Джудит Макнот
Рай
И поскольку особых дел не предвиделось, Мередит решила попытаться связать что-нибудь и поехала в город. В галантерейном магазине Джексона она купила журнал для вязания, полдюжины мотков пушистой пряжи и большой деревянный крючок толщиной в мизинец.
Она уже открыла машину, припаркованную у скобяной лавки «Тру Вэлью», но вовремя сообразила, что ужин, по-видимому, придется готовить ей. Швырнув на сиденье пакет с пряжей, она пересекла улицу, вошла в бакалейную лавку и несколько минут бродила среди заставленных товарами полок, справедливо сомневаясь в собственных кулинарных способностях. Мередит долго нерешительно стояла перед мясным прилавком, вспоминая, какой чудесный мясной хлеб подала вчера Джули. Но сегодня придется приготовить что-нибудь попроще.
Мередит рассеянно оглядела бифштексы, свиные отбивные, телячью печень и неожиданно заметила пакеты с сосисками. И тут ее осенило вдохновение. Если повезет, она сумеет превратить ужин в ностальгическое приключение вместо кулинарной катастрофы. Улыбаясь, она купила сосиски, кулек с булочками и огромный мешок зефира.
Вернувшись домой, Мередит убрала покупки и устроилась на диване с крючком, пряжей и иллюстрированным журналом. Согласно инструкции основой любого изделия была цепочка петель, и начинающим рекомендовалось сделать не меньше сотни таких одинаковых петелек. Мередит послушно приступила к делу, причем каждая петля получалась длиной не меньше полудюйма из-за слишком большого крючка и толстой пряжи.
Утро медленно перетекало в день, и тревоги, отступившие было на время, вернулись с новой силой, поэтому она вязала все усерднее, чтобы не дать им воли. Она не станет думать о педиатрах… о том, как больно рожать… о том, что Мэтт захочет иметь право посещать ребенка… о детском садике… о том, что имел в виду Мэтт, когда сказал, что у них могла бы быть настоящая семейная жизнь…
Петли соскальзывали с крючка, огромные, одинаковые, образуя кремовую лужицу у ног. Мередит посмотрела вниз, понимая, что сейчас самое время поучиться вывязывать столбики, но не чувствовала особой охоты делать это и, кроме того, ощущала некое мрачное удовлетворение, неодолимую потребность держать себя в руках, что было возможно лишь при выполнении утомительной и нудной работы.
В два часа пока еще незаметная беременность дала себя знать, и Мередит, зевнув, отложила крючок и свернулась на диване. Она немного поспит, а потом уберет пряжу и подготовится к приходу Мэтта.
Мысль о возвращении к ней Мэтта после тяжелой работы наполнила ее неожиданным восторгом. Подложив руку под щеку, Мередит вспомнила о том, как он ласкал ее прошлой ночью, и заставила себя думать о другом, потому что испугалась томительно-сладостной боли, охватившей ее. Ей грозила серьезная опасность влюбиться в отца своего ребенка. Серьезная опасность?
Мередит улыбнулась. Что может быть прекраснее… особенно если и Мэтт испытывает те же чувства? А ей казалось, что это так и есть.
Скрип гравия под шинами донесся из открытого окна, и Мередит, в испуге раскрыв глаза, села. На часах половина пятого. Она наспех расчесала пальцами волосы и откинула их со лба. Не успела Мередит убрать крючок и пряжу, как дверь распахнулась, и ее сердце радостно подскочило при виде Мэтта.
– Привет, – прошептала она и неожиданно представила много-много таких же спокойных, мирных вечеров впереди, вечеров, когда Мэтт будет возвращаться домой, к ней. Интересно, думает ли он о том же?
Мередит немедленно упрекнула себя за глупость. У нее слишком много свободного времени, а Мэтт, без сомнения, занят совершенно другими мыслями.
– Как прошел день?
Мэтт взглянул на стоявшую у дивана Мередит, и видение череды подобных дней вихрем пронеслось перед глазами, дней, когда он будет возвращаться домой, к золотоволосой богине, встречающей его улыбкой, неизменно пробуждающей в нем такое странное чувство, будто он только что убил дракона голыми руками, изобрел лекарство от насморка и нашел способ установить мир на земле.
