Джина Шэй
Киндер-сюрприз для декана
– Ты в ноль была на лекциях, – проговариваю, припоминая то утро, – и дело было даже не в том, что внешне ты походила на человека, ограбившего алкомаркет. Просто на тебе не было лица. Когда ты ушла с пар – меня это напрягло. И Иванову я к тебе посылал чисто по интуиции. Чтобы убедиться, что все в порядке.
– Это могло сделать хуже, – Капустина залпом допивает свой кофе, – у нас с ней тогда… Вы помните.
– Вы тогда разругались, да, помню, – отстраненно наблюдаю, как мимо стеклянной стены кофейни идет неторопливо приметная парочка. Женщина, как это говорится – «с опытом», в ней чувствуется зрелость, но и назвать её «в возрасте» язык не поворачивается. Что-то в ней мерещится смутно знакомое, но спустя минуту плотных размышлений я сдаюсь. Вероятно, родительница кого-то из бывших студентов. Приметная, вот и врезалась в память. Лично, вроде, не знакомы.
Она хрупкая, но бодро шагает вперед и ведет за собой малявку в белом сарафанчике в вишенках. Малявка совершенно бесподобная, с двумя хвостиками на макушке и веселым громким ртом. Она что-то там лепечет на своем, детском, и я испытываю смутную жалость, что не слышу, что именно. Стекло этому мешает.
– Юлий Владимирович, – покашливает Капустина, и в первую секунду я испытываю необъяснимое раздражение, что меня отвлекают от созерцания колоритного дуэта, пробирающегося к выходу из ТЦ. Но все-таки беру себя в руки и разворачиваюсь к Анне лицом.
– Мы ведь не просто поругались с Катей, – проговаривает Капустина, – мы даже подрались. Вы нас разнимали. Но послали вы ко мне её. Почему? Это ведь был риск.
– Нет, не был, – покачиваю головой, – вы подрались, когда Иванова все про тебя узнала. Да, она была очень экспрессивна тогда, но… У меня были причины считать, что ты – не самый ненавистный человек в её списке.
– Почему?
Дотошная девочка. Стоит ли удивляться, что нашла себя в журналистике? Где еще могла, с её-то стремлением всех выводить на чистую воду?
– Потому что первое место было однозначно мое, – мой тон звучит насмешливо. Я хорошо умею прятать под этой насмешкой самые темные чувства, самые больные места. И до того, как Капустина начнет расспрашивать, чем же таким я умудрился потеснить её в топе врагов народа – отвожу разговор на зону безопасных разговоров:– Не ищи глубокого мотива, Аня. Я действовал на интуиции. У меня была причина послать к тебе Иванову, а любого другого студента еще пришлось бы мотивировать. Мне не хотелось тратить на это время.
– И хорошо, что вы не стали его тратить, – Капустина начинает постукивать пальцами по блюдечку, пирожное с которого буквально пропало без следа, – Катя тогда только-только успела. Если бы не она, я…
Она замолкает, опускает глаза.
Очевидно, сожалеет о том, что тогда повела себя так… испульсивно.
Я смотрю на неё минуту, смотрю вторую. Придвигаю к себе папку с распроклятым журналом, достаю из неё вчерашний флаер, опускаю его на стол перед Капустиной.
– Знаешь про это?
Наверное, со стороны это напоминает какую-то шифровку. Вот и Капустина некоторое время молчит, а потом не поднимая глаз тянетcя к своей сумочке. Достает оттуда книжку в мягкой яркой обложке. Демонстрирует мне.
«Степа Нахлобучко. Кобель по гороскопу».
Ни за что не перепутаешь, именно эта книжка была у Холеры на флаере. Её последняя.
– Знаешь, значит. Так почему ты здесь, а не там?
– А вы? – вопросом на вопрос отвечает Капустина, и острым своим взглядом будто пытается снять с меня скальп. Как будто это поможет ей докопаться до истины.
– Со мной она в десны не целовалась.
– А со мной не спала.
Хороших врачей господин Капустин доченьке подогнал. Зубки наточили, думать от смерти отучили. Жаль только бесов не всех перебили, но огрызаться на всех подряд не отучили.
– Извините.
Капустина спохватывается, что её занесло, до того, как я формулирую это в цензурных словах.
