Джудит Макнот
Рай
– Мне почему-то… – выпалила Мередит, не сумев сдержаться, – мне не кажется это правдой.
Джули рассмеялась, и Мередит неожиданно засмеялась вместе с ней.
Когда они присоединились к мужчинам в гостиной, Мередит ожидала, что ей предстоит провести два скучных часа у телевизора, но Джули вновь взяла инициативу в свои руки.
– Что будем делать? – спросила она, выжидающе переводя взгляд с Мередит на Мэтта. – Может, сыграем в карты? Нет, подождите, как насчет чего-нибудь совсем дурацкого?
Джули повернулась к книжным полкам и провела пальцем по коробкам с играми.
– «Монополия»! – объявила она, оглядываясь.
У Мэтта не было никакого желания играть, особенно в «Монополию», и он уже хотел было предложить Мередит прогуляться, но подумал, что, вероятно, ей лучше снять напряжение, а их беседа может опять расстроить ее. Кроме того, Мередит подружилась с Джули и освоилась с ее присутствием. Он кивнул, пытаясь сделать вид, что в восторге от предложения, и вопросительно взглянул на Мередит. Та тоже, казалось, не слишком обрадовалась, но улыбнулась и кивнула.
Два часа спустя ему пришлось признаться себе, что игра в «Монополию» оказалась неожиданно интересной, и даже он постепенно увлекся. Джули веселилась от души, и не без ее влияния игра постепенно стала чем-то вроде фарса, причем обе девушки из кожи вон лезли, чтобы победить Мэтта, а если это не получалось, бессовестно жульничали. Дважды он поймал Джули на том, что та успела стащить выигранные им деньги, а теперь Мередит выдвигала самые невероятные причины, чтобы не платить ему штраф.
– Никаких извинений на этот раз, – предостерег он Мередит, когда ее фишка оказалась на собственности, которой он владел. – За это ты должна мне тысячу четыреста долларов.
– Ни за что! – самодовольно ухмыльнулась она и, показав на маленькие пластиковые макеты отелей, которые он построил на своей земле, постаралась незаметно подвинуть один из них кончиком пальца.
– Этот отель построен на моей земле, так что плати за незаконное вторжение.
– Я сейчас захвачу все, что у тебя есть, – пригрозил он, – если не отдашь моих денег.
Мередит, смеясь, повернулась к Джули:
– У меня только тысяча. Одолжишь мне?
– Конечно, – заверила та, хотя уже успела потерять все деньги. Потянувшись к груде банкнот, лежавших рядом с Мэттом, она выхватила пару пятисотдолларовых бумажек и протянула Мередит.
Несколько минут спустя Мередит признала поражение. Джули отправилась собирать книги, а Мередит убрала игру и поднялась, чтобы поставить ее на книжную полку. Патрик Фаррел встал.
– Мне пора, – объявил он. – Мэтт, ты оставил грузовик в гараже?
Мэтт кивнул и сказал, что утром попросит кого-нибудь подвезти его в гараж. Патрик обернулся к Мередит. На протяжении всей веселой игры она чувствовала на себе его взгляд. Теперь же он улыбнулся – нерешительной, угрюмой улыбкой:
– Спокойной ночи, Мередит.
Мэтт тоже встал и спросил, не хочет ли она пойти на прогулку. Радуясь каждой отсрочке, которая могла бы помешать ей отправиться спать, вне себя от тревоги, Мередит кивнула:
– С удовольствием.
Ночной воздух был теплым и свежим, а луна проложила по двору широкую дорожку. Не успели они спуститься с крыльца, как сзади возникла Джули с перекинутым через плечо свитером и учебниками в руках:
– До завтра! Джоэль ждет меня в конце подъездной дорожки. Я еду к ней домой готовить уроки.
Мэтт, сдвинув брови, резко обернулся:
– В десять часов вечера?
Джули на миг остановилась, опершись на перила, и раздраженно улыбнулась.
– Мэтт! – охнула она, закатив глаза, возмущенная таким бесцеремонным вмешательством в ее дела.
Мэтт согласно кивнул:
– Передай Джоэль привет.