– Прекрасно, – заверил он. – А у тебя?
Мередит провела день в тревогах и мыслях о Мэтте, но поскольку не могла признаться в этом, объяснила:
– Я решила поучиться вязать крючком.
В доказательство своих слов она подняла длинный шнур.
– Настоящая маленькая хозяюшка, – поддразнил Мэтт, оглядывая цепочку, исчезавшую под журнальным столиком. Глаза его удивленно расширились. – Что ты вяжешь?
Мередит подавила смущенный смешок, потому что сама не имела ни малейшего представления.
– Догадайся, – сказала она, сделав загадочное лицо и одновременно придумывая, что сказать.
Мэтт нагнулся, поднял конец шнура и начал отходить, пока кремовая нить не протянулась по всей комнате.
– Ковер? – серьезно осведомился он.
Мередит шутливо нахмурилась:
– Конечно, не ковер.
Мэтт мгновенно стал серьезным и покаянно попросил:
– Намекни хотя бы!
– Какие тут намеки! Все очень просто. Довяжу до конца, добавлю еще несколько рядов, чтобы было пошире, накрахмалю, и сможешь огородить свой участок!
С трясущимися от смеха плечами Мэтт сжал ее в объятиях, не обращая внимания на то, что крючок упирается ему в грудь.
– Я кое-что купила на ужин, – объявила она, чуть отстранившись.
Мэтт намеревался пригласить ее куда-нибудь, но сейчас радостно улыбнулся:
– А мне показалось, будто ты сказала, что не умеешь готовить.
– Поймешь все, когда увидишь, что я купила, – вздохнула она, уводя его в кухню.
– Очень умно, – ухмыльнулся Мэтт, развернув пакеты. – Нашла способ заставить меня готовить.
– Поверь, – торжественно заверила она, – так гораздо безопаснее.
Он пробыл дома менее десяти минут и вот уже второй раз ощущал себя так, словно жизнь была наполнена весельем и смехом.
Мередит принесла одеяло и еду, а Мэтт разжег костер. Они провели вечер во дворе, объедаясь пережаренными сосисками, недопеченными булочками и полурастаявшим зефиром, говорили обо всем, начиная с необычного отсутствия неприятных симптомов беременности и кончая достойным всяческих похвал вкусом зефира. Уже в сумерках они закончили ужин, и Мередит убрала тарелки и отправилась в кухню мыть посуду. Мэтт ожидал ее возвращения, лениво глядя в темнеющее небо, лежа рядом с грудой собранных осенних листьев, которые только что положил в костер, чтобы удивить Мередит.
Когда Мередит появилась во дворе, в воздухе разливался восхитительный аромат осени, а Мэтт сидел на одеяле, стараясь сделать вид, что нет ничего странного в запахе осенних листьев в августе. Мередит встала на колени на одеяло, долго смотрела на огонь, а потом подняла лицо к Мэтту, и даже в темноте он заметил, как сияют ее глаза.
– Спасибо, – просто сказала она.
– Пожалуйста, – ответил он внезапно охрипшим голосом и протянул руку, пытаясь справиться с приливной волной нахлынувшего желания, когда Мередит, неправильно поняв приглашение сесть рядом, устроилась между его ногами, с тем чтобы, повернувшись к нему спиной, любоваться костром. Желание сменилось отчаянной радостью, когда она тихо призналась:
– Лучшей ночи у меня в жизни не было, Мэтт.
Мэтт обнял ее за талию, осторожно прикрыв ладонями плоский живот и стараясь не выказать, как он растроган. Свободной рукой Мэтт откинул ее волосы и поцеловал в затылок.
– Как насчет прошлой ночи?
Мередит нагнула голову под натиском горячих губ и тут же поправилась:
– Это вторая самая лучшая ночь в моей жизни.
