Лирэн
Спать я лег лишь под утро, выпив не один, как собирался, а три бокала орешки – наикрепчайшего зелья, выгнанного из орехов и дробленых косточек. Орешку считают кабацким напитком низшей пробы, но, если ее сделали правильно, голова потом не болит.
Ночной разговор оказался очень неприятным. Сначала собеседник выразил обидчивое сожаление, что пришлось долго ждать. Ни с кем из капитанов он общаться не стал:
– И не только из уважения к вашей иерархии. Мне нужно, чтобы решение было принято как можно скорее, а принять его может лишь глава вашего Братства.
Лицо визитера закрывала большая маска с вырезами для глаз. При короле в таких трудились палачи, но нынче всенародные казни проводятся редко, а исполнители масок не надевают. Судя по запаху, этот палач жевал густой цветочный конфитюр: освежает рот, дает немного дыхания, а главное – меняет голос.
– Какого же решения ждет от нас уважаемый Совет?
Вместо ответа «палач» показал мне две бумажки. Самое главное я увидел сразу – цифры 1500.
– Если вы согласитесь, я ставлю недостающую подпись, вы в любое время суток обращаетесь в казначейство и получаете указанные суммы. Одну – для исполнителей, другую – вам лично. Оставить себе, поделить – это решать вам.
– Хорошие деньги, – сказал я, глядя на невидимое лицо. – Что за них следует сделать?
– До заката вы должны предоставить представителю Совета сотню проворных молодцов, разбитых на хорошо управляемые десятки. Они должны заранее надышаться, действовать придется на пустоши. К каждой десятке будет прикреплен наш куратор.
– Надеюсь, им не придется собирать почки? – усмехнулся я.
– Нет. Заняться сборщиками. Если прикажут их арестовать – арестовать. Если убить – убить. Любого пола и любого возраста.
– Так сколько же человек придется убить? – спросил я с беззаботной улыбкой.
– Столько, сколько будет сказано на месте: пять, десять, двадцать. Сотню не понадобится точно. Однако приказ куратора должен исполняться мгновенно, как лично ваш.
Я зажмурился, вдохнул и выдохнул, мысленно прослушал детскую песенку и вспомнил какую-то молитовку. Потом ответил:
– Дело даже не в суеверии, мы все знаем, что убить лепесточника – к беде. Дело в старом обычае Братства, он называется «попрокурорить». Слышали?
Собеседник ответил, что нет. Я продолжил:
– Нельзя же нанять для убийства как для прополки огорода. Необходимо объяснить – чем так зловреден этот зловредный человечек? Не отдает долги из принципа? Поджигает дома вдов и сирот? Погряз в противоестественном? Убил отца и мать? Пусть половина сказанного – ложь, все равно обычай есть обычай. Так что же такого плохого сделали лепесточники?
На этот раз паузу взял собеседник. А я приглядывался и думал: поделиться ли мне с ним сделанным открытием?
– Лепесточники нарушили один из основных запретов Города, – наконец сказал он, – и подлежат наказанию. По решению Совета оно будет осуществлено руками вашего Братства. Думаю, для вас этого должно быть достаточно.
– Уважаемый блюститель Добродетели, – улыбнулся я, – если вы снимете маску, я окончательно поверю, что Совет принял именно это решение.
Люди, которые неумело скрывают лицо, почему-то очень обижаются, когда их разоблачают. Я разглядел злобную гримасу даже под маской. Мой собеседник ее так и не снял. Но проглотил остатки конфитюра и говорил уже узнаваемым голосом.
– Не менее уважаемый глава, или маршал, так называемого Ночного Братства! Если вам необходимо, чтобы я, как вы выражаетесь, «попрокурорил», я назову вам еще одну вину лепесточников. Они совершили ошибку, которую в первую очередь делают вельможи: решили, что Город не может обойтись без их услуг и им сойдет с рук все. Не пройдет и суток, как они очень серьезно в этом разочаруются. Правда, исправиться смогут не все. Сказанное относится и к вашему Братству. Мы терпим его как застарелую болячку, избавиться от которой слишком хлопотно. Но иногда хирургу приходится ампутировать руку или ногу, а не удалять зловредный прыщ!
