Джефри Триз
Разыскиваются...
Глава четырнадцатая
Дубинки
В тесной кухоньке будто бомба взорвалась. Все сидели как громом пораженные.
– Билл, ты рехнулся, – произнесла наконец Уин. – Где они могли взять столько квалифицированных рабочих?
Со всей страны свезли – из Лондона, Лидса, Манчестера, Их привезли на завод в закрытых фургонах сегодня в пять утра. Уин рассмеялась:
– Скоро это кончится. Как только мы сумеем пробиться к ним и все объяснить.
– А если не удастся? Завод превращен в крепость. Даже продуктами запаслись на случай осады. И раскладушками – будут спать прямо на территории. Им шагу не дадут ступить с завода, пока не кончится забастовка.
– Не волнуйся, как-нибудь проберемся.
– Ворота на замке, не войдешь.
– Взломаем! Ладно, пошли в комитет. Надо поговорить с Джо.
После небольшой летучки в штабе во все концы города помчались велосипедисты с призывом: «К одиннадцати утра собраться на Рыночной площади».
– Мы двинемся маршем к заводу, – сообщила Уин, – с духовым оркестром, и все как полагается. Мы попросим работающих выйти за ворота и попытаемся их убедить не предавать интересы рабочих. Они примкнут к нам, когда поймут, в чем дело. Это будет крупнейшая из демонстраций в Аркли со времен всеобщей стачки[18].
Часы на ратуше пробили одиннадцать.
– Пора, – сказал Джо, расталкивая собравшихся. Все вышли, хлопая дверьми, и направились вниз по улице.
Все двигались в одном направлении – к площади. Среди людского потока, беспрестанно подавая гудки, пробирались автомобили, словно корабли по Ла-Маншу в густой туман. Трезвонили трамваи, и полицейские орали:
– Не скопляйсь! Разойдись!
Полицейских было немного, и они явно нервничали: было похоже, что демонстрация застала их врасплох.
Человек с красной повязкой на рукаве подал сигнал свистком. Демонстранты быстро построились в неровную колонну по четыре.
Взвились самодельные флаги. Красным и черным на кусках полотна было выведено:
«ПРЕКРАТИТЕ ШТРЕЙКБРЕХЕРСТВО!», «ЭТО НАША ОБЩАЯ БОРЬБА!», «НИ ПЕНСОМ МЕНЬШЕ – НИ МИНУТОЙ БОЛЬШЕ!»
А впереди реяло красное знамя.
– А вы тоже пойдете? – неожиданно спросила Уин.
– Конечно!
– Нам страшно интересно!
– Боюсь, что будет больше чем интересно. Слушай, Дик, – Уин помрачнела, – если будет жарко, позаботься об Энн, понял?
– А что?
– Да ничего. Просто делай, как я прошу. Загремел оркестр, раздалась барабанная дробь, и колонна, извиваясь змеей, потянулась с Рыночной площади. Головная часть демонстрации уже вступила на близлежащую улицу, а они еще не двинулись с места. Золото труб полыхало на солнце, тяжелыми складками ниспадал пурпур знамени, а под ним маячили огненная шевелюра Билла и серая кепка Джо. И по обе стороны, как на волнах, подскакивали черные каски полицейских.
Чем ближе к заводу, тем полицейских становилось больше. Они спокойненько пристраивались с обеих сторон к колонне и шагали в ногу с демонстрантами. Энн испытывала неприятное ощущение человека, стиснутого со всех сторон. Кругом столько полицейских, с такими презирающими лицами! Она вспомнила продолжение того же стихотворения: «Угнетенных, отверженных строй, окаймленный блеском штыков…»
Вскоре демонстрация вступила на улицу, которая оканчивалась заводскими воротами; это был тупик, не имеющий других выходов.
Неожиданно музыка смолкла. Колонна замерла. Сначала остановились передние и, подняв руки, дали знак остальным. Спереди доносились чьи-то встревоженные голоса.
– Что случилось? – взволнованно спросила Энн. – Отсюда ничего не видно.
Дик вытянул шею, но за колышущимися флагами трудно было что-либо рассмотреть.
