Джейн Остин
Гордость и предубеждение
Глава 7
Собственность мистера Беннета почти целиком состояла из поместья, дававшего доход в две тысячи фунтов годовых, которое, к несчастью для его дочерей, за неимением наследников мужского пола переходило к дальнему родственнику, а состояния их матери, хотя и достаточного для удовлетворения повседневных нужд, едва ли хватило бы для поддержания их жизни в отсутствие поместья. Ее отец был адвокатом в Меритоне и оставил ей четыре тысячи фунтов.
У нее была сестра, вышедшая замуж за некоего мистера Филлипса, который в свое время был клерком у их отца и сменил того в делах, а их брат жил в Лондоне, будучи почтенным коммерсантом.
Местечко Лонгборн находилось всего в одной миле от Меритона, что было весьма удобно для молодых леди, которым трудно было противиться искушению появляться здесь три-четыре раза в неделю, чтобы одарить своим вниманием тетушку и галантерейную лавку, расположенную неподалеку. Особенно часто такое внимание оказывалось двумя младшими членами семьи, Кэтрин и Лидией – их головы были более пусты, чем у их сестер, и, когда ничего лучшего не предлагалось, у них возникала необходимость прогуляться до Меритона, чтобы занять утренние часы и подобрать тему для разговора вечером, и как бы мало новостей ни было в окрестностях, им всегда удавалось узнать кое-что от своей тетушки. В настоящее же время, они были переполнены и новостями, и счастьем благодаря недавнему прибытию полка ополчения. Полк должен был квартироваться всю зиму в окрестностях, а штаб-квартира разместилась в Меритоне.
Их визиты к миссис Филлипс теперь обеспечивали семейство самыми интересными сведениями. Каждый день добовлял что-то к их знаниям об именах офицеров и сведениями об отношениях тех между собой. Места, где офицеры проводили время, недолго оставались тайной, и вскоре они начали заводить знакомства среди них. Мистер Филлипс посетил их всех, и это открыло его племянницам невиданные ранее источники для восторгов. Они не были способны теперь говорить о чем-либо, кроме как об офицерах; и даже большое состояние мистера Бингли, упоминание о котором так воодушевило их мать, уступало в их глазах мундиру прапорщика.
Выслушав однажды утром их рассуждения по этому поводу, мистер Беннет невозмутимо заметил:
– Если судить по тому, что и как вы обсуждаете, вы, должно быть, две самые глупые девицы в королевстве. Я подозревал это и раньше, но теперь убедился окончательно.
Кэтрин смутилась и ничего не ответила, а Лидия совершенно безмятежно продолжала выражать свое восхищение капитаном Картером и надежду увидеть его сегодня же, поскольку на следующее утро он собирался отбыть в Лондон.
– Я удивлена, мой дорогой, – заметила миссис Беннет, – что вы с такой легкостью готовы считать своих детей глупыми. Если бы мне пришлось думать пренебрежительно о каких-либо детях, то это не должны были бы быть мои собственные.
– Если мои дети глупы, я должен надеяться, что всегда буду хотя бы это сознавать.
– Да, но, как оказалось, все они очень умны.
– Льщу себя надеждой, что это единственный пункт, по которому мы не нашли согласия. Была надежда, что наши представления совпадут во всех деталях, но я настолько сильно отличаюсь от вас, что продолжу считать двух наших младших дочерей необычайно глупыми.
– Мой дорогой мистер Беннет, вы не должны ожидать, что эти девочки будут столь же рассудительны и благоразумны, как их отец и мать. Когда они достигнут нашего возраста, осмелюсь утверждать, они не станут думать об офицерах больше, чем мы. Я помню то время, когда мне самой очень нравились офицерские мундиры, да и до сих пор в глубине души я их люблю, и если молодому полковнику с доходом в пять-шесть тысяч в год понравится одна из моих девушек, я не откажу ему; кстати, мне вспомнилось, что полковник Форстер прошлым вечером у сэра Уильяма выглядел очень импозантным в своем мундире.
– Мама, – воскликнула Лидия, – тетя говорит, что полковник Форстер и капитан Картер уже не ходят так часто к мисс Уотсон, как это было раньше; она теперь очень часто видит их в книжной лавке Кларка.