Видимо, брат блюститель забыл, что находится не на заседании Совета или на трибуне переполненной площади. Он кричал, и, несмотря на маску, было видно, как брызгает слюной.
Я откинулся в кресле, как пассажир на почтовой станции, когда до дилижанса два часа, и сделал вид, будто задремал. Или даже не сделал вид.
– Думаю, я сказал достаточно, – продолжил гость. – Сейчас для нас важнее всего быстрота. Я пришел к вам, чтобы принятие решения не затягивалось из-за посредников. Каков ваш ответ?
– Подождем, – ответил я, натурально зевнув. – Мне необходимо собрать совет капитанов, и тогда мы решим.
Добродетельник чуть не прикусил маску изнутри. Может, и нарочно, чтобы не сорваться. Встал, ушел без прощания. А я отправился к себе в спальню. Достал бутыль, выпил два бокала, потом третий и лег. Еще подумал, что надо бы и вправду созвать на вечер совет капитанов. Ладно, проснусь и прикажу.
***
Меня разбудил Терсан. Его голос был немного взволнован.
– Брат мар, меня послали к вам с просьбой прийти на совет капитанов.
Несколько секунд я тер невыспавшуюся голову. Значит, я все же успел отдать приказ. Но кому? Нет, нельзя сходить с ума. Пока что в своей жизни я не совершил ни одного дела, которое не запомнил.
– Капитаны собрались сами, – уточнил лейтенант. – У них к вам очень важные вопросы.
– Все капитаны? – спросил я.
– Не все, но больше половины. Они очень просили прийти к ним поскорее.
Судя по закатному солнцу, до вечерних сумерек оставалось немного. Я освежился бокалом легкого вина и пошел за Терсаном.
По традиции, совет проходил если не в трактире, то в подземном зале. Я сел во главе стола, оглядел лица. Да, девять человек, больше половины. По крайней мере, одно решение они принять могут.
– Ночной удачи и дневного покоя, – приветствовал я. – Давайте приступим к делам.
– Без дел мы бы так борзо не прискакали, – проворчал кто-то.
Я одернул наглеца взглядом и посмотрел на Джарнета – самого пожилого из капитанов. Начинай.
– Маршал вершит судьбу Братства, – начал он, как и положено, в третьем лице, – но маршал не может принимать важные решения, не посоветовавшись с братьями.
– Маршал не принимал, – в тон ему ответил я, – он решил посоветоваться с капитанами.
– Иногда решение что-то отложить само является решением, причем очень опасным, – начал Джарнет, но я его перебил:
– Пока маршал спал, человек в большой маске напрямую стакнулся с капитанами?
Все замолчали. Потом опять заговорил Джарнет.
– Да, нам пришлось поступить именно так. Маршал должен знать…
Пошел нудный треп о том, что я знал и так: нас терпят, но могут и уничтожить, нужно взвешивать действия, некоторые просьбы нужно выполнять даже бесплатно…
Я слушал и понимал: оратор тянет время. Он чего-то ждет. Но чего?
И тут открылась дверь. Появился Ухо – капитан, которого не любят, презирают, но боятся. Если лица всех были напряжены, то его – сияло.
– Введите! – приказал он.
Этьен
Когда настала пора уходить, главной проблемой оказалась Крошка. Катланка встала между мной и дверью. Она фырчала, била хвостом о паркет и постоянно растягивалась на полу в том месте, где должна была ступить моя нога. Упорно-безнадежная борьба продолжалась до прихожей. Офицер караула Совета с интересом глядел на нас: возможно, он впервые увидел домашнего катланка.
