Джон Уэлвуд
К психологии пробуждения. Буддизм, психотерапия и путь личностной и духовной трансформации
Если эго – это сознавание в напряжении, а отсутствие эго – сознавание в расслаблении, то, очевидно, эго не может существовать без состояния своего отсутствия, без своей основы. Поэтому богослов Харви Кокс ошибался, когда утверждал: «В опыте европейского человека нет никакой почвы для понимания того, что буддисты понимают под отсутствием эго» [8]. У всех людей бывают короткие проблески этого состояния в промежутках и просветах между мыслями – просветах, которые мы обычно не замечаем. Эго умирает и возрождается непрерывно. Нам постоянно приходится отпускать то, о чём мы подумали, чего достигли, что познали, пережили, чем стали. В основе этих рождений и смертей лежит паника, которая побуждает нас к дальнейшему цеплянию и присвоению. Экзистенциальная тревога – это чувство надвигающейся смерти, внезапное осознание: «я» вовсе не устойчиво, у него нет истинной опоры, оно постоянно находится под угрозой повторного растворения в неэгоической почве бытия, из которой оно возникло. В самой сердцевине эго присутствует паника, вызванная отсутствием эго, реакция тревоги на безусловную открытость, лежащую в основе каждого момента сознания.
Отождествление с некой я-концепцией – попытка придать себе форму, управлять реальностью, обеспечить себе безопасность. Переживания могут меняться, но, по крайней мере, мы надеемся, что выстоит сам переживающий. Однако, защищаясь от постоянной угрозы растворения в открытости, переживающий начинает препятствовать собственному опыту, становясь омрачением, которое мешает непосредственно соприкасаться с нашей истинной природой, с другими людьми и целостностью жизни.
Когда мы понимаем, что отсутствие эго – как открытая ладонь, которая сжимается в кулак, нам легче увидеть, что на самом деле это состояние не угрожает нашему существованию или плодотворной деятельности в мире. В некоторых случаях стоит сжимать руку в кулак, но в целом гораздо больше можно сделать открытыми ладонями. И, в конце концов, лишь неэгоическое сознавание позволяет нам встречать и принимать смерть во всех её формах. Признание того, что смерть эго – неотъемлемый аспект жизни, проявляющийся постоянно, позволяет одолеть страх перед отпусканием. Когда мы не стремимся утверждать, оправдывать, защищать или сохранять своё ограниченное «я», мы можем вздохнуть глубже, принять смерть как момент обновления в более масштабном круге жизни и принять реальность во всех её возможных формах.
Таким образом, опасения многих психоаналитиков – а именно, что отсутствие эго предвещает психоз, полное оцепенение или декомпенсацию[11], – являются необоснованными[12]. Ибо неэгоическое сознавание не предполагает, что мы теряем из виду условные границы, отличающие этот ум / тело от другого ума / тела. Скорее, мы воспринимаем эти условные границы «я» реалистично – как условные построения, а не как абсолютную разделительную линию, отгораживающую абсолютно реальную, обособленную территорию.
Непрерывное цепляние за эго-идентичность по своей сути является нарциссическим, поскольку в этом случае мы постоянно занимаемся поддержанием собственного образа. Даже Фрейд признавал, что эго присущ нарциссизм, когда писал: «Развитие эго состоит в отходе от первичного нарциссизма и заканчивается ревностными попытками его восстановить» [9]. А значит, если мы в самом деле хотим подняться над нарциссической самопоглощённостью, следует стремиться разотождествляться с любыми представлениями о себе – с любыми образами, в которых мы предстаём как устойчивое, отдельное или определённое существо. Чем меньше мы интересуемся собственным образом, тем легче нам распознать свою глубинную связь со всеми живыми существами – различными выражениями той тайны, которая составляет и нашу сокровенную природу.
4
Игра ума
Форма – это пустота, пустота – это форма; пустота – не что иное, как форма, форма – не что иное, как пустота.
«Сутра сердца»
В каждом крещендо ощущения, в каждом усилии, направленном на припоминание чего-либо, в каждом порыве к удовлетворению желаний сущность явления состоит в этой смене пустоты и полноты, которые соотносятся друг с другом и едины, как единая плоть.
Уильям Джеймс
В промежутке между мыслями непрерывно сияет непостижимая мудрость.
Миларепа
Форма, пустота и то, что за их пределами
Можно легко представить, что жизнь просто происходит с нами, словно мы не вносим вклад в создание трёхмерного кинофильма, который разворачивается вокруг. Тем не менее с точки зрения буддийской созерцательной психологии, а также некоторых западных психологических теорий наш опыт реальности – то, как мы видим явления, что они для нас значат, как мы чувствуем и откликаемся на них, – во многом конструируется умом. На самом деле это хорошая новость. Ибо если ум создаёт страдание, значит, он может и устранить страдание, которое породил.
