Джефри Триз
Разыскиваются...

Глава двенадцатая
Очередное приключение

Судьба явилась в образе симпатичного пожилого джентльмена, от клетчатого костюма которого исходил легкий аромат сигары.

Едва Дик и Энн вошли в сад, они тотчас же узнали мистера Фостер-Смита, друга дядюшки Монти, правда самого терпимого из его друзей, но… все же, как-никак, друга дядюшки Монти.

Он их тоже сразу узнал. Мистер Фостер-Смит, довольно улыбаясь, встал со стула:

– Ну, вот и прекрасно.

– Привет, мистер Фостер-Смит. – Они хмуро уставились на него. – Кто вам сказал, что мы здесь?

– Никто. Чистейшая случайность. Ваши старики будут в восторге. Должен сказать, Ричард, вы их очень и очень огорчили.

– Ха!

Их преследователь пропустил дерзость мимо ушей. Он улыбнулся и безмятежно продолжал:

– Но я уверен, что все обойдется. «Кто старое помянет, тому глаз вон…» Пари держу, не так уж вы жалеете, что я вас прихлопнул, – больше прикидываетесь… Надоело скитаться, а?

– Мы теперь работаем, – с достоинством ответил Дик, который многому научился за последние несколько часов, – и, если вы думаете, что мы вернемся к этому старому паразиту, дядюшке Монти, то сильно ошибаетесь.

– Да, – храбро поддержала Энн, – мы вовсе не собираемся жить на его грязные деньги. Мы знаем, как они ему достаются.

Мистер Фостер-Смит выглядел несколько озадаченным и вдруг оглушительно расхохотался.

– Вам бы лучше все это высказать самому дядюшке, – покатываясь от хохота, сказал он. – Так бы прямо и заявили ему в лицо, что он разжиревший капиталист.

– Нет уж, спасибо!

– Послушай, Дик, будь благоразумен. Я сейчас уезжаю в Шотландию, а не то утречком сам забросил бы вас домой на машине. Но если я посажу вас на поезд в Шеффилде, то…

– Мы никуда не поедем, вот и все!

– Ричард, ты просто глупый мальчишка!

– А вы – старый дурак, который лезет не в свои дела!

Тут мистер Фостер-Смит подозвал к своему столику миссис Банни:

– У вас есть телефон, мадам?

– Да нет, мне кажется… то есть я хочу сказать, что нет.

– А где здесь ближайший автомат? Миссис Банни совсем растерялась:

– Право, не знаю. Поезжайте вниз по дороге, думаю, что рано или поздно попадется.

– Благодарю вас. Ричард, если ты не образумишься, я немедленно позвоню дядюшке по междугороднему, и он завтра с первым поездом будет здесь.

– Пожалуйста, мне-то что!

Тем не менее, как только мистер Фостер-Смит укатил в своем сверкающем лимузине и сдержанный гул мотора смолк где-то в конце долины, весь задор Дика мгновенно улетучился.

– Миссис Банни, как жалко, что нам с Энн приходятся удирать от вас, пока не явился Монти.

– Значит, вы и вправду навсегда ушли из дому? Но куда вы денетесь?

– Да куда-нибудь денемся.

Вокруг них во время сцены с мистером Фостером-Смитом, вызвавшей всеобщий интерес, собрались туристы.

– А я знаю куда! – воскликнула Молли. – Пошли к нам в Аркли! Мы спрячем вас от этого мерзкого старика.

– Охотно.

Уин Моррис была, как всегда, практически-предусмотрительной, хотя глаза у нее так и сверкали от возбуждения.

– Энн может жить у нас и, если не возражает, спать со мной на одной кровати. А ты, парень, будешь спать на диване. Вот все и улажено.

– Не девушка, а просто ангел! – воскликнула миссис Банни. – А я буду такой рассеянной, что живо собью с толку этого вашего старикашку, если он сюда явится.

В этот вечер последний перристоунский поезд увозил не только туристов рабочего клуба, но и Дика с Энн, увозил на Север, туда, где лежат серые долины фабричного Йоркшира.

– Сделано что надо! – сказала миссис Моррис, мать Уин, когда на следующий день за вечерним чаем ей рассказали всю историю.

Миссис Моррис, крупная худощавая женщина, на первый взгляд казалась несколько строгой и грубоватой особой, но в глазах ее сверкали живые искорки.

В тот вечер вся семья до позднего часа не ложилась спать в ожидании Уин: мистер Моррис, старик с поблекшим серым лицом, молчаливый и неподвижный, как изваяние, Арт, девятнадцатилетний парень, у которого было что-то с ногой, и Томми, мальчик моложе Дика, который все еще ходил в городскую школу.

– Можно, они останутся у нас, ма?

– Это как отец.

– А? – глухо произнесло изваяние.