Наконец я присел и погладил серую морду:
– Крошка, сейчас ты мне не поможешь. Я сделаю все, чтобы мы встретились. Оставайся здесь и не покидай дом, пока он безопасен для тебя.
Слуги получили необходимые инструкции, пока они здесь, кошка голодной не останется. Что же касается книг, старых вещей и самого дома, я попрощался с ними уже давно и уходил не оглядываясь.
Караул, присланный Советом, был вежлив. Например, он воздержался от обыска. Я этим воспользовался, пока собирался. Теперь, в пути, чтобы занять время, проглядывал «Листок свободы». Заметил официальное сообщение от блюстителя Справедливости. Пространная преамбула сообщала, что самозванство – особо антидобродетельное преступление, оно вовлекает в обман честных людей, извращает их добрую волю и должно наказываться особо беспощадно. В конце перечислялись изменения в действующем законодательстве. Отныне самозванство, независимо от возраста самозванца, каралось как минимум пожизненным заключением в тюрьме с особыми условиями. Такому же наказанию подлежал тот, кто помог самозванцу или встретил его и не донес властям.
– Могли бы просто написать – уничтожается, – шепотом проворчал я.
***
В зале Совета отсутствовал блюститель Добродетели. Я воспользовался этим и обратился к блюстителю Мира – самому глупому и поэтому самому надежному из коллег.
– Вполне возможно, что в ближайшее время я отбуду в командировку. Если это случится, я хотел бы передать свой дом под ваш патронаж. Условия обычные: пользование в отсутствие хозяина, доход от аренды внешних строений, сохранность имущества. Буду благодарен.
– А я – признателен, – улыбнулся коллега в пышные усы, которые, как он считал, обязан носить каждый военный. Он было пустился в расспросы, но я положил на столик заранее подготовленный договор и сел на канапе, предлагая ему сесть тоже и подписать.
– Ну вот и отлично, – облегченно выдохнул я, представляя чувства прокурора, собравшегося вынести решение о конфискации и узнавшего, что имущество под патронажем главного генерала. – Был бы очень признателен, если бы вы сохранили прислугу – арендных доходов на это хватит – и позаботились о кошке.
– Как это мило – «позаботиться о кошке», – услышал я насмешливый голос, – особенно о кошке, способной позаботиться о хозяине.
Я обернулся. Рядом стоял блюститель Добродетели, за его спиной – двое охранников в масках, в куртках мышиного цвета, означавших скромность и принадлежность к народу.
– О заботливой кошке мы еще поговорим, – продолжил он, – а пока начнем совещание, у нас слишком мало времени.
Блюститель Добродетели говорил кратко. Лепесточники нарушили экономические договоренности, но главное не это. Они ввязались в политику, укрыв на пустоши малолетнего самозванца. Найти и арестовать его обычной полицейской акцией невозможно. Необходимо решить проблему лепесточников как таковых – отстранить их от сбора почек. В процессе этого будет решена и проблема самозванца. Тот, кто даст клятву убраться из города, сможет выйти за кордонную линию, конечно же после обыска и конфискации всех недобродетельно нажитых ценностей. Обязательному задержанию подлежат только мальчишки от пяти до двенадцати лет и их родители или опекуны. Их судьбу, скороговоркой закончил блюститель Добродетели, решат наши помощники из так называемого Ночного Братства.
– Вот резолюция, – закончил он. – Трое членов Совета уже поставили под ней подписи. Дело за вами, брат Этьен.
– Как блюститель Созидания, – неторопливо начал я, – не вижу экономической целесообразности в таком решении. Что же касается мальчишек-самозванцев, для начала следовало бы убедиться, что они существуют.
– У меня есть доказательства, что именно брату… пока еще брату Этьену, – с ухмылкой заметил блюститель Добродетели, – известно о таких мальчишках на пустоши больше, чем любому из нас. А вот и свидетель.
Двое мышиных стражников убрали ширму у стены. За ней на низком табурете сидел бедолага с перевязанным лицом и руками.