Если мы хотим вести более сознательную жизнь, глубже познать себя или выбраться из кошмара нашего личного или коллективного прошлого, нужно обратить внимание на природу ума – как ум формирует нашу реальность и как может нас освободить. В одном тибетском тантрическом тексте говорится: «Ум создаёт и темницу, и освобождение, и неведение, и пробуждение, поэтому необходимо познать этого царя, который порождает любой наш опыт».
Западная философия изучает ум главным образом при помощи концептуального мышления и рационального анализа; в результате она наделяет мышление, даже «мышление о мышлении», высшим статусом. Современная глубинная психология выходит за границы этого традиционного понимания, придавая больше значения тому, что ускользает от мышления, – подсознательным чувствам, желаниям, импульсам, образам. Тем не менее воззрения современной психологии на ум достаточно ограниченны, потому что – в манере, характерной для европейской культуры, – она сосредоточивается на содержаниях ума, игнорируя то, что ум – это процесс переживания.
Уильям Джеймс одним из первых подверг критике склонность психологии к тому, чтобы преувеличивать значимость содержаний ума и игнорировать текучий поток самого сознания – он считал, что такой подход равносилен утверждению, будто «река состоит из воды в разных сосудах – в вёдрах, ложках, горшках, бочках и т. д. Даже если в самом деле поставить ведра и горшки в поток, между ними продолжит свободно течь вода» [10]. Когда Джеймс обращает внимание на поток сознания, свободное течение, не ограниченное разнообразными сосудами, его взгляды перекликаются с буддийским пониманием обыденного сознания как потока ума, непрерывного потока переживаний во времени.
Однако буддийская психология идёт ещё дальше. Помимо статичных содержаний ума, на которых делает акцент европейская психология, и более динамичного представления о потоке ума – потоке переживаний, эта психология признает ещё более обширное измерение ума – присутствие неконцептуального сознавания; его иногда называют немышлением. Хотя сознание принимает те или иные формы – мысли, чувства, восприятия, универсальная природа сознания не имеет формы или образа. Поэтому её часто называют пустотой. Если содержания ума можно сравнить с вёдрами и бадьями в потоке воды, а поток ума – с изменчивым течением реки, то чистое сознавание подобно самой воде с её естественной влажностью. Иногда вода неподвижна, иногда бурно течёт; однако она всегда остаётся собой – влажной, текучей, жидкой. Точно так же никакое состояние ума не ограничивает и не нарушает чистое сознавание. Следовательно, оно является источником освобождения и истинной невозмутимости.
Когда мы начинаем наблюдать за игрой ума, первым делом мы замечаем содержания сознания – непрерывный ряд накладывающихся друг на друга восприятий, мыслей, чувств. Когда при помощи практики, такой как медитация, мы осваиваем более тонкий, точный и устойчивый способ созерцания, помимо этих дифференцированных моментов ума мы замечаем другой аспект его потока, который обычно остаётся скрытым: неопределённые промежутки или просветы между отдельными мыслями, чувствами и восприятиями. Эти промежутки между «вёдрами» и «бадьями» в потоке воды сначала трудно заметить и невозможно запомнить, потому что они не имеют определённой формы или образа, которые можно было бы ухватить. Однако если мы не пытаемся схватить их, эти недифференцированные моменты ума могут приоткрыть нам более обширную реальность, выходящую за пределы потока ума: чистую почву неконцептуального сознавания, которое охватывает и одновременно превосходит любую деятельность ума.
Итак, в игру ума входят три элемента: дифференцированные и недифференцированные моменты ума и более обширное фоновое сознавание, где происходит взаимодействие этих двух элементов. В тибетской традиции махамудры эти три элемента называют движением, покоем и сознаванием. Из чередования движения и покоя – дифференцированных и недифференцированных моментов ума – состоит текучий поток сознания, авансцена ума. А относительный покой безмолвных промежутков между мыслями приобщает нас к сущности самого ума, универсальному фоновому сознаванию, которое присутствует и в движении, и в покое, не тяготея ни к тому, ни к другому[13]. Это более обширное сознавание самодостаточно. Его нельзя выдумать или произвести, потому что оно присутствует всегда, даже если мы не замечаем его.