Мэтт, улыбнувшись в темноте, прикусил мочку ее уха, но страсть уже взрывалась в теле огненными клубками, лесным пожаром разливаясь по венам, и ни остановить, ни задержать этот буйный поток было невозможно. Потрясенный его силой, Мэтт повернул Мередит к себе лицом и завладел нежными губами, такими мягкими, сначала прохладными, но постепенно налившимися жаром, и, когда ее язык скользнул ему в рот, Мэтт потерял голову. Его рука проникла под ее рубашку, пальцы стиснули грудь, и тихий стон наслаждения, вырвавшийся у Мередит, порвал последнюю тонкую нить его сдержанности. Он сжал ее в объятиях, уложил на одеяло, накрыв своим телом и зарывшись руками в волосы, несколько минут удерживал неподвижно, осыпая безумными поцелуями. Он так тонко чувствовал ее настроение, что ощутил мгновенное колебание, прежде чем свирепость его натиска лишила Мередит способности двигаться. Его потрясла также эта отчаянная всепоглощающая потребность овладеть ею полностью, до конца, необходимость сделать сознательное усилие, чтобы справиться с собой и немного успокоиться. Эти эмоции захватили его с безоглядной силой, и Мэтт так и не понял, что Мередит колебалась не из страха перед ослепляющей страстью, а из-за неопытности и неумения отвечать такими же бурными ласками. Но даже если бы он и осознал это, не решился бы показать ей прямо сейчас, потому что любые попытки помедлить, продлить острое блаженство оказались безуспешными. Поэтому он раздел ее внезапно ставшими неловкими, дрожащими пальцами и целовал, пока она не начала извиваться под ним, скользя ладонями по его горячей коже.
Прикосновение ее рук и губ воспламенило его, и каждый тихий стон, который она издавала, заставлял кровь бурлить, и он вел ее от одной вершины к другой, шепча хриплые, почти грубые слова наслаждения. Мередит послушно следовала за ним, и они слились воедино, пока он наконец не заставил ее кричать, содрогаться в экстазе и только потом исторгся в нее горячим потоком.
Потом он завернул ее и себя в одеяло, и они легли рядом, глядя на залитое звездами небо, вдыхая ностальгическое благоухание ранней осени. В прошлом физическая любовь была занятием, доставлявшим взаимное удовольствие и ему, и партнерше, но с Мередит превратилась в нечто чарующе красивое. Изысканно, утонченно, мучительно красивое. Впервые в жизни Мэтт чувствовал себя полностью удовлетворенным и успокоенным. Впереди нелегкое будущее, однако он никогда не был так уверен в том, что сможет сделать его прекрасным для них обоих… если только она даст ему время. Время и возможность.
Ему необходимо провести с ней больше времени, чтобы укрепить эту странную хрупкую связь, сводившую их все ближе с каждым часом, который они были вместе. Если бы он смог уговорить ее поехать с ним в Южную Америку, их брак мог бы стать настоящим. Он верил в это. Завтра он позвонит Джонатану Соммерсу и, не вдаваясь в подробности, спросит, как живут там рабочие и есть ли врачи. Он думал не о себе. Но Мередит и ребенок – вот главная его забота.
Если бы только он мог взять ее с собой! В этом вся проблема. Он не мог отказаться от поездки в Южную Америку: во-первых, контракт подписан, во-вторых, ему необходимы эти сто пятьдесят тысяч премиальных за проведенные в Венесуэле два года, чтобы сделать очередное выгодное вложение. Подобно фундаменту небоскреба, сто пятьдесят тысяч были основанием его великого плана. Конечно, не такие это большие деньги, но пока и их довольно.
Однако, лежа в темноте рядом с Мередит, он прикидывал, не стоит ли забыть о всех планах и остаться с ней в Штатах. Но Мередит привыкла ко всему самому лучшему, имела на это право. И он хотел, чтобы так продолжалось всегда. И единственным способом, которым можно было достичь этого, была поездка в Венесуэлу.
Мысль о том, чтобы оставить ее здесь и потерять, потому что она рано или поздно устанет от него или потеряет веру в его способность добиться успеха, в обычных обстоятельствах свела бы его с ума. Но одна вещь говорила в его пользу: Мередит беременна его ребенком. Именно малыш – главная причина того, что Мередит будет дожидаться его и верить…
Беременность, так изменившая жизнь Мередит, которую она считала несчастьем и катастрофой, Мэтт полагал нежданным даром судьбы. Уехав от нее в Чикаго, Мэтт посчитал, что пройдет не менее двух лет, прежде чем он сможет вернуться и ухаживать за ней на законных основаниях… конечно, если не лишится ее к тому времени окончательно. Мередит прекрасна и очаровательна, и, конечно, десятки мужчин будут добиваться ее, пока его не будет здесь. Один из них, возможно, сумеет добиться успеха, и Мэтт почти был уверен в этом.