Это Джо, – сказал он. – Сцепился с полицейским инспектором… ну, с этим… знаешь, у которого напомаженные усы. Полицейских полно, всю улицу запрудили.
– Они нас не пустят к воротам, – громким шепотом произнесла Уин, – и нам не удастся поговорить со штрейкбрехерами!
– Куда ты, Уин?
– Остановитесь оба, где стоите, а еще лучше отойдите к сторонке, не лезьте на рожон. – Расталкивая людей, Уин двинулась вперед и вскоре скрылась из глаз.
Дик попробовал было пробиться вслед за ней, но вокруг раздались негодующие выкрики:
– Не нарушай ряды! Жди свистка!
И он действительно раздался – но только свисток полицейского инспектора. Дик увидел, как светло-синяя стена полицейских мундиров внезапно двинулась на них и стала теснить голову колонны. Сверкая на солнце, взлетали и опускались лакированные полицейские дубинки.
По толпе прошел гневный ропот, по всей колонне пробежала волна, словно она действительно была живым колеблющимся телом змеи. Люди, теснимые спереди, отступили на один-два шага, но тут же, ломая ряды, бросились вперед.
Словно паруса в шторм, развевались знамена. Над головой просвистели булыжники. Где-то с резким звоном вылетело стекло.
– Вперед, ребята!
– На завод!
– Долой штрейкбрехеров!
В толкучке Дика и Энн швыряло из стороны в сторону. Трудно было понять, куда тебя несет, вперед или назад. Одно было совершенно ясно: полицейские дубинки, которые, словно цепы, молотили направо и налево, мелькали все ближе и ближе.
Энн начало мутить от страха. Она столько читала о битвах… и все-таки сейчас ей больно было видеть – впервые в жизни, – как люди, охваченные жестоким гневом и обуреваемые ненавистью, сражаются друг с другом не на жизнь, а на смерть. Это было страшное зрелище. Несколько демонстрантов уже лежали на мостовой. Видна была кровь. А полицейские все продолжали нажимать, их дубинки гуляли по головам, плечам рукам…
Рабочие – мужчины и женщины – сражались отчаянно, но, безоружные, не могли противостоять напору полицейских, которые теснили их шаг за шагом. Полицейские вырывали из рук людей флаги, ломали древки, с треском раздирали на куски материю. Затем последовала борьба вокруг знамени, но его удалось спасти, передав над головами в хвост колонны.
В дверях магазина сгрудилась кучка зевак. Сержант и констебль с руганью выставили их оттуда на мостовую.
– Вон отсюда! Вы… этакие!
На самой середине улицы пристроился какой-то человек с фотоаппаратом; он хладнокровно фотографировал двух полицейских, избивающих поверженного наземь стачечника. Сержант вырвал у фотографа из рук фотоаппарат и наступил на него сапогом.
– Послушайте, вы не имеете права… В свободной Англии… Я буду жаловаться!
– Сколько угодно, – невозмутимо ответил сержант, заламывая ему руки за спину. – Вы арестованы.
– Вы не имеете права…
– Не имею права? Неужели? Вы мешали мне при исполнении служебных обязанностей. Эй, Хэррис, пихни в карету эту грязную свинью!
Дик и Энн отступили вместе с последними демонстрантами под безжалостным натиском полицейских дубинок. Дик чуть не рыдал от ощущения собственного бессилия.
Они вернулись в помещение комитета. Вскоре пришел Джо и с ним еще два-три стачечника. Он долго сидел, не произнося ни слова. Видно было, что у него дрожат руки.
Потом пришла Уин. Глаза у нее горели, а на лбу была шишка величиной с куриное яйцо.
– Билла арестовали. И Фрэнка, и Джима. Надо подумать о деньгах, чтобы внести за них залог.
Заглянул мальчишка-газетчик и швырнул на стол экстренный выпуск «Аркли ивнинг пост». Огромными жирными буквами поперек всей полосы стояло:
ВОЛНЕНИЯ НА АВИАЦИОННОМ ЗАВОДЕ В АРКЛИ
«Возмутительные выпады разнуздавшейся черни».
