Затем бедняжка Лу выдержала показ фильма «Северный мост» Жака Риветта, два с половиной часа… Я только один раз вышла с ней, такой умницей, поменяла ей подгузник на сиденье киномеханика. Жак – он так хорош собой – устроил обсуждение после показа «Странной девчонки». Потом был уморительно веселый обед с Мишелем Драком, Робером Шазалем и его женой, Барбетом Шрёдером, Бюль Ожье – и грудной Лу. Мишель Драк хотел бы себе такую дочку. Самолет. Она по-прежнему вела себя прекрасно, и последнее в ее жизни запланированное кормление грудью на обратном пути Неаполь – Рим – Париж.
Прелестный зверек спал в ванной комнате отеля, и я кормила ее каждые три часа. В кровати вместе со своим папой она сама красота. Мы таскали ее повсюду, ни на секунду не оставляли одну, я очень боялась похитителей детей. Однажды в 3 часа ночи – в ушах у меня были беруши, а чемоданы я, опасаясь воров, поставила у двери в ванную комнату – я увидела, что ручка двери стала двигаться, она поворачивалась… Ужас, как в фильмах Хичкока! Последнюю ночь я провела без сна, меня страшно рвало, я сидела в компании с милой Лу в ванной комнате. Я была рада вернуться в Париж; Шарлотта, все такая же нежная и забавная, ждала нашего приезда у подружки, она думала, что мы приедем позже. И вот мы с Лу одни, бедный Жак ищет натуру в Морване. Несчастный, мне его не хватает, и Йотте тоже.
7 октября
Сегодня папа Лу подарил ей желтый кардиган. О, до чего же она хороша! Вчера вечером она улыбнулась Шарлотте широкой красивой улыбкой, и мне стало немного завидно – это была ее первая широкая улыбка. Сегодня, когда я рассказывала «Три поросенка» Шарлотте, Лу одарила меня такой улыбкой, что можно умереть!
29 октября, полночь
Малышка Лу похожа на толстенькую морскую свинку, но природа сделала свое дело: Лу провела первую ночь, с 11 часов вечера до 8 часов утра, не требуя молока. Не было бутылочки ни в 3 часа, ни в 7 часов – неужели она станет худой как манекенщица?
Жак в Морване, снимает фильм с Жанной Моро. Мне так его не хватает. С 11 октября я снимаюсь в комедии с Мишелем Бланом и Жаком Вильре[28], возвращаюсь вечером без сил, и улыбка Лу мне как награда.
Эту неделю Шарлотта провела со мной – каникулы по случаю Дня Всех Святых. Сегодня вечером она ночует у Сержа, она была прекрасной помощницей, не жаловалась, что у меня съемки, хотя сама кашляла. Она устроила мне психологическую игру наподобие теста, результат у меня такой: «help[29], нехватка = страдание, разлука». Отсюда я имею «рождение» со «страданием» плюс «жизнь». У нее это «папа» и «рождение», у Мишеля Блана – «тревога» и «я». На удивление верно! Завтра я попробую с Жаком, Лолой и Кейт.
Кейт все такая же, друзья прежде всего и изрядный эгоизм как показатель ее крепкого здоровья! Вчера вечером опять стычка, но, быть может, Шарлотта права: мне нравится страдать? В общем, глупая словесная перепалка, я измотана, домой в 9 часов вечера, и приятели Кейт, которые звонят и звонят без конца, а я покупаю продукты для ужина, ни помощи, ни словом перемолвиться, мне все это надоело, у нее целая неделя свободная, все-таки каникулы. Я сознаю, до какой степени мне не хватает Жака, без него в доме холодно. Я совсем упала духом, малышка Лу спит, Шарлотта у Сержа, а Кейт нет до меня дела. Однако мне сказочно повезло, у меня есть добрая Мэри, молодая хорошенькая светловолосая англичанка, она сидит с Лу. Она ее нежно любит, и от нее исходит редкостное жизнелюбие.
14 ноября
Малышка Лу берет бутылочку в обе ручки и держит ее совершенно самостоятельно! Она была на руках у Кейт!