– Это следы знакомства с заботливой кошкой, – с той же усмешкой продолжил блюститель Добродетели. – Ты узнал его голос?
– Да, – ответил тот, – и голос, и лицо, только он был одет как фонарщик.
– Ты послужил Добродетели и можешь удалиться. Гражданин Этьен, мы не будем тратить время, спрашивая у тебя, зачем ты ходил на пустошь. В ближайшие дни ты сможешь дать пояснения народному прокурору и присяжным. Братья, теперь вы согласны, что не ошиблись, подписав вторую резолюцию нашего Совета? Три «за» при одном воздержавшемся.
Блюститель Справедливости взглянул на меня со злорадным торжеством, блюститель Мира – с печальным сочувствием.
– Заберите у гражданина шпагу и проводите во временное жилище, – распорядился блюститель Добродетели.
Лирэн
На вошедшего я взглянул с интересом, а он на меня – со страхом, вдруг я отрежу второе ухо?
– Габош был наказан по правилам, – заметил Джарнет. – По правилам ли поступил ты, не поделившись с капитанами его тайной? Напомни ее, парень, и не трать наше время.
Габош немного сбивчиво, но в целом верно пересказал наш разговор.
– Итак, – заявил Ухо, – маршал узнал, что среди лепесточников скрывается мальчик, очень похожий на принца. И что же сделал маршал? Пусть его ответ будет быстрым и честным! – почти визгливо заметил он.
Во взглядах было не только нетерпение, но и злорадство. Я понял, что не ошибся, заметив слежку во тьме. Или ошибся, не разобравшись с ней.
– Я был на пустоши. С мальчишкой не разговаривал и, как вы убедились, сюда его не привел, – ответил я максимально честно.
Несколько секунд слышались удивленные вопросы: «Это принц или нет?» Я молчал.
Джарнет ударил по столу рукоятью клинка, и все стихли.
– В любом другом деле, – начал он спокойно и мягко, – нам бы хватило твоего объяснения. Сейчас – нет. В одну ночь ты отказал самому сильному человеку в Городе и ходил искать встречи с тем, кого этот человек боится и ненавидит больше всего. Этого достаточно, чтобы нам объявили войну на уничтожение. Да, наше Братство бессмертно. Нас не уничтожат, но загонят в щели, как крыс, и этого не хочет никто. Маршал стал угрозой для всех, и, пока он спал, старейшина капитанов, Джарнет, исправил его ошибку. Не ради денег, а ради прежних отношений Братства и власти.
– Сделав еще большую ошибку, – сказал я. – Детоубийство и цареубийство, особенно когда они совмещены, это пятно на века. Недаром добродетельный мерзавец решил спихнуть эту работу на Братство – себя защитить, а нас запятнать.
– Лирэн, – старейший капитан в нарушение правила обратился ко мне по имени, – ты прав, это пятно. Но сейчас надо тушить пожар, и я не вижу другого выхода.
– Надо было бы поручить это ему, его руками, – зло сказал Ухо. Я взглянул на него, и он заткнулся.
– У нас нет права разжаловать тебя, это дело большого совета, – продолжил Джарнет. – Но мы вправе лишить тебя полномочий. Отдай клинок маршала. Надеюсь, когда история с лепесточниками закончится, тебя выберут снова.
Я неторопливо вынул клинок, полученный почти год назад. Поднял. Взглянул на Ухо, да так, что тот нырнул за чью-то спину. Метнул – лезвие вошло в столешницу почти наполовину.
И вышел быстрым шагом.
Этьен
То, что ничего хорошего меня не ждет, я понял, когда за дверями секретарского холла дежурный лейтенант гвардии Совета передал меня личной охране блюстителя Добродетели. Я слышал, что этих ребят набирают из узников тюрем, осужденных за столь нехорошие проступки, что защищать их отказалось даже Ночное Братство, если они в него входили.