– Я просто… – говорит, запинается, потом машет ладонью.
Просто в башке у тебя бардак, Аня. Как и всегда было.
Только если раньше меня это бесило, сейчас я… сочувствую, да.
Сам в этой долбоебической ситуации нахожусь. Когда хочется одного, а мозгом понимаешь – нельзя ни в коем случае. Но ведь это мне нельзя! А Капустина – навряд ли в рожу Холериному жениху вцепится. Жаль, конечно, но…
Так кстати вибрирует под ладонью телефон. Снежка наконец-то прислала вожделенную СМС.
«Автограф-сессия заканчивается. Пять человек осталось».
– Пошли, – я резко встаю на ноги, сгребаю папку за кожаную петлю одной рукой, а второй – прихватываю Капустину под локоть.
– Эй, куда вы меня тащите? – у Капустиной даже паническая атака, кажется, приключается от моей внезапности.
– А сколько у тебя вариантов? – с иронией бросаю через плечо.
Иногда мне хочется сказать спасибо двадцать первому веку. Потому что тут можно убить два часа времени очень просто, никуда особо не уходя. Вот и мне сейчас всего-то нужно – дотащить Капустину до перехода и по диагонали пролететь с ней через гостиничную парковку.
Останавливаюсь только у самой вертушки стеклянных дверей.
Смотрю на Анну и понимаю, что её трясет.
И если я срочно не приму меры – она даже холла гостиничного не пройдет, рухнет в обморок ровнехонько посередине.
– Эй, – встряхиваю девушку за плечо, – ты мне лично литров двадцать крови испортила. Хочешь сказать, у тебя не хватит силы воли встретиться со старой подружкой?
– С бывшей подружкой, – лепечет это недоразумение чуть ли не в панике.
– Бывшая подружка не то же самое, что бывший любовник, – чеканю бесцеремонно, – лучше подумай, что будет, если ты сейчас струсишь. Она уедет. Вы не поговорите. И сколько еще дивных депрессивных эпизодов с тобой приключится?
– А если она меня пошлет?
– А если нет? – Я приподнимаю бровь. – Капустина, сделай уже одолжение, найди кнопку включения твоей стервы. Я знаю, она у тебя есть. Три года «наслаждался».
– Вы заслуживали, – бурчит она, обреченно косится в сторону вертушки дверей, вздыхает, встряхивается. Отлично! Вот такой её отпускать уже можно.
– У меня есть просьба, – в последний момент я все-таки решаю переложить свою головную боль на здорового человека, – сделай одолжение, передай Холере, что она должна расписаться вот тут…
Впихиваю Ане журнал из папки. Показываю закладку на нужной страничке и галочку в строчке, где нужно поставить подпись.
Да, это идиотское решение проблемы.
Да, я этот журнал вообще из рук выпускать не должен, по идее, но…
Пошло оно все!
Если я хоть пять минут рядом с этой сладкой парочкой постою – коротать мне сегодняшний вечер в обезьяннике, после нанесения побоев этому приторному Холериному женишку. А я не готов наносить Антонию такую моральную травму.
Васнецов, конечно, недоволен будет.
Но, будем честны, если он надеялся, что на Холеру внезапно подействует мое обаяние – он все-таки несколько наивнее, чем я предполагал.
У Капустиной такой взгляд – будто вот-вот начнет расспрашивать, что и как.
– Время-время, – постукиваю пальцами по часам, – ты можешь опоздать даже к шапочному разбору.
– Хорошо, – наконец кивает девушка, – где вас потом искать?
Верчу головой, ищу местечко потише, подальше, туда, куда гарантированно не занесет Холеру, где будет возможность держать дистанцию от этой вечной моей болезни.
– Вон там, – машу ладонью в сторону детской площадки у дальнего края парковки. Оттуда из-за зеленой изгороди доносятся радостные визги возящейся там ребятни.
– Поняла, – Капустина деловито кивает, сует журнал в свою глубокую сумку, – все сделаю. Спасибо, Юлий Владимирович.
– Вали уже, – прошу нетерпеливо.
Не чувствую себя ни разу заслужившим эту её благодарность. Она и сама наверняка взяла бы себя в руки и перешла наконец дорогу. До ТЦ же как-то дошла.