Миссис Беннет не смогла продолжить столь содержательный разговор из-за появления лакея с запиской для мисс Беннет; она пришла из Незерфилда, и слуга ждал ответа. Глаза миссис Беннет засверкали от удовольствия, и она нетерпеливо восклицала, пока дочь читала:
– Ну, Джейн, от кого это? О чем это? Что он пишет? Ну же, Джейн, поторопись и расскажи нам, поторопись, любовь моя.
– Это от мисс Бингли, – ответила Джейн и стала читать.
«Мой дорогой друг,
Если вы не будете настолько сострадательны, что отобедаете сегодня со мной и Луизой, мы с сестрой подвергнемся опасности возненавидеть друг друга до конца наших дней, ибо целый день тет-а-тет между двумя женщинами никогда не может закончиться без ссоры. Приезжайте как можно скорее, сразу по получении этого письма. Мой брат и джентльмены будут сегодня обедать с офицерами.
Ваша Кэролайн Бингли».
– С офицерами! – выделила главное Лидия. – Интересно, что наша тетушка ни словом не обмолвилась об этом.
– Обедать вне дома, – заметила миссис Беннет, – это не лучшая идея.
– Можно мне взять карету? – спросила Джейн.
– Нет, моя дорогая, тебе лучше поехать верхом, потому что, кажется, скоро пойдет дождь, и тогда тебе придется остаться там на всю ночь.
– Это был бы замечательный замысел, – сказала Элизабет, – если бы вы были уверены, что они не предложат отправить ее домой своим экипажем.
– А вот и нет! Карета мистера Бингли понадобится джентльменам, чтобы поехать в Меритон, потому что у Херстов нет для них лошадей.
– Я бы предпочла поехать в карете.
– Но, моя дорогая, я уверена, что твой отец не может дать тебе лошадей. Они необходимы на ферме, мистер Беннет, не так ли?
– На ферме они нужны гораздо чаще, чем оказываются в моем распоряжении.
– Но если вы воспользуетесь ими сегодня, – сказала Элизабет, – то цель нашей матери будет достигнута.
В конце концов она вынудила отца подтвердить, что лошади заняты. Поэтому Джейн пришлось ехать верхом, и мать проводила ее до порога, повторяя, что день должен быть слякотным. И ее надежды оправдались. Не успела Джейн отъехать от дома, как пошел сильный дождь. Сестры стали беспокоиться за нее, а мать обрадовалась. Дождь продолжался весь вечер без перерыва, Джейн определенно не могла вернуться.
– Моя идея оказалась действительно удачной! – раз за разом повторяла миссис Беннет, как будто заслуга в пролившемся дожде принадлежала исключительно ей. Однако до следующего утра она не осознавала всей выигрышности своего замысла. Едва завтрак закончился, как слуга из Незерфилда принес Элизабет следующую записку:
«Моя дорогая Лиззи,
Сегодня утром я почувствовала себя очень плохо, что, полагаю, можно объяснить тем, что я промокла вчера вечером. Мои добрые друзья не хотят слышать о моем возвращении до тех пор, пока мне не станет лучше. Они также настаивают на том, чтобы меня осмотрел мистер Джонс, поэтому не беспокойтесь, если услышите, что он был у меня, и, если не считать неприятных ощущений в горле и головной боли, со мной все в порядке.
Твоя и т. д.».
– Что ж, моя дорогая, – сказал мистер Беннет, когда Элизабет прочитала записку вслух, – если у вашей дочери случится опасный приступ болезни, если она умрет, то было бы настоящим утешением знать, что все это было ради ее же блага с целью привлечь внимание мистера Бингли, к тому же по вашему указанию.
– Ах! Не боюсь я ее смерти. Никто еще не умер от пустяковой простуды. О ней будут хорошо заботиться. Пока она остается там, все складывается наилучшим образом. Я бы сама поехала к ней, если бы у меня была карета.
Элизабет, очень беспокоясь, решила, однако, проведать сестру, хотя кареты по-прежнему не было; а поскольку она не умела ездить верхом, ее единственной альтернативой была пешая прогулка. Она объявила о своем решении.