– «Полиция, чтобы очистить улицу, была вынуждена пустить в ход дубинки», – с отвращением прочла вслух Уин.
– Сволочи! – выругался Дик.
– Все равно мы победим! – сказала Уин, и в голосе ее прозвучала вера в правоту своего дела.
Глава пятнадцатая
Невинные овечки
– Выйдем на улицу, – предложила Энн. – Может быть, на свежем воздухе что-нибудь в голову придет.
– Ну что ж, пошли, – нехотя согласился Дик, поднимаясь вслед за сестрой. – Что-нибудь придумала?
– Пока нет.
Они понуро брели по Рыночной площади.
– Ну чем мы-то с тобой можем помочь? – сказал Дик. – Мы ровным счетом ничего не знаем, и мы не рабочие, даже не жители Аркли…
– Ты повторяешь сказанное Джо в самом начале, когда мы присоединились к бастующим. Но ведь вышло так, что мы смогли принести пользу.
– Вот если бы Лайэн был сейчас здесь! Он бы не растерялся. Выдал бы себя за главного констебля полиции или придумал что-нибудь еще.
– Но его нет, – прервала Энн, – и мы сами должны что-то придумать. Давай-ка лучше подумаем, что бы сделал Лайэн, будь он здесь.
Несколько минут оба шагали в полном молчании и успели обойти всю Рыночную площадь. Они были настолько поглощены обуревавшими их мыслями, что чуть не попали под колеса грузовика.
– Придумала! – неожиданно воскликнула Энн.
– А ну-ка, выкладывай!
Предусмотрительно оглядевшись по сторонам, не подслушивает ли кто, Энн принялась излагать свой план. Время от времени Дик прерывал ее, чтобы уточнить и вставить что-то от себя.
– Значит, – заключил он, – все будет зависеть от того, согласятся ли штрейкбрехеры бросить работу, узнав всю правду.
– Уин также рассчитывает именно на это. Она говорит, что хозяева завода внушили им что-то такое насчет секретного правительственного заказа. Им и в голову не приходит, что они просто крадут работу у других рабочих, и, если им открыть глаза, они тоже примкнут к забастовке.
– Ну что ж, давай попробуем. Хуже не будет.
– Но тут есть одна загвоздка, Дик. Разве ты не видишь?
– Какая?
– Для нас это означало бы лезть прямо черту в лапы. Ведь если мы все это устроим, нам не миновать полиции, начнутся расспросы, и, значит…
– … водворят в проклятый «Мон Плезир», к дядюшке Монти, – мрачно закончил Дик. – Ты права, девочка, но другого выхода нет. Никто, кроме нас, не может это сделать. Значит, мы должны.
– Хорошо. Если ты согласен, я готова.
Дик посмотрел на часы на башне городской ратуши.
– Сегодня уже поздно. Надо еще объяснить Уин, а потом отработать сверхурочные на этом старом стеклографе. Раньше чем завтра к утру не управимся.
– Но и не поздней, – мрачно заметила Энн. – Помнишь, Джо сказал: если забастовка не будет выиграна до конца недели, она проиграна. Многие не выдержат, потянутся к станкам, и все рухнет, как айсберг в лучах солнца.
– Выходит, что решительно все зависит только от нас.
Уин горячо поддержала их план. Джо – как они, впрочем, и рассчитывали – заколебался. Но в конце концов и он решился, сказав, что все-таки надо принимать какие-нибудь меры. Необходимо было получить одобрение комитета – без этого нельзя было составить и утвердить новую листовку с обращением к штрейкбрехерам. Всех, кого посвятили в это дело, заставили дать клятвенное обещание не разглашать сведения, которые станут им известны. Если хоть одно словечко достигнет ушей противника, все погибло.
Поздно вечером входную дверь заперли на засов, и стеклограф трещал и скрипел почти до полуночи, а на столе все росла и росла гора листовок с новым воззванием…
На другое утро Дик и Энн оделись с особой тщательностью и намывались в чуланчике за кухней, пока кожа у них не начала лосниться. С тех самых пор, как они сбежали от дядюшки, Дик не утруждал себя заботами о прическе; теперь он сбегал в парикмахерскую и вернулся преобразившимся – подстриженным, надушенным, напомаженным.