На площадке выбираю себе скамейку на самом дальнем краю.
Таком, чтобы не было видно ни входов, ни выходов, и вообще, чтобы можно было сесть спиной.
Жаль только время тянется так медленно. Просто таки нестерпимо.
Топ-топ-топ…
На мое колено неожиданно, как на риф посреди тихой заводи налетает пузиком прекрасная галера…
Ну, если быть точнее, та самая хвостатая принцесса, которую я еще в ТЦ замечал.
Налетает, задирает ко мне перепачканную шоколадом мордашку.
Боже ты мой, какие глаза у этой девахи. Голубые, бездонные, будто небо, залитое солнцем.
Любящий папочка, поди, уже патроны закупает, чтобы женихов от неё отстреливать!
Ну, и кстати, кажется, я нарываюсь на то, чтобы стать первой мишенью.
Потому что смотрит она на меня, смотрит, не отрывается.
А потом звучно топает сандаликом по асфальту.
– Пивет, дядя!
Глава 7. Катя
– Ты там сколько стоять планируешь? Час? Два?
Я говорю насмешливо, но – все-таки устало.
Зал ресторанный почти пуст – большая часть народу все-таки отпрашивалась с работы ради этой встречи и оставив позади долгий разговор о книге, о творческом процессе и о том, не хочу ли я разыграть пять приглашений на свадьбу среди членов собственного фан-клуба, люди уносятся почти сразу, как получают вожделенный автограф на развороте книжки.
Но все равно.
Меня сегодня обнимало куча незнакомых мне людей. А старая знакомая, бывшая лучшая подружка стоит у самых дверей и пытается спрятаться за пальму. Только когда я её окликаю, вздрагивает, обдумывает последнюю версию своего побега, но потом – все-таки шагает к моему столу.
Пока она шагает – я её разглядываю. Есть на что посмотреть, на самом деле. Имидж Капустина сменила довольно контрастно. Она избавилась от блонда, вернув волосам родной русый цвет. Пусть вместо гламурной стервочки передо мной сейчас встает обычная девушка в джинсах и клетчатой рубашке.
– Говорят, ты тут автографы раздаешь, – судя по улыбке, Анька отчаянно храбрится, – а мне книжку подпишешь?
И ведь натурально подсовывает мне свежий томик моего ж детектива. И… Нужно сказать, обложка не хранит в себе девственной спрессованнности, как если бы была только из магазина. Нет. И странички легко перелистываются, не протрескивая.
– Читала, – замечаю я задумчиво и возвращаюсь к чистому белому форзацу, – и что ты думаешь?
Одна из самых свежих моих проблем – синдром самозванца. Читатели обожают мои истории, а я все никак не научусь даже книгами их всерьез называть. Все кажется, что не хватает мне критического мнения со стороны. Желательно, человека, который тоже не чужд творчества. Капустина, конечно, не писатель, журналистка начинающая, блог свой ведет на активно-социальные темы, но так даже лучше.
– У тебя хороший стиль, – улыбается Аня, – и проработка деталей. Всегда очень занятно перечитывать и смотреть, как ты из одного рыболовного крючка потом целую сюжетную линию выстроишь. Особенно хорошо это разбирать, когда финал уже знаешь.
Рыболовный крючок – это не из этой книги. Это из «Болтливой золотой рыбки». Получается, не просто увидела и купила. А реально следит за творчеством.
– Спасибо, что пришла, – улыбаюсь и протягиваю Аньке книгу. Она её берет и смущенно вертит в руках, будто пытаясь что-то для себя решить.
– Оставайся, поболтаем, – я разрешаю её муки самостоятельно, – только мне перед этим нужно закончить встречу. Подождешь?
Она быстро-быстро кивает, нервно дергается в сторону, налетает на Кира. Тот галантно её придерживает и даже сдвигается в сторону, приглашая Аньку присесть за его столик.
Боже, вот за что мне этот не в меру умный лис? Я вроде душу дьяволу не продавала.
Оставшиеся полторы дюжины человек – самые верные, самые упрямые, из когорты тех поклонников, что выйдут из зала только после тебя. И они достойны отдельного прощания.
– Вы у меня нереальные, – произношу от души, обводя их всех взглядом, – и мне с вами повезло. Хоть каждый день бы с вами встречалась.