– Сопроводите гражданина подозреваемого и привезите лекарку-торговку, – сказал лейтенант, возвращаясь в холл.
– Туда, сюда, – проворчал один из охранников в мышином мундире и черной маске, довольно-таки неучтиво срывая мою шпагу с пояса. – Дыхалки не хватит по городу бегать.
– Не дури, Жареф, – заметил второй, тоже делавший вид, что не замечает меня. – Лучше бегать по городу, чем плестись по пустоши. Вот там точно дыхалки не хватит. Адрес лекарки знаешь? Эй, мелкий, дуй и спроси, пока работу не перехватили.
Третий охранник, самый мелкий по габаритам и, видимо, юный, вернулся в холл.
– А ты двигай! – гавкнул мне объемный громила и толкнул прикладом короткого мушкета.
– Прошу повежливей, – сказал я, оглядывая полутемный и полупустой коридор и заодно дав конвоирам шанс на выживание.
– Повежливей – не вопрос, – осклабился его напарник, хватая меня за правый локоть. – Позолоти дорожку, мы тебя поведем со всем почтением, как кабанчика на праздник.
– Если его уже обыскали, – сплюнул Жареф, – карманы пусты, как вылизанные соты… Нет, не обы…
У завзятых бретеров защитный кинжал для левой руки всегда висит предупреждающе открыто. Конечно, висел – сейчас в Городе Свободы дуэли закончились. Бретеров я особенно не уважал, но с левым клинком тренировался не меньше, чем со шпагой в правой руке, а носил, конечно же, не открыто. А удивился Жареф, когда увидел лезвие, торчащее из плеча напарника. К нему я столь же быстро добавил пару порезов – раны не смертельные, но их получателю будет чем заняться, кроме выполнения своих обязанностей.
Жарефу повезло меньше. Он решился стрелять из короткого ружья, ему не хватило одной секунды. Когда у меня хотят забрать жизнь, тут не до гуманности. Если сам захочу отдать свою жизнь – отдам, а пока – извините.
Конвоир сползал по стене, исследуя рану, тут хватило одного резкого укола. Я возвратил себе шпагу и пошел по коридору быстрым уверенным шагом.
В день Освобождения королевский дворец подвергся столь тщательному разгрому, что годился лишь на склады и детский приют. Энтузиазм толпы миновал дворец старшего герцога, обиталище королевского брата. Вот в нем-то и заседал Совет Четырех.
В незапамятные времена я пробыл три года в королевских пажах, не раз дежурил и в герцогском дворце. У пажей всегда полно историй с фрейлинами, поэтому мне были ведомы не только парадные залы и коридоры, но и служебные лестницы…
– Он сбежа-а-ал!
Третий, самый счастливый конвоир наконец-то вышел из холла и углядел меня в конце коридора. К той секунде я уже вспомнил три подходящие лестницы, одна из которых гарантированно должна была быть открыта, зато запиралась изнутри. И не ошибся.
Разумеется, я сбежал этажом ниже, слыша отдаленные крики и рев горнов – к моей поимке подключили весь дежурный караул. Разумеется, я открыл дверь, после чего рванулся наверх той же темной бесфонарной лестницей. Пробежал мимо запертой двери, гнувшейся под каблуками, прикладами и алебардами, поднялся на два пролета и присел в максимально возможном отдалении от окна, впрочем уже не освещавшего лестницу.
Раздался грохот упавших досок, на площадку подо мной вылетела толпа, чуть не проломив перила. Разумеется, все взглянули вниз, разумеется, все понеслись туда.
– Стрелять! Живым не брать! – крикнул кто-то в охвостье погони.
Я удовлетворенно вздохнул. Виды на меня со стороны добродетельника не шли дальше убийства. Похоже, он не мечтал о показательном процессе и казни, а просто хотел избавиться от меня поскорей.
Пусть мечтает.
