Джозеф Конрад
Тайный агент
– Если вам не помешают, – сказал со смехом главный инспектор: – на вас будут оказывать разные влияния, а потом вы будете сами поражены приговором. Я бы на вашем месте не доверял господину, который с вами разговаривал до меня. Мой совет – как можно скорее исчезнуть отсюда. Ведь многие у нас уверены, что вас нет на свете.
– Неужели? – проговорил м-р Верлок. Вернувшись из Гринвича, он провел весь день в маленьком кабачке и не ожидал такого благоприятного оборота дела.
– Да, таково общее мнение. Удирайте, исчезните…
– Куда? – проговорил м-р Верлок. Он поднял голову и, глядя на запертую дверь, проговорил:
– Заберите меня с собой сейчас же. Я не буду сопротивляться.
– Я не сомневаюсь, – иронически согласился главный инспектор, следя за направлением его взгляда.
У м-ра Верлока выступил пот на лбу. Понизив голос, он заговорил конфиденциальным тоном: – Мальчик ведь был ненормальный, неответственный за свои поступки. Суд бы его оправдал, понимая, что он годится только в сумасшедший дом… Самое худшее, что ему сделали бы…
Главный инспектор, уже держась за ручку двери, прошептал, глядя прямо в лицо м-ру Верлоку:
– Мальчик-то, может быть, не совсем нормальный, но вы так прямо сумасшедший. Что вас так сбило с толку?
М-р Верлок, помня о м-ре Вальдере, – сказал, не стесняясь: Все это наделал один посольский негодяй. По-вашему, впрочем, он, может быть, джентльмен.
Главный инспектор кивнул головой, в знак понимания, и открыл дверь.
М-сс Верлок, может быть, и не заметила, как он вошел в лавку. Она сидела выпрямившись за прилавком, а у ног её валялся скомканный лист розоватой бумаги. Она судорожно прижала обе руки к лицу, надавливая кончиками пальцев на висок. На лице её была точно маска, которую она не хотела сорвать. В её неподвижности сильнее выражалось её страшное горе, чем если бы она испускала крики и билась головой об стену. Хит только вскользь взглянул на неё, проходя мимо, и когда он вышел при звоне надтреснутого колокольчика, вокруг м-сс Верлок воцарилась глубокая тишина. Темные полки с товарами поглощали весь свет, и в полутьме только сверкал золотой ободок обручального кольца на пальце м-сс Верлок, как неистребимый блеск остатка сверкающего сокровища, брошенного в сорную яму.
X.
Вице-директор попал в Вестминстер вовсе не около полуночи, как предполагал, а очень рано, в самом начале вечернего заседания. После разговора с личным секретарем, который интересовался исходом затеянного предприятия и понял по таинственным ответам вице-директора, что тому удалось нечто весьма важное и ответственное, вице-директора впустили в кабинет начальника, сидевшего за столом в задумчивой позе. Начальник не выразил ни удивления по поводу преждевременного появления своего подчиненного, ни любопытства, ни вообще каких-либо чувств. Ничто не изменилось в его задумчивом взгляде. Но голос его не был при этом усталый или сонный.
– Ну, что? – спросил он: – что вы узнали пока? Напали на что-нибудь неожиданное?
– Не совсем неожиданное, сэр Этэльред, – сказал вице-директор. – Я напал на психологическое состояние.
– Говорите, пожалуйста, понятнее, – попросил начальник.
– Да это совершенно понятно. Вы знаете ведь, что преступники чувствуют непреодолимое желание раскрыть свою тайну кому бы то ни было – часто даже полиции. И вот, Верлок, которого главный инспектор Хит считает столь непричастным к этому делу, оказался именно в таком состоянии. Он, говоря образно, бросился во мне на грудь, и мне стоило только шепнуть ему, кто я, и прибавить: я ведь знаю, что вы тут главное действующее лицо, – чтобы этим вызвать его признание. Ему казалось чудом, что мы уже знаем, но он все-таки поверил. Мне оставалось тогда только предложить ему два вопроса: кто вас толкнул на это дело, и кто бросил бомбу? Он дал точные ответы. Прежде всего я узнал, что бросил бомбу брат его жены, мальчик, полу-идиот, и узнал также, что Михаэлис никакого касательства к этому делу не имеет, хотя, действительно, мальчик был у него в деревне до восьми часов утра сегодня. Возможно, что Мяхаэлис еще ничего не знает до сих пор… Верлок с утра отправился туда и взял мальчика с собой как бы на прогулку. Так как это было не в первый раз, то Михаэлис не мог подозревать ничего дурного. Ну, а затем оказывается, что Верлок совершенно обезумел от удивительно сыгранной с ним комедии, которую мы с вами ни на минуту не приняли бы всерьез, но которая оказала сильное воздействие на Верлока.
