается аки пчела. Ну, садись, раз пожаловал! Давай к столу!
Он протянул длань в красной рукавице к стоящему в углу мягкому креслу, и оно бесшумно, повинуясь мановению его руки, подъехало к столу.
“И здесь грамотно сработано, видать пульт в варежке спрятал. Хорошо, наверное, наживается на охотниках-туристах старичок”, – подумал Родион. Его немного успокоил дружелюбный приём деда. Чувствуя под ногами приятную мягкость медвежьей шкуры, он бесшумно прошагал по ней до стола и опустился в кресло. Оно оказалось исключительно удобным и словно поглотило его в своих мягких объятиях.
– Итак, Малахов Родион Иванович, тридцати годов от роду. Бежал от лихого люда, которому задолжал гору денег и, в силу того, что по простоте своей и глупости проигрался в пух и перья, не имел ни малейшей возможности деньги те кредиторам вернуть. Прибыл на станцию из города Новосибирска для обретения личной безопасности от посягательств вышеуказанных кредиторов, а также с целью трудоустройства, которое могло бы обеспечить ему скорейшее обладание необходимой для возмещения долга денежной суммы. Верно изложено?
Дед Мороз, слегка склонив голову на бок, пристально смотрел на собеседника.
“Информированный, однако, дедок. Проводник, видать, сообщил. Хотя фамилию то свою я ему не называл”, – подумал Родион, а вслух сказал:
– Истинно верно, дедушка. Искренне удивлён вашей осведомлённостью. Вам бы в органах дознания работать.
– Да что там органы, – усмехнулся Дед Мороз, – Выше бери. Мне по роду работы много чего знать положено.
– А как мне к вам обращаться?
– Дядя Ваня я, – ответил Дед Мороз, – Так и обращайся.
Он придвинулся к столу, снял рукавицы и положил их на газету, на которой Родион прочитал название: “ПРАВДА”.
“Старой закалки начальник, прессу-то оппозиционную жалует. Поди, ещё при Сталине в рядах ВКП(б) заправлял, а то и в НКВД. Тёртый, видать, калач.
– Ну да ладно, о деле чуть погодя, – продолжил дядя Ваня, оглядывая теснившиеся на столе посудины с салатами и потирая руки. – Устал, небось, с дороги-то, проголодался?
– Да как вам сказать? Вообще-то проводник в дороге с едой не обижал, но от вашего изобилия грех отказаться.
– Ну, вот и славно! Давай-ка старый год проводим!
Он вытащил откуда-то из-под стола гранёные стограммовые стаканы, наполнил их до краёв прозрачной, как слеза, жидкостью из запотевшей бутыли, один поставил на край стола перед Родионом. В воздухе повис терпкий аромат ядрёной деревенской самогонки. Родион придвинулся к столу. Перед ним оказалось чистое блюдо, вилка, нож и ложка.
– Накладывай, не стесняйся, – предложил дядя Ваня
Родион загрузил блюдо салатами, положил рядом крупный ломоть серого хлеба, поднял стопку.
– Ну, мой юный друг, за что выпьем?
Родион слегка пожал плечами, скользнул взглядом по газете и предложил:
– А давайте за скорейший крах мирового империализма.
– Хм, хороший тост, – оценил дядя Ваня, подняв вверх указательный палец левой руки, – Серьёзный тост. Дельный.
Правой рукой он поднёс стопку к губам, вылил её куда-то в дебри белой бороды и с удовольствием крякнул. Выпил и Родион, однако напиток оказался настолько термоядерным, что он одолел только половину, поставил недопитое на стол и стал форсированно занюхивать хлебом. Дядя Ваня рассмеялся:
– Ты закусывай, закусывай. Это с непривычки. Оно со всеми так с первого разу бывает. Дома-то, поди, одной «Столичной» праздники отмечал?
– Да нет, пивал и покрепче «Столичной». Но ваш горлодёр – дело особое, ответил Родион, набивая рот салатами.
– Знатный самогон, что говорить. Мотька, буфетчица, гонит. Она у меня на счёт этого молодец! – похвалил дядя Ваня, тоже приступая к закуске. Немного перекусив, Родион почувствовал приятное тепло в груди, положил вилку на стол и, сказав: “Спасибо” своему благодетелю, стал ожидать продолжения разговора. Вскоре закончил трапезу и начальник, откинулся на спинку кресла и разложил руки на подлокотниках.