2 часа ночи
Как страшно – страшно до тошноты. Лу упала с моей кровати. Я, как идиотка, оставила ее на подушке у края. Кровать очень низкая, но все же я положила ее на край, чтобы сфотографировать при дневном свете, падающем из окна, она заснула, лежа на животе, и я, воспользовавшись случаем, спустилась на кухню приготовить бутылочку, поскольку мы с Жаком и Лу должны были ехать на обед к Ангелине на улицу Риволи, такси было уже вызвано. Когда я насыпала в бутылочку сухую смесь, я услышала «бум», that unmistakable sound of a head hitting the floor[30], а потом крик. Я уже поднялась по лестнице, прежде чем услышала крик, поэтому я осознала весь ужас, и вот я вижу ее на полу, она лежит на спине и плачет, ей больно и страшно, и все из-за моей глупости. Она теперь сама двигается, поэтому никогда-никогда не следует оставлять ее у края этакой пропасти. Весь день я тряслась и покрывалась потом, я смотрела на нее со страхом, обычные ее движения казались мне какими-то странными. Мне казалось, что глаза у нее закатываются и что она кричит во сне. Я позвонила доктору, он меня успокоил, во сне она не срыгивала, я заставила ее бодрствовать, как какую-нибудь самоубийцу, весь день.
Бедный Жак опять в Морване с Моро и малышкой[31]. Я уверена, что фильм получится великолепный, и я чувствую себя немного причастной к нему, поскольку подсказала немало идей на стадии сценария. Я оживила характер Авы[32] и предложила еще один персонаж – мать малышки, поскольку мне казалось, что трудно бабушке и внучке на протяжении полутора часов говорить ни о чем, вернее, ни о ком, вот я и предложила оживить призрак – ввести воспоминания о ней, и вот она уже существует, здесь же и ссоры с Кейт, и недовольство моей матери. Словом, я, как говорится, вложилась, чем немало удивила Жака: он нашел, что у меня хорошие идеи, а ему было трудно начать проект, задуманный не им.
Что нового? Да ничего, разве что ссора с Кейт. Об этом стоит рассказать, ибо когда-нибудь мы здорово повеселимся, вспомнив эту историю. В прошлое воскресенье Жак устроил скандал. В течение двух недель он упорно твердил, что пиджак от его смокинга, мой подарок, исчез, и, конечно, я заподозрила Кейт, уже замеченную в небольших, но досадных заимствованиях – к примеру, его бритвы, исчезнувшей за неделю до этого, которую он искал в 2 часа ночи и которая оказалась у нее. Кейт все две недели утверждала, что она никогда не видела этого пиджака и что мужской смокинг ее вообще не интересует! В воскресенье Жак нашел смокинг в своем шкафу, я обвинила его в том, что он плохо искал, а он обвинил Кейт. Он настаивал на том, что неделю назад пиджака в шкафу не было. Я потом тоже обнаружила на стуле кашемировый свитер, прежде исчезнувший. Кейт и Ясмина смеялись, оттого что я не верила своим глазам, и Кейт сказала: «Я нахожу все это скорее забавным. Наверное, в доме полтергейст». Тут бы и делу конец.
Но нет. Вечером, прежде чем ехать на вокзал, Жак, побелевший от ярости, показывает мне вышеупомянутый смокинг, с изнанки испачканный пудрой и со светлыми волосами на воротнике. Я все еще ему не верю, называю его Шерлоком Холмсом и сержусь на то, что у него такие странные подозрения. Он роется в карманах в поисках лишнего доказательства – ничего, а я запускаю руку в верхний карман и нахожу… губную помаду. Я вне себя от ярости. Мой черный свитер, два кашемировых, ботинки Жака, блузка его матери, мой подарок, – что на очереди?
Я жду Кейт, она является, я устраиваю ей допрос. Нет-нет, она ничего не знает. «А это?» – кричу я и показываю ей помаду. В глубине души я хотела ошибиться. Но Кейт сдается: да, это правда, она одолжила его подружке. Она злится, что ее поймали, принимает надменный вид, хочет уйти. Ни слова в извинение. Она и ее подружки воруют наши вещи, роются у нас в комнатах, выбирая то, что им больше всего подходит, что-нибудь от Сен-Лорана – чисто случайно, как же! – подарки, которые мы дарим друг другу, а потом, когда вспыхивает скандал, возвращают все на место… И не прояви Жак настойчивость, я бы поверила Кейт.