Вице-директор рассказал все, что Верлок передавал ему о характере и образе действия мистера Вальдера…
– Мне это кажется совершенно фантастичным, – сказал начальник.
– Не правда ли? Прямо, какая-то жестокая шутка. Но Верлок, по-видимому, отнесся к этому совершенно серьезно. Ему казалось, что вся его карьера рушится. В прежнее время он был в прямых сношениях с Стот-Вартенгеймом, и считал свои услуги незаменимыми. Отрезвление было очень неожиданное, и он, видимо, потерял голову. Ему, очевидно, представлялось, что посольство может не только отказаться от его услуг, но каким-то таинственным образом погубить его.
– Сколько времени вы провели теперь с ним? – спросил начальник, прерывая вице-директора.
– Мы провели минут сорок в номере какой-то подозрительной гостиницы. Он был в состоянии реакции после преступления. Его нельзя назвать закоренелым преступником. Он не хотел смерти несчастного мальчика, брата своей жены, и теперь в полном ужасе, – я это ясно видел. Может быть, он даже любил мальчика. Во всяком случае, он надеялся, что мальчик не попадется, и что невозможно будет узнать, кто собственно совершил дело. Притом для мальчика никакого риска не было: его бы сейчас же объявили невменяемым.
Вице-директор остановился на минуту и задумался.
– Как он, однако, надеялся в таком случае выгородит себя – этого я не понимаю, – продолжал он, не зная, до чего Стэви был предан «доброму» м-ру Верлоку, и как он умел молчать, когда считал это нужным.
– Впрочем, он, может быть, не думал об этом, – прибавил вице-директор. – Он теперь в глубоком отчаянии, как человек, который совершил самоубийство, чтобы покончить со всеми заботами, и уже потом убедился, что ничуть не помог этим делу.
– Что же вы теперь с ним сделали? – спросил начальник, улыбнувшись в ответ на оригинальное сравнение вице-директора.
– Так как он очень торопился к жене в лавку, то и отпустил его.
– Как? Ведь он может убежать.
– Простите, я этого не думаю. Куда ему бежать? Ему грозит опасность и со стороны товарищей. Он занимает тут определенный пост. Под каким предлогом он бы, оставил его? Но даже если бы ничто не помешало его свободе действий, он бы все-таки ни на что не мог решиться в своем теперешнем состоянии. А если бы я задержал его, мы были бы уже обязаны определенно действовать. А я хотел сначала узнать ваше намерение.
– Я повидаю сегодня прокурора и завтра утром пошлю за вами. Что вы еще имеете мне сказать?
– Ничего, сэр Этельред, если вы не желаете знать подробности…
– Нет, пожалуйста, без подробностей, – сказал начальник, и протянул вице-директору на прощанье руку. – И вы говорите, что этот человек женат? – спросил он еще.
– Да, женат законным браком. Он говорил мне, что после разговора в посольстве хотел-было все бросить, продать лавку и уехать, но он знал, что жена его и слышать не захочет об отъезде за-границу. Лучшее доказательство прочного супружества, – прибавил он злобно, вспомнив, что и его жена тоже не хотела уезжать из Англии. – Да, – повторял он, – настоящая жена и настоящий брат жены. Тут – целая семейная драма.
Вице-директор засмеялся, но, видя, что начальник уже погрузился в другие мысли о важных государственных вопросах, незаметно вышел из комнаты.