Мать Уин, посвященная в тайну, выгладила тем временем его спортивный костюм и платье Энн. Когда, уходя, дети приостановились с улыбкой в дверях, похожие на манекены в витрине, миссис Моррис восторженно всплеснула руками и воскликнула:
– Ну прямо как на картинке!
– Вылитые школяры на каникулах, – сказала Уин. – Убеждена, что нашему мистеру Джервису не придется краснеть за своего «племянника и племянницу».
– Ну, пошли, что ли?
– Ничего не забыли? – заботливо спросила миссис Моррис.
– Как будто нет. По три сотни листовок в каждом рюкзаке.
– А план завода, который начертила Уин, взяли?
– В кармане. Но, кажется, я и так уже помню.
– Главное, не забудьте, что направо – контора, а налево – цеха. И вам во что бы то ни стало надо в них попасть, – сказала миссис Моррис. – Только бы удалось!
– Не беспокойтесь, все будет в порядке.
С этими словами они вышли, стараясь придать себе как можно более независимый вид. И, хотя ни один из них не признался бы в этом даже самому себе, задуманный план нравился им все меньше и меньше, по мере того как они приближались к заводу. А когда свернули в тупик, где накануне состоялось избиение демонстрантов, они почувствовали явную слабость в ногах.
Улица была почти пуста. Перед запертыми воротами прогуливалось двое полицейских. Чуть подальше от завода стоял с повязками на руках пикет забастовщиков. И те и другие выполняли тяжелую, неприятную обязанность: задерживать всех, кто даже и не пытался проникнуть за ворота.
У Дика участилось дыхание.
– По-моему, никто из них с нами не заговорит, – прошептал он. – Вон стоит Молли, а рядом с ней Генри.
– Уин сказала, что комитет их предупредил.
– Если они хоть как-то покажут, что знакомы с нами, наша песенка спета.
Но пикетчики и ухом не повели. Они оглядывали обоих новоиспеченных туристов с таким видом, словно это были какие-то загадочные существа с другой планеты. Кто-то захихикал. Послышался возглас:
– Куклы ряженые! Подошел один из полицейских.
– Кончайте волынку, – убийственным тоном осадил он стачечников. И тут же совсем другим тоном обратился к Дику: – Боюсь, что придется свернуть в сторонку, сэр. Здесь хода нет, только на завод.
– Но это-то как раз нам и нужно, господин офицер, – ответил Дик, призвав на помощь весь свой аристократизм. – Мы хотим повидать своего дядюшку, управляющего заводом.
Один из заводской охраны выглянул из ворот, положив руки на засов.
– Какого еще управляющего? Сказано, не велено впускать никого, кроме как по делу.
Устало махнув рукой, Дик снизошел до объяснений:
– Видите ли, мы с сестренкой совершаем туристический поход и хотели сделать дяде сюрприз, зашли неожиданно в «Дейли Лодж», но оказалось, что дядюшка уже ушел на работу.
– Как ваша фамилия, сэр?
– Джервис. Такая же, как и у дядюшки Джона. Охранник кивнул полицейским.
– Ладно. По телефону позвонить, что ли?
– Ой, пожалуйста, не надо! – взмолилась Энн. – Нам так хочется сделать дядюшке сюрприз!
– Сделайте одолжение, – попросил Дик.
– И то верно, – согласился констебль. – Не надо лишать мистера Джервиса маленького удовольствия. После всего, что он пережил на этой неделе, немножко развлечься не повредит.
Охранник осторожно отомкнул ворота и пропустил ребят. Послышались ядовитые выпады пикетчиков. Молл отпустила какую-то насмешку по адресу «еще двух легавых, которых пустили для полноты коллекции». Ворота зловеще лязгнули за спиной.
– Завернете за угол, а потом наискосок через весь двор. Справа будет большое здание, это контора. Там и спросите.
– Спасибо, почтеннейший, – сказал Дик. Свернув за угол, они чуть не бросились в объятия друг другу.