Среда, табель успеваемости: математика 2/20, правописание 4/20, французский 6/20, только история-география 12/20 и английский 15/20, рисование… Короче говоря, она повторяет год в другой частной школе и при этом ничего не делает. Однако я говорю с ней спокойно, вспоминаю про интернат, когда, казалось, все было против меня, говорю, чтобы она не отчаивалась, что нужно попытаться иметь средний балл, что «завтра будет новый день».
И точно, в четверг она спрашивает у меня, можно ли ее подружке у нас переночевать. Они ужинали в городе и чуть припозднились, а у подружки суровый отец, он не позволяет ей развлекаться. Я позвонила отцу и матери, сказала, что под мою ответственность девочки будут дома, как и обещали, в 22:30. А тем временем я, поскольку остаюсь одна, принимаю приглашение поужинать с Зук в Les Halles. Я прошу Кейт оставить мне записку на лестнице, чтобы я точно знала, что они вернулись, поскольку сама вернусь поздно и у меня нет ключа от ее комнаты. Мы ужинаем, а потом Зук приглашает меня в ночной клуб к Дани, с Бертраном де Лабеем[33], в «Привилеж», расположенный напротив. Я соглашаюсь, потому что Жак сказал, что, может быть, вернется со съемок в 3 часа ночи, а так как я буду работать ночью[34], мне надо привыкать, и потом, ночной клуб после двух лет воздержания – это меня развлечет, в особенности с Зук.
Пьянящая музыка, атмосфера молодежная и in[35], очень шумно и многолюдно. Я заказываю коку, Зук – шампанское, и я кричу ей в ухо по причине адского шума: «Здесь славно, подходит скорее для Кейт. Она часто ходит в такие места, но не сегодня, сейчас уже половина третьего ночи, а она с половины одиннадцатого дома, ночует с подружкой». – «Странно это слышать, могу поклясться, что я вижу ее позади тебя». Я оборачиваюсь и вижу Кейт, удобно устроившуюся за столиком 6–7, – супер, ничего не скажешь. Я чуть в обморок не грохнулась. Потащила ее на улицу вместе с подружкой, надавала ей по заднице, чего со мной не случалось уже по меньшей мере лет десять! Швейцар ей говорит: «О, Кейт, ты уходишь так рано». – «Что?!» Я запихнула их в такси, сама в слезах – она, конечно, нет, я говорю, что мне осточертело жить с ней в подобных условиях, она ловит меня на слове и говорит, что может уехать. Куда, в 15-то лет? Она переберется в свой дом, в пристройку, которую я ей отдала. Она не разговаривала со мной целые сутки.
За день до этого я звонила своему отцу узнать, как он поживает, у него плохо с легкими. Кейт мне говорит: «Ты могла бы звонить из своей комнаты, я смотрю видео?» Меня это глубоко задело, но я промолчала. Я стараюсь, стараюсь, но разговор у нас с ней завязывается тогда, когда ей нужны деньги или у нее неприятности в школе. Мне она говорит, что не курит, я попадаюсь на эту удочку, а между тем у нее бронхит и в комнате полно окурков.
18 ноября
Лу издала человеческий звук! У нее из горла вырвалось какое-то клокотание, явный знак удовольствия. Я воодушевилась так же, как Ньютон от своего яблока. Малышка Лу больше не зверек, она наконец-то вступила в царство детей.
23 ноября
Шарлотта и Мэри заявились на съемки вместе с Лу, очень веселые. Все девочки хотели подержать на руках Лу. Шарлотта, красивая-красивая, составила мне, как всегда, на редкость приятную компанию, она задавала удивившие всех вопросы о кино. Мы с ней безумно хохотали. Она говорит, что Лу стала тяжелой. Я ответила, что она весит всего 5 кг, прибавив после рождения 1 кг. Шарлотта удивилась, я говорю: «Ну да, они всегда много теряют дома». – «Много чего?» – «Не знаю, воды». – «Как это, теряют воды? Каким образом?» Я сквозь смех: «Понятия не имею». Я представила себе младенцев, писающих водой из всех пор… «Но потом они набирают». – «Набирают чего, воды?»
О, как же я веселилась. Шарлотта: «Выходит, ты ничего об этом не знаешь, и когда-нибудь Лу скажет: “Не знаю, мать мне говорила, что я потеряла много воды, но я не очень-то разбираюсь в том, как устроено наше тело”». Я так смеялась, что потребовалось заново гримироваться для крупного плана.