Он медленно направился домой, раздумывая о деле, которое живо его интересовало, как предлог начать полезную общественную кампанию. Придя домой, увидев, что в гостиной темно, он прошел наверх, чтобы переодеться и поехать за женой, которая была на обеде у знатной леди, покровительницы Михаэлиса.
Он знал, что там будут рады его приходу. Войдя в меньшую из двух гостиных, он увидел жену среди большой группы у рояля. За ширмой подле хозяйки сидели на двух креслах рядом какой-то господин и дама. Хозяйка протянула руку вошедшему.
– Я уж и не надеялась видеть вас сегодня. Энни мне сказала…
– Я сам не думал, что так скоро освобожусь, – ответил вице-директор и прибавил вполголоса: «Могу сообщить вам, к вашему и моему удовольствию, что Михаэлис не причастен к этому делу.»
– Еще бы! – с негодованием воскликнула покровительница Михаэлиса. – Неужели у вас там были настолько глупы, чтобы заподозрить его?..
– Не настолько глупы, – почтительно возразил вице-директор, – а настолько умны и ловки.
Наступило молчание. Господин, сидевший на кресле у кушетки, перестал разговаривать с дамой около него, и поглядел с легкой улыбкой на вице-директора.
– Я не знаю, знакомы ли вы, – сказала хозяйка.
М-р Вальдер и вице-директор учтиво поклонились друг другу.
– Он все пугает меня, – заявила вдруг дама, сидевшая около м-ра Вальдера, кивая головой на последнего. Вице-директор был знаком с этой дамой.
– У вас вовсе не испуганный вид, – сказал он, взглянув на нее и думая про себя, что рано или поздно в этом доме можно встретиться с кем угодно.
– Во всяком случае, он пробовал меня пугать, – сказала дама.
– Это уж по привычке, – сказал вице-директор.
– Он угрожает обществу всякими ужасами, – продолжала леди: – из-за взрыва в Гринвиче, говорит, что мы должны дрожать, пока этих людей не истребят всех до конца. А я и не знала, что это так серьезно.
Мистер Вальдер, делал вид, что не слышит, и, наклонившись к кушетке, говорил что-то вполголоса хозяйке. Но он ясно слышал, как вице-директор сказал:
– Я не сомневаюсь, что м-р Вальдер имеет совершенно точное представление об истинной важности этого дела.
М-р Вальдер спрашивал себя, какая собственно цель у этого назойливого полицейского? Закончив фразу, обращенную к хозяйке, он повернулся в кресле и сказал:
– Вы хотите сказать, что мы лучше знаем этих людей, чем вы? Это верно. У нас сильно от них пострадали, а вы почему-то – он улыбнулся с искусственно-недоумевающим видом – охотно терпите их в своей среде.
Вице-директор ничего не ответил, и м-р Вальдер тотчас же попрощался. Как только он повернулся спиной к кушетке, вице-директор тоже поднялся.
– Я думала, что вы еще останетесь и отвезете домой Энни, – сказала хозяйка.
– Оказывается, что у меня сегодня есть кое-какая работа.
– В связи…?
– Да, до некоторой степени. Дело это может оказаться очень громким, – сказал он, когда хозяйка спросила его на прощанье, действительно ли все это так ужасно.
Он быстро вышел из гостиной и застал м-ра Вальдера еще в передней. Он старательно обматывал шею широким шолковым шарфом. За ним стоял лакей, подавая ему пальто, а другой в это время отворял дверь. Вице-директор быстро надел пальто и сразу вышел. Но, выйдя из подъезда, он остановился, как бы раздумывая, в какую сторону ему направиться. Увидав это в открытую дверь, м-р Вальдер еще постоял в передней, закурил сигару и потом только медленно вышел. Но все-таки он еще застал перед домом «проклятого полицейского» и, в ужасе подумав, что тот, может быть, поджидает его, стал искать глазами свободный кэб. Но такового не оказалось; у подъезда стоял ряде собственных экипажей. М-ру Вальдеру пришлось пройти пешком, и «проклятый полицейский» шел рядом с ним. М-ру Вальдеру сделалось не по себе. – Чертовская погода! – сказал он.