Джули поспешно сбежала по ступенькам и помчалась к концу дорожки на свет фар, а Мэтт, обернувшись к Мередит, спросил ее о том, что, очевидно, не давало ему покоя:
– Откуда ты знаешь о захвате собственности и нарушении границ?
Мередит, откинув голову, любовалась полной луной, висевшей в небе, словно огромный золотой диск.
– Отец много говорил со мной о бизнесе. Как-то у нас возникла проблема, связанная с нарушением границ зоны, когда мы построили филиал универмага в предместье города, и еще одна, с полосой отчуждения, когда подрядчик залил асфальтом автостоянку.
И поскольку он задал вопрос первым, Мередит, в свою очередь, спросила о том, что мучило ее вот уже много часов. Остановившись, она сорвала листок с низко висевшей ветки, безуспешно пытаясь не выказать осуждения.
– Джули сказала, что у тебя степень магистра по управлению предприятием. Почему ты позволил мне думать, что не поднялся выше простого плавильщика, который отправляется в Венесуэлу, чтобы попытать удачи на нефтяных полях?
– А что заставило тебя считать, что все плавильщики – обычные люди, а магистры – что-то особенное?
Мередит расслышала мягкий упрек в его словах и вся сжалась. Прислонившись к стволу дерева и чувствуя спиной шершавую кору, она сказала:
– Я похожа на сноба?
– А ты и есть сноб? – спросил он, сунув руки в карманы и внимательно изучая ее.
– Я… – Она поколебалась, пристально вглядываясь в смуглое лицо, испытывая странное искушение сказать ему то, что он так хотел услышать, но твердо отказываясь от соблазна: – Возможно.
Мередит не расслышала отвращения в собственном голосе, но Мэтт все понял, и обаяние его неожиданной ленивой улыбки заставило сильнее забиться ее сердце.
– Зато я сомневаюсь.
Эти три слова доставили ей огромную радость.
– Почему?
– Потому что снобы не заботятся о том, снобы они или нет. Чтобы ответить на твой вопрос, могу сказать: отчасти я скрыл это, потому что степень ничего не означает для меня, по крайней мере пока не могу ею воспользоваться. Сейчас у меня множество идей и планов, которые, однако, могут не сработать так, как было задумано.
Джули сказала, что многие считают Мэтта слишком замкнутым, и Мередит могла легко поверить этому. И все же по временам она чувствовала себя настолько настроенной на одну волну с ним, что, кажется, могла читать его мысли.
– Думаю, что ты позволил мне считать тебя простым литейщиком еще и потому, что хотел посмотреть, значит ли это что-нибудь для меня. Это… что-то вроде испытания, не так ли?
Мэтт невольно хмыкнул:
– Скорее всего. Кто знает, может, я никогда не поднимусь на другую ступень…
– Но теперь ты возвысился от сталелитейных заводов до нефтяных вышек, – пошутила она, смеясь глазами. – Наверное, потому что хотел получить работу пошикарнее.
Мэтт последним усилием воли противился искушению схватить ее в объятия и заглушить смех губами. Она еще так молода и избалована, а он уезжает в чужую страну, где элементарные удобства считаются роскошью. Внезапный сумасшедший порыв взять ее с собой продолжал терзать мозг – совершенный бред. С другой стороны, она такая храбрая, милая и беременна его ребенком. Его ребенком. Их ребенком. Возможно, идея не так уж безумна.
Откинув голову, он тоже посмотрел на луну, пытаясь не думать о навязчивой идее, но тут же обнаружил, что пытается найти самое разумное решение.
– Мередит, – сказал он, – большинству женатых пар требуется не один месяц, чтобы узнать друг друга до свадьбы, а у нас всего несколько дней и меньше недели после свадьбы, когда мне придется отправиться в Южную Америку. Как думаешь, сумеем мы втиснуть пять-шесть месяцев в два-три дня?
– Наверное, – протянула она, сбитая с толку неожиданной напряженностью в его голосе.
– Вот и хорошо, – пробормотал Мэтт, почему-то растерявшись и не зная, с чего начать теперь, когда она согласилась. – Что бы ты хотела узнать обо мне?
Проглотив непрошеный смущенный смех, Мередит оцепенело взглянула на Мэтта, гадая, ждет ли он вопросов о наследственности, которые она могла бы задать отцу своего будущего ребенка.