У меня конъюнктивит из-за Кейт. Она не хотела лечиться. Ну вот, мама с красными как у кролика глазами – очень соблазнительно для кино.
Завтра ужин с Гранье-Дефером[36], днем я с Шарлоттой, а вечером с Жаком. Он закончил снимать фильм, ура!
Декабрь
Я закончила сниматься ночью и вернулась домой вконец обессилевшая. Съемки шли до раннего утра на Аустерлицком мосту. В воскресенье я заглянула в свой гардероб и обнаружила, что моего красивого сливового цвета пиджака, моего единственного Сен-Лорана, нет на месте. Надо сказать, все мои красивые кашемировые вещи, мой любимый черный свитер, платье, сшитое специально для меня Сен-Лораном, два купальника, еще в упаковке, купленные у Репетто с расчетом на то, что я похудею, – список далеко не полный – исчезли! В это воскресенье я получила свою порцию краж, заимствований, плохих школьных оценок, вранья, – всего того, чем был насыщен этот год, – и, точно безумная, помчалась к Кейт. Она мне открыла, ее комната была похожа на хлев: вонь, везде окурки, на полу нечто омерзительное. И Кейт – в трико, кашляет, как заправский курильщик. И что же я вижу? Мой пиджак висит у нее в шкафу. Потом я узнала от Ясмины, что она сказала Кейт: «Не бери, мать тебя убьет». На что Кейт ответила: «Мне нечего надеть!» – и взяла пиджак из моего шкафа. Я вскипела, помню только, что я кричала: «Воровка!» – а потом грохнулась в обморок. Я думала, что меня увезут в психушку, у меня жутко кружилась голова! Я лезла на стену, как умалишенная, в глазах было темно, никогда еще со мной не случалась подобная истерика. Помню, Кейт смотрела на меня с удивлением, как на пришельца с другой планеты, потом она стала в ужасе пятиться от меня, как от совершенно чужого человека.
Конечно, она уехала; конечно, Ясмина позвонила мне и сказала, что она у какой-то подружки, но где именно, она не знает; конечно, 14-го я все еще не знала, где она и могу ли я верить Ясмине. Конечно, она сказала Шарлотте, что они не увидятся в течение нескольких лет; конечно, Шарлотта очень расстроилась, прямо заболела; конечно, она все сделала, чтобы заставить меня как можно больше волноваться, посылая сообщения со своими условиями через Ясмину, чтобы я, устав от беспокойства, выполнила ее желания: больше свободы, больше денег… Она гуляла с 18-летними парнями до 3 часов ночи и считала, что еще не так уж и поздно, она как Серж – хочет возвращаться домой на рассвете. Она не хочет ходить в школу, она хочет жить у подружек.
Жак, как всегда, был моим верным и спокойным союзником, он разочаровался в Кейт, прежде ему казалось, что у него с ней в некотором роде дружеские отношения, – я говорю «в некотором роде», но все-таки. Я позвонила Джону, он был в полном порядке. Мы решили, что дадим ей на размышления 24 часа, а потом я звоню в полицию. Я послала сообщение Ясмине, что, если Кейт не будет у меня 16-го в 14 часов, я обращусь в полицию.
14-го была вечеринка у Мишеля Блана по случаю окончания съемок и моего дня рождения, был огромный торт и подарки. Я была очень взволнована от такого внимания. Все пели «С днем рожденья тебя». Были Лола и Лу, Шарлотта и Жак.
13-го вечером Жак повез нас вместе с Лу, Лолой и Шарлоттой на шикарный ужин – чуть грустный из-за отсутствия Кейт. Жак подарил мне серые сапожки от Мод Фризон и очень красивый сельский пейзаж в рамке, я думаю, вид Севера, я мечтала о нем уже две недели. Жак прекрасно умеет хранить секреты: я была с ним и ни о чем не подозревала. Лола сделала для меня прелестный рисунок, Йотта нарисовала картину, изобразив людей среди зелени, Ясмина подарила корзинку с засушенными цветами. Словом, меня так побаловали, я буквально заболела от чувства благодарности и печали. Я досадовала на себя за то, что кричала на Кейт, что не проявляла твердости все эти годы. Я билась в истерике, а потом никогда не наказывала ее строго, после вскрывшегося обмана проходило несколько дней, и я всегда уступала из страха ее потерять – и вот чего я добилась своей трусостью: ребенок предпочитает быть вдали от меня, и это моя вина. Я теряю ее из-за своего непостоянства, актерской жизни и материнской слабости.