– Вовсе уж не такая плохая, – спокойно возразил вице-директор, и, помолчав несколько времени, сказал: – Мы захватили некоего Верлока.
М-р Вальдер не отшатнулся и даже не изменил шага, но не мог удержаться от восклицания: – Что? – Вице-директор не повторил своих слов.
– Вы его знаете, – сказал он.
М-р Вальдер остановился. – Почему вы думаете? – спросил он.
– Я не думаю. Это Верлок сказал.
– Врет, собака, – сказал м-р Вальдер, но внутренно он был поражен проницательностью английской полиции. Ему сделалось не по себе; он бросил сигару и пошел дальше.
– Эта история мне приятна тем, – продолжал медленным тоном вице-директор, – что она – удобный предлог для очень важного дела, за которое нужно взяться как можно скорее. Нужно очистить страну от иностранных шпионов. Они – гнусный и опасный элемент в обществе. Каждого из них в отдельности трудно выискивать. Нужно, чтобы самое их занятие опостылело их нанимателям. Дело становится позорным и опасным.
М-р Вальдер опять остановился. – Что вы хотите сказать? – спросил он.
– Суд над Верлоком выяснит публике и опасность, и неприличие шпионства.
– Кто же поверит такому человеку? – презрительно сказал м-р Вальдер.
– Обилие самых точных подробностей в достаточной степени всех убедит, – мягко сказал вице-директор.
– Так вы серьезно намереваетесь это сделать? Ведь вы этим действуете только на руку негодяям революционерам. Зачем вы хотите поднять скандал? Из нравственных соображений – или каких-нибудь других?
М-р Вальдер был, очевидно, очень взволнован, и это еще более убедило вице-директора в правде сообщений Верлока. Он прибавил равнодушным тоном:
– Есть и практические соображения. У нас достаточно хлопот с действительными анархистами – вы не можете упрекнуть нас в недостаточной зоркости в этом отношении. Но мы не допустим ни под каким предлогом, чтобы нам еще навязывали поддельных.
– Я не разделяю ваших взглядов, – возразил м-р Вальдер надменным тоном. – Вы рассуждаете слишком эгоистично, не думая об интересах других европейских стран.
– Другие страны не могут пожаловаться на отсутствие у нас бдительности, – сказал добродушным тоном вице-директор. – Вы видите, в течение двенадцати часов мы установили личность человека, разорванного на куски, отыскали организатора взрыва и даже знаем, кто стоит, за его спиной. Мы могли бы пойти и дальше, но не хотим превысить свои права.
– Вы полагаете, что преступление было задумано вне Англии? – спросил м-р Вальдер.
– Да, в иносказательном смысле слова, – ответил вице-директор, намекая на то, что посольства считаются территорией той страны, которую собой представляют. – Но это подробности. Я с вами об этом заговорил, потому что ваше правительство более всего недовольно нашей полицией. Вы видите, мы не так уж плохи. Мне хотелось сообщить именно вам о нашей удаче.
– Очень вам благодарен, – пробормотал м-р Вальдер.
– Здешних анархистов мы всех по пальцам знаем, – продолжал вице-директор, точно цитируя слова Хита. – А теперь нужно только отделаться от провокаторов, и тогда можно жить спокойно.
М-р Вальдер поднял руку, останавливая проезжающий кэб.
– А вы не зайдете сюда? – сказал вице-директор, указывая на внушительных размеров здание с ярко освещенным подъездом, перед которым они стояли. Это был фешенебельный клуб, и м-р Вальдер состоял его почетным членом. Но в эту минуту вице-директор подумал, что едва-ли м-ру Вальдеру придется часто бывать здесь в будущем. Он взглянул на часы. Было половина одиннадцатого. Вечер проведен был не без пользы.
XI.