Но теперь вмешалась судьба и подарила ему весь мир. То обстоятельство, что эта самая судьба никогда не была добра к семейству Фаррелов, не обескураживало Мэтта. Теперь он был готов уверовать в Бога, рок, небеса и вселенскую доброту, и все из-за Мередит и малыша.
Правда, было крайне трудно осознать то, что элегантная молодая наследница, встреченная им в загородном клубе, очаровательная блондинка, которая глазом не моргнув пила коктейли с шампанским и держала себя с гордым достоинством, действительно свернулась рядом с ним клубочком и мирно спит в его объятиях, а в ее чреве растет его ребенок.
Его ребенок.
Мэтт распластал пальцы на ее животе и улыбнулся в темноте, потому что Мередит представления не имела о его чувствах к младенцу. И о том, что он испытал, когда она даже не попыталась избавиться от ребенка… и от него, Мэтта. Вчера, когда она говорила о возможностях выбора, одно лишь слово «аборт» вызвало у него тошноту.
Он хотел говорить с ней о малыше и признаться, что в действительности переживает, но считает себя эгоистичным подонком, потому что все случившееся так расстраивает ее. Кроме того, Мередит ужасала встреча с отцом, и любой разговор о беременности напоминал ей о том, что ждет впереди.
Столкновение с отцом… Улыбка Мэтта померкла. Этот человек – настоящий подонок, но каким-то образом смог воспитать самую удивительную женщину, когда-либо встреченную Мэттом, и за это он ему бесконечно благодарен. И только поэтому был готов сделать все на свете, лишь бы ослабить напряженность, когда в воскресенье повезет Мередит к отцу. Придется помнить, что Мередит – единственный ребенок Филипа Бенкрофта, и по причинам, понятным только ей, она любила этого высокомерного мерзавца.
Глава 10
– Где Мередит? – спросил Мэтт Джули, вернувшись домой на следующий день.
Сестра подняла глаза от стола, за которым делала уроки.
– Уехала кататься верхом. Сказала, что вернется еще до того, как ты будешь дома, только ты явился на два часа раньше. – И с улыбкой добавила: – Интересно, что это тебя так тянет сюда?
– Хрюшка несчастная, – пробурчал Мэтт, взъерошив ее темные волосы и направляясь к черному ходу.
Вчера Мередит сказала Мэтту, что любит кататься верхом, поэтому сегодня утром он зашел к соседу и договорился с ним, что тот одолжит Мередит одну из своих лошадей.
Оказавшись во дворе, он миновал заросший сорняками участок, бывший когда-то огородом его матери, и начал внимательно вглядываться в окружающие поля, пытаясь обнаружить Мередит. Он был уже на полпути к забору, когда увидел Мередит, и едва не затрясся от страха. Гнедая лошадь ровным галопом шла вдоль забора, а Мередит низко пригнулась к самой ее шее, не обращая внимания на то, что длинные белокурые волосы развеваются по ветру. Когда Мередит приблизилась, Мэтт понял, что она собирается свернуть и направить лошадь к амбару. Он тоже устремился туда, не сводя с нее глаз, чувствуя, как сердце бьется ровнее, а страх тает. Мередит Бенкрофт сидела в седле как настоящая аристократка – легко, гордо, и лошадь беспрекословно повиновалась ей.
– Привет, – окликнула она с раскрасневшимся, сияющим лицом и остановила лошадь у амбара, рядом с копной гнилого сена. – Нужно немного поводить ее, – добавила она.
Мэтт потянулся к узде, но тут все случилось одновременно: Мэтт зацепился за зубья старых грабель, лежавших на земле, как раз в тот момент, когда Мередит перекинула ногу через спину лошади, чтобы спрыгнуть, и рукоятка грабель, взлетев, ударила животное по носу. Лошадь, возмущенно фыркнув, взбрыкнула. Мэтт отпустил узду и безуспешно попытался схватить Мередит, а она сползла спиной вперед и свалилась на сено, но тут же соскользнула на землю.
