Джон Диксон Карр
Убийства единорога
Глава вторая
Красная машина
Вероятно, это было совпадение. Совпадение, и ничего больше. Так или иначе, оно заставило меня чертыхнуться и оглядеть рю Руаяль вдоль и поперек с новым интересом. Я не собирался откровенничать с Эвелин, пока не выясню всего сам, поэтому проговорил:
– Обычная сплетня, только и всего. Я полагаю, ему готовы приписать что угодно, включая убийство… Но что это за история с убийством в Марселе?
Было странно разговаривать об этом с Эвелин Чейн, новенькой в ведомстве Г. М. Она указала на блокнот, между страницами которого была вложена газетная вырезка:
– Сегодня я обнаружила эту заметку в «Пари миди». На первый взгляд ее не столь уж многое связывает с Фламаном, но есть кое-что связывающее ее с нашей работой. Это… Ну, в ней есть что-то дьявольское, Кен. Не хочется думать, что мы попали в мир ужасов и мифических тварей… Это случилось прошлой ночью. Читай!
В заголовке присутствовали подобающие случаю эпитеты, и сама история излагалась в том же духе.
Сообщается, что прошлой ночью в парке у бульвара Прадо в Марселе произошла загадочная трагедия. Полицейский, обходивший дорожки после наступления темноты, перед тем как на улицы высыпали желающие совершить вечерний променад, увидел мужчину, который сидел, привалившись к фонарному столбу, у фонтана Гоша. Патрульный подошел ближе, думая, что мужчина пьян, и обнаружил, что тот при смерти, виной чему была ужасная рана, зияющая между глаз.
Одежда жертвы была изорвана, тело покрывали синяки, а правая рука была сломана. Самым тяжелым выглядело пулевое ранение черепа, которое, судя по форме и размерам входного отверстия, было сделано выстрелом из револьвера крупного калибра.
Пострадавшего отправили в больницу Пресвятой Девы, однако он скончался по дороге туда в карете «скорой помощи». Пару раз он пытался заговорить, но произнес одно только слово, причем по-английски. Доктор К. С. Мелисс, хорошо владеющий этим языком, сообщает, что это было слово «единорог».
Засим последовало удивительное открытие. Вопреки ожиданиям, отверстие в голове жертвы оставила отнюдь не пуля. Ни пули, ни чего-либо ей подобного не обнаружили. Это была рана, проделанная острым предметом, проникшим в мозг на глубину четырех дюймов.
Никакого оружия не нашли. Доктор Мелисс сообщает, что требовалась поистине нечеловеческая сила, чтобы вогнать острие в череп на такую глубину, а затем извлечь обратно. Он также утверждает, что никакое известное ему огнестрельное оружие не могло бы нанести рану такого рода.
Собственно, как заметил в шутку доктор Мелисс, единственное, что могло вызвать подобное ранение, это длинный и острый рог крупного животного.
Я поднял глаза на Эвелин, которая ответила мне пристальным взглядом печального, испуганного ребенка. В сумерках фигура ее казалась смутным пятном, размытым в сравнении с красным кончиком сигареты. Слепящие белые фонари вспыхнули среди деревьев, и весь Париж внезапно озарился бледным сиянием, похожим на свет восходящей луны. Надвигалась гроза. Я услышал раскат грома.
Насколько нам известно, это заявление было подтверждено, хотя и в более осторожных выражениях, доктором Эдуаром Эбером, полицейским хирургом департамента Буш-дю-Рон. Нам также сообщили, будто выводы доктора Эбера настолько поразили его самого, что он намерен отправиться в Париж для консультации с экспертами из Сюрте.
Установлено, что погибший – Гилберт Драммонд, адвокат из Лондона. Воспользовавшись сведениями, содержащимися в его паспорте, о печальном происшествии уведомили брата Драммонда, проживающего в Лондоне. Драммонд, приехавший в Марсель из Парижа, в течение трех дней жил в Гранд-отеле.
Нас известили, что полиция располагает ценной уликой.
– Единороги… – начал я и прокашлялся, стараясь подавить тревожные чувства. – Послушай, Эвелин, единорог – сказочное животное, но его фантастичность не идет ни в какое сравнение со всем этим. Имел ли бедняга Драммонд какое-либо отношение к нашей службе?
