Дмитрий Александрович Македонов
Останки прошлого
Инструктор остановился у образовавшегося прохода в скале и не сводил с него удивленного взгляда. Мы не могли понять его настороженности, как вдруг он приказал нам оставаться на месте. Затем он шагнул в темноту. Прошло минут десять, и нам всё труднее уставалось просто стоять и ждать – некоторые уже шагнули вперед, к шахте. Но не успели они пройти пару шагов, как наружу вышел обременённый новыми мыслями куратор. Он сообщил, что подрыв создал проход в породе: проход в небольшую пещеру без ответвлений. Мы сразу же попросили осмотреть её и, не видя к этому препятствий, куратор разрешил осмотреться вместе с ним.
Пещера сразу же показалась мне странной. Её размер на превышал двадцати метров в диаметре и десяти метров в высоту. Но что самое интересное: она не имела путей, ведущих дальше, в сердце горы. Вскоре ответ нашёлся: мы всей группой спустились по удобному спуску вниз и осмотрели стены. Стало очевидным, что это была карстовая пещера с двумя будто специально заваленными ходами. Зачем и когда это было сделано оставалось загадкой, однако мы нашли широкую расщелину над нашими головами, идеально подходившую по уровню с той запечатанной шахтой. Трепету открывателей не было предела, однако инструктор не разделял нашего исследовательского пыла и потому быстро вывел нас обратно. Я попросил задержаться на пять минут, чтобы отколоть кусок сталагмита причудливой формы. Куратор дал мне согласие и отвлекся на какое-то действо снаружи. С криками приказного тона он ушел из пещеры. Я остался один.
Дальше произошло то, что запустило вереницу страшных событий, изменивших мою жизнь. Пещера была обильно освещена полуденным светом из прохода, образованном взрывом. Я находился в низине и долго не мог управиться со сталагмитом, но вскоре мне это удалось. Преисполненный желанием показать этот кусок минерального образования родителям, я засобирался выходить, как вдруг между острых расщелин разглядел пустое пространство. То была щель диаметра в полметра. Приблизившись к ней, я крикнул в бездонное пространство перед собой: ко мне вернулось многократно повторяемое эхо. Очевидно, за этой влажной стеной находилось пространство куда большее по масштабу. Изливаясь в радости первооткрывателя, я крикнул ещё раз… Сначала это было наваждение, иллюзия, слуховая галлюцинация, как мне показалось. Мне послышалось, будто за эхом послышался ещё один звук, которого я не производил. Я крикнул ещё раз:
– А!
– А…а…а. – помчалось эхо. – а…а…а!
Я вздрогнул. Эхо оканчивалось не моим криком, а чужеродным, осознанным повторением моей интонации. Округлив глаза, я вгляделся в бездонную пустоту. Страх окутал меня и не давал шевелиться. Вдруг, совсем близко ко мне, послышался новый звук:
– А-у! – крикнуло нечто из глубины.
Не помня себя, я помчался к спасительному свету. Выбежав из пещеры, я чуть не столкнулся с вернувшимся куратором.
– Что это с тобой?! – похоже, он испугался не меньше моего.
Я рассказал ему небылицу о странном сталагмите, который испугал меня в темноте, но бывалый геолог, конечно, мне не поверил. Он усмехнулся и отправил меня обратно в лагерь. По мере удаления я всё чаще оборачивался к шахте, где остался инструктор. Он пару раз заглянул в пещеру, но ничего примечательного не обнаружил.
В течении всего оставшегося дня я не находил себе места, а взгляд то и дело касался злополучной шахты. Тревоги мне добавило ещё одно странное событие, которому не нашлось объяснения. Мы собрались для обеда на улице, желая отсидится под убывающим солнцем. Погода стояла ясная, безветренная, поэтому мы с радостью высыпали на улицу и уселись за длинный стол, построенный специально для таких посиделок. Разговор шел активно, смех лился по перевалу, и я даже забыл о случившемся в той странной пещере. Вдруг, где-то вдалеке, прозвучали массивные взрывы. Мы сразу же замолкли, ожидая повторения этих звуков. Через мгновения произошло ещё несколько утробных отголосков мощных взрывов. Мы перевели взгляд на инструктора, ожидая его слов – тот прислушивался к эху так же, как и мы. Наконец, он вынес вердикт:
– Со стороны водоочистительной станции. Видимо, ремонтные работы в горах проводят. – качнул он плечами.