– Каждый день обсуждать ваши новые книги? – Майя, приметная девушка с длинной косой цвета розового золота, мечтательно округляет глаза, – отличная идея, жаль уж слишком несбыточная. У вас рук не хватит.
– Да, к сожалению, – признаю я и охотно подставляюсь её объятиям. Эта девочка – просто чемпион по обнимашкам. А еще – это она организовала мой фанклуб и в самый первый год организовала первую встречу с читателями. Их тогда пришло тридцать человек всего, в сравнении с нынешним забитым залом – не сравнить, но я все равно как сейчас помню ту встречу. Да даже если бы их пять всего было – я б запомнила.
Снежана стоит отдельно. Как будто обособленно, но не заметить её нереально. Она натурально будто царапает мне зрачок.
– А я думала, мне обнимашек не насыплют, – фырчит она вполголоса, когда я наконец добираюсь до неё. До последней.
– С чего бы это?
– Ну, – Снежок округляет глаза, – есть у нас с тобой один общий знакомый, который…
– А ты-то тут при чем? – Я старательно давлю на корню первый же болезненный спазм, эту мелкую душевную судорогу, что лезет наружу при первом же упоминании Ройха.
– Ну, позвонить-то ты мне так и не позвонила, – Снежана укоризненно поджимает губы, – хотя я просила сделать это, даже если ты с тем нашим знакомым разбежишься.
Хороший подзатыльник…
И я немного виновато втягиваю голову в плечи.
– Тогда у меня был очень сложный этап в жизни…
– Я немножко знаю, – Снежок кивает и дарит мне милосердную, всепрощающую улыбку, – но сейчас-то у тебя прекрасный этап, так ведь?
– Ну, – я бросаю теплый взгляд на Кира, – лучшего этапа я и не помню, пожалуй.
– Тогда держи, – она вкладывает в мою ладонь белую визитную карточку, – не позвонишь, сложу все твои книжки на заднем дворе и сожгу.
– Прям сожжешь? – ну как не усомниться, если я помню трепетную любовь Снежки к её библиотеке.
Она морщится и разводит руками.
– Ну, может и нет, но буду об этом фантазировать. Обиженная.
– Я позвоню, – обещаю искренне. От прошлой жизни у меня мало что осталось. И это на самом деле очень невесело – когда ты даже обернуться назад не можешь, просто некуда. Наверное, поэтому я сейчас готова хвататься за всякую завязочку, чтобы не была моя жизнь настолько пустой, изодранной в клочья книгой.
Из ресторанного зала выхожу не одна, выхожу со свитой. Только в холле гостиницы разбегаются от меня самые преданные мои поклонники, оставляя меня в компании Паши, Кира, Аньки…
Впрочем, Павел Аркадьевич тоже не задерживается. Строго говоря – ему и повода нет. Удачный релиз книги мы с ним три дня назад отмечали. Еще в Питере, между прочим.
– Жду приглашения на свадьбу, голубки, – роняет он и отчаливает. Не любит тратить время на все эти «здравствуйте» и «до свидания», но ему простительно. Важный все-таки хрен! Иначе и не скажешь.
– Свадьбу? – Анька восхищенно округляет глаза на нас с Киром, и я припоминаю, что начало презентации она все-таки не застала.
А лучше бы она, а не Ройх.
Слава богу, ему хватило ума свалить с горизонтов, как только началось обсуждение этого дивного события в моей жизни. А то пока он сидел в первом ряду столиков, со Снежкой рядом, я подсознательно ожидала взрыва.
– Давай к нам поднимемся, – предлагаю, бросая взгляд на часы, – я все тебе расскажу. Только мне надо маме СМС маякнуть, чтобы они с Каро возвращались.
– Каро? – у Капустиной чем дальше, тем больше глаза.
– Все расскажу в номере, – клятвенно обещаю я, шагая в сторону лифта, – мне нужно срочно снять туфли. Вроде сидела все время, а ноги от них все равно болят.
– Погоди, – Капустина перехватывает меня за локоть, – у меня тут…
– Времени нет?
Логично, кстати, если нет. Это мне почему-то взбрендило, что все на свете теперь такие же вольные птицы, как и я. Впрочем и моя вольная жизнь этой осенью кончится.