– То есть… – нерешительно начала она, – я должна узнать, не было ли в твоей семье сумасшедших и нет ли у тебя приводов в полицию?
Мэтт, в свою очередь, едва удержался от смеха и с притворной торжественностью объявил:
– На оба этих вопроса могу ответить отрицательно. Как насчет тебя?
Мередит серьезно покачала головой:
– Ни безумия, ни приводов.
И тут он заметил, как весело блестят ее глаза, и во второй раз за несколько минут испытал непреодолимое желание схватить ее в объятия и прижать к себе.
– Теперь твоя очередь спрашивать, – напомнила она. – Что ты хочешь узнать?
– Только одно, – объяснил Мэтт с беспощадной откровенностью, упираясь обеими руками в ствол. – Ты хотя бы наполовину так сладка, как я думаю?
– Возможно, нет.
Он выпрямился и улыбнулся, уверенный в том, что она ошибается.
– Давай поговорим, прежде чем я забуду о том, что мы должны тут делать. В интересах полной истины, – добавил он, когда они повернулись и направились по тропинке, ведущей к шоссе. – Я только сейчас вспомнил, что имел два привода.
Мередит остановилась как вкопанная, а он, повернувшись, добавил:
– Когда мне исполнилось девятнадцать.
– Но что ты сделал?
– Дрался. Участвовал в уличных потасовках, если сказать точнее. Перед смертью матери я умудрился убедить себя, что если у нее будут лучшие доктора и лучшие больницы, тогда она не умрет. И у нее было все самое лучшее. Когда деньги по страховке кончились, отец продал сельскохозяйственный инвентарь и все, что мог, лишь бы оплатить счета. Но она все равно умерла.
Мэтт говорил старательно-бесстрастным тоном.
– Отец запил, а я не знал, что с собой делать, и много месяцев после этого каждый день искал, с кем бы подраться, на ком сорвать злость. И поскольку не мог добраться до Бога, в которого так верила мать, был рад надавать тумаков любому смертному. В Эдмунтоне совсем нетрудно затеять драку, – добавил он, сухо улыбаясь, и только сейчас осознал, что исповедуется восемнадцатилетней девушке в таких вещах, в которых не признавался никому на свете. И эта самая восемнадцатилетняя девушка смотрит на него со спокойным пониманием взрослой, умудренной жизнью женщины. – Два раза копы успевали вмешаться и забирали всех в каталажку. Но в этом нет ничего особенного. Только в Эдмунтоне знают о приводах.
Тронутая его доверием, Мередит тихо сказала:
– Ты, должно быть, очень любил ее.
И понимая, что ступила на очень зыбкую почву, вздохнула:
– Я совсем не знала мать. Она уехала в Италию сразу после развода. Думаю, мне повезло… потому что лучше уж совсем не видеть кого-то, чем любить и потерять.
Мэтт отлично понял, в чем она пытается убедить его, и не стал обескураживать ее.
– Очень мило, – объявил он со спокойной торжественностью, – очевидно, у меня в самом деле превосходный вкус в том, что касается женщин.
Мередит разразилась смехом, но тут же с восторгом почувствовала, как его рука, скользнув по ее спине, обвилась вокруг талии. Они продолжали идти, но через несколько шагов она внезапно остановилась:
– Ты был женат раньше?
– Нет. А ты? – поддразнил он.
– Ты прекрасно знаешь, что я… я никогда…
Мередит смущенно смолкла.
– Знаю, – кивнул Мэтт. – Не могу понять только, как с такой внешностью, как у тебя, ты ухитрилась до восемнадцати лет оставаться девственницей и не подарить себя какому-нибудь богатому юнцу с длинным языком, умеющему уговаривать девчонок?
– Терпеть не могу юнцов, – бросила Мередит и тут же с изумлением взглянула на него: – Господи, до этой минуты я ничего подобного себе и представить не могла!
Мэтт пришел в полный восторг, поскольку Мередит выходит замуж за настоящего мужчину, уж это точнее точного! Он ожидал, что Мередит добавит еще что-то, но, видя, что она молчит, недоверчиво спросил:
– И все? И только?