– Как ты можешь быть настолько неразумной, – воскликнула ее мать, – чтобы думать о подобном при всей этой распутице! Когда ты доберешься туда, ты будешь выглядеть ужасно.
– Тем не менее, это не помешает мне увидеть Джейн, а это и есть все, чего я хочу.
– Ты мне намекаешь, Лиззи, – сказал ее отец, – что я должен послать за лошадьми?
– Вовсе нет, я действительно не прочь прогуляться. Расстояние значит не так много, когда у человека есть цель. Тут всего три мили, и я вернусь к ужину.
– Я восхищаюсь тем, на что ты готова вследствие твоей добросердечности, – заметила Мэри, – но всякий порыв чувства должен подчиняться разуму, и, по моему мнению, усилия всегда должны быть соразмерны тому, в чем существует необходимость.
– Мы проводим тебя до Меритона, – предложили Кэтрин и Лидия. Элизабет не возражала, и три девушки вместе отправились в путь.
– Если мы поторопимся, – предположила Лидия, как только они вышли, – возможно, мы сможем увидеть капитана Картера, прежде чем он уедет.
В Меритоне они расстались: две младшие направились к квартире одной из офицерских жен, а Элизабет продолжила свою прогулку в одиночестве, быстрым шагом пересекая поле за полем, ловко преодолевая изгороди и перепрыгивая через лужи, и наконец оказалась у цели своего похода, с уставшими лодыжками, грязными чулками и лицом, разрумянившимся от быстрой ходьбы.
Ее провели в зал для завтраков, где собрались все, кроме Джейн, и где ее появление вызвало немалое удивление. То, что она прошла три мили столь ранним утром, по такой распутице и к тому же одна, было почти невероятным для миссис Херст и мисс Бингли; и Элизабет была убеждена, что они, с присущим им высокомерием, не одобряют ее поступок. Однако приняли они ее очень вежливо, а в обращении их брата было что-то большее, чем вежливость – расположенность и доброта. Мистер Дарси говорил очень мало, а мистер Херст вообще молчал. Первый не мог выбрать между восхищением свежестью, которую прогулка придала ее лицу, и сомнением в том, что причина оправдывает ее прогулку столь далеко и в одиночестве. Последний не думал ни о чем, кроме своего завтрака.
На ее расспросы о состоянии сестры ответы были не очень утешительными. Мисс Беннет спала плохо, и, хотя она и встала, ее сильно лихорадило, и она не смогла выйти из комнаты. Элизабет была рада, что ее немедленно проводили к ней. Джейн, которая слишком боялась вызвать тревогу у родных или причинить им неудобства, не выразив в своей записке, как сильно она жаждет такого визита, очень обрадовалась ее появлению. Однако она была еще слаба и не способна к долгому разговору, и когда мисс Бингли собралась оставить их наедине, она не могла сделать ничего более, кроме как выразить свою благодарность за необыкновенную доброту, с которой к ней относились. Элизабет молча выслушала ее.
Когда завтрак закончился, к ним присоединились сестры, и Элизабет несколько улучшила свое мнение, когда увидела, сколько внимания и заботы они проявляли к Джейн. Пришел аптекарь и, осмотрев пациентку, сказал, как и следовало ожидать, что она сильно простудилась и надо постараться выздороветь, посоветовал ей вернуться в постель и прописал какие-то лекарства. Совету с готовностью последовали, поскольку симптомы лихорадки усилились, а головная боль не проходила. Элизабет ни на минуту не покидала комнату, а другие дамы по большей части отсутствовали; джентльмены тоже не появлялись, они, по сути, больше ничем не могли помочь.
Когда часы пробили три, Элизабет почувствовала, что ей пора возвращаться, и очень неохотно объявила об этом. Мисс Бингли предложила карету, и ей пришлось даже немного настоять, чтобы Элизабет приняла ее предложение, а когда Джейн проявила заметное огорчение при расставании с ней, мисс Бингли была вынуждена заменить предложение кареты приглашением остаться на время в Незерфилде. Элизабет с радостью согласилась, и в Лонгборн был отправлен слуга, чтобы дать знать семье о том, что она задержится, и привезти кое-что из одежды для нее.