– Время у меня есть, – Анька покачивает головой, – для тебя хоть весь вечер, Катена. Но у меня тут… дело. От Ройха.
Дело от Ройха – это ужасное словосочетание. У меня даже зубы крепче стискиваются, будто его фамилия – это хлыст, и чтобы вынести его звучание – мне нужно собраться.
– Вот, – Анька вытягивает из сумки толстый журнал в белой обложке, – распишись ему тут. Я ему это отнесу, и отвяжусь уже от него. А то он там ждет.
– Там это где? – спрашиваю отстраненно, забирая журнал и паркуясь с ним вместе на первый попавшийся диванчик. Чтобы уже через десять секунд взвиться на ноги, после Анькиного ответа.
– На детской площадке, кажется! У гостиницы!
Господи, нет, только не это! Мама же до окончания презентации собиралась с Каролинкой именно там гулять!
Глава 8. Юлий
– Привет, привет.
С одной дз стороны – не особенно одобряется болтать с чужими детьми. С другой стороны, ничего криминального я не сделаю. Только полюбуюсь маленько. Деваха-то шикарная, глаз не отвести.
Всегда почему-то хотел именно дочку, и быть тем самым долбанутым отцом, который учится плести своей принцессе косички. Жизнь сложилась как сложилась. Боженька послал мне сына, причем обходным путем, но и так тоже случается. Я не жалею.
Только любоваться мелкими принцессами и думать, что, может быть, когда-нибудь с кем-нибудь у меня тоже такая получится, мне никто не запретит.
А эта еще и стоит рядышком, лапками за мое колено держится, дух переводит, на меня смотрит.
Коротко обозреваю площадку. Примечаю и мать этого чуда в вишенках, уже заметившую исчезновение малышки и поднимающуюся со скамейки. У неё в руках знакомый мне цветастый переплет Холериной книжки. Сговорились они все, что ли? Ладно, не важно. Машу ей ладонью, показываю на беглянку.
Женщина благодарно кивает и неспешно шагает в нашу сторону. Мудро. Молодые мамаши вокруг детей носятся как с писаными торбами, а эта – здраво оценивает обстановку.
Опускаю взгляд на деваху и даже сам удивляюсь, насколько пристально она на меня смотрит, посасывая пальчик.
– Давай все-таки без этого, вишенка, – осторожно за рукавчик оттягиваю руку малышки ото рта. Ожидаю, что она капризно скривит мордаху и закатит скандал, что всякие страшные дядьки ей тут удовольствие от жизни мешают получать, а она заливается хохотом и снова хватается ладошками за мое колено. На котором, кстати, с прошлого раза осталось два роскошных сладких отпечатка.
– Ну и как тебя зовут, мелочь? – спрашиваю, выжидающе поглядывая на приближающуюся женщину. Хочется продлить это дивное знакомство по совершенно необъяснимым причинам. Никогда не замечал в себе тяги вот так вот трепаться с чужими детьми, но вот сейчас желание такой силы, что прикусить язык просто не получается.
– Калолина Юйевна, – ужасно важничая и неожиданно развернуто сообщает малышка, солидно пряча лапки за спину.
И ведь правильно важничает. Имячко-то замудренное, длинное, да еще и с отчеством, а ей на вид – года два. Не все её сверстники в её возрасте слово «пингвин» сказать могут.
Повезло какому-то папе Юре, однако. Такая красота у него по дому топает.
– Извините, пожалуйста, – родительница «потеряшки» наконец до нас добирается и устало опирается на спинку скамейки, – Кара, отпусти дядю. Ты его испачкала.
– Кафетой, – соглашается малышка и осторожно, пальчиком трогает шоколадное пятно на моем колене.
– Да-да, конфетой, золотко, – рассеянно кивает женщина и заглядывает в сумку, проговаривает уже для меня, – сейчас, подождите, у меня были салфетки.
– Это не страшно, – мне не хочется её напрягать, но она категорично покачивает головой.
– Нет, нет, сейчас я найду. Подождите только. И не давайте Карамельке вас снова пачкать, она может.
– Значит, тебя зовут Карамелькой, – перевожу взгляд на малышку, которая не торопится ни на горку, ни на качели, – что тут скажешь, тебе подходит. Настоящая конфета.