– Нет. Насколько мне известно, нет.
– А что Фламан?
– Вчера вечером Фламан отправил в редакцию газеты «Ле Журналь» письмо, которое появилось на первой полосе сегодня утром. Все утренние газеты перепечатали его, а вечерние сообщили о реакции на него Гаске. Обрати на это внимание! Письмо Фламана имеет марсельский штемпель и было отправлено вчера, в пять часов пополудни. Я могу повторить его слово в слово. Вот что там говорилось: «Я интересуюсь необычными животными. Завтра, дорогие друзья, я окажусь среди пассажиров авиалайнера, следующего из Марселя в Париж, прежде чем он достигнет пункта назначения. Фламан».
– А что насчет сыщика?
Эвелин улыбнулась:
– Он тоже не чужд театральности. Его ответ занял всего лишь строчку. Что-то вроде приписки карандашом на доске объявлений: «Итак, дорогие друзья, я тоже буду там. Гаске».
Я улыбнулся в ответ, и мы оба почувствовали себя лучше.
– Письмо Гаске отправлено из Марселя?
– Не знаю. Об этом умалчивают. Газетчики подыгрывают Гаске и держат все в тайне. Но, несомненно, так оно и было. Спичка, поднесенная к запалу, сделала свое дело. Теперь температура горения достигла двух тысяч градусов и огонь грозит расплавить любой металл. Именно Фламан первым догадался использовать микрофон, чтобы прослушивать замок сейфа. Именно Фламан украл изумруды де Рюйтера в Антверпене. И именно он тайно их вывез, несмотря на полицейские облавы по всей стране. Спрятал в шерсти огромного ньюфаундленда, сопровождавшего короля Бельгии, как выяснилось позднее.
Мне ничего не оставалось, как заглянуть в записи Эвелин. Вырисовывалась противоречивая фигура, сочетавшая в себе, с одной стороны, дерзкого храбреца, тяготевшего к дьявольским выходкам напоказ, а с другой – упорного, скользкого и жестокого, как сатана, преступника. Например, пока комиссар полиции распекал за глупость коллег, не сумевших поймать Фламана, некий «рабочий» вошел в полицейский участок – якобы для того, чтобы забрать в ремонт кое-какую мебель, – а вышел оттуда с любимым креслом комиссара под взглядами дюжины полицейских. Точно таким же манером Фламан похитил часы из зала суда, где комиссар давал показания во время судебного разбирательства. Тем не менее Фламан едва не прикончил охранника в Монте-Карло, когда тот застал его врасплох.
Чем больше я читал, тем больше приходил в бешенство. У меня были все основания полагать, что мой паспорт в тот вечер украл именно Фламан. Этот Гаске, наверное, достойный противник. Но хотел бы я посмотреть на дуэль между Фламаном и сэром Генри Мерривейлом. Фламаном нельзя было не восхищаться, но теперь у меня имелся к нему свой личный счет, и я отдал бы правую руку, чтобы поквитаться.
Когда тем же вечером я спускался по лестнице своего отеля, гроза уже разразилась и накрыла чащу из белых фонарей на площади Согласия. Париж погрузился во мглу. На него обрушились потоки воды, то и дело озаряемые зловещим блеском молний. Это буйство не походило на обычную весеннюю грозу, а нам предстояло проехать семьдесят пять миль. У меня имелись международные права, поэтому я сел за руль. Мы пересекли мост Инвалидов, чтобы выехать из Парижа через Версальские ворота. Лавировать в нескончаемой веренице авто стоило немалого труда. Мы оба молчали, прислушиваясь к равномерному скрипу дворников, скользящих по лобовому стеклу, барабанной дроби дождевых капель. Эвелин, одетая в непромокаемый плащ и снявшая шляпку, наконец заговорила:
– Ты прочел?..
– Да.
– И что думаешь?
– Крепкий орешек. И меня беспокоит, по зубам ли он Гаске.
Она рассмеялась, поплотней задвинула боковую шторку, а затем откинулась назад, так что свет огоньков на приборной панели отразился в ее насмешливых глазах. Она сидела так уютно, словно устроилась у камина, отгородившись от непогоды за окном тяжелыми портьерами.