– Вот мы и на заводе! – торжественно прошептала Энн.
– Погоди радоваться, сперва выберись отсюда. Впрочем, об этом еще. рано.
Во дворе, к счастью, не оказалось ни души. Справа находилось несколько кирпичных административных зданий с застекленными матовым стеклом окнами, чтобы служащие не глазели во двор, не отвлекались от дела. Слева один за другим тянулись корпуса цехов. А прямо перед ними возвышалось здание столовой.
– Загляни туда, Энн, а я забегу в туалетные комнаты. Встретимся у того входа, в тамбуре.
В столовой никого не было. Энн раскидала листовки по столам, по стульям, прилепила на стенках поверх листков меню и, выскочив из столовой, поспешила к месту встречи. К счастью, Дик уже дожидался ее там.
– Я встретил одного парня, – произнес он запыхавшись, – сунул ему листовку, а сам улизнул. Теперь бегом по цехам. По-моему, надо вот в эту дверь.
Они на цыпочках проскочили в дверь. Однако заботиться о тишине было излишне. Грохот и лязг машин становился все громче, совсем заглушая звук шагов.
Дик распахнул высокую двустворчатую дверь и заглянул в длинный цеховой пролет. По всей его длине выстроились рабочие столы, над которыми с обеих сторон склонялись рабочие в комбинезонах. Посредине бежала лента конвейера. Каждые несколько секунд она подавалась на метр-два вперед, унося на себе блестящую металлическую деталь. Не дав ленте остановиться, рабочий поспешно нагибался над деталью, делал с ней что-то и снова выпрямлялся в ожидании следующей.
Дика осенила блестящая мысль. Он извлек из рюкзака толстую пачку листовок и швырнул их на конвейер. Сделав это, он отбежал обратно к сестре.
С минуту они подождали у входа, наблюдая за лентой. Вот она дернулась, и листовки достигли первого рабочего. Он вытаращил глаза, схватил одну из них и едва успел сделать свою рабочую операцию, как лента уже подалась вперед. Словно зачарованные, следили они, как, постепенно тая, пачка листовок медленно ползет по цеху. Один или двое рабочих не заметили ее, а может быть, заметили, но не пожелали взять. Зато все остальные набрасывались с жадным любопытством.
– Нельзя задерживаться, – шепнул Дик. – Пошли дальше.
Они заспешили по длинному коридору и чуть не влетели в объятия какого-то толстого мастера.
– Эй, что вам тут надо? – спросил он на своем характерном лондонском жаргоне «кокни», расставив руки, чтобы преградить дорогу.
Дик попытался шмыгнуть мимо, но крепкая рука схватила его, как в тиски.
– Продолжай, Энн, – с отчаянием пробормотал он, – не обращай внимания!
Дик рванулся что было сил, пытаясь высвободиться из рук мастера: дело явно безнадежное, но давшее Энн возможность проскочить. Она ринулась вперед во весь дух, в самое сердце завода.
Сзади послышались крики. Впереди была металлическая винтовая лестница. С бешено колотящимся сердцем Энн взлетела вверх на узкую, обнесенную поручнями галерею, которая на большой высоте шла по всей длине следующего цеха, еще большего, чем первый. Над головой у нее ползли краны, а внизу, словно манекены в витрине магазина, стояли рабочие и работницы.
Энн вытащила пачку листовок и, перегнувшись через перила, швырнула вниз. Листовки рассыпались на лету. От неожиданности многие рабочие присели, когда листовки посыпались им на головы и на плечи, а потом бросились их подбирать.
До слуха донесся смутный гул – сбившись в кучки, рабочие обсуждали листовку. Но вот послышались и другие, более громкие голоса, все ближе и ближе. По металлической лестнице прогромыхали кованые сапоги. Погоня наседала. Энн повернула и кинулась вперед по галерее, через каждые несколько шагов бросая всё новые и новые листовки.
Галерея кончилась глухой стеной: ни двери, ни лестницы, ничего. Она была в западне. Снова свесившись через перила, она с замиранием сердца глянула вниз. Прыгать вниз значило разбиться. В руках болтался опустевший рюкзак. С презрительной улыбкой она ждала, пока подойдут люди, заломят ей руки и уведут.