– Де кафета? – с совершенно непередаваемым детским акцентом озадачивается прелесть.
– Кара, никаких больше конфет, – строго откликается женщина, забираясь рукой явно на самое дно своей сумочной преисподней, – твоя мама меня съест, если ты сладкого переешь.
Мама?
А я-то думал…
– Карамелька…
Резкий оклик перебивает мои мысли. Резкий оклик будто служит ударом во внутренний гонг.
Холера…
Ошибиться нереально.
Увы, я точно знаю, на кого настроены все мои внутренние датчики.
Она-то тут откуда?
Она пролетает сквозь кусты, забив на цепляющиеся за платье веточки.
Она сгребает малышку в охапку и отпрыгивает вместе с ней от меня, будто я могу отравить одним только косым взглядом.
Немые сцены бывают разными.
Бывает и такая.
Я смотрю на Холеру, мягко говоря, охреневая. Что она тут устроила? За каким чертом она хватает чужого…
Щелк…
Будто невидимый пазл встает на нужное место, и до меня медленно начинает доходить.
Перевожу взгляд на стоящую рядом со скамейкой и вытаращившуюся на внезапную Холеру женщину. Господи, какой же я идиот…
Да, я не общался с матерью Холеры по учебе – во время старого скандала в учебной части горло драл её батюшка, но… Они так похожи, что то, что я не понял их родство – действительно маркер космической моей тупости.
– Мама, мы уходим, – голос Холеры неожиданно дрожит, и сама она не двигается с места.
– Катя, подожди, я обещала дать мужчине салфетки. Каро его испачкала, – Иванова-старшая укоризненно покачивает головой.
– Мы уходим! – настойчиво повторяет Холера и делает шаг от меня.
А я поднимаюсь на ноги.
Потому что есть две вещи, которые в моем мозгу работают даже тогда, когда все функции отказывают ввиду близости этого моего проклятия с крыжовниковыми глазами.
Первое – чутье.
Второе – калькулятор.
– Ты не говорила, что обзавелась дочкой, – проговариваю медленно, глядя в глаза Холере. А они – отчаянные, точь в точь как в те секунды, когда я ловил её на лаже в курсовиках.
– Это не ваше дело, Юлий Владимирович. Вы мне никто.
Я почти восхищен её самообладанием. Даже сейчас, когда под ногами у неё горит земля, она продолжает непримиримо скалить зубы и упорно мне выкает. А может – она делает это просто назло. Меня ведь всегда это бесило.
– Никто, говоришь, – улыбка у меня получается, мягко говоря, раздраженной, – так может, ответишь мне на последний вопрос, Холера? Как у твоей дочери отчество? Юрьевна? Или Юльевна?
Она не могла знать, просто не ожидала, что сама её кроха мне все это сдаст.
Холера молчит. Мертвеет лицом. Отступает от меня еще на шаг и прижимает малышку к себе еще крепче.
Что ж, это тоже ответ. Весьма красноречивый!
Слова…
Слов нет.
Только кипучий огонь в легких.
Что ей сказать? Как не убить прямо тут? И как самому на ногах удержаться, потому что мир трясет.
– Мама, забери Каро, – голос Холеры звучит неожиданно твердо, – идите в номер. Я скоро буду.
Говорит бесцветно, глаз от меня не отводит, будто я – хищный зверь, что готов вцепиться в горло, если она только глаза от меня отведет.
Скоро? Она рассчитывает разобраться со мной скоро? Какая наивная девочка.
Впрочем ладно. Она хотя бы собирается со мной говорить. Космический прорыв в нашем с нею общении.
– Катя, может быть… Позвать Кирилла? – моя бывшая союзница явно все сильнее преисполняется враждебности в мой адрес.
– Пусть спустится, если я не приду через пятнадцать минут.
Малышка, которую только что бесцеремонно схватили, громко протестует против ухода с детской площадки.
– Гуять хочу, еще гуять…
Голосочек звонкий, в нем так пронзительно звучат слезки.
– Оставь её здесь, – это мое шипение рвется у меня из груди. Первые мои слова после откровения. Все что сейчас я могу сказать – только то, что рвется само, на инстинктах.