После ухода инспектора Хита, м-р Верлок стал ходить по комнате и от времени до времени смотрел на жену через открытую дверь. «Она знает», – думал он, глубоко ее жалея, но все же с некоторым чувством облегчения. Самое ужасное было бы именно сообщить ей страшную весть, и от этого инспектор Хит избавил ее. М-р Верлок никак не ожидал, что придется сообщать ей именно о смерти брата, так как отнюдь не ждал и не желал его смерти. Напротив того, мертвый Стэви становился источником гораздо больших бед, чем живой. М-р Верлок рассчитывал на благополучный исход, полагаясь не на собственную сообразительность мальчика, а на его слепое послушание, так как знал, с каким доверием и с какой слепой преданностью мальчик его во всем слушался. Он надеялся, что Стэви уйдет из стен обсерватории живом и невредимым и нагонит его за парком. Четверть часа – совершенно достаточное время даже для самого глупого человека, чтобы положить снаряд и уйти. Стэви, очевидно, наткнулся на что-нибудь, и взрыв произошел через пять минут. М-р Верлок предвидел все, кроме этого. Он думал, что Стэви мог заблудиться, не нагнав его, и что его где-нибудь арестуют. Этого он не боялся, уверенный, что мальчик его не выдаст. Он ему достаточно говорил, во время их долгих прогулок вдвоем, о необходимости молчания. Гуляя со Стэви по улицам Лондона, он сумел совершенно изменить взгляд мальчика на полицию, и мальчик сделался его покорным, преданным сообщником. М-р Верлок искренно полюбил его за это. Но что жена его пришьет адрес на подкладке пальто – это ему не приходило в голову. Так вот что она имела в виду, когда говорила, что нечего беспокоиться, если Стэви и потеряется на улице. Она уверила его, что мальчик наверное вернется домой. Да, он вернулся, – чтобы жестоко отомстить.
М-р Верлок вошел за прилавок. Он внутренне решил, что во всем виновата жена, не предупредившая его о принятой ею мере предосторожности. Но он все-таки не чувствовал злобы против неё, так как был фаталистом, и решил, что бывает только то, что должно быть. Теперь все равно делу не помочь. Он подошел в ней и сказал:
– Я не хотел погубить мальчика.
М-сс Верлок вся вздрогнула при звуке его голоса, но не отняла рук от лица и не произнесла ни звука. М-р Верлок чувствовал настоятельную потребность поговорить с ней.
– Это болван Хит так тебя ошеломил. Разве можно так сразу все сказать женщине! Я целые часы сидел в кабачке, все обдумывая, как тебе сообщить это. Ведь ты сама понимаешь, что я не желал зла мальчику.
Тайный агент Верлок говорил правду. Он действительно прежде всего ужаснулся за жену, когда раздался взрыв.
М-сс Верлок снова вся вздрогнула, но так как она продолжала сидеть, закрыв лицо руками, то он решил, что лучше всего оставить ее в покое, и ушел в комнату за лавкой. Увидев на столе приготовленную для него еду, он отрезал себе кусок мяса и стал есть. Он только теперь вспомнил, что за весь день ничего не ел, и в эту минуту почувствовал острее всего остального физическое чувство пустоты в желудке. Он стал медленно есть, поглядывая из-за двери на жену, потом снова вошел в лавку и близко подошел к Винни. Он не мог выносить вида этой скорби с закрытым лицом. Он ожидал, конечно, что жена его будет страшно потрясена, но надеялся все-таки на её опору в новых обстоятельствах, с которыми сам уже почти примирился со свойственным ему фатализмом.
– Ничего не поделаешь, – мрачно сказал он. – Нужно подумать о завтрашнем дне, Винни. Когда меня заберут, ты должна будешь действовать толково.
Опять ни звука, кроме судорожного вздымания груди. М-р Верлок начал даже слегка возмущаться. – Взгляни хоть на женя, – сказал он несколько резким тоном.
– Я никогда больше на тебя не взгляну, – раздался глухой ответ.
М-р Верлок отнесся со снисходительностью доброго мужа к восклицанию, явно вызванному чрезмерною скорбью. Тяжело же она приняла свое несчастье! Всему виной Хит, который не сумел сказать как следует. Но, конечно, ради неё же самой, нельзя ей позволить слишком предаваться своим чувствам.
– Нельзя тебе тут оставаться в лавке, – сказал он с напускной суровостью, в которой звучала нота действительной досады на жену. Нужно было до ночи обсудить много важных вопросов, а она все тормозила своим упрямством. Но как он ее ни убеждал разными доводами, она продолжала сидеть неподвижно.