– Ну, что я тебе скажу, дружище? Работы в моём хозяйстве край непочатый, а работников раз-два и обчёлся. Вот снегу подвалило, Тимоха не справляется. Со снега, пожалуй, и начнёшь. Подвожу я иногда сюда кой-чего. На разгрузочке пригодишься. Забор завалился – подправишь. Где починишь, где подкрасишь. В общем, без дела не засидишься. А где чего не сумеешь – Тимофей подучит.
– А много ли я заработаю на снегу-то, да на разгрузочке, дядь Вань? – немного разочарованно спросил Родион.
– Больше, чем думаешь, друг мой, гораздо больше, – заверил начальник, – Прежде всего, обретёшь лицо. Вот это и будет твой главный гонорар. А когда ты его обретёшь, другую уже работу получишь, так сказать, деликатную.
– А долго ли мне его обретать?
– А вот это уже от тебя зависит, Родион Иванович, только от тебя. У всякого по-разному это получается. У тебя должно быстро получиться, парень ты смышленый.
Дядя Ваня душевно улыбнулся. И в этот момент по комнате поплыл мягкий густой бой часов. Родион разглядел в затемнённом углу старинные настенные часы в корпусе из тёмного дерева. Стрелки на циферблате показывали полночь.
– Вот и год минул, – сказал дядя Ваня. – Заболтались мы с тобой.
Он нажал на столе какую-то кнопку. Послышалось шипение селектора.
– Матрёна, подавай, душа, горячее. Да Тимофея прихвати со стульями.
Затем отключил селектор и уже Родиону:
– Ну вот, сейчас знакомиться будешь с новыми друзьями.
Через минуту дверь в кабинет распахнулась, и на пороге, со стульями в обеих руках, появился рыжебородый мужик, которого Родион встретил во дворе, только уже не в грязном фартуке, а в красной шёлковой косоворотке, тёмно-синих шароварах и в яловых, до блеска начищенных сапогах. Волосы на его голове были зачёсаны на прямой пробор и блестели масляным отливом. В улыбающихся глазках светились хитрые огоньки. “Ни дать, ни взять – купец первой гильдии”, – подумал Родион.
– Мир и достаток вашему дому, Иван Иваныч! – сказал мужичок, слегка поклонившись начальнику.
– Да проходи ж ты, чертяка! Чего на проходе-то растопырился? – послышался боевой женский голос, и позади мужичка появилась дородная, но приятная на лицо баба в белом кокошнике и пёстром ярком сарафане. В руках она держала поднос, которым подталкивала в спину мужичка. Мужичок посторонился, и Родион увидел на подносе запечённого целиком молочного поросёнка, обложенного разноцветными овощами и зеленью и стопку чистых тарелок. Начальник и Родион быстро расчистили от салатов место посередине стола, а баба водрузила на него своё угощение.
– С праздником, Иван Иванович! Вот я вас попотчаю! На славу нонча порося получился.
– Ай, молодца, голубушка! Вижу, вижу, постаралась, – похвалил дядя Ваня, втягивая красным носом исходящий от поросёнка пар. – Ну, рассаживайтесь уже.
Мужичок подставил один стул даме, на второй уселся сам.
– Итак, друзья мои, будем знакомиться, – сказал начальник, указывая ладонью на Родиона. – Наш новый работник. Прошу любить и жаловать. Это наша буфетчица Матрёна Власовна, она же шеф-повар. Кстати, лучшая повариха на тыщу вёрст окрест. Да-да! Без вранья говорю! Да что там, скоро сам убедишься. Ну а это, – кивнул он на рыжебородого, – Тимофей. Он у нас и жнец, и швец, и на дуде игрец. Ну и, наконец, Тамерлан, – он обернулся и взгля-нул на громоздящееся прямо над его головой чучело ворона, – Редкого ума птица. Давай-ка дружок, присоединяйся.
После этих слов ворон вдруг ожил, встрепенулся и, расправив огромные крылья, спустился на край стола одесную дяди Вани. “Вот это да! – изумлённо подумал Родион, – А ведь как неподвижно сидел, бестия, как замороженный”.
– Надо же! – сказал он, глядя на ворона широко открытыми от удивления глазами, – А я думал чучело.