– Надо думать. А все почему? Ты пока прочел лишь то, что я накопала на Фламана. Если бы ты хоть что-то знал о Гаске, с легкостью поставил бы на него все свои деньги. У меня сейчас нет времени вдаваться в подробности. Но инспектора не зря называют «остряк Гаске». Он из тех, кто разит убийцу эпиграммой и вежливо кланяется, прежде чем выстрелить. Именно он поймал душегуба, который убивал своих жертв при помощи толченого стекла. Гаске такой же яркий, как и его соперник, поэтому ожидается настоящая битва гигантов. Знаешь, Кен…
– Да?
– Понимаешь, если бы не это ощущение… Я ничего не могу с собой поделать… Меня не оставляет чувство, будто происходит что-то гораздо более грозное и опасное, чем можно было ожидать… Если бы не это, я, пожалуй, наслаждалась бы своим участием в этой истории. Вот мы мчимся со свистом бог знает куда и почему. Одному Господу ведомо, когда мы вернемся назад. – Она сделала довольный жест. – В общем, темная дорога влечет нас к темным делам, понимаешь? Ни ты, ни я вообще не имеем понятия о том, что нам делать. И это первый раз, когда даже Г. М. – я знаю – оказался бы в тупике. Почему сэр Джордж Рамсден должен приехать в Париж, а затем немедленно отправляться в маленькую гостиницу близ Орлеана?.. Хм. Рамсден! Мне удалось исподволь выяснить, что он пользуется немалым влиянием в Министерстве иностранных дел. Ты его знаешь?
Так получилось, что я действительно знал его, и довольно хорошо. Он был известен как прожигатель жизни, поигрывающий на скачках баронет, но это была одна только видимость. Немногие подозревали, насколько тесно он связан с Министерством иностранных дел. Рамсден был хорошим малым. Дипломат под прикрытием, действующий без официальных полномочий, но приносящий империи больше пользы, чем политические деятели, о которых трубят все газеты. Внешне он был полной противоположностью тем привычным посольским чинам, которые сухой чопорностью и полным равнодушием ко всему и всем производили неизбывное и, увы, неприятное впечатление на окружающих. Толстый вспыльчивый коротышка Рамсден имел манеры полковника из комиксов. Его страстью были дамы, виски, азартные игры и спорт любого рода. Но он умел быть британцем с британцами, мусульманином с мусульманами и, насколько я знаю, зулусом с зулусами. Причем дела свои вел всегда тихо. И уж если привезти единорога в Лондон было поручено сэру Джорджу, значит единорог был дьявольски важен.
– В любом случае, – добавил я, – мне кажется, мы пренебрежем очевидной зацепкой, если не попытаемся выяснить, чтó замышляет Уайтхолл. Рамсден прибыл в Марсель вчера. Где он был до этого? Откуда взялся?
– Из Афин.
– Из Афин? Там какие-то неприятности?
Она задумалась:
– Куча неприятностей, старина, но ничего такого, что касалось бы нас. Или касалось бы Рамсдена, насколько я могла выяснить. Он проводил отпуск в Афинах. Похоже, это все, что кто-либо знает.
После ее слов мы умолкли. Мне приходилось следить за дорогой, которая стала далекой от идеала, едва мы выехали из Парижа через Версальские ворота и понеслись по булыжникам через придорожные деревни, оставив Сену справа от нас. Вместо того чтобы утихнуть, буря разъярилась еще больше, оглушая нас раскатами грома.
– Мы никуда не успеем, двигаясь с такой скоростью! – произнесла Эвелин, перекрывая ее рев. – Ты не можешь немного поддать газу?