Глава 8
В пять часов обе дамы отправились одеваться, а в половине седьмого Элизабет известили, что ужин подан. Отвечая на посыпавшиеся затем любезные вопросы, среди которых она с удовольствием отметила гораздо более выраженную заботу со стороны мистера Бингли, она не смогла дать сколько-нибудь утешительных ответов. У Джейн все было по-старому. Сестры, услышав такое, повторили раза три или четыре, как они огорчены, как ужасно было схватить такую сильную простуду и как сами они не любят болеть, и затем больше не возвращались к этой теме, и их безразличие по отношению к Джейн, хотя и не демонстрируемое явно, вернуло Элизабет прежнее чувство неприязни к ним.
Действительно, их брат был единственным из всей компании, к кому она могла относиться с какой-то теплотой. Его тревога за Джейн была искренней, а его внимание к ней самой было подкупающим, и все это позволяло ей не чувствовать себя незваной гостьей в той степени, как, по ее мнению, считали другие. Никто, кроме него, почти не обращал на нее внимания. Мисс Бингли была поглощена мистером Дарси, как, впрочем, и ее сестра, а что касается мистера Херста, рядом с которым сидела Элизабет, то он вообще был апатичным человеком, жившим только для того, чтобы есть, пить и играть в карты, который, когда обнаружил, что Элизабет предпочитает незатейливые блюда рагу, даже не нашелся, что ей сказать.
Когда ужин закончился, она сразу вернулась в комнату Джейн, а мисс Бингли начала критиковать ее, как только Элизабет покинула столовую. Ее манеры были признаны бесспорно очень плохими, сочетавшими гордость с дерзостью, у нее не было обнаружено ни навыков вести беседу, ни стиля, ни красоты. Миссис Херст думала так же и добавила:
– Короче говоря, ее не за что похвалить, разве что за способность совершать пешие прогулки. Я никогда не забуду ее появление этим утром. Она в самом деле выглядела почти дикаркой.
– Действительно, Луиза. Я едва смогла сохранить самообладание. Было вообще лишено какого-либо смысла приходить сюда! Разве она должна носиться по полям и лугам из-за того, что ее сестра простудилась? Да и прическа у нее такая неопрятная, в совершенном беспорядке!
– А ее нижняя юбка! Надеюсь, вы обратили внимание на ее нижнюю юбку – вся в грязи, я думаю, дюймов на шесть; а платье, которое пришлось приспустить, чтобы скрыть все это безобразие.
– Ваше описание может быть очень точным, Луиза, – возразил Бингли, – но все это не привлекло моего внимания. Мне показалось, что мисс Элизабет Беннет выглядела в высшей степени привлекательно, когда сегодня утром вошла в комнату. Ее грязная нижняя юбка совершенно ускользнула от моего внимания.
– Но вы-то заметили это, мистер Дарси, я уверена, – настаивала мисс Бингли. – И я склоняюсь к мысли, что вам не хотелось бы, чтобы ваша сестра предстала в подобном виде.
– Конечно, нет.
– Пройти три, или четыре, или пять миль, или сколько там еще, по щиколотку в грязи, одной, совсем одной! Что она могла этим доказать? Мне кажется, это демонстрирует несносную, показную независимость, насквозь провинциальное пренебрежение приличиями.
– Это доказывает привязанность к сестре, и это очень похвально, – ответил Бингли.
– Подозреваю, мистер Дарси, – заметила мисс Бингли полушепотом, – что это приключение несколько уменьшило ваше восхищение ее прекрасными глазками.
– Вовсе нет, – ответил тот, – они сияли даже ярче после прогулки.
Последовала короткая пауза, но миссис Херст не удержалась и продолжила:
– Я очень хорошо отношусь к мисс Джейн Беннет, она действительно очень милая девушка, и я всем сердцем желаю, чтобы она хорошо устроилась. Но с такими отцом и матерью, с родственниками столь низкого происхождения, боюсь, шансов на это у нее нет.
– Мне кажется, вы говорили, что их дядя – стряпчий в Меритоне.
– Да, и у них есть еще один дядя, который живет где-то в Чипсайде.
– Это великолепно, – с иронией заключила сестра, и они обе от души рассмеялись.