– Ну, да будь же, наконец, благоразумна, Винни, – сказал он. – Что же было бы с тобой, если бы погиб я?
Он был уверен, что этот довод заставит ее вскрикнуть, но она не двинулась с места и по-прежнему не отнимала рук от лица. Нельзя говорить с человеком, когда не видишь его лица. М-р Верлок попытался силой отнять у неё руки от лица, но тогда она вдруг вырвалась от него, пробежала через всю лавку и скрылась в кухне. Он только на минуту увидел её лицо, и убедился, что она не взглянула на него.
Можно было подумать, что между ними происходила главным образом борьба из-за стула, так как в ту же минуту, как вышла м-сс Верлок, место её занял её муж. Он не закрыл лицо руками, но лицо его омрачилось тяжелыми мыслями.
Он знал, что ему не избежать тюрьмы, но не особенно этого боялся. Тюрьма укроет его во всяком случае от беззаконной мести, которой он мог опасаться с разных сторон. Он предвидел сравнительно скорое освобождение и затем жизнь за-границей. Обидно было только то, что неудача его постигла в тот самый момент, когда он мог рассчитывать на полное торжество. Ему казалось, что он блестяще доказал м-ру Вальдеру свою силу и могущество, и его престиж в посольстве сделался бы огромным – если бы только не несчастная мысль жены, вздумавшей пришить адрес к воротнику Стэви. Строго обдуманный, доведенный почти до конца план разбился из-за ничтожного обстоятельства, как бывает, что ломаешь ногу, поскользнувшись об апельсинную корку.
М-р Верлок все-таки не питал в эту минуту злобы против жены. Он думал о том, каково ей будет, когда его заберут, как она будет первое время тосковать по Стэви, и как тяжело ей будет оставаться совершенно одной во всем доме. Если бы хоть мать была с нею. Он чувствовал, что нужно обо всем серьезно потолковать, но понимал, что ни о каких делах разговаривать в этот вечер нельзя. Он поднялся, спокойно запер входную дверь, затушил газ в лавке и, отделив себя таким образом от внешнего мира, пошел к жене. Она сидела у стола, у которого обыкновенно сидел бедный Стэви за рисованием, опустив на руки голову. М-р Верлок не знал, с чего начать с ней разговор. Он никогда не говорил с ней о себе, так как она не любила вникать ни во что, что не касалось её непосредственно, и начать вдруг теперь, в трагических обстоятельствах, открывать ей душу – было бесконечно трудно. Нужно было объяснить страшное гипнотизирующее влияние Вальдера, толкнувшего его на преступление.
М-р Верлок ходил взад и вперед по комнате, потом остановился в дверях и, глядя в кухню, сказал, сжав кулаки:
– Ты не можешь себе представить, с каким негодяем я имел дело… Как он обошелся со мной!.. – продолжать м-р Верлок, чувствуя наконец силу открыть свою душу. – Ведь я рисковал головой в этой игре. От тебя я, конечно, все скрывал. Зачем было доставлять лишнее беспокойство! За семь лет нашего супружества, я не раз подвергался опасности жизни, – а он вздумал грозить мне… Мне, которому обязаны своим спасением величайшие люди в государстве!
Он заметил, что жена его подняла голову. Он смотрел на нее сзади, точно мог судить о действии свояк слов по движению её спины.
– За последние одиннадцать лет не было ни одного заговора, к которому я бы не был причастен. Скольких я, посылал на то, чтобы их ловили на границе. Старый барон знал, чего я стою. И вдруг является наглец, который осмеливался вызывать меня к себе в одиннадцать часов утра! Ведь если бы кто-нибудь увидел меня входящим в посольство, мне бы не снести головы. Какое негодяйство – подвергать опасности такого человека, как я!
М-р Верлок подошел к крану, подставил стакан и выпил один за другим три стакана воды, чтобы утолить душившее его пламя бешенства.
– Если бы не мысль о тебе, я бы схватил его за горло и сунул бы его голову в камин. Мне не трудно было бы справиться с этим розовым бритым негодяем.