– Черт возьми! – выругался он и, нагнувшись, схватил ее за плечи: – Ты ушиблась?
Мередит, благополучно приземлившаяся на сено, не пострадала, просто ужасно смутилась и сконфузилась.
– Ушиблась? – повторила она с комическим ужасом, быстро вскочив на ноги. – Моя гордость не просто ранена, она уничтожена, истреблена…
Мэтт, тревожно сузив глаза, присматривался к ней.
– А малыш?
Мередит перестала стряхивать пыль и соломинки с джинсов, позаимствованных у Джули.
– Мэтт, – сообщила она с видом заносчивого превосходства, держась за многострадальную задницу, – это не то место, где находится ребенок.
Мэтт наконец понял, что она имеет в виду, как именно упала. Радость и облегчение, охватившие его, были так велики, что он нашел в себе силы немного подразнить Мередит. Бросив на нее делано-недоуменный взгляд, он осведомился:
– В самом деле? Невероятно.
Несколько минут Мередит с удовольствием наблюдала, как он прогуливает лошадь, но потом вспомнила кое-что и радостно улыбнулась.
– Сегодня я довязала тебе свитер! – объявила она.
Мэтт остановился и с сомнением уставился на нее:
– Ты переделала эту длинную веревочную штуку в свитер? Для меня?
– Ну конечно, нет! – оскорбленно хмыкнула Мередит. – Та длинная штука вроде веревки вязалась просто для практики. А сегодня я связала свитер, то есть не свитер, а жилет, но это все равно. Хочешь посмотреть?
Мэтт кивнул, но выглядел при этом таким ошеломленным, что Мередит закусила губу, пытаясь не рассмеяться. Через несколько минут она появилась на пороге дома с бежевым жилетом крупной вязки, с воткнутым в него крючком и мотком пряжи. Мэтт как раз выходил из амбара, и они снова встретились у копны с сеном.
– Ну вот, – пробормотала она, вынимая из-за спины свою ношу, – что ты об этом думаешь?
Взгляд Мэтта, полный нескрываемой тоски, скользнул по ее рукам и поднялся к невинно-доверчивому лицу. Он был явно ошеломлен и тронут неожиданным подарком, ибо никогда не предполагал, что Мередит может сделать что-то специально для него. Она сама не ожидала такой реакции и теперь чувствовала некоторую неловкость из-за того, что внезапно решила подшутить над Мэттом.
– Поразительно! – наконец выговорил он. – Как по-твоему, он мне впору?
Мередит была уверена в этом. Она сама перебрала свитеры, сложенные в шкафу, чтобы не ошибиться и купить нужный размер, а когда привезла домой жилет, постаралась отпороть все этикетки.
– Думаю, да.
– Дай-ка я примерю.
– Прямо здесь? – спросила Мередит и, когда Мэтт кивнул, вытащила крючок, пытаясь побороть неотступные угрызения совести.
Мэтт с бесконечной осторожностью взял у нее жилет, натянул поверх полосатой рубашки и поправил воротник.
– Ну как? – поинтересовался он, подбоченившись и слегка расставив ноги.
Выглядел он великолепно – широкоплечий, узкобедрый, грубовато-красивый и убийственно-сексуальный даже в этих выцветших джинсах и недорогом жилете.
– Мне он нравится, особенно потому, что ты связала его сама и для меня.
– Мэтт… – нерешительно начала она, готовая во всем признаться.
– Что?
– Насчет жилета…
– Нет, любимая, – перебил он, – не стоит извиняться за то, что не успела связать еще парочку. Сможешь сделать это завтра.
Мередит еще не успела опомниться от пьянящего счастья слышать слово «любимая» из его уст, когда подлинный смысл сказанного дошел до нее и она заметила озорные искорки в глазах Мэтта. Нарочито угрожающим жестом он наклонился и, схватив с земли палку, начал подкрадываться к ней, так что Мередит, смеясь до слез, была вынуждена поспешно отступить.
– Попробуй только! – взвизгнула она, прячась за копну и отходя к амбару, но, не рассчитав, ударилась плечом о стену и в последний момент ринулась в сторону. Слишком поздно. Мэтт успел поймать ее за руку, рванул на себя и прижался к ней всем телом.