Я пытался. Подъехав к Версальскому дворцу, мы свернули налево, проскочили трудный поворот и разогнались до пятидесяти миль в час на хорошей дороге, которую тем не менее затопило водой. Мне приходилось держать себя в постоянном напряжении, ожидая какой-нибудь особо глубокой лужи, и виртуозно лавировать, входя в очередной поворот. Теперь молния высветила два бесконечных ряда тополей, тонких и черных на фоне неба. На дороге не было никого. Только красный «вуазен» обогнал нас сразу за Рамбуйе и помчался вперед с такой скоростью, что вызвал у Эвелин подозрения. Но мы потеряли его в лесу. Возможно, он куда-то свернул. Мы следовали по основному шоссе, ведущему в Шартр, которое показалось мне окольным путем. Сразу за Шартром дорога резко пошла под уклон – это был худший участок, по какому мне когда-либо доводилось проезжать, – и повела вниз, словно в желоб, к узкому проезду между приземистыми круглыми башнями в городской стене. Потом – я мог бы поклясться, что это был он, – я снова увидел красный «вуазен», но мне пришлось сконцентрироваться на том, чтобы заставить нашу машину нырнуть в ворота, иначе мы бы перелетели через парапет и оказались в реке Эр. Дальше мы снова понеслись по булыжной мостовой. Серые искривленные фронтоны средневековых домов выглядели как на гравюре Доре. Несколько тусклых газовых фонарей указывали нам путь, ведущий вверх по мощеной дороге к площади. За грязным ветровым стеклом я увидел открытое бистро и направился туда за горячим кофе.
– Нам еще предстоит проехать двадцать миль, – пробормотала Эвелин, отчаянно пытаясь разобраться в карте, – примерно столько осталось до Орлеана. И найти гостиницу на другой стороне… Смотри-ка сюда! Должен же быть более короткий маршрут. Спроси у официанта.
Внутри душного бистро несколько хмурых людей, похожих на восковые фигуры, играли в домино, окутанные влажными облаками табачного дыма. Перед ними стояли стаканы с горячими напитками. Хозяин пододвинул нам две дымящиеся чашки кофе с ромом. Он горел желанием помочь и, развернув карту на стойке, показал короткий маршрут. Другие посетители охотно присоединились к нам и высказали несколько путаных замечаний; я понадеялся, что запомнил дорогу правильно. Официант завел речь о наводнениях, паводках и подъеме воды в Эре. Мы с Эвелин залпом выпили кофе и снова понеслись вниз по улицам старого города с его зелеными лужайками и потрескавшимися шпилями.
Потом я вырулил на шоссе. Эвелин сказала, что не сумела найти новую дорогу на карте, но та казалась прямой и хорошей, несмотря на то что была узкой. Мы миновали длинную полосу леса, выбрались на широкие луга и еще больше увеличили скорость.
– Я поняла! – воскликнула Эвелин после нескольких минут изучения карты. – Это дорога, идущая через Леве. Тот самый путь, который нам следовало выбрать с самого начала. Еще два километра – и мы должны достигнуть Луары чуть ниже Орлеана. Там на карте отмечен маленький мост. Проехав по нему, мы через два километра окажемся у нужной нам гостиницы, минуя Орлеан. Ищи этот мост. Здесь рядом с ним отмечена заводь на реке и зáмок – Шато-де-л’Иль. Он должен послужить ориентиром.
Она вгляделась в дорогу. Мы находились на длинном пологом склоне, поросшем лесом, мокрым от дождя, с широкими обочинами по обе стороны шоссе и крутым оврагом справа от нас. Машина набрала большую скорость, и я сомневался, сумею ли в случае надобности быстро затормозить. Эвелин тщетно протирала ветровое стекло изнутри.
– Если зáмок большой, мы должны его заметить… Берегись!
За поворотом и ниже в размытой темноте на фоне фар мелькнул красный силуэт. Я разглядел «вуазен», припаркованный у обочины, футах в тридцати впереди, еще до того, как увидел фонарь, которым кто-то размахивал. Педаль тормоза ушла в пол, после чего я ухватился за рукоятку ручного тормоза и резко нажал на нее. Чувствуя свою полную беспомощность, мы поняли, что нас заносит, увидели сквозь дождь яркую вспышку, похожую на огонь тонущего судна, крутанулись вправо, влево, потом снова вправо и заскользили, как лыжник на снежном склоне. Что-то дернулось. Машина подпрыгнула и благополучно приземлилась у самой обочины. Ни один из нас не пошевелился, ощущая внутри какую-то дрожащую пустоту, в то время как дождь барабанил по крыше. Я повернулся, чтобы посмотреть на Эвелин. Ее лицо побледнело. Двигатель заглох. Не было слышно никаких звуков, кроме нашего тяжелого дыхания и шума дождя.
– Одну минутку, пожалуйста, – произнес голос, вежливый, как у вышколенной секретарши.