16 декабря, 14 часов
Звонит Ясмина: Кейт пропала. Она не пришла на встречу. Я звоню своему адвокату[37], посоветоваться, как быть. «Дай ей еще сутки». Звонит Джон, он наконец-то с ней связался: ни малейшего желания возвращаться домой, она прекрасно себя чувствует у подружки и ее матери, в школу ходить не хочет, хочет остаться в Париже на Рождество, чтобы «подумать». Я бронирую для нее билет в Нью-Йорк на ближайшее воскресенье, от Джона узнаю номер ее телефона. Она уехала пять дней назад и разговаривать не намерена, разве что через своего посредника Ясмину.
Я говорила с отцом Ясмины, он зол на Кейт. В прошлое воскресенье, когда Кейт была у них, он заглянул в 3 часа в комнату Ясмины: никого. Разумеется, уехали. Младшая сестренка сказала, что они отправились погулять, потому что у Кейт астма, кашель курильщика, они пошли подышать воздухом. Ясмина вернулась в 7:30, но без Кейт. Я не смогла побороть желание позвонить Кейт и попала на нее. Холодная, отстраненная. Я сохраняю спокойствие, говорю, чтобы она летела в воскресенье в Нью-Йорк, отец ждет ее, что она поступает незаконно, что я могла бы сообщить полиции, что до 16 лет она должна посещать школу и не ей решать, ходить в школу или нет. Я хочу, чтобы завтра она явилась домой попрощаться с Шарлоттой.
На следующий день я не иду домой, чтобы не встречаться с Кейт. Ужинаю с Одиль и Луи[38]. Я дала Шарлотте тысячу советов, чтобы она не выглядела грустной и не показывала драматизма ситуации. Я позвонила: по словам Жака, все прошло хорошо. Кейт вела себя надменно и холодно, ему даже показалось, что она выкрасила волосы в черный цвет, – до такой степени она была жесткой. Ни слова для меня, за исключением давнего прощального письма. Я написала ей два.
Воскресенье
Кейт в час ночи едет прямиком к своей подружке, не пожелав вернуться домой. Я жду до двух ночи, на Лонг-Айленде она по-прежнему не появилась. В конце концов она улетела позже. У меня больше нет сил.
28 декабря
Сегодня, 28 декабря, я решила отправить ее в интернат, нечего убиваться понапрасну. Она хочет вернуться в Париж, но я больше не могу, я ей больше не верю, мне надоело улаживать проблемы, я уже не сплю по ночам из страха, что она вернется и все пойдет как прежде. Она хочет вернуться в Париж не из-за меня, а из-за своих друзей. Она уже сказала Джону, что мать Ясмины не против, чтобы она жила у них! Она сделает что угодно, чтобы вести ту жизнь, которая ей нравится, – ночные клубы и никакой школы.
Я не могу больше ее контролировать, хуже того, я не могу контролировать себя, так что посмотрим в сентябре. Она может поступить в какую-нибудь художественную школу, почему нет?
Ну вот, сага закончилась. Я сожалею, что ее здесь нет, но я также знаю, что она не хотела приезжать, а когда я умоляла ее подумать, неужели она согласилась из вежливости? Она славная девочка, но упрямая, если она чего-то хочет, то добьется любым путем.
29 декабря, Мартиника
У Лу начали выпадать волосики. Какой прелестный маленький вороненок, милый птенчик, она явно будет очаровательной актрисой. Улыбается даже тогда, когда у нее насморк или она задыхается из-за своей мамочки, которая вливает ей в горло сироп от кашля.
Лола и Шарлотта – восхитительные маленькие мамочки, в эту минуту они плавают в бассейне и прекрасно ладят между собой. Ну вот, эти наши каникулы проходят без Кейт, она в Нью-Йорке, у Джона[39]. Я так много говорила о ней в Рождество и выслушала столько мудрых советов, что в конце концов устала писать здесь о ней, надо написать в последний раз и закрыть эту тему.