– По крайней мере это почти правда. Все дело в том, что до шестнадцати лет я была страшна как смертный грех и мальчики просто обходили меня стороной. Я ужасно злилась на них за то, что не обращали на меня внимания, и поэтому была не очень высокого мнения о них, всех до единого.
Мэтт, посмотрев на ее прекрасное лицо, соблазнительный рот и сияющие глаза, широко улыбнулся:
– А ты действительно была некрасивой?
– Скажем так, – сухо пояснила она, – вдруг у нас родится девочка, так для нее же лучше, если в детстве она будет похожа на тебя!
Мэтт взорвался оглушительным хохотом, расколовшим ночную тишину, и прижал ее к себе. Смеясь, он зарылся лицом в ее душистые волосы, потрясенный нежностью, которую испытывал к ней, тронутый доверчивой исповедью и окрыленный, потому что… потому что…
Он отказывался думать о причине. Самое главное – то, что она смеется и обняла его за талию. Мрачно улыбнувшись, он потерся подбородком о ее волосы и прошептал:
– У меня исключительный вкус во всем, что касается женщин.
– Два года назад ты так не считал бы, – смеясь, возразила Мередит, откидываясь назад в кольце его рук.
– Я провидец, – спокойно заверил он. – Даже тогда сумел бы все понять.
Час спустя они сидели на крыльце ветхого домика. Мэтт устроился ступенькой повыше, вытянув перед собой длинные ноги. Мередит прижала колени к груди, обхватив их руками. Они больше не делали попыток узнать друг друга, потому что Мередит ждет ребенка и вскоре состоится свадьба, и вели себя просто как любая парочка, сидящая на крыльце поздней летней ночью и наслаждающаяся тишиной и покоем.
Запрокинув голову, Мередит с полузакрытыми глазами прислушалась к треску кузнечика.
– О чем ты думаешь? – тихо спросил Мэтт.
– О том, что скоро будет осень, – вздохнула она, глядя на него. – Осень – мое самое любимое время года. Весну слишком перехвалили. Вечно идет дождь, и деревья еще голые после зимы. Зима обычно тянется без конца, а летом, конечно, хорошо, но уж очень однообразно. Осень совершенно иная, и никакие духи в мире не могут сравниться с запахом горящих листьев, верно?
Мередит обворожительно улыбнулась, и Мэтт подумал, что сама она благоухает куда лучше, чем все горящие листья на свете, но позволил ей продолжать.
– Осень так волнует… все меняется… словно в сумерках.
– В сумерках?
– Да, ужасно люблю сумерки, и по той же причине. В детстве я часто гуляла по подъездной дорожке в сумерки и стояла у забора, наблюдая, как мимо проносятся машины с включенными фарами. У всех было куда вернуться, чем заняться… Ночь – это только начало… – От смущения она осеклась. – Все это, должно быть, звучит невероятно глупо.
– Скорее невероятно одиноко.
– Я не была одинокой, просто мечтала. Понимаю, что у тебя создалось ужасное впечатление о моем отце в ту ночь в «Гленмуре», но на самом деле он вовсе не такой. Просто любит меня и всю жизнь пытается уберечь и дать мне все самое лучшее.
Но тут чудесное настроение Мередит внезапно рассеялось, а ужасная реальность хлынула неумолимым потоком, с силой вырывая ее из прекрасного сна.
– И за все это я собираюсь вернуться домой через несколько дней, беременная, и…
– Но мы договорились не тревожиться об этом сегодня, – перебил он.
Мередит кивнула и попыталась улыбнуться, но не могла управлять своими мыслями так легко, как, по всей видимости, он. И неожиданно она увидела своего ребенка, стоявшего в конце подъездной дорожки где-то в Чикаго и смотревшего вслед пролетающим мимо машинам. Ни семьи, ни братьев, ни сестер, ни отца. Только мать. И Мередит отнюдь не была уверена, что этого окажется достаточно.
– Если осень – твоя самая любимая вещь на свете, какая же самая нелюбимая? – спросил Мэтт, пытаясь отвлечь ее.