– Довольно загадочна сама мотивация таких помыслов, – сказал вдруг ворон скрипучим птичьим голосом, – Разве это я, находясь в зрелом возрасте и полном расцвете сил, не имею ни приличного образования, ни толковой работы, ни кола и ни двора? Может быть я, не имея ни гроша за душой, занял такую сумму денег, что не отработаю за всю жизнь, и благополучно спустил её всю на тотализаторе? Или, может, это я бросил любимую девушку, с которой, можно сказать, был уже обручён, и рванул от своих лютых кредиторов куда Макар телят не гонял? Так кто же из нас чучело? – спросил он, склонив на бок голову и глядя на Родиона чёрными бусинами глаз.
Вся компания разразилась дружным гоготом. Родиону стало немного стыдно. Он с прищуром поглядел на ворона-обличителя.
– Я, конечно, не хотел вас обидеть, – сказал он, когда хохот стал стихать, – Ну вы уж тоже перегнули. Образование у меня вполне приличное: десять классов без единой тройки. Просто после школы встал на распутье с выбором института. А поскольку, как вы верно заметили, нуждался в средствах, то решил сначала поработать. Работа, кстати, у меня тоже не самая плохая, бывает хуже. Да и со ставочками просто досадное недоразумение вышло. Обычно я выигрывал.
– Тамерлан у нас такой, – отсмеявшись, прогудел начальник, вытирая концом бороды выступившие от смеха слёзы, – ему палец в рот не клади. Ну да ладно, друзья мои, потешились и будет. Теперь впору и Новый Год встретить.
Он разлил всем по кругу самогон, последним набулькал по края стопку перед вороном.
– Ну что, как говорится, за то, чтобы в наступившем году всё у нас было и ничего нам за это не было! Дрогнули!
Он вылил в рот свой стакан. За ним последовали Тимофей с Матрёной. Родион, осторожно цедя из стопки свою порцию, краем глаза следил за вороном. Тот, зажав клювом свой стакан, ловко запрокинул голову и одним глотком проглотил выплеснувшийся в горло самогон. Затем аккуратно поставил стакан на стол, вытянул шею к подносу с поросёнком и, подхватив кусок, положил его на тарелку перед собой.
“Ну, дела! – дивился Родион, занюхивая хлебом, – И ведь даже не поперхнулся! Бывалая птичка”.
Вся компания потянулась к поросёнку и, взяв по куску, принялась усердно уплетать горячее мясо.
– А готовите вы, Матрёна Власовна, и впрямь бесподобно, – отпустил Родион комплимент автору блюда, наслаждаясь необычайным вкусом поросятины.
– Ещё не того отведаешь, – масленым голосом заверила Матрёна, – Ивану Иванычу мужики работящие нужны, а ты вишь какой доходной, – она, смеясь, ущипнула Родиона за бок, – ухватиться не за что. Ничего, дело поправимое. К концу своей службы в дверь боком заходить будешь.
– На таких харчах не мудрено, – согласился Родион, уписывая поросятину, – Только вот платить-то мне пока не чем.
– Нехай, разберёмся, – хитро подмигнула ему Матрёна и, видя на его лице лёгкое смущение, добавила: – У меня книга долговая есть. По-первости туда буду записывать, с авансу отдашь.
– Понял. Замётано, – ответил Родион, – А что, граждане любезные, телевизор-то у вас есть? Там, поди, уже “Голубой огонёк” вовсю крутят.
– Телевизора у нас не водится. Телевизор – развлечение убогих и бездельников, – ответил начальник, – Да и не покажет он у нас. Кругом тайга, нешто не видал? А огонёк и у нас, хоть и не голубой, горит не хуже.
Он встал, прошёл к шкафу в углу комнаты и достал из него гармонь
– Вот это верно! – поддержал Тимофей, возбуждённо заёрзав на стуле, – “Коробочку”, Иваныч!
Начальник уселся на место, растянул меха и ударил по кнопкам. Комнату наполнила громкая весёлая мелодия “Коробейников”. Родион оценил технику игры: играл дядя Ваня профессионально, с переливами да переборами, ни единой нотой не фальшивя.
– Э-эх, па-алным па-ална моя коробочка… – затянул Тимофей певучим тенором.