М-р Верлок в первый раз в жизни открывал свою душу этой равнодушной женщине. Личное озлобление кипело в нем так сильно, что он совершенно забыл о судьбе Стэви. И когда он поднял глаза на жену, он был поражен неожиданностью её выражения. Она смотрела не обезумевшим и не рассеянным взглядом, а скорее взглядом, сосредоточенным на чем-то за м-ром Верлоком. Впечатление это было до того сильно, что м-р Верлок оглянулся; но за ним была только белая стена и больше ничего.
– Я бы схватил его за горло, – продолжал он, снова повернувшись в жене. – Если бы не ты, я бы не постеснялся. А ведь он бы даже не посмел обратиться в полиции. Ты понимаешь, почему не посмел бы?
Он подмигнул жене с лукавым видом.
– Нет, – глухо ответила м-сс Верлок, не поднимая на него глаз – О чем это ты говоришь?
М-ра Верлока охватило чувство полной безнадежности и усталости после страшного напряжения дня, закончившегося неожиданной катастрофой. Его карьера рушилась самым неожиданным образом, но во всяком случае он, может быть, наконец, будет в состоянии проспать целую ночь. Поглядев да жену, он, однако, в этом усомнился. Она была какая-то непонятная, чужая.
– Пряди же, наконец, в себя, – сказал он. – Пойди, ляг в постель. Тебе нужно выплакаться как следует.
Как и большинство, м-р Верлок думал, что лучший всход для женской печали – слезы. И, может быть, действительно, если бы Стэви умер на её руках, м-сс Верлок нашла бы облегчение в обильных словах. Она обрела бы в себе достаточно смирения, чтобы принять с покорностью все естественное в человеческой судьбе. Но ужасные обстоятельства смерти Стэви осушили сразу источник слез, точно ей провели по глазам раскаленным железом, а сердце превратилось в кусок льда. Черты её застыли, а в неподвижной голове носился рой мыслей. Вся жизнь пронеслась в её памяти, и она видела в ней только одну центральную заботу – о брате. Все обусловливалось только мыслью о нем. Она вспоминала все мелочи его детских лет, как она его мыла и причесывала, как ограждала его от ударов отца; который ругал его идиотом, а ее – чертовкой. Она точно слышала теперь звук этих слов. А потом пред нею проносились картины жизни в меблированных комнатах матери, бесконечное беганье по лестницам с завтраками жильцам, подсчет грошей, постоянная работа по дому, в то время как мать, едва ступая распухшими ногами, варила обед в темной кухне, а бедный Стэви, бессознательный центр их забот, чистил сапоги жильцам. Среди этих воспоминаний промелькнул образ красивого молодого человека, который мог бы быть ей желанным спутником жизни. Но Винни со слезами на глазах отказала ему, отдав предпочтение м-ру Верлоку, очень милому и приветливому жильцу, у которого всегда звенели деньги в кармане. Он казался менее приятным, но более надежным товарищем в жизни, так как мог быть опорой для всей её семьи.
М-сс Верлок вспоминала семь лет беспечной жизни Стэви в доме мужа. В ней самой укрепилось мирное чувство преданности домашнему очагу. Чувство её в мужу было глубокое, как стоячий пруд, поверхность которого изредка только шевелилась от мимолетного появления товарища Озипона, красивого, коренастого анархиста, с дерзкими глазами.
И еще одно, очень недавнее воспоминание пронеслось в памяти м-сс Верлок. Не прошло еще двух недель, как её муж и бедный Стави вышли вместе из лавки. М-сс Верлок так отчетливо видела их в эту минуту перед собой, что, воссоздавая иллюзию действительности, пробормотала побелевшими губами:
– Точно отец и сын!
М-р Верлок остановился и, повернув в ней озабоченное лицо, спросил:
– Что ты сказала?
Не получив ответа, он стал снова ходить по кухне. Потом, погрозив кому-то кулаком в воздухе, он снова заговорил.
– Я им отомщу, этим посольским… – кричал он. – Жизни не рады будут. Все расскажу. Все выйдет наружу. Ничто не может теперь меня остановить.