Мередит на мгновение задумалась:
– Елочные базары на следующий день после Рождества. Что-то есть ужасно печальное во всех этих прекрасных деревьях, которые никто не выбрал. Словно сироты, никому на свете не нужные…
Она поспешно замолчала, сообразив, о чем говорит, и постаралась поскорее отвернуться.
– Уже за полночь, – вставил Мэтт, понимая, что вечер безнадежно испорчен. – Наверное, пора спать.
Слова прозвучали так, словно он принимал как должное то, что они должны или будут спать в одной постели, и отвратительная паника внезапно охватила Мередит. Она беременна, и он собирается жениться на ней – вся ситуация казалась просто омерзительной, заставляла Мередит сгорать от стыда и сознавать, что чувство собственного достоинства навеки утеряно и она никогда уже не сможет высоко держать голову.
Они в молчании выключили свет в гостиной и поднялись по ступенькам. Дверь комнаты Мэтта выходила на площадку, а спальня Джули была слева, в конце коридора. Между ними располагалась ванная. Когда они оказались на площадке, Мередит решила взять инициативу в свои руки.
– Спокойной ночи, Мэтт, – дрожащим голосом пробормотала она и, растянув губы в деланой улыбке, шагнула вперед, оставив его стоять на пороге. Он не сделал попытки остановить ее, и облегчение мгновенно сменилось раскаянием. Очевидно, решила Мередит, входя в комнату Джули, беременная женщина лишается всякой привлекательности, даже для мужчины, который сгорал от безумной страсти всего несколько недель назад.
Она обернулась, чтобы прикрыть дверь. Позади раздался бесстрастный, спокойный голос:
– Мередит.
Обернувшись, она увидела, что Мэтт стоит на прежнем месте, прислонившись плечом к косяку и сложив руки на груди.
– Что?
– Знаешь, что я люблю меньше всего на свете?
Его непререкаемый тон подсказал, что вопрос задан не просто так, и Мередит настороженно покачала головой, гадая, что за этим последует. Он не стал держать ее в неведении:
– Терпеть не могу спать один, когда рядом в соседней комнате есть кто-то, кому, черт возьми, следовало бы лечь со мной.
За резким замечанием Мэтта явно крылось приглашение, и столь полное отсутствие такта поразило не только ее, но и его самого. Множество самых различных чувств за одно мгновение промелькнуло на прелестном лице: смущение, стыд, неловкость, сомнение, нерешительность… но все же она, слегка улыбнувшись, твердо сказала:
– Спокойной ночи.
Мэтт дождался, пока Мередит закроет за собой дверь, но не ушел. Несколько долгих минут он стоял неподвижно, прекрасно зная, что, если сейчас пойдет за ней и пустит в ход все приемы нежного обольщения, наверняка убедит ее провести с ним ночь. Однако ему расхотелось делать это. Решительно и бесповоротно.
Повернувшись, он вошел к себе, но оставил дверь открытой, попрежнему убежденный, что если она захочет быть с ним, обязательно вернется.
Одетый в пижамные штаны, с трудом найденные в ящике комода, Мэтт стоял у окна, глядя на залитый лунным светом газон. Он услышал, как Мередит выходит из ванной, и напрягся в ожидании. Шаги прозвучали по коридору, затихли у комнаты Джули. Раздался стук закрываемой двери.
Сегодня она хочет остаться одна, понял Мэтт с удивлением и разочарованием. Однако его обуревали более глубокие эмоции, чем неразделенное чувственное желание. Он ждал от нее знака, порыва, из которого понял бы, что Мередит так же, как и он, готова к интимным отношениям, но как Мэтт ни желал этого, не собирался убеждать ее. Мередит должна сама принять решение, сделать выбор, свободно и добровольно. И она сделала этот выбор, когда ушла от него в спальню Джули. Будь у нее какие-то сомнения в том, чего Мэтт желал этой ночью, он быстро развеял бы их.
Отвернувшись от окна, Мэтт раздраженно вздохнул, подумав, что, вероятно, требует слишком многого от восемнадцатилетней девушки, вчерашней школьницы. Беда в том, что чертовски трудно помнить, насколько на самом деле молода Мередит.