3 января, Мартиника
Идиллическое утро под пальмами, купание в волнах. Шарлотта, Лола и я очень возбуждены, прыгаем в воду. Накупили еды в store[40] и устроили на пляже пикник. Малышка Лу находилась под защитой больших деревьев. Ели baby food[41], галеты, сыр, было очень весело, а малышка Лу спала себе на ветру, под шорох опавших листьев, которые были похожи на лиловые morning glories[42], ползущие по песку.
Шарлотта съела на завтрак шесть кусков арбуза, и ее вырвало. Ей приснилось, что Кейт умерла, утром она проснулась сама не своя, это говорит о том, до какой степени вся эта история засела нам в головы. Завтра я узнаю, есть ли школа, которая возьмет ее с проживанием.
Мы уложили Лу и Йотту спать на большую деревянную кровать, а сами пошли на кухню ужинать. У них пять собак, две обезьянки, летучие мыши. Только привидений не хватает.
На следующий день мы ели в комнате, для разнообразия. Посреди обеда Лола увидела, как из чемодана вылезло что-то живое. По тому, как она об этом сказала, я подумала, что это шутка, но это был страшный таракан, и он направился к нам. В две секунды я вскочила на стул, Шарлотта и Лола тоже, в истерике. Жак – единственный, кто не потерял хладнокровия: он снял туфлю и убил таракана.
Мы продолжили есть на полу – и тут еще одно явление из чемодана, ужас, вопли, я ни секунды не думала о малышке Лу, а Шарлотта сказала, что я оттолкнула ее, чтобы первой влезть на стул. Прощайте мысли о том, что по натуре я человек стойкий, герой! По всей вероятности, я пожертвовала бы своими малышами, прежде чем мне выкрутили бы руки!
Мы успокоились, опять принялись за еду, и опять выполз таракан. Жак принялся бить тараканов, заглянул в шкаф – о, черт, еще один! Лола, Шарлотта и я очень боялись ходить по полу, мы были вне себя от страха, их было шесть. Мы пошли на ресепшен попросить аэрозоль. Все знают про тараканов. Мы убрали из номера всю еду, и смелый Жак все обрызгал. Как же мы испугались!
У детей их не было, они бы ни за что не заснули, но их дверь закрывается, а у нас достаточно места, чтобы беременная тараканиха свободно разгуливала.
В полночь мне позвонила Кейт, она была немного грустная, как мне показалось. Я подумала обо всей этой нелепице, и мне тоже стало грустно. Мы находимся так далеко друг от друга, мне ее очень не хватает, и, когда я вижу какой-нибудь красивый пейзаж, я думаю: «Черт, если б только она видела это вместе с нами». Мне хотелось сказать ей об этом, но я не сказала, надо стоять на своем.
Конечно, я понимаю, она подражает Сержу, она восприняла мою прежнюю жизнь и теперь является центром притяжения в этом искусственном мире… Звучит банально, но мне тоже нравилось так жить.
Я вспоминаю одну ночь в Мадриде, она захотела спать рядом с Сержем, прекрасно, я уступила ей место на большой кровати, но, когда Серж посреди ночи проснулся и обнаружил ее, он сказал: «Что это ты тут делаешь, я хочу, чтобы здесь была твоя мать!» Я сказала Кейт: «Ты хочешь спать вместе со мной на диване?» – «С тобой?» Она заплакала: «Лучше уж я буду спать на полу, он хочет тебя, а не меня!» Я, рассердившись на Сержа, поставила все чемоданы у двери в большую комнату, чтобы утром он не мог выйти, а когда проснулась, чемоданы все были убраны, малышка Кейт сидела рядом с Сержем и, играючи, отрывала маленькие кусочки от круассана и давала их Сержу, прелестный ребенок. И тогда Серж мне сказал: «Вот видишь, она не рассердилась, она меня обожает!» – и это была правда.
Быть может, она будет актрисой; в конце концов, в чем проблема, она видит, что Серж делает успехи, не очень-то надрываясь; и я, с моим-то акцентом, без образования, тоже добилась успеха, – так почему не она? Жак пишет дома. Так кто же по-настоящему работает? Кто сдал на бакалавра? Даже ее настоящий отец не сдал, а он миллионер… Так-то вот!