Разумнее всего было бы прождать здесь пару часов, а потом выбраться тайной калиткой и проведать дом. Но в голове засел приказ арестовать лекарку. Пусть она сама додумалась торговать целебными почками, все равно изрядная доля вины в ее злоключениях на мне. Надо сделать небольшой крюк, предупредить девицу…
***
Крюк оказался чуть больше планируемого. Выйти пришлось через парадный вход, с разрубленным мундиром и легкой раной. Двое недостаточно бдительных часовых, надеюсь, остались живы.
В эту минуту к герцогскому дворцу подъезжала курьерская пролетка с наисвежайшим запасом заграничных цветов. Пусть она и относилась к моему ведомству, экспедитор-охранник отказался менять маршрут, и его пришлось выкинуть на мостовую. Кучер оказался сговорчивее, когда я пообещал ему десять монет и показал окровавленную шпагу.
Мы немного отъехали от дворца, когда пара лошадей понеслась, и было с чего. Матерчатая крыша разодралась в клочья, и на гору хризантем упало что-то длинное и гибкое, узнанное мной даже в потемках.
– Бешеный катланк! – в ужасе крикнул кучер.
Меня никогда не удивляло чье-то наблюдение, что катланк умнее собаки. Но я не ожидал такого сочетания собачьего ума с собачьей верностью: сбежать из дома и понять, где находится хозяин.
Кучера удалось успокоить, и некоторое время спустя он прибыл к дому доктора Голова-на-плечах.
В приличных кварталах горят яркие фонари. Тот, что ближе всего к парадному входу, освещал неприглядную картину – двое молодцов в мышиных мундирах тащили к карете лекарку, а еще один грубо держал пожилого доктора.
Я велел кучеру подъехать поближе, а также попросил Крошку остаться на месте. И выскочил, держа руку на шпаге.
– Уважайте старость!
За спиной грубияна, удерживавшего почтенного профессора, вырос мой главный враг и ударил по затылку рукоятью клинка. Доктор удивленно замер на месте, так как его никто не держал.
Охранники, тащившие девицу, немедленно прекратили это занятие. Один из них прицелился в маршала воров, и жить тому оставалась одна секунда…
Но мне хватило ее, чтобы одним ударом сохранить жизнь своему заклятому врагу. Напарник охранника выхватил шпагу и кинулся на меня. Вероятно, это был бывший аристократ, забывший имя, но не фехтовальное умение. Я с трудом отбил два удара и получил царапину.
Бить в спину ножом подло. Но этот удар моего врага, похоже, спас мне жизнь.
– Не время для благородства, вельможа, – сказал мне Лирэн – наконец-то я вспомнил имя врага.
– Но время для визита вы нашли, – заметил я, убирая шпагу в ножны.
– Делать было нечего, хотел проведать даму, но чуть опоздал. Мадам, каковы ваши планы?
– Поскорее удалиться отсюда, – ответила лекарка. – Без меня профессору ничего не угрожает.
– Последний вопрос, – ухмыльнулся главарь негодяев. – Мы разбегаемся или держимся вместе?
– Зачем вам наше общество? – спросил я. – Разве к вашим услугам не сотни клинков?
– Именно сейчас – мой один, – вздохнул Лирэн. – Что мы решили?
***
Решение было простым – предупредить об опасности пришелицу и принца. По пути бывший главарь поведал об инструкции, данной карательным отрядам: уничтожать всех лепесточников, но детей от пяти до двенадцати лет и их семьи захватывать в ожидании приказа.
Уже скоро усталые коняги дотащили экипаж до границы пустоши. Лирэн выскочил первый, потом обернулся ко мне:
– Придется выйти. Впереди цепь из наших. Меня они пропустят, вас тоже. Но сбоку отряд стражи. Давайте возьмем по охапке цветов.
Я кинул испуганному кучеру кошель, и мы рванули в темноту. Уже скоро обернувшуюся для меня вспышкой и ударом.