Откинув простыню, Мэтт лег в постель и сунул руки под голову, глядя в потолок, думая о Мередит. Сегодня она рассказала Мэтту о Лайзе Понтини, о том, как они стали друзьями, и только сейчас Мэтт понял, что Мередит чувствовала себя своей не только в богатых особняках и загородных клубах, но и в доме таких бедняков, как семейство Понтини. В ней нет совершенно ничего искусственного, ни малейшего притворства, и все же невозможно было усомниться в прекрасном воспитании и безупречном вкусе, привлекавших Мэтта так же сильно, как ослепительная красота и чарующая улыбка девушки.
Усталость наконец одолела Мэтта; глаза сами собой закрылись. К несчастью, ни одно из этих качеств не поможет ей и не сделает идею о поездке в Южную Америку хоть немного привлекательной… если, конечно, она совсем ничего не чувствует к нему. А это, очевидно, так и есть, иначе была бы сейчас с ним. Сама мысль о том, чтобы убедить колеблющуюся, нерешительную, избалованную девушку отправиться с ним в Венесуэлу, в то время как у нее не хватило мужества или решительности переступить порог его спальни, была не только отталкивающей, но и совершенно беспочвенной.
Мередит, склонив голову, стояла возле кровати Джули, измученная желаниями и сомнениями, которые не могла ни объяснить, ни унять. Ее беременность пока еще ничем не проявилась внешне, но, очевидно, вносила хаос и смуту в ее чувства. Менее часа назад она приходила в ужас от одной мысли, что очутится в постели с Мэттом, сейчас же хотела этого больше всего на свете. Здравый смысл предостерегал, что ее будущее, и без того ужасающее, неопределенно и отдаться неумолимо возрастающему притяжению к этому человеку означает еще больше все усложнить. В двадцать шесть лет он был гораздо опытнее во всех сторонах жизни, жизни, совершенно ей чуждой и незнакомой.
Шесть недель назад он был в смокинге и ничем не отличался от других знакомых ей мужчин. Но теперь, в джинсах и рубашке, казался каким-то приземленным, и это одновременно и привлекало и тревожило ее. Мэтт хотел, чтобы она пришла к нему сегодня, и без обиняков сказал об этом. Во всем, что касалось женщин и секса, Мэтт, очевидно, был настолько уверен в себе, что мог, не стесняясь, дерзко объяснить, чего хочет от нее. Он не просил, не пытался убедить, а почти приказывал! Без сомнения, он считался в Эдмунтоне настоящим донжуаном, неотразимым соблазнителем, и почему нет? В ночь самой первой встречи он сумел заставить ее извиваться и кричать от страсти, хотя Мередит была насмерть перепугана.
Мэтт точно знал, какая ласка, какое прикосновение смогут заставить ее потерять разум, и весь его сексуальный опыт, очевидно, почерпнут не из книг. Он, должно быть, занимался любовью сотни раз сотнями способов и с сотней женщин. Но даже сознавая это, Мередит была вне себя при мысли о том, что Мэтт ничего не испытывает к ней, кроме чисто физического влечения. Правда, он за полтора месяца ни разу не позвонил, но правда и то, что Мередит была настолько расстроена в ту ночь, что ничем не показала, будто ждет его звонка. Его заявление о том, что он собирался позвонить года через два, после возвращения из Южной Америки, показалось Мередит просто смехотворным. Теперь же, в тишине ночи, после его рассказа о планах на будущее, у Мередит появилось чувство, что он хотел добиться чего-то в жизни, прежде чем позвонить в следующий раз.
Мередит вспомнила о том, как глубоко повлияла на Мэтта смерть матери; мальчик, способный на такую скорбь, не мог вырасти пустым, безответственным и бесчувственным человеком, ничем не интересующимся, кроме женщин…
Мередит оборвала себя. Мэтта никак нельзя назвать безответственным. За все это время он ни разу не пытался избежать ответственности за будущего ребенка. Кроме того, если верить Джули, Мэтт не один год нес тяжелый груз забот о семье.
Если на уме у него был только секс, почему Мэтт не попытался уговорить ее лечь с ним сегодня, хотя ясно дал понять, что желает этого?