В кабинете управляющего уже сидел Дик. А через стол красного дерева на него уставился человек с коротко подстриженными седыми усиками и злым лицом. Вокруг в почтительных позах застыли несколько мастеров и служащих.
Дик вопрошающе взглянул на нее.
– Все в порядке, – успокоительно кивнула Энн. Пока неизвестно, что их ждет, лучше не говорить лишних слов.
Кто-то вошел в кабинет за ее спиной. С внутренней дрожью она узнала полицейского инспектора с напомаженными усиками. Он удостоил ее ледяного взгляда и опустился в кресло.
– Я услыхал об этом безобразии, как только вышел от вас, мистер Джервис. Поэтому и решил вернуться, чтобы осведомиться, не пожелаете ли вы возбудить судебное дело. Похоже, что они никак не ваши племяннички, за каковых выдали себя у входа.
– Первый раз в жизни их вижу. – Управляющий снова оглядел Дика с головы до ног. – Какого черта тебе здесь надо, ты, юный болван? Шляется по заводу, сам не зная, чего ему надо!
Он схватил со стола листовку, смятую, со следами каучукового каблука на одном из углов. От негодования у него дрожали руки.
– И эта девушка… Похоже, что они из благородной семьи. Как же вы оказались втянутыми в такую мерзость?
Дик и Энн переглянулись. Оба молчали.
– Простите, могу я задать им несколько вопросов? – ехидно спросил инспектор полиции, отрываясь от бумаг, которые только что внимательно перелистывал. – Вы не из Аркли, не так ли?
– Нет.
Сознаться в этом еще не было беды, да и скажи они иначе, недолго было проверить их показания и изобличить во лжи.
Инспектор усмехнулся в усы и, прежде чем снова заговорить, долго и спокойно рассматривал беглецов.
– Хоть вы им и не дядюшка, мистер Джервис, но, по-моему, их настоящий дядюшка нам тоже известен. – И он с важным видом положил на колени газету с объявлением о розыске. – Молодого человека зовут Ричард Бардейл. Девушка – его сестра, по имени Энн Бардейл.
Дик и Энн не произнесли ни слова, но лица их говорили достаточно красноречиво.
– Как, как? – пролаял управляющий. – Так что же они, беглые преступники или что-то в этом роде? – с любопытством спросил он.
– Да нет. Просто месяц назад убежали из дому. Последнее сообщение о них поступило из ближайшего района, и мы получили указание быть начеку и выследить их.
– М-да! – Управляющий призадумался. – Значит, они из хорошего дома и прочее?
– О да. Полагаю, вы не захотите преследовать их в судебном порядке?
– Нет, инспектор. Дайте-ка им хорошую взбучку и отправьте домой. Идиоты! – Он презрительно перевел взгляд с одного на другого. – Надеюсь, хоть теперь-то вы поняли, каких дураков из себя разыграли? А сейчас вас живехонько препроводят восвояси. – Он разорвал в клочки листовку и швырнул ее в мусорную корзину. – Краевая брехня! Рабочие смеются над этой галиматьей, не так ли, Хобсон?
– Просто животы надорвали со смеху, – услужливо отозвался один из мастеров.
Дик и Энн с горечью посмотрели друг на друга. Это после всего-то… К воротам вслед за инспектором они шли с тяжелым сердцем.
В тот момент, когда подобострастно улыбающийся охранник отпирал ворота, сзади раздался хор громких голосов. Ребята обратились в слух. Шум нарастал. Это была песня.
Из-за угла, с заводского двора, выплеснула коричневая волна людей в спецовках. Охранник поспешил было снова запереть ворота, но было уже поздно – его оттолкнули.
– Эй, эй! Куда же это!..
– Прочь с дороги, старый плут! Что мы тебе, штрейкбрехеры, что ли?
Ворота распахнулись настежь. С песнями, с шутками рабочие толпой устремились на улицу, увлекая за собой в безудержном потоке и полицейского инспектора и беглецов.