За боковой шторкой метнулась неясная тень, и кто-то потянул за ручку на дверце.
Глава третья
Схватка и веселая кутерьма на Орлеанской дороге
Прежде чем я успел шевельнуться, дверь со скрипом открылась. На фоне дождя и черного леса я мог разглядеть только размытые очертания лица мужчины, отступившего к обочине.
Но мне показалось, что я узнал голос, хотя шум дождя заглушал его и французские слова звучали нечетко.
– Что, черт возьми, вы хотите этим сказать?! – выкрикнул я по-английски, что можно было объяснить только моими измотанными нервами. – Какого рожна вам нужно?
– Англичанин, – произнес голос на родном для меня языке, и в тоне незнакомца мне почудилось облегчение, хотя впечатление это могло оказаться обманчивым. Потом он выпалил: – Кто вы такой и что здесь делаете?
Да, неизвестный говорил на замечательном английском. Краем глаза я покосился на красный автомобиль впереди на узкой дороге. Она не была совсем перегорожена. Если постараться, «вуазен» можно было бы объехать слева.
– Нет, это я должен спросить, кто вы такой и по какому праву создаете помехи на дороге.
– Кем бы я ни был, – заявил мужчина, – у меня есть полномочия от французской полиции. Вон в той машине впереди нас ждут два агента. – Он говорил так спокойно, что на секунду я почти поверил ему. Затем он двинулся вперед, и я увидел, что в руке у него что-то зажато. – Вылезайте из машины. Я хочу видеть ваш паспорт.
– Сегодня вечером вы уже получили от меня один паспорт. Разве его вам недостаточно?
– Выходите из машины! Живее.
Он придвинулся ближе, оказавшись в полосе слабого света лампочек, горевших на приборной панели, поводил рукой взад и вперед, и я увидел, как в ней блеснуло что-то черное и явно металлическое. Не следовало ему этого делать: его пистолет слишком походил на игрушечный. Если бы он нажал на спусковой крючок, верхняя часть ствола грациозно поднялась бы, и ничего больше. На самом деле нас водили за нос при помощи затейливого портсигара. Передо мной на расстоянии вытянутой руки стоял Фламан.
Я, конечно, не отличаюсь особенной храбростью, но при виде муляжа, направленного мне в грудь, способен даже Фламана послать к Луаре, чтобы остудил голову. Мы с Г. М. всегда потешались над триллерами, в которых безоружный герой, бесстрашный, но тупоголовый, кидается грудью на пистолет – поступок, который не пришел бы в голову никому за пределами сумасшедшего дома. Теперь же я почувствовал облегчение. Но сначала следовало выяснить, что нужно от нас незнакомцу. Пока я послушно вылезал из машины под дождь, Эвелин издала возмущенный возглас, превосходно изображая негодующую туристку. Луч фонарика прошелся по салону нашей машины.
– В самом деле, дорогуша, – произнесла она, – даже в стране, кишащей мерзкими иностранцами, это самое страшное оскорбление, о котором мне еще придется сообщить британскому консулу. Мы с кузеном ехали в Орлеан…
– Ты тоже вылезай, – оборвал ее бесцветный голос, показавшийся мне теперь жутким и гнусным. – Встань рядом с ним. Не слишком близко. Я хочу посмотреть, действуете ли вы заодно. Держитесь на свету, оба. А ты, – он посмотрел на меня, – подними руки вверх.
В его тоне слышалось такое усталое презрение, что я вскипел гневом. Но мои руки поднялись вверх. Дождь с яростным шумом барабанил по деревьям и хлестал нам в лицо. И как будто этого было мало, незнакомец снова включил фонарик, направив луч нам в глаза. Но обе его руки были заняты. Мне показалось, что речь его сделалась не слишком внятной, как будто во рту ему что-то мешало.
– Теперь выкладывай, кто ты такой.
– Кенвуд Блейк. Импортер чая из Лондона. – И какой дьявол вложил это мне в голову?
– Выдаешь себя за сотрудника британской разведки? Из отдела Си-Эс?
– Нет.
– Что ты делал у «Лемуана» этим вечером?
– Выпивал.