Давая волю бешенству этими словами, он однако остановился среди потока слов и снова посмотрел на жену, которая сидела неподвижно и глядела на стену перед собою. её молчание смущало его. Он знал её несловоохотливость. Их взаимно-доверчивые отношения и были основаны на том, что она не вмешивалась в его дела, а он ей ничего не рассказывал, но всегда был уверен в ней, как в верной, преданной жене. На этот раз, однако, молчание её было какое-то странное и зловещее. Ему хотелось бы, чтобы она высказала то, что думала в эту минуту.
М-сс Верлок, может быть, и сама была бы рада говорить вслух, но она не владела голосом в эту минуту. Она могла бы или громко кричать, или молчать, – и инстинктивно предпочла второе. А мысленно она повторяла все только одну фразу:
– «Он увел с собой мальчика, чтобы его убить! Он увел с собой мальчика, чтобы его убит!» Эта сводившая ее с ума фраза наполняла все её существо. Рыдания, которые не могли вырваться наружу, душили ее. Она вся дрожала и глаза её горели пламенным бешенством. По своей натуре Винни вовсе не была покорным существом. Она любила брата воинствующей любовью, – и мысль, что она сама позволила увезти его на заклание, сводила ее с ума. А этот человек посмел потом вернуться домой к жене!..
– Я еще боялась, что он дрожит от простуды, – пробормотала м-сс Верлок, глядя на стену.
Услышав эти слова, м-р Верлок понял их буквально и поспешил успокоить жену.
– Пустяки, – сказал он. – Я был только расстроен. – расстроен из-за тебя.
М-сс Верлок медленно перевела взгляд на мужа, который быстро опустил глаза.
– Ничего не поделаешь, милая, – сказал он. – Возьми себя в руки. Ведь ты сама навлекла на нас полицию. Так уж теперь, веди себя как следует. Я тебя не обвиняю, – прибавил он великодушно. – Ты не могла знать.
– Не могла знать, – повторила м-сс Верлок, и казалось, что эти слова произнес труп.
– Я и не обвиняю тебя. Но я им отплачу. Когда я буду под замком, я смогу говорить с полной свободой. Считай, что меня не будет с тобой два года. За это время ты должна будешь вести дела сама. Ты будешь продолжать держать лавку, пока я не дам знать. И вообще нужно будет соблюдать большую осторожность. Никто не должен знать, что ты собираешься сделать. У меня нет ни малейшего желания, чтобы меня пырнули ножом, как только я выйду на свободу.
М-р Верлок был всецело занят будущим, и думал только о том, чтобы оградить себя от ожидавших его впереди опасностей, – что было, конечно, совершенно понятно в таких критических обстоятельствах. Повторив еще раз, что он вовсе не желает смерти от рук революционеров, он прибавил с нежностью:
– Я хочу жить для тебя.
Легкий румянец набежал на неподвижное, бескровное лицо м-сс Верлок. Покончив с видениями прошлого, она теперь вполне понимала и – слышала слова мужа. Они точно душили ее своим несоответствием её чувствам. Она знала только одно – что этот человек, который был её мужем семь лет, увел с собой мальчика, чтобы убить его. А м-р Верлок, не подозревая, в каком она состоянии, продолжал ходить по комнате и развивать свои планы. Ему начинало казаться, что он избегнет мстительной руки революционеров, и он стал даже успокаивать жену. Тон его сделался самоуверенным, и это еще более усиливало ужас Винни. Она следила мрачным взглядом за человеком, который так заботился теперь о безнаказанности – после того как увел из дому Стэви, чтобы убить его. Он опять заговорил о том, что они уедут куда-то далеко-далеко, неизвестно, в Испанию ли, или в Южную Америку. М-сс Верлок хотелось машинально спросить: а как же с Стэви? Но потом она опять все вспомнила, и сразу сделала вывод, который очень бы удивил м-ра Верлока. Она вдруг поняла, что ей незачем оставаться с этим человеком, если нет мальчика. Она поднялась с места, точно ее кто-то толкнул. Она почувствовала себя свободной. М-р Верлок взглянул за нее.