Но мы видели, что он не уверен в своих словах. Странным показалось и то, что, находясь на высоте приблизительно в восемьсот метров, мы слышали звук абсолютно отчетливо, хотя его распространение в горах оставляет, обычно, желать лучшего. Сама же водоочистительная станция находилась гораздо дальше нашего месторасположения и, следовательно, подрывы осуществились не на ней, а гораздо ближе.
Тем не менее, мы быстро забыли о случившемся, так как инструктор загрузил нас работой до самого отбоя. И только мне по-прежнему было не по себе – тревога становилась сильнее из-за прошедших со мною необъяснимых явлений. Сначала пещера, а потом и грохоты вдали. К моему удивлению, никто более не разделял моих чувств, хотя никто из группы не кричал в бездну и не получал из её глубин ответа…
После отбоя не было место сну – я лежал под лунным светом и не сводил беспокойного взгляда с потолка. Нервничая, я так сильно сжал зубы, что неожиданно прокусил нижнюю губу. Едва не вскрикнув, я встал, чтобы взять вату из аптечки. Вернувшись, я глянул в окно и сразу же заметил свет: инструктор направлялся в сторону злополучной шахты – я сразу узнал под лунным светом его куртку и сгорбленную спину. Он целенаправленно шел туда и я, опасавшийся этой шахты, как огня, задержал дыхание. Вдруг он скрылся за скалой, где скрывался вход в пещеру. Недолго думая, я надел свои штаны, схватил куртку и выбежал на улицу.
Я бегом помчался к шахте, накидывая куртку. Холодный ночной ветер обдувал мои уши, но мне было плевать на мороз – я сильно боялся за инструктора, без которого у нас, первокурсников, не было связи с внешним миром (рацией умел пользоваться только он). Достигнув входа в шахту, я остановился, потому как не имел фонарика. Не зная, что делать, единственной правильной идеей мне показался крик:
– Степан Алексеич! – позвал я вполголоса, чтобы не всполошить лагерь.
Во тьме тут же что-то зашуршало. Послышались шаги, а за ними и свет фонарика. Инструктор вышел на свет, как ни в чём не бывало, но его лицо показалось мне излишне бледным – он всячески старался скрыть чудовищный испуг. Упрекнув меня за слежку в поздний час, он отправил меня в лагерь, но не сделал я пару шагов, как он окликнул меня:
– Николай! – я обернулся. – Ты уверен, что тебя напугал сталагмит?
Честно, я не хотел говорить ему правду, но страх за себя и других возобладал над опасением быть осмеянным.
– Нет, – сказал я наконец. – Не сталагмит. Я услышал странные звуки в глубине одной расщелины… Будто… не знаю, будто какой-то зверь пытался… спугнуть меня.
Неожиданно, мои слова Степан Алексеевич воспринял очень серьезно.
– Больше в шахту не заходить. Возвращайся и никому не слова! Ферштейн? – грозно посмотрел он на меня.
Я ответил утвердительно, и он отпустил меня в лагерь. Простояв ещё пару минут у шахты, куратор тоже отправился вниз по склону. С тех пор я так и не узнал, что же напугало такого стрелянного воробья, повидавшего всякого в жизни, как наш инструктор. Думаю, он не сказал бы мне об этом даже если бы я упрашивал его.
На следующий день, третий по счету, мне было спокойнее, но желание вернуться домой вдруг засело у меня в сердце. Неожиданно я стал боятся гор, стал боятся их тайн, скрывавшихся в глубине их пещер. Их холодное дыхание теперь не было освежающим, оно, вместе с трепетом и страхом заставляло меня дрожать. После обеда инструктор направил часть нашей группы на разведку небольшой сопки справа от нашего лагеря. Я воспротивился, сославшись на недомогание, но, зная его причину, Степан Андреевич проигнорировал мою просьбу и отправил в путь. Я понимал, что он хотел просто держать меня подальше от шахты, однако его приказной тон сильно разозлил меня.
От обиды я вырвался вперед, оставив семерых моих «коллег» позади. Во время восхождения я остыл и устал. Дождавшись остальных, я с легкостью закончил восхождение и оторопел, как только встал на вершине в полный рост. Совсем недалеко, за несколькими сопками, густел чёрный дым. Каждый из нас не сводил с него глаз, не понимая, что могло бы коптить таким чёрным дымом глубоко в горах. Вдруг Виктор, самый старший студент из нас, начавший учиться позже всех, рассказал, что именно в том районе находились водопроводные дюкеры. Он объяснил, что именно их используют для подачи воды в город.
– Ремонт затянулся, – усмехнулся кто-то.
Все подхватили его оптимистичный настрой и рассмеялись, но мне было не до оптимизма. Последние события всё больше нервировали и оставшиеся часы этого дня я работал будто механически, сжав зубы и стараясь забыться.