Мередит вспомнила нежность, сиявшую в серых глазах, когда он спросил, так ли она сладка, как кажется. И то же выражение согревало его взгляд каждый раз, когда он смотрел на нее, пока они сидели на крыльце.
Почему Мэтт не пытался уговорить ее пойти с ним?
И тут словно молния ударила в мозг с такой силой, что у нее ноги подкосились от странной догадки. Мэтт определенно хотел ее и, конечно, знал, чем и как убедить, но отказался сделать это. Ему нужно было не только ее тело. Сама не зная почему, она была уверена в этом.
А может, просто слишком поддается эмоциям, как все последние дни?..
Мередит выпрямилась, дрожа от неуверенности, бессознательно положив руку на пока еще плоский живот. Она была напугана, смущена и чувствовала, как человек, которого она почти не знает и не понимает, властно притягивает ее.
С бешено бьющимся сердцем она потихоньку вышла в коридор. Дверь его комнаты была открыта, Мередит видела это, когда выходила из ванной. Если Мэтт уже успел заснуть, она просто вернется назад и ляжет в постель. Пусть судьба все решит.
Мередит встала на пороге, наблюдая за спящим Мэттом. Лунный свет, пробиваясь сквозь прозрачные занавески, падал на его лицо. Она немного успокоилась, но по-прежнему не двигалась с места, поражаясь буйству чувств, пославших ее сюда, в эту комнату. Подумать только, она потеряла голову настолько, что теперь стоит здесь и следит за человеком без его ведома!
Расстроенно поморщившись, Мередит повернулась, чтобы уйти.
Мэтт так и не понял, что разбудило его и как долго Мередит находилась в комнате, но когда открыл глаза, она уже вышла в коридор. Он остановил ее, сказав первое, что пришло в голову:
– Не делай этого, Мередит!
Бесцеремонное приказание заставило Мередит круто развернуться, так, что копна волос рассыпалась по плечам. Не совсем уверенная в истинном смысле его слов, она безуспешно попыталась разглядеть лицо Мэтта в темноте и наконец шагнула вперед.
Мэтт молча следил за ней. На Мередит была только короткая шелковая ночная сорочка, едва доходившая до стройных бедер. Мэтт подвинулся и откинул простыню. Мередит поколебалась и села на постель, совсем близко, расширенными от смущения глазами изучая его лицо.
– Не знаю почему, – тихо, дрожащим голосом выговорила она наконец, – но сейчас я боюсь куда больше, чем в тот раз.
Мэтт мрачновато улыбнулся и погладил ее по щеке:
– Представь, и я тоже.
За этим последовало долгое молчание. Оба не шевелились, если не считать того, что Мэтт осторожно ласкал большим пальцем нежную шею. Они словно чувствовали, что сейчас, в следующее мгновение, предстоит сделать первый шаг по неведомой и, возможно, опасной дороге. Мередит ощущала это подсознательно, Мэтт понимал совершенно ясно, однако было что-то бесконечно верное и правильное в том, что они собирались сделать. Мередит больше не была богатой наследницей из другого мира, она стала просто женщиной, которой Мэтт хотел обладать с того момента, как увидел впервые. И теперь эта женщина сидела рядом, и светлые пряди волос разметались по его руке густыми атласными струями.
– Думаю, справедливо будет предупредить тебя, – прошептал он, с силой обхватывая ее шею и притягивая ее губы к своим, – что сейчас мы рискуем куда больше, чем шесть недель назад.
Мередит заглянула в пылающие глаза и поняла, что Мэтт предостерегает ее от настоящего глубокого увлечения, когда обратной дороги уже не будет.
– Решайся, – хрипло выдохнул он.
Мередит поколебалась, но тут ее взгляд скользнул от умоляющих глаз к скульптурно вырезанному рту. Сердце, казалось, на миг перестало биться, она застыла, потом рванулась прочь, и рука Мэтта упала.
– Я… – начала она, но тут что-то остановило ее. Мередит с приглушенным стоном наклонилась и поцеловала Мэтта, с силой прижавшись губами к его губам, и его руки снова обвились вокруг ее плеч, притягивая ее все ближе, сжимая стальной хваткой.