Холера будто не слышит. Передает дочь – нашу с ней дочь – с рук на руки бабушке и кивает им в сторону дорожки. Уходите мол.
– Я сказал…
– Говорите дальше, – Холера проходится по моему лицу кислотным взглядом, – кто ж вам помешает сотрясать воздух, Юлий Владимирович. Беседовать с вами при ребенке я не собираюсь.
А я, может… Хотел бы при ребенке. Так больше шансов, что я не придушу эту мелкую стерву прямо здесь и сейчас.
Я иду к ней медленно, по мере того как удаляется от меня тонкий голосочек хнычущей малышки.
Удивительная разница, но сейчас Холера не отступает. С места не двигается и бровью не ведет, покуда я над ней не нависаю. Непоколебимая, как стена. Будто сейчас она прикрывает свои тылы. Залюбовался, если бы не хотел прибить её так сильно.
– Значит, у меня есть дочь, – произношу медленно, заставляя себя не срываться на рык.
– Вы ошибаетесь, Юлий Владимирович, – Холера говорит нарочито негромко, глядя на меня снизу вверх, – дочь есть у меня.
Господи. И так-то от ярости все в глазах плывет, а тут она со своими закидонами выступает.
– Ты научилась размножаться почкованием? – удивительно, что она не обугливается от моей ярости, потому что каждое слово, что вырывается из моей груди – чистая соляная кислота, в концентрации. – Или, может, будешь врать, что я ошибся в подсчете сроков? Ты родила от меня.
– Я не буду врать, – голос Холеры звучит контрастно холодно, – я просто напомню. От ваших детей вы дали мне таблеточку. Забыли?
Земля под ногами будто вздрагивает.
Это хороший удар. От него встряхивается и мелко шумит под ногами мир.
Я помню прекрасно, что стало причиной для расставания. Сущая мелочь, из которой эта идеалистка раздула бучу – так я тогда думал. Думал, это станет мелкой размолвкой, и мы урегулирем это позже, но…
Мир был против. И протестовал от души.
– Это так не работает, – хрипло произношу я упрямо, – о таких вещах сообщают.
– Зачем? – Холера приподнимает бровь. – Чтобы вы снова за меня все порешали и отвели меня за ручку на аборт?
– Мы могли это обсудить.
– Как обсудили новости о слитом компромате? Как обсудили попытку моей подруги совершить самоубийство? Ах, да, точно, мы же ничего не обсуждали, – Холера фальшиво кривит губы, – потому что вы были заняты, Юлий Владимирович. И тогда, и месяц спустя, и два месяца спустя.
– Катя, послушай, – выдыхаю хрипло.
– Нет, это ты меня послушай, – она резко сужает глаза, – да, я родила Каролинку. А еще я консультировалась со врачом. И знаешь, что мне сказали? Это чудо, что Каролинка вообще получилась. Потому что по идее таблеточка твоя волшебная должна была её убить. И если раньше я ненавидела тебя просто потому, что ты мудак, который со мной развлекался, то теперь, каждое утро, когда я смотрю на дочь – я думаю о том, что её у меня могло и не быть. Из-за твоей таблеточки. И ненавижу тебя сильнее. Сильнее. Сильнее!
Она шипит и скалит зубы как отчаянная волчица, а я…
А я сгребаю её в охапку и стискиваю так, чтоб она вскрикнула.
Потому что из всего того спектра эмоций, что меня сейчас колотят напополам с шоком – есть и благодарность. Бешеная, лютая, отчаянная благодарность.
Потому что… Она могла аборт сделать. Не сделала. И…
Трр-кхсч..
Если раз услышал этот звук – потом уже ни с чем не перепутаешь. Правда опознать звук и среагировать на него – вещи разные. Я просто не успеваю, когда мне в бок, под ребра, снова с размаху впечатывают чертов шокер.
И это ж… Бля!
Мир пошатывается, я – не удерживаюсь на ногах, падая на колено.
Холера делает шаг от меня как от прокаженного.
– Я живу в другом городе, – произносит она холодно, – выхожу замуж. У Каро будет отличный отец, которому ты и в подметки не годишься. Кто знает. Может, лет в четырнадцать она сама решит с тобой пообщаться. Но это будет её решение. А до той поры ты к ней не подойдешь. Не приблизишься даже.