– Что ж, ты еще пожалеешь, что так говоришь, – произнес голос с холодностью, которая просачивалась сквозь ярость, и с тем же неприятным бульканьем, как будто вызванным помехой во рту. – Ты, – обратился он к Эвелин, – сунь руку ему в карман и достань паспорт, если тот у него есть. Если там ничего не найдется, мы заберем этого типа с собой в Орлеан и посадим за решетку. Не спорь со мной, детка. Делай, как я говорю.
– Откуда мне знать, где он держит свой паспорт? – возмутилась Эвелин. – Я порядочная женщина.
На мгновение луч света метнулся в ее сторону.
– Заткнись, ты, проклятая предательница! – прорычал незнакомец, и тогда я применил против него прием, известный мне по регби.
Этот человек, должно быть, подумал, что я сошел c ума, поскольку отнюдь не муляж держал он в руке. Каково было мое изумление, когда пуля просвистела примерно в двух дюймах у меня над ухом, опалив поля фетровой шляпы.
Началась суматоха, о которой я до сих пор вспоминаю. Я помню звук пули, ударившейся в бок нашей машины, – с таким щелчком консервный нож вскрывает крышку жестянки с фасолью. Он раздался как раз перед тем, как мое левое плечо врезалось в ногу этого типа выше колена. Я исполнил прием нечисто, поскользнувшись в жидкой грязи, и тем самым спас себе жизнь. Но незнакомец инстинктивно отпрыгнул назад, к обочине. И мы бросились друг на друга. Он не мог знать, насколько близко мы оказались к краю дороги. Луч фонаря моего противника упал на его лицо, высветив между губ нечто отливавшее серебром. Это был полицейский свисток.
Затем я услышал, как эта штуковина, засунутая в уголок рта, издала что-то вроде мучительного чириканья. Но тут промокший лес перевернулся вверх тормашками и голова моя ударилась обо что-то, когда мы сверзились с края обочины. Должно быть, мы пролетели всего несколько футов. Незнакомец очутился подо мной и, как видно, основательно приложился к земле, потому что дыхание с шумом вырвалось из его груди, как из кузнечных мехов. Потом мы прокатились вниз по склону еще несколько ярдов. Хотя в основном нас окружала грязь, вокруг что-то рвалось и жалило, как стальная проволока. Я треснулся еще обо что-то головой выше уха, прежде чем мы налетели на бревно. Все еще пребывая в полной растерянности, я высвободился и встал на колени. И тут в мою гудящую голову проникла страшная мысль: мошенники не носят с собой полицейских свистков. Боже милостивый, кто этот тип? И кстати, где полицейские агенты?
Отчасти гул пчелиного улья в моей голове и бешеное головокружение, заставившее вращаться склон оврага, остановил фонарь. Он скатился следом за нами и теперь лежал возле бревна, освещая моего противника. Тот распластался на спине, растопырив большие пальцы согнутых рук, рот был открыт, смятая шляпа-котелок съехала набок.
Голова моя все еще кружилась, так что я чуть не упал, когда наклонился за фонарем. Но, осмотрев поверженного врага, я понял, что бояться нечего. Он не был мертв и даже особенно не пострадал, если не считать удара по голове, который лишил его сознания. Спутанные мысли постоянно возвращали меня к свистку. Кем, черт возьми, он был? Дождь, все еще хлеставший по ветвям серебристых берез в овраге, смывал густую грязь с его румяного лица, испачканного так густо, словно по нему прошлись кистью. Угловатое, с крупными чертами, оно вполне могло принадлежать англичанину, ничем не примечательному здоровяку лет сорока с лишним, с впалыми щеками и щеточкой коричневых усов. Почему он назвал Эвелин предательницей?
Под его расстегнутым дождевиком я увидел кое-что вывалившееся у него из внутреннего кармана – сероватый бумажный прямоугольник, обмотанный вокруг корпуса авторучки и прижатый зажимом колпачка. Обычно на таком вот прямоугольнике присутствуют белый крест на синем фоне, ваш личный номер, номер вашего начальника и печать Министерства внутренних дел. Подделать все это невозможно, потому что сотрудник нашей службы распознает этот бланк по его текстуре, как банковский клерк подлинную банкноту. Я знал его достаточно хорошо. Этот человек был сотрудником британской разведки.