Ночью я опять практически не спал, обдумывая предстоящий отъезд, даже не подозревая, что он состоится раньше времени…
На четвертый день, когда мои родители должны были пойти на суточную смену на станцию, мы продолжили работы как ни в чем не бывало: поиск, замер, анализ грунта и тому подобное. Как и в прошлые дни, я не сводил взгляда с шахты, но ничего особенного так и не увидел. Под конец дня, когда солнце багровело на западе, мы вдруг услышали скрип рации, лежавшей на столе, где мы иногда обедали. Рация работала на приём на случай непредвиденных ситуаций в городе или в горах. Поэтому, как только станция закашлялась, мы сильно перепугались.
– Гроссберг! – донесся незнакомый баритон. – Гроссберг, ответь!
Степан Алексеевич, не любивший, когда его называли по фамилии, всполошился и быстро оказался у радиостанции. Дословно этот диалог я не помню, но вот его примерный пересказ:
– На связи Гроссберг. – дрожал голос куратора.
– Скоро приедет автобус и вывезет вас оттуда! Жди через час!
Мы были потрясены и новостью, и напряженным голосом неизвестного на другой стороне провода. Степан Алексеевич разделял наши переживания и, с еле заметным страхом в глазах, он посмотрел на нас и спросил:
– Что случилось?
– Авария на очистительной станции! Не время задавать тупые вопросы! И без тебя забот хватает!
Повисла тишина. Группа сразу же зашепталась, а мне в голову проникли неприятные мысли о родителях. Степан Алексеевич попытался успокоить нас, медленно подбирая слова. Он уверял, что «нечего дурью маяться» и «скоро разойдемся по домам». Мы затихли, но было очевидно: без острой необходимости никого с гор не вытащили бы. Произошло нечто большее, чем просто «авария на очистительной станции». Если бы я тогда знал о трагедии в Чернобыле, то сразу же принялся думать об атомной станции, но в этот момент никаких идей у меня не было.
Куратор приказал собрать вещи и привести лагерь в порядок. Работа и спешка позволили нам забыть о переживаниях. Мы быстро собрали наш скраб – прямо к приезду автобуса. Солнце уже скрылось за горами, на землю опускалась ночная тьма, и за опушкой леса показался свет фар. Вскоре автобус выехал из-за чащи, и наш студенческий отряд погрузился в него. Водитель заметно нервничал, торопясь с нашим отъездом – он нас подгонял и просил «пошевеливаться». Степан Андреевич оказался в автобусе последним и, пересчитав нас, он дал команду в путь. Двигатель затрещал, сильно закашлялся, и автобус двинулся с места. Мы возвращались домой…
С каждым новым поворотом становилось всё тревожнее. Темная чаща обставляла нас со всех сторон, так что вид на город открылся нам только при подъезде к нему. Леонидов стоял во тьме – только с другого берега были заметны редкие огоньки. Напряжение можно было резать ножом. Каждый из нас тогда, я уверен, думал о своих близких и любимых, оставшихся во тьме. Единственное, чего я желал тогда – это увидеть родителей живыми и невредимыми.
При подъезде к городу, в километре от первых его дворов, показался блокпост военных. Навряд ли эту груду покрышек и металлолома можно было назвать блокпостом: очевидно, сказывалась спешка. Военные получили из рук водителя некий документ и пропустили его дальше. Мы пристально посмотрели на солдат и заметили одну деталь: все они были в респираторах, а проверявший документы и вовсе нацепил на себя полный ОЗК. Спустя время я понимаю, что эти методы были излишними и угрозу нужно было ждать не в воздухе.
Вскоре достигли ещё одного блокпоста, уже в черте города. Здесь водителю пришлось поругаться с несколькими солдатами – видимо новый караул не знал о пропуске. Но всё же, мы тронулись в путь по темным улочкам опустевшего города: людей не было, а в окнах не горел свет. Вдоль улиц шли конвои солдат, некоторые отделялись от своих и по группам разбегались по домам, держа автоматы наготове. Пару раз слышались выстрелы… В голове крутился рой мыслей – от самых банальных до совершенно сумасшедших.
Переехав через мост на правый берег и два блокпоста на нём, мои спутники начали задавать неудобные вопросы – многие из них жили на левой стороне, да и наш техникум находился там. Ни куратор, ни водитель на эти вопросы не ответили по простой причине – ответы появились сам по себе. Впереди виднелись огни фонарей, окон и фар. Толпа собиралась на просторной площади, где стояли вкруг длинные автобусы. Город эвакуировали.