4 января
Славный денек. Лу 4 месяца. Я проснулась поздно, потому что Лола и Йотта взяли Лу на ночь к себе, бедняги! В 7 часов она проснулась и потребовала бутылочку. Ее уже нельзя оставлять на кровати, четыре дня назад она научилась ползать, точно земляной червяк! Она делает это уверенно, даже когда устала.
Зазвонил телефон: для Кейт есть место в школе в Ардеш, где учится ее подружка. Мне приснилось, что я побывала в школе для Кейт и испугалась, увидев замок Дракулы: большие светильники, гномов, горбатого немца у дверей. Директриса, в сандалетах и с косами, подскочила к нам, прыгая через скакалку, как скаут. «Мы здесь много играем и смеемся!» и «Мы большие приятельницы». Ава мне шепчет: «Она нормальная?»
Потом мы, Жак, Лола, Шарлотта, Лу и я, отправились на пляж с волнами.
Посетили дом императрицы Жозефины, супруги Наполеона. Лу положили в коляску. Никогда не думала, что она, Жозефина, была белой. Я думала, что Наполеон, большой оригинал, взял в жены черную красавицу, а может, я перепутала ее с Жозефиной Бекер? В любом случае она очень красива. Подумать только, эта женщина, родившаяся здесь, под пальмами, в сущности, буржуазного происхождения, вдруг становится императрицей Франции и Италии… И до чего же смешной Наполеон: «Душенька моя, целую тебя везде, твой Бони». Невозможно представить себе нашего «Бони» таким чувствительным, да еще и на матрасе, а между тем это так!
Потом мы устроились на пляже с Лу, море было спокойное.
Жак, Лола и Шарлотта надели ласты, маски и дыхательные трубки, чтобы поплавать под водой: рыбы, скалы, ракушки – так увлекательно! Я осталась с Лу, я еще не загорела, быстрей, быстрей загорать! Я попробовала маску с трубкой, но это оказалось не мое, я думала, что утону, даже на глубине в 25 сантиметров. Они набрали ракушек для бабушки, Сержа, Ноэль, а для меня ничегошеньки, я чуть было не поранилась губкой, это такая прелестная штучка на коралле.
Лу исполнилось 4 месяца. Лола и Жак нарисовали ей красивые открытки. Завтра экскурсия на ромовый завод. Я надеюсь, что малышка Лу стойко перенесет винные пары.
8 февраля, Линда – Лондон
Линда родила мальчика. Только что звонил Майк, Линда и младенец чувствуют себя хорошо, вес около трех кило, я так за нее рада.
Проснулась очень рано. Бедняжка Лу кашляет, а у Шарлотты насморк. Ночью спали беспокойно, а потом еще волновались из-за Линды. С 21 часа мама с папой ждали в маминой комнате. Папа очень тревожился, и мама тоже. Никто толком не спал. Маму мучили кошмары, и в 4 утра ей пришлось выпить снотворное. Папа разбирал бумаги у себя в комнате, потом, примерно в 9:30, позвонил в больницу, и ему сказали, что она по-прежнему в родильной палате. Время тянулось медленно. Лу так прелестна, что я все больше боялась, что у Линды что-нибудь пойдет не так. Звонок. Уф, все хорошо, ура! Шарлотта прыгала от радости.
Ночь 8 февраля
Видела Линду, младенца и Майка. Линда прелестна, восхитительна, она прямо расцвела. Она очень мужественная и кормит малыша после кесарева сечения. Она терпелива и делает все очень хорошо, несмотря на боль. Я ею восхищаюсь. Майк с такой нежностью и благоговением смотрит на Линду и младенца, его глаза светятся счастьем и гордостью. Darling little boy[43] – вылитый Майк в миниатюре и очень пропорционально сложен. Я была растрогана до слез, когда увидела, какой любовью окружено это крохотное существо. Глазки у него круглые и совсем без складочек, как у некоторых недоношенных детей, нет, он пухленький, но маленький, словно эльфийский совенок. Длинные ручки, длинные ножки, темно-русые волосы – вскрик феи, картинка, которую я видела во сне. Шарлотта на седьмом небе.
Март
Мне бы не хотелось продолжать писать мой дневник иначе, как в веселом расположении духа, и, за неимением писательского таланта и чувства юмора, вот я какая в марте 1983 года:
– со мною мой ангел, малышка Лу, она спит рядом;
– моя голова стоит не больше, чем два года назад.