Форма и пустота в потоке сознания
Самое распространённое переживание немышления, или пустоты, – такое явление, как небольшие просветы между мыслями – промежутки, которые возникают постоянно, хотя обычно мы их не замечаем. Например, когда мы произносим предложение, за ним естественным образом следует пауза, которую на письме отмечают точкой; на краткий миг это позволяет нам вернуться к недифференцированному сознаванию. Слова внутри предложения тоже могут разделять паузы и промежутки (которые в речи часто заполняют разные «хм…» или «э…»), которые на долю секунды обращают наше внимание на довербальный смысл высказывания.
Уильям Джеймс, будучи одним из первых западных исследователей сознания, проявлял особенный интерес к этим недифференцированным моментам в потоке сознания, которые он назвал «переходными моментами», в отличие от более определённых моментов оформленного мышления и восприятия. Он также понимал, что за этими размытыми переходными промежутками, возникающими между более определёнными моментами ума, нельзя наблюдать, сосредоточив на них внимание: «Очень трудно увидеть истинную природу этих переходных моментов в интроспекции. Если они – лишь звенья, ведущие к некому заключению, то останавливать их, чтобы взглянуть на них, прежде, чем мы достигли заключения, значит уничтожать их… Пытаться проводить интроспективный анализ в таких случаях – в сущности, то же, что пытаться схватить волчок, чтобы уловить его движение, или пытаться зажечь лампу так быстро, чтобы увидеть темноту» [11].
Поскольку эти недифференцированные моменты трудно воспринять при помощи направленного внимания, западная психология их совершенно игнорировала – эту ошибку Джеймс назвал заблуждением психолога: «Поскольку уловить и наблюдать эти переходные моменты потока сознания очень трудно, все школы допускают огромный промах – их вообще не регистрируют, а также излишне сосредоточиваются на более определённых моментах потока» [12].
Склонность ума к цеплянию за устойчивые формы похожа на поведение летящей птицы, которая всегда присматривает себе ветку, на которую можно сесть. И эта узость внимания мешает нам ощутить, каково это – парить в пространстве, испытать состояние, которое один хасидский учитель называл «положением между»: это первосостояние потенциальности, где рождаются новые возможности. В своём непрерывном поиске убеждения, установки, идентичности или эмоции, за которую можно будет крепко ухватиться, мы не замечаем игры формы и пустоты в потоке ума, из которой возникает любое творчество.
Даже красота – проявление этой игры. Мы замечаем красоту вещей только в контексте окружающего их пространства. Самый прекрасный антикварный шедевр теряется в захламлённом помещении. Внезапный раскат грома впечатляет не только своим звучанием, но и потому, что нарушает тишину, как отмечает Джеймс: «В сознание самого грома вкрадывается, в нём продлевается сознание предшествующей тишины; ведь когда звучит гром, мы слышим не чистый громовой раскат, а гром-нарушающий-тишину-и-отличный-от-неё… Ощущение грома – это также и ощущение нарушенной тишины» [13].
Чувства внутри потока сознания также приобретают особенный характер благодаря промежуткам между ними. Подлинное чувство, в отличие от реактивных эмоций, обычно возникает в просветах покоя и созерцания. Например, чувство печали после спокойного размышления может передавать пронзительно-горькую истину, и оно не похоже на печаль, возникающую в суетливом состоянии ума, где мы себя обвиняем.
Точно так же в музыке очертания, смысл и красота мелодии определяются интервалами между нотами. Понимая это, великий пианист Артур Шнабель однажды сказал: «Я извлекаю звуки не лучше многих других пианистов. Всё искусство состоит в промежутках между ними». Отдельный звук почти ничего не означает, но когда играются два звука, характер промежутка, интервала между ними сразу определяет их отношение. Такой интервал, как терция, передаёт совершенно иное ощущение, чем квинта. В звучании этих пауз сами ноты имеют второстепенное значение, поскольку любая пара нот, сыгранных в один интервал, будет звучать сходным образом.
Итак, в музыке мы находим интересную аналогию взаимодействия формы и пустоты в более широком контексте экологии ума. Форма есть пустота: мелодия – не что иное, как рисунок интервалов между звуками. Хотя мелодию обычно считают набором нот, в равной степени, если не в большей, это последовательность промежутков, которые просто отмечаются этими звуками. А пустота есть форма: однако рисунок интервалов образует определённый, уникальный мелодический ряд, который можно спеть и запомнить. И источник как звуков, так и интервалов – тишина, превосходящая их, которая обнимает мелодию и позволяет ей выделяться из фона и восприниматься.