Более того, я внезапно понял, что с ним-то Эвелин и должна была встретиться у «Лемуана». Святые угодники, вот незадача! И когда он увидел, что я ухожу с ней… Ну и чертовщина!
Все эти мысли, как вы понимаете, пронеслись в моей голове за считаные секунды. Выпавшая мне короткая передышка подходила к концу, я должен был снова действовать. Даже сквозь шум ливня сверху до меня доносились голоса, звучавшие на краю оврага. Белые лучи двух фонарей «бычий глаз» обшаривали пространство у меня над головой. Вверху горели фары нашей машины, и мимо них промелькнул силуэт полицейского в кепи с плоским верхом и коротком непромокаемом плаще. Мой противник говорил правду. В красной машине действительно находились двое агентов, и теперь они выбрались наружу и что-то кричали мне. Проблема для них, по-видимому, заключалась в том, что они не могли определить место, где мы, кувыркаясь, скатились в овраг. И поскольку с дороги он выглядел как черное ущелье, они, вероятно, не стремились прыгать в него вслепую. Никакие объяснения помочь не могли – предстояло как-то выпутываться. Моего друга-врага можно было оставить на попечение полицейских – при условии, что я от них избавлюсь, но Эвелин следовало вытащить из этой переделки. Она должна была сесть в машину и скрыться, пока я отвлекаю преследователей.
Но куда подевалась Эвелин? Я не видел ее нигде на краю оврага, а тем временем…
– Ты ведь не ранен, правда? – раздался тихий голос у моего плеча, и комок застрял у меня в горле. – Ты не ранен? Ш-ш-ш! Я сползла по склону следом за тобой, иначе меня бы сцапали.
Она быстро наклонилась к нашему лежащему без сознания другу и схватила меня за руку.
– Выключи фонарь, – прошептала она. – Кен, я не знаю точно, в чем дело, но, похоже, мы совершили какую-то ужасную ошибку. Мы… Берегись! Они увидели свет.
– Так и есть. Держись за мою руку. Возможно, нам удастся выкарабкаться. Нет, подожди! Оставайся здесь, возле тела. Я уведу их прочь с помощью фонаря. Когда они погонятся за мной, вскарабкайся по склону и беги к машине. Не спорь, черт возьми! Если я смогу от них уйти, я подразню их и последую за тобой.
Авантюрный дух воровского мира, как вы понимаете, в полной мере овладел мною. Я сорвался с места и бросился бежать сквозь хлещущую завесу серебристых берез. Крики и огни преследовали меня, перемещаясь вдоль верхнего края оврага. Я вращал фонарем над головой, так что луч его описывал широкие круги.
– У-у-х! – взревел я, некогда благопристойный мистер Блейк. Мой голос напомнил совиное уханье. – Suivez-moi[7], вы, мерзавцы! La barbe! Vive le crime! A bas la police![8]
Ответный рев полицейских свидетельствовал, что я достиг цели. Они рискнули и наудачу спрыгнули с обрыва. Одному из них не повезло, но другой обнаружил, что спуститься не составляет особого труда, и съехал вниз, точно сметающий все на пути оползень. Прислонив фонарь к стволу дерева, я повернул его навстречу преследователям, как будто замер в страхе. Затем как можно тише вернулся назад и попытался перекрыть шум дождя, прокричав голосом, напоминающим урчание чревовещателя, французскую фразу:
– Halte la ou je tire![9]
Эти ребята оказались не робкого десятка. Им было все равно, выполню ли я свою угрозу открыть огонь. Они понеслись прямо на свет фонаря, и я понадеялся, что они стреляют достаточно метко и попадут в фонарь, прежде чем обнаружат, что я не стою за ним. Один из них все-таки выстрелил, и пуля срезала ветку. Но к тому времени я уже карабкался вверх по склону, как обезьяна. Лежавший рядом с бревном человек зашевелился, когда я чуть не споткнулся о него, и поднялся на колени. Но он все еще был слишком слаб, чтобы стать мне помехой.
Эвелин не уехала. Она сидела за рулем нашего двухместного автомобиля, его двигатель работал на холостых оборотах. Она была почти такой же грязной, как и ее коллега-разведчик. Я плюхнулся рядом с ней и захлопнул дверцу. Пока я с трудом переводил дыхание после погони, она проехала мимо красной машины, быстро переключила передачу, и мы с ревом рванули вперед.