Мередит, сверкая смеющимися глазами, раскрасневшаяся, смотрела в его улыбающееся лицо.
– Ну теперь, когда ты меня поймал, что собираешься делать? – поинтересовалась она.
– Да, вопрос нелегкий, – хрипло признался он.
Не отрывая взгляда от ее губ, Мэтт наклонился, целуя ее с неспешной, почти ленивой чувственностью, пока в Мередит не загорелось ответное пламя и она не начала отвечать на поцелуи; только тогда он раскрыл ее губы своими, а его язык скользнул чуть глубже. И Мередит забыла о том, что их можно видеть из дома, что сейчас день. Она просто обхватила его за шею, прижалась еще теснее и, как умирающий от жажды, припала к живительному источнику, приветствуя ритмичные вторжения его языка. К тому времени когда он наконец поднял голову, оба дышали неровно и тяжело, а его возбужденное тело словно оставило на ее коже невидимый отпечаток.
Мэтт набрал в грудь воздуха и откинул голову, инстинктивно почувствовав: вот он, идеальный момент для того, чтобы уговорить ее отправиться с ним в Южную Америку. Но как лучше сделать это? Мэтт так смертельно боялся ее отказа, что решил склонить весы в свою пользу, пустив в ход нечто вроде принуждения.
– Думаю, нам пора поговорить, – объявил он, выпрямляясь. – Согласившись жениться на тебе, я упоминал о некоторых условиях. Тогда я не был уверен в том, каковы они. Но сейчас понял.
– И в чем же дело?
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Венесуэлу.
Ну вот, он произнес это. Теперь оставалось только ждать.
Потрясенная неожиданным возникновением каких-то условий, вне себя от радости из-за того, что он не желает ее оставлять, и раздраженная повелительным тоном, Мередит, в свою очередь, спросила:
– Мне бы хотелось сначала понять кое-что. Хочешь сказать, что о свадьбе не может быть и речи, если я не соглашусь поехать с тобой?
– Я первым задал вопрос, так что, если можно, сначала твоя очередь.
Только через несколько минут Мередит наконец поняла, что, намекая на отказ жениться, Мэтт просто хочет проверить, согласится ли она без прямых угроз и давления с его стороны. Как же он не понимает, что это ни к чему?
Улыбнувшись про себя, Мередит сделала вид, что погружена в мучительные раздумья:
– Так ты хочешь, чтобы я отправилась с тобой в Южную Америку?
Мэтт кивнул:
– Я сегодня звонил Соммерсу. Он утверждает, что жилищные условия и медицинское обслуживание там вполне на уровне. Но сначала я должен сам в этом убедиться. Если они приемлемы, я хотел бы, чтобы ты приехала ко мне.
– Не думаю, что это очень уж справедливо, – объявила она с самым серьезным видом, желая отплатить ему тем же и заставить его нетерпеливо дожидаться ответа.
Мэтт слегка насторожился:
– Но ничего лучшего я не могу предложить.
– По-моему, ты в крайне невыгодном положении, – пояснила Мередит, устремляясь к дому, чтобы скрыть улыбку. – Я получаю мужа, ребенка, собственный дом плюс возможность узнать новую страну, а ты всего-навсего обзаводишься женой, которая, вероятно, сварит на обед рубашки, накрахмалит хлеб и все будет путать…
Она неожиданно взвизгнула, почувствовав увесистый шлепок по заду, но тут же, обернувшись, столкнулась с ним и, подняв глаза, изумленно поняла, что Мэтт не улыбается. Он долго смотрел на нее с неописуемым выражением и внезапно с силой прижал к груди.
Джули стояла у кухонного окна, наблюдая, как Мэтт, поцеловав Мередит, неохотно отпустил ее и, широко улыбаясь, долго наблюдал, как она идет к дому.
– Па, – охнула девушка, ошеломленно уставясь на отца, – Мэтт, кажется, влюбился.
– Тогда помоги ему Бог!
– Разве тебе не нравится Мередит? – удивилась Джули.
– Я видел, как она оглядывала этот дом, когда впервые вошла сюда! Смотрит на нас свысока, задирает нос, словно в хлеву оказалась!