Поскольку обычно мы потакаем привязанностям ума, то не замечаем промежутков между мыслями – той осязаемой полутени, которая придаёт нашему опыту утончённую красоту и смысл. Когда мы пренебрегаем этими текучими просветами в потоке сознания, мы поддерживаем присущую человеку склонность к избыточному отождествлению с содержимым ума и идею о том, что мы – его создатели и хранители. Уравнение «Я = мои мысли о реальности» порождает проблемы и ограниченность самоощущения, а также тревогу из-за мыслей: они становятся территорией, которую нужно защищать.
Непосредственное ощущение
До сих пор мы исследовали пустоту как ряд промежутков в потоке сознания, образующих окружающее пространство, или полутень, позволяющую нашему опыту проявляться в истинном виде. Но если мы внимательнее приглядимся к одному из этих недифференцированных моментов сознания, то сможем заметить также богатую и туманную невыраженную многосложность опыта, которую мы ощущаем неявно, до всякого очевидного выражения. Например, прежде чем я записываю эти слова на бумаге, возникает непосредственное ощущение моего общего посыла (как называет его Джендлин) – дорефлексивное ощущение направления моей мысли, ещё не выраженной в словах.
Когда вы читаете эти строки, у вас также возникает некое общее ощущение смысла моих слов, даже если вы не можете точно его сформулировать. Оно сопровождает вас от слова к слову, от предложения к предложению, от абзаца к абзацу и позволяет вам понимать, о чём я говорю.
К такому непосредственному ощущению вы внутренне обратитесь, если вас спросят: «Что вы сейчас чувствуете?». Чтобы дать точный ответ, вам придётся отказаться от машинальных ответов, которые сами просятся на язык, и ощутить внутреннее аморфное «нечто», сначала нечёткое или неразвёрнутое. Возможно, вы отведёте глаза в сторону, замолчите, вздохнёте, вступите во внутренний диалог или сядете, чтобы осознать это довербальное чувство. По мере того как вы начнёте лучше ощущать своё состояние, смутное «нечто» обретёт форму и возникнет чувство узнавания: «Да, вот что это такое». Снова сосредоточив внимание, вы сможете сформулировать или подробно описать различные аспекты своего самоощущения, например: «Я чувствую, что устал(-а), расстроился(-ась) и немного настороже, но не отчаиваюсь».
Как показал Джендлин, это глубинное, неявное и нерасчленённое переживание руководит большинством наших действий и высказываний. Мысли, образы и действия – разные способы: с их помощью мы формулируем и выражаем эти нерасчленённые ощущения, являющиеся относительно пустыми в сравнении с формами, которые они могут принимать.
Поэтому, когда у нас «нет мыслей» или мы видим чей-то «пустой взгляд», на самом деле в таких случаях мы часто внутренне обращаемся к богатому фону недифференцированного непосредственного ощущения. По словам Джеймса, «добрая треть нашей психической жизни состоит из этих стремительных, предварительных перспективных образов мыслительных схем, ещё не нашедших выражения» [14]. И поэтому, как он говорит, «чувство отсутствия» – не то же самое, что «отсутствие чувства» [15]. Внутри моментов относительной пустоты мы обнаруживаем неопределённое богатство нашей непосредственной причастности к жизни.
Чтобы выразить нерасчленённое непосредственное ощущение, нужно перестать, как мы это обычно делаем, опираться на фокусное внимание и перейти в режим более рассеянного внимания, который позволяет целостно отслеживать многосложность опыта. Творческое мышление, поведение и принятие решений, духовные или психотерапевтические прозрения, а также художественное самовыражение рождаются из такого целостного обращения к своим ощущениям, которых мы ещё не понимаем как нечто определённое. Моцарт говорил о сочинении музыки: «Самое лучшее – слышать всё произведение целиком и сразу» [16].
Абсолютная пустота: универсальная почва сознавания
Промежутки в потоке сознания – просветы между мыслями, моменты тишины и смутные непосредственные ощущения – являются относительной формой пустоты. Эти промежутки не имеют формы по сравнению с более постижимыми формами, такими как мысль, восприятие или эмоции. Однако покой в этих промежутках только относителен, потому что его легко нарушает или вытесняет следующий момент деятельности, возникающий в потоке ума. Этот тип покоя – просто переживание среди переживаний; в Тибете его называют ньям (временное переживание).
За относительной пустотой, которую мы обнаруживаем в этих промежутках внутри потока ума, находится более обширная абсолютная пустота неконцептуального сознавания, которое в буддизме считается самой сущностью ума. Это неконцептуальное сознавание – абсолютный покой, или пустота; их пространство и безмолвие на самом деле пронизывают ум, и потому никакое событие ума не может их вытеснить. Практика медитации может помочь нам найти этот покой, охватывающий движение, эту тишину, охватывающую звук, это немышление в самой деятельности мысли.