– Есть и ситец, и парча… – звонко подхватила Матрёна.
– Пожалей, душа зазнобушка молодецкого плеча! – подключился бас дяди Вани.
Родион и Тамерлан молча слушали, Ворон иногда присвистывал, а Родион прихлопывал в ладоши.
– Здорово у вас получилось! – искренне похвалил Родион, когда трио закончило песню.
– Могём, когда захотим, – ответил Тимофей.
Выпили ещё по стопке. Затянули “Ой, мороз…”. Затем исполнили “Из-за острова на стрежень…”, “Ой да не вечер…”, “По Дону гуляет…”. Подпевал и Родион в тех местах, где знал слова.
– А что, – спросил он, когда закончили очередную песню, – далеко ли отсюда ближайший населённый пункт?
– Леспромхоз “Красные ёлки” в полусотне вёрст отсель будет, по тайге, – осведомил Тимофей, – Тут не то телевизор, тут и радио не разговаривает. Да и на кой тебе? Всё, что нужно, каждую неделю сюда завозится: поесть, попить, покурить, газеты даже. Мотька самогонку варит бесперебойным образом. А если чего особо надо, так заказать можно. Зато природа здесь сказочная. На охоту со мной ходить будешь, а то на рыбалку.
– Рыбалка – это хорошо. Главное, чтобы крыша не съехала от такой жизни, – грустновато улыбнулся Родион.
– От какой “такой жизни”? – спросил Тимофей, – Без телевизора, радио и телефона? Так ведь она у людей от этого и съезжает. Ты тут спасаться будешь. Я вот, например, всю жизнь здесь. У меня ж не съехала.
“Так это ещё проверить надо”, – с усмешкой подумал Родион, а вслух спросил:
– А где мы вообще находимся? Какой здесь регион?
– Русский Север регион называется, – просветил Тимофей, – Красноярская тайга.
– Вот тебе! Ехал, вроде, на юг, а оказался на севере. А карты нету у вас?
– Так бывает другой раз, это известное дело. Едешь-едешь, бывает, на юг, а приезжаешь на север. А карты нету у нас. Чего нет, того нет. Карты у нас только вот такие.
Он достал из кармана шаровар колоду, веером ловко перетасовал её в руках.
– Иваныч на неделе за товаром поедет. Закажи ему глобус, – смеясь, посоветовала Матрёна, – Заодно и меня географии обучишь.
– География она во где должна быть, – постучал себя по голове Тимофей, – Её не по книжкам, по звериным тропам учить надо. Вот возьми меня, завяжи мне глаза и увези вёрст за тридцать в лес. Я к концу дня обратно приду.
– Ой-ой! – усмехнулась Матрёна, – То-то позапрошлым летом за черникой ходил в Калиново урочище, на третий день обернулся со своим Волчком. Еле ноги волочил, вся голова в репьях. Его тогда Тамерлан искать летал, – повернулась она к Родиону, – он его и вывел.
– То особое дело было. То самогон твой, ведьмино зелье, с пути меня сбил. В Сенькино болото я тогда забрёл. Еле выбрался. Если бы не Тамерлан, пропал бы, поди. Комары сожрали совсем. Добычу, однако ж, не бросил, – добавил он, подняв кверху указательный палец, – Так и приволок на горбу полный короб черники. Всю зиму после чай пили.
– Ишь, как сыплет, – сказал дядя Ваня, глядя в окно, – к утру завалит – во двор не выйдешь. Работа тебе завтра будет, Родя. Крещение боевое примешь. Ну что, попьём чайку да будем закругляться. Неси самовар, Тимофей.
Тимофей с Матрёной удалились и вскоре вернулись: он с горячим самоваром, она с пышным пирогом на подносе. Налили ещё по стопке, затем приступили к чаепитию. Довольно быстро разыграли пирог на пятерых, ворон не отставал и здесь. Когда на подносе остались одни крошки, начальник вытер руки расписным рушником, подошёл к стоящему на комоде старенькому граммофону и покрутил рукоятку. Затем поставил пластинку, и, сквозь потрескивание и шипение, из граммофонной трубы полились весёлые “Валенки” в исполнении Руслановой. Тимофей подскочил со стула, лихо ударил себя ладонями сначала по бёдрам, затем по каблукам сапог и пустился вприсядку.