– Да будь у них достаточно дядей, чтобы заполнить всю Чипсайд, – воскликнул Бингли, – это не сделало бы их ни на йоту менее приятными.
– Но это существенно снижает их шансы выйти замуж за мужчин из достойного сословия, – ответил Дарси.
На это замечание Бингли ничего не ответил, но сестры его с энтузиазмом согласились и какое-то время развлекались, подшучивая над вульгарными родственниками своей дорогой подруги.
Однако, выйдя из столовой, с вновь воскресшей нежностью они направились в комнату Джейн и сидели с ней, пока их не позвали пить кофе. Она все еще была очень плоха, и Элизабет ни на шаг не отходила от нее до позднего вечера, пока не убедилась, что та заснула. Ей показалось скорее правильным, чем приятным, что она должна спуститься вниз. Войдя в гостиную, она застала всю компанию за игрой в карты, и ее тотчас же пригласили присоединиться к ним, но, подозревая, что делается это только из любезности, она отказалась и, ссылаясь на состояние сестры, сказала, что то короткое время, пока она сможет оставаться внизу, она предпочитает посидеть с книгой. Мистер Херст посмотрел на нее с недоумением.
– Вы предпочитаете чтение картам? – удивился он. – Это довольно необычно.
– Мисс Элиза Беннет, – сказала мисс Бингли, – считает карты недостойным занятием. Она увлекается чтением и не получает удовольствия ни от чего другого.
– Я не заслуживаю ни такой похвалы, ни такого порицания, – воскликнула Элизабет. – Я не очень увлеченный читатель, и многое другое тоже доставляет мне удовольствие.
– Я уверен, что вы получаете удовольствие, ухаживая за своей сестрой, – пришел на выручку Бингли, – и я надеюсь, что вскоре оно станет еще более полным, когда вы увидите, что ей становится лучше.
Элизабет поблагодарила его от всего сердца, а затем подошла к столу, на котором лежало несколько книг. Он немедленно предложил принести ей остальные – все, чем располагала его библиотека.
– Мне бы хотелось, чтобы мое собрание принесло вам как можно больше пользы и улучшило бы мою репутацию, я ведь человек праздный, и хотя книг у меня немного, но их все же больше, чем я когда-либо прочту.
Элизабет заверила его, что прекрасно обойдется теми, что находятся в комнате.
– Какая жалость, – сказала мисс Бингли, – что наш отец оставил такую небольшую коллекцию книг. Какая восхитительная библиотека у вас в Пемберли, мистер Дарси!
– Такой она и должна быть, – ответил тот, – ведь это результат трудов многих поколений.
– Да и вы, в свою очередь, столько всего к этому добавили, ведь вы все время покупаете книги.
– Я не смог бы понять пренебрежения семейной библиотекой в наше время.
– Пренебрегать! Я уверена, что вы не пренебрегаете ничем, что могло бы добавить красоты столь благородному месту. Чарльз, когда ты задумаешь завести свой собственный дом, я бы хотела, чтобы он был хоть вполовину таким же восхитительным, как Пемберли.
– Мне и самому хотелось бы этого.
– Но я бы настоятельно посоветовала тебе купить что-нибудь в тех краях и взять Пемберли за своего рода образец. В Англии нет более прекрасного графства, чем Дербишир.
– Со всем моим удовольствие. Я готов купить сам Пемберли, если Дарси продаст его.
– Я говорю о том, что действительно возможно, Чарльз.
– Честное слово, Кэролайн, я думаю, что для обладания Пемберли лучше его купить, чем пытаться повторить.
Элизабет была настолько захвачена происходящим, что почти не уделяла внимания своей книге; и вскоре, полностью отложив ее в сторону, она подошла к карточному столу и встала между мистером Бингли и его старшей сестрой, наблюдая за игрой.
– Мисс Дарси сильно подросла с весны? – спросила мисс Бингли, – она будет такой же высокой, как я?
– Я думаю, что так и будет. Сейчас она примерно одного роста с мисс Элизабет Беннет, пожалуй, даже выше.
– Как я хочу увидеть ее снова! Я никогда не встречал никого, кто бы так восхищал меня. Какое достоинство, какие манеры! И очень развита для своего возраста! Ее игра на фортепиано восхитительна.