Без устойчивого и дисциплинированного внутреннего внимания почти невозможно обнаружить эту абсолютную почву устойчивого сознавания, вступить на неё или пребывать на ней. Ведь пока мы скользим по поверхности сознания, моменты покоя быстро нарушает деятельность мыслей, чувств и восприятия. Практика медитации позволяет нам непосредственно настроиться на это универсальное измерение неконцептуального сознавания. В одном тибетском тексте это открытие описывают так: «Иногда в медитации обычное сознание прерывается, возникает внезапная полная открытость… Это проблеск реальности, внезапная вспышка, которая сначала возникает нечасто, а затем, постепенно, чаще и чаще. Не всегда это сокрушительный и взрывной опыт, иногда – момент великой простоты» [17].
Задача медитации – помочь нам выйти за пределы поверхностных содержаний ума. Океан сознавания под поверхностью деятельности ума – в виде белых «барашков» мыслей и эмоций, а также более тонких потоков непосредственных ощущений – всегда остаётся безмятежным, что бы ни происходило на его поверхности. Пока нас захлёстывают волны мыслей и чувств, они кажутся устойчивыми и неодолимыми. Но если мы обнаружим, что внутри мыслей и чувств присутствует сознавание, они утратят свою видимую устойчивость, их влияние ослабнет. Тибетский учитель Тартанг Тулку говорит: «Оставайтесь в мыслях. Просто будьте в них… Вы станете центром мыслей. Но на самом деле никакого центра нет… И в то же время существует… полная открытость…. Если мы сможем это сделать, любая мысль станет медитацией» [18]. В этом отношении медитация открывает нам абсолютный покой как в треволнениях ума, так и в его относительном спокойствии.
Здесь мы подходим к более глубокому смыслу выражения «форма есть пустота»: сущность всех мыслей и всякого опыта состоит в полной открытости и ясности. В этом смысле понимание ума в буддийской психологии напоминает восприятие материи в квантовой физике. В квантовых теориях поля «классическое противопоставление твёрдых частиц и окружающего их пространства полностью преодолевается» [19]. Как субатомные частицы – интенсивные сгустки общего энергетического поля, так и мысли – преходящие сгустки сознавания. Как материя и пространство – лишь два аспекта единого поля, так и мысли и промежутки между мыслями – два аспекта большого поля сознавания, которое мастер дзен Судзуки Роси называл большим умом. Если малый ум – непрерывная деятельность фокусного внимания, направленная на схватывание и фиксацию объектов, то большой ум – фон всей этой игры, чистое присутствие и неконцептуальное сознавание.
На рисунке 1 вы видите отношения между тремя аспектами ума, которые мы обсуждаем. Точки – это дифференцированные моменты ума, которые выделяются в качестве отдельных событий благодаря промежуткам между ними. Хотя кажется, что эти промежутки – ничто по сравнению с точками, они задают контекст, который позволяет воспринимать точки как точки, а также объединяет их. Промежутки между точками также позволяют обратиться к фону – белому полю страницы, которое символизирует всеобщую почву чистого сознавания, где происходит игра формы и пустоты.
Рис. 1. Три аспекта ума
Большой ум
Большой ум, чистое сознавание – это неосвоенная земля, неопределённая, открытая реальность, где нет ориентиров, заборов и путевых знаков. Хотя фокусное внимание не может схватить его как предмет, большой ум – не просто предмет веры. Напротив – как говорится в тибетском тексте, «ничто, о котором идёт речь, можно пережить на опыте» [20].
К сожалению, когда необученный ум считает чистое сознавание обычной пустотой или ничто, его драгоценное сияние омрачается. Как отмечает учитель дзогчен Тензин Вангьял: «Промежуток между двумя мыслями и есть суть. Но если мы отсутствуем в этом промежутке, он становится неведением, и мы ощущаем лишь нехватку сознания, почти бессознательность. Если же мы присутствуем в этом промежутке, то испытываем дхармакаю [высшее]» [21]. Сущность медитации можно описать довольно просто, словами Тензина Вангьяла, как «присутствие в промежутке» – акт недвойственного, объединяющего познания, которое открывает основу бытия в том, что на первый взгляд кажется отсутствием. В другом тибетском тексте объясняется: «Основание живых существ не имеет корней… И это отсутствие корней – корень просветления» [22]. Только в безосновной основе бытия танец реальности может раскрыться во всей своей лучезарной ясности.