Да, все было как в старые добрые времена, за исключением того, что я был сильно не в форме. Я попыталась заговорить между судорожными вдохами, но тут же схватился за левый бок.
– Почему ты не уехала, дорогая? Почему ты не…
– Почему не уехала? Мне это нравится! А кроме того, как бы ты меня догнал? Не мог же ты этого сделать на красном «вуазене». Не смеши меня.
– Почему бы и нет?
– Вообще говоря, у того черта, которого ты уложил, имелся пистолет. Поэтому я позаимствовала пушку и прострелила все шины. Ты же не хочешь, чтобы они погнались за нами, не так ли? А теперь они не могут этого сделать. Пистолет лежит на сиденье позади тебя
– Ты прострелила… Ой!
– Почему ты ойкнул? Я знаю, мы допустили ошибку, и, очевидно, ты вырубил агента полиции или кого-то в этом роде. Но мы не причинили ему никакого вреда, и нас никогда не смогут поймать. – Ее голос зазвучал громче, и в нем послышалась насмешка. – Кен, это было великолепно! То, как ты бежал через те кусты с криком «Vive le crime!» и… Знаешь, чтó они, вероятно, подумали? Они, скорей всего, решили, будто ты Фламан.
Что ж, это была забавная мысль. Я обернулся, чтобы посмотреть на Эвелин за рулем. Она промокла меньше меня, поскольку на ней все еще был дождевик, а в остальном выглядела не лучше. Грязной рукой она отвела мокрые волосы с глаз, блестевших от удовольствия, и покачала головой, как будто в голове ее звучала приятная мелодия. Но я должен был выложить ей проклятую правду.
– Послушай, – произнес я и приготовился к решительному объяснению. – Должен кое-что тебе сказать. Это гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Речь идет о… ну… ты ведь знаешь, как выглядят наши служебные удостоверения? Так вот… э-э-э…
Признание уже готово было сорваться у меня с языка. Но пока я мямлил, Эвелин торжествующе указала на меня пальцем:
– Я знаю, чтó ты собираешься сказать, старина. Можешь поблагодарить меня за то, что я спасла твою задницу. Ты хочешь сказать, что во время драки с тем типом удостоверение выпало у тебя из кармана и ты решил, будто оно потерялось? Что ж, дорогой, этого не произошло. Оно валялось рядом со здоровяком. Я это разглядела, когда ты направил на него свой фонарь, и подобрала, как только ты ушел. Вот оно, – торжествующим тоном объявила Эвелин, доставая авторучку подлинного агента с серым прямоугольником, все еще намотанным на нее, – снова здесь.
Это был конец.
– Послушай, – обратился к ней я, когда ко мне вернулась способность связно говорить. – Это очень интересно… А он не видел, как ты подняла удостоверение, да? Он не знает, что ты его нашла? Он тогда еще не пришел в себя?
– Да, он как раз начал приходить в себя. Света фар машины, стоявшей на дороге, было достаточно, чтобы это разглядеть. Я боялась, что он схватит меня или увяжется за тобой. Поэтому я просто ударила его по голове рукояткой пистолета, и он снова отключился. Видишь ли, он потянулся ко мне…
Я ничего не сказал. Что тут скажешь? Уставившись на забрызганное ветровое стекло, я поводил ботинком по полу и услышал, как в нем хлюпает вода. Потом попытался представить себе положение дел. Начнем с того, что тот сегодняшний ажан вполне мог быть подлинным полицейским, по ошибке умыкнувшим мой паспорт. Но мой воспаленный разум повсюду видел Фламана. Это повлекло за собой целую вереницу чудовищных промахов, итог которых таков: я напал на сотрудника разведывательной службы его величества и нанес агенту побои. Эвелин стащила у него служебное удостоверение и, обнаружив, что бедолага приходит в себя, вырубила несчастного при помощи его же пистолета. Я осыпал оскорблениями французских жандармов. Шины французской полицейской машины изрешечены пулями, вследствие чего трое мужчин, вероятно до сих пор ошеломленные всем происшедшим, застряли в нескольких милях от какого бы то ни было населенного пункта под самым сильным в этом году ливнем.