– Меня удивляет, – сказал Бингли, – как молодые леди могут быть настолько усердными и добиваться таких успехов.
– Прямо-таки все барышни совершенны! Мой дорогой Чарльз, что ты имеешь в виду?
– Да, я думаю, все. Все они пишут акварели, разрисовывают экраны для каминов и вышивают кошельки. Едва ли я припомню какую-нибудь, которая не могла бы делать все это, и я уверен, что никогда не слышал, чтобы о молодой девушке заговорили, не упомянув о том, что она весьма искусна.
– Твой список значительных достижений, – сказал Дарси, – говорит сам за себя. Это слово относят ко многим женщинам, которые заслуживают его, всего лишь украсив сумочку или расписав экран. Но я очень далек от того, чтобы согласиться с тобой в оценке дам вообще. Я не могу похвастаться тем, что знаю более полудюжины дам из всего моего круга знакомых, которые были бы действительно совершенны.
– Уверена, я тоже, – поддержала его мисс Бингли.
– В таком случае, – заметила Элизабет, – вы, должно быть, очень ясно представляете, какова она, совершенная женщина.
– Да, думаю, что это так.
– Ах! Ну конечно, – воскликнула его преданная сторонница, – нельзя считать по-настоящему совершенным того, кто не превосходит значительно других, тех, с кем обычно приходится общаться. Чтобы заслужить это слово, женщина должна обладать совершенными навыками в музыке, пении, рисовании, танцах и современных языках; и, кроме всего этого, у нее должно быть что-то особенное в ее манере поведения и походке, тоне ее голоса, в том, как она обращается к другим и ведет с ними беседу, иначе ее оценка будет лишь наполовину заслуженной.
– Всем этим она, безусловно, должна обладать, – согласился Дарси, – и ко всему сказанному она должна добавить еще нечто более существенное – стремление к развитию своего ума посредством постоянного чтения.
– Меня больше не удивляет, что вы знаете только шесть культурных женщин. Теперь я скорее удивляюсь, что вы вообще кого-то знаете.
– Неужели вы столь строги к своему полу, что сомневаетесь в возможности всего этого?
– Я никогда не встречала такой женщины. Я никогда не видела проявлений требуемых вами способностей, вкуса, прилежания и элегантности, которые бы соединялись в одном человеке.
Миссис Херст и мисс Бингли стали возмущаться несправедливостью высказываемых ею сомнений и обе заявили, что знают многих женщин, соответствующих этому описанию, но мистер Херст призвал их к порядку, горько жалуясь на их невнимание к тому, что ждет их всех. Поскольку на этом споры утихли, Элизабет вскоре покинула комнату.
– Элизабет Беннет, – сказала мисс Бингли, когда за ней закрылась дверь, – одна из тех молодых леди, которые стремятся подняться в мнении представителей другого пола, принижая свой собственный; и, осмелюсь сказать, многие мужчины на это попадаются. Но, по-моему, это жалкий прием, очень низкая уловка.
– Несомненно, – ответил Дарси, которому главным образом было адресовано это замечание, – во всех хитростях, к которым дамы иногда прибегают для пленения джентльменов, присутствует коварство. А все, что имеет сходство с хитростью, заслуживает осуждения.
Элизабет снова присоединилась к ним только для того, чтобы сказать, что ее сестре по-прежнему нехорошо и она не может ее оставить. Бингли заявил, что следует немедленно послать за мистером Джонсом, а его сестры, убежденные в бесполезности советов деревенского лекаря рекомендовали срочно послать в столицу за одним известным им выдающимся врачом. Кэролайн, по размышлению, сочла это несколько излишним, но она не так уж и возражала против предложения брата; в конце концов было решено, что за мистером Джонсом пошлют рано утром, если мисс Беннет не станет значительно лучше. Бингли чувствовал себя весьма неуютно, а его сестры заявили, что чувствуют себя несчастными. Однако они облегчили свое горе, исполняя дуэты после ужина, а он не мог найти лучшего способа успокоить свои душевные страдания, чем дать своей экономке указание уделять все внимание больной леди и ее сестре.