Я очень люблю Жака, так, что жить без него не могу, но вместо того чтобы наслаждаться идиллией, я чувствую себя больной, как в 18 лет, совершенно больной им. Я чувствую себя старой, некрасивой – и душой и телом, я утратила свою душевную красоту, покинув Сержа. Я могу любить только тех людей, которые страдают, я не могу ни любить себя, ни уважать, не могу справиться со своим недугом, а он даже не видит, что мне плохо, и говорит, что это оттого, что он работает, а я нет. Он отчасти прав, потому что я хочу работать только с ним, я ревную его к тем блестящим женщинам, которые его окружают, я тоже до боли хочу иметь основания плакать вместе с ним, ради него, я тоже хочу разрываться, чтобы он сказал, что в такой-то сцене я более чем хороша, но вместо этого я могу разрываться только в жизни, а это не вызывает у него восхищения.
Пятница 4 марта
Малышка Лу так красива, а Шарлотта так забавна. Вот только Кейт мне не хватает, сегодня утром я получила письмо. Мы ужинали вдвоем с Шарлоттой в очаровательном марокканском ресторанчике, я чувствовала себя прекрасно в компании с ней, в ресторане я смеялась до слез, услышав ее рассказ о том, как она грохнулась в метро, будто в замедленной съемке.
Моя Лу так прелестна, что у меня порой перехватывает дыхание, и она такая веселая! И она хочет нравиться! Она заплакала, чтобы привлечь к себе внимание, когда увидела, что отец на нее не смотрит!
9 марта
Какой ужасный день[44], я провела его, сидя на коленях, несчастная. Моя папка воспоминаний, любовные записки, газетные вырезки, телеграммы за пятнадцать лет. Как же я была избалована и как неблагодарна, и вот я все переживаю заново: Вена, фирменный бланк отеля «Захер», телеграмма от Ольги[45], возвращение к работе, трудности с продюсером, сообщение «звонил ваш муж», эскиз Авы, адрес больницы, фото детей в 1 год, в 6 лет, 10 лет, 12 лет, милое лицо Сержа, телеграмма, открытка с Ямайки, десятки раз «я люблю тебя», фото со съемок, первое совместное фото в Нормандии, Клуб 13, Жак. И потом письмо из отеля «Захер», звонил Жак, ваш муж оставил сообщение. Венеция, зима, лето, весна, а потом шесть лет в Венеции, дети в Венеции, наша комната в Венеции, он, я. Несчастный случай с детьми, ссадины на лицах, потом дневник. Я уехала. Но как я могла уехать, как, после стольких лет; я просматриваю все эти годы, пытаясь быстро разложить их по коробкам: коробка для Шарлотты, коробка для Кейт, большая коробка для Серджио? Подобно тому как смерть – это horror[46], моя жизнь – это коробка с пазлом: лицо на веселом фото – и в тот же вечер предательство. Я создала себе ужас, лучше бы умереть, мне казалось, что все это кино, что я ребенок, который играет в игру «кто любит меня больше всех». Я ранила великих людей, подумать только, есть недостающие куски, на фото все счастливые, на словах тоже, и все же я была неискренней: порой я хотела их обоих, и я на все имела право, как дрянная девчонка, и он стал меня презирать, не смотрел на меня и обращался со мной как с ребенком. Весь день у меня из головы не выходила эта картина конца, наложенная на вид этой комнаты, стопки фотографий, краха; у него было такое лицо, что я поняла: с этого момента он будет внушать мне страх, он будет меня судить. Святые правы: как, должно быть, хорошо никогда никому не причинять боль. Надо тихонько закрыть глаза и тихонько скользнуть в тихую ночь. Ад – это когда ты преступница, несмотря на смягчающие обстоятельства; ослепляющая любовь, безудержное желание – все ушло, осталось страдание. У Сержа нет этого чувства вины, с его точки зрения он ни при чем, он честный игрок, против которого смухлевали, которого побили, обокрали. И он остался честным игроком. И пусть ему не говорят ни о «морали», ни о том, что надо делать, ни о том, что он «поступил дурно», нет, нет, только не он. И он больше не смотрит на меня с любовью – это, наверное, самая суровая правда, он любит ту, которую он знал, но не меня. В конце концов, кого он знал – меня или некую актрису? Я и сама-то себя толком не знаю, я играю сама с собой.