Он быстро опрокинул ее на спину, обжигая безумными поцелуями, и волшебство вспыхнуло снова, совсем как полтора месяца назад, только на этот раз совершенно по-другому, потому что горело жарче, свиваясь в буйный сладостный вихрь. Вихрь, который теперь значил гораздо больше для них обоих.
Когда все кончилось, Мередит повернулась на бок, обмякшая, насытившаяся, удовлетворенная, влажная от пота, чувствуя, как тесно соприкасаются их ноги и бедра. Его рука лениво скользнула по плечу и остановилась на ее груди, властно сжав нежное полушарие. Перед тем как погрузиться в пропасть сна, Мередит еще успела подумать, что он дает ей знать, как сильно желает ее присутствия здесь, предъявляет права, о которых не просил и которых она не давала. Как похоже на Мэтта!
Она так и заснула улыбаясь.
– Хорошо спала? – спросила Джули на следующее утро, стоя у кухонного стола и намазывая маслом тост.
– Прекрасно, – ответила Мередит, отчаянно пытаясь не выглядеть так, словно провела эту ночь, занимаясь любовью с братом Джули. – Хочешь, я помогу готовить завтрак?
– Ни за что. Па всю эту неделю работает в две смены, с трех дня до семи утра. Когда он приходит домой, ничего не желает, кроме как поесть и выспаться. Я уже приготовила ему завтрак. Мэтт никогда ничего не ест по утрам. Хочешь отнести ему кофе? Я обычно приношу его перед тем, как зазвонит будильник, а именно, – она взглянула на пластмассовые кухонные часы в виде чайника, – через десять минут.
Обрадованная тем, что может сделать что-то для Мэтта, Мередит кивнула и, налив кофе в кружку, нерешительно протянула руку к сахарнице.
– Он пьет только черный кофе, – пояснила Джули улыбаясь. – Кстати, по утрам он ведет себя, как настоящий медведь, так что не жди радостного приветствия.
– Правда? – нахмурилась Мередит, не зная, что делать.
– Он не злится, просто молчит.
Джули оказалась отчасти права. Когда Мередит, постучавшись, вошла, Мэтт перекатился на спину, тупо уставившись в потолок и явно не понимая, на каком он свете. Единственным приветствием послужила легкая благодарная улыбка. Громко вздохнув, Мэтт сел и потянулся за кружкой. Мередит нерешительно подошла к постели, наблюдая, как он пьет, жадно, словно от этого зависит его жизнь, и, чувствуя себя ненужной и назойливой, повернулась, чтобы уйти. Но Мэтт поймал ее за руку, и Мередит послушно уселась рядом.
– Почему только я чувствую себя таким измученным сегодня утром? – осведомился он все еще хрипловатым со сна голосом.
– Просто я жаворонок, – сообщила Мередит, – и, возможно, к полудню буду с ног валиться.
Он оглядел костюм, позаимствованный у Джули: клетчатую рубашку, завязанную узлом под грудью, и белые шорты.
– На тебе этот наряд выглядит так, словно просится на обложку журнала мод.
Это был первый комплимент, сказанный им, если не считать слов, которые Мэтт бормотал на ухо, когда они любили друг друга. И Мередит, обычно не обращавшая внимания на комплименты, запомнила этот только потому, что его голос стал непривычно нежным.
Патрик вернулся домой, позавтракал и лег спать. Джули, весело помахав на прощание рукой, ушла в половине девятого, предупредив, что снова останется ночевать у подруги. Через час Мередит решила позвонить домой и передать через дворецкого отцу, что задерживается. Но вместо этого Альберт сообщил, что отец велел немедленно возвращаться домой и объяснить причину столь внезапного исчезновения. Мередит попросила сказать отцу, что все в порядке и она вернется только в воскресенье.
После этого время, казалось, замедлило бег и тянулось бесконечно. Стараясь не разбудить Патрика, Мередит вошла в гостиную, чтобы найти какую-нибудь подходящую книгу. Выбор оказался неплохим, но Мередит была слишком взволнована, чтобы сосредоточиться на длинном романе. Среди журналов, сложенных на столике, Мередит отыскала старое руководство по вязанию крючком и начала изучать его со все возрастающим интересом, особенно после того, как мысленно представила оригинальные и красивые детские пинетки.