Лицо девушки омрачилось, но она все же упрямо покачала головой.
– В тот день она ужасно боялась. Честное слово, я сама это видела!
– Именно Мэтту следовало бы побаиваться. Если он ничего не добьется в жизни, она бросит его ради какого-нибудь богатого ублюдка, и кончится тем, что ему даже моего внука не позволят навещать.
– Ни за что не поверю!
– У него нет ни одного шанса на миллион быть счастливым с ней, – резко бросил Патрик. – Знаешь, что это такое – быть женатым на женщине, которую любишь, пытаться сделать для нее все на свете или по крайней мере дать больше, чем она имела до свадьбы, и ничего не суметь? Можешь представить, каково это – каждый день смотреться в зеркало и знать, что ты неудачник, жалкий неудачник?
– Ты думаешь о маме, – встревожилась Джули, пристально глядя в осунувшееся, несчастное лицо отца. – Ма никогда не считала тебя неудачником и сто раз говорила Мэтту и мне, какой счастливой ты ее сделал.
– Лучше бы я дал ей меньше счастья, но сумел продлить жизнь, – с горечью пробормотал Патрик, отворачиваясь, но Джули увидела, как подавлен отец, куда заводит его искаженная логика. Двойные смены изматывают его, и недалек тот день, когда он снова сорвется и запьет, чтобы забыться.
– Ма жила на пять лет дольше, чем предсказывали врачи, – напомнила она. – А если Мэтт хочет, чтобы Мередит с ним осталась, наверняка найдет способ. Он похож на ма. Настоящий борец.
Патрик Фаррел мрачно усмехнулся:
– Это намек на то, что мне стоит воспротивиться соблазну?
– Нет, – покачала головой Джули, – просто прошу не мучить себя, потому что ты не смог сделать больше. Ма боролась до конца, и ты и Мэтт все это время помогали ей победить смерть. Этим летом вы наконец смогли оплатить последние медицинские счета. Не считаешь, что настало время забыть?
Патрик протянул руку и нежно приподнял подбородок дочери:
– В сердцах некоторых людей любовь живет вечно, Джули. В сердцах и душах. Такие, как мы, не забывают.
Отняв пальцы, он выглянул в окно, и его лицо на миг приняло беспощадное выражение.
– Любя Мэтта, я искренне надеюсь, что с ним такого не случится. У него большие планы на будущее, но для этого нужно многим жертвовать, а богатые девушки не представляют, что это такое. У такой, как она, не хватит мужества пройти с ним все испытания, и при первой же неприятности она сбежит, вот увидишь!
Мередит застыла на пороге, потрясенная услышанным. Патрик направился к двери, и они оказались лицом к лицу. У Патрика хватило такта немного смутиться, но он по-прежнему стоял на своем:
– Вы слышали все, и я очень сожалею, Мередит. Но это мое мнение, и я не собираюсь от него отказываться.
Девушке было очень больно, и Патрик это видел, но она взглянула ему прямо в глаза и со спокойным достоинством ответила:
– Надеюсь, вы с такой же готовностью признаете свою неправоту, когда поймете, как ошибались, мистер Фаррел.
И, не произнеся больше ни слова, направилась к лестнице, оставив Патрика смотреть ей вслед в потрясенном молчании. За его спиной раздался самодовольный голос Джули:
– Ты до смерти перепугал ее, па. Теперь я вижу, что ты имел в виду, когда утверждал, что Мередит не хватает мужества.
Патрик, нахмурившись, оглядел дочь, но когда снова посмотрел наверх, увидел Мередит со свитером в руках, собиравшуюся опять спуститься в гостиную. Девушка застыла на верхней ступеньке, но Патрик без особенной надежды на примирение все же сказал:
– Если вы докажете, что я не прав, Мередит, сделаете меня самым счастливым человеком на свете.
Мередит кивком ответила на нерешительное предложение перемирия.
– Вы носите моего внука, – добавил Патрик. – Я бы хотел, чтобы он рос с обоими родителями, которые еще будут женаты к тому времени, как он окончит колледж.
– Я тоже хочу этого, мистер Фаррел.
Гримаса, появившаяся на губах Фаррела, почти напоминала улыбку.