У нас есть немного денег, – с жаром начал Дик. – Позвольте…

– Грех говорить о делах в субботний вечер, – мягко осадила его миссис Моррис. – Что-то скажет Комитет вспомоществования, если узнает, что мы держим постояльцев? Право, не знаю. Наверное, срежут отцу пособие. Впрочем, поживем-увидим. Так что милости просим, оставайтесь покуда у нас.

Вскочить в половине шестого утра в «Конце пути» и выбежать в залитый солнцем благоухающий сад было одно удовольствие. Подниматься в то же самое время с волосяного диванчика в кухне у Моррисов после пяти с небольшим часов беспокойного сна было, по мнению Дика, делом куда менее привлекательным.

– Лежи, лежи, не обращай на меня внимания, – приказала миссис Моррис, входя в тесную кухоньку в накинутой на плечи шали. – Я только приготовлю Уин позавтракать, ей к восьми надо быть на заводе.

Дику стало неловко оттого, что он валяется лежебокой, в то время как другие трудятся. Он спрыгнул с кушетки и протер глаза.

– Давайте я накрою на стол, миссис Моррис. У меня на этом деле рука набита.

– Ну, вот и ладно, а то я сегодня проспала немного. Салфеточка в ящике, там, где ножи.

Минут через десять тихонько сошла вниз Уин.

– Здравствуй, Дики! Как спалось? Маме помогаешь? Молодчина. Никогда не думала, что на Юге ребята такие умницы!

– При чем тут Юг, – засмеялся Дик, стараясь подражать, выговору Сэлли. – Мои родители из Ноттингема. – Там и водятся умницы.

– Ну-ну, не успеешь оглянуться, как мы сделаем из •тебя заправского йоркширца.

Уин позавтракала и ушла. Остальные обитатели дома все еще спали.

– Им незачем вставать, – пояснила миссис Моррис. – Кроме Томми – ему надо в школу.

Дик воспользовался случаем умыться в чуланчике за кухней. Вскоре туда пришел и Томми.

– Ну-ка, быстренько умывайся, да не забудь шею и уши! – крикнула из кухни миссис Моррис. – А после сбегаешь на уголок за яйцами и ветчиной.

– Яйца и ветчина? Здорово! – с самым искренним восторгом воскликнул Томми.

– Поскорей, поскорей, будь молодцом, а то дождешься звонка и отправишься без завтрака.

Вскоре домик наполнился аппетитным ароматом яичницы с ветчиной. Только тогда, разбуженные этим запахом, поднялись и остальные обитатели.

– Ух ты, яичница с ветчиной! – воскликнул Арт, ковыляя на хромой ноге. – У нас ее не было уже с…

– Попридержи язык, – оборвала его миссис Моррис, – и ешь, что дают.

Даже замкнутый мистер Моррис, который притащился в одних носках и с болтавшимися сзади, наподобие хвоста, подтяжками, расчувствовался и, потирая руки, приговаривал:

– Вот это да, матушка ты моя, вот это да!..

– Поправь-ка помочи и надень пиджак. Не забывай, что у нас гости.

После этого замечания мистер Моррис всецело сосредоточился на своей тарелке.

Томми выскочил из-за стола и побежал в школу, когда другие еще не кончили завтракать. Вскоре после него отбыл мистер Моррис. Публичная библиотека открывалась не раньше десяти, но утро было чудесное, и он решил немного прогуляться в парке.

В течение вот уже трех лет мистер Моррис каждое утро ходил в библиотеку и медленно водил своим длинным пальцем по столбцам «Объявлений о найме рабочей силы». В душе у него все еще теплилась надежда. Даже если никому не нужны такие, как он, пятидесяти-пятилетние старики – а, проработав всю жизнь на заводах и пройдя через войну, он чувствовал себя именно стариком, – то, может быть, понадобится кому-нибудь молодой парень, его Арт, умница, умеющий хорошо считать, у которого только один недостаток – он хромой. Самому Арту ходить в библиотеку было слишком далеко, и, окончив школу пять лет назад, он нигде еще не работал.

Тщательно просмотрев одно за другим все объявления, мистер Моррис смиренно вздыхал, пересаживался за столик с журналами и листал «Тэтлер», «Панч» и «Иллюстрейтед Лондон ньюз». Картинки в журналах служили отдыхом для его уставших от мелкого газетного шрифта глаз. На иллюстрациях были изображены женщины в костюмах для верховой езды, мужчины, прогуливающие под уздцы скакунов, победивших на бегах в Ньюмаркете, и парочки обрученных, с чистокровными псами у ног, снятые на фоне роскошных старинных особняков.

– Да-а, – вздыхал мистер Моррис, – имей я хоть одну сотую долю их золотишка, я был бы счастливым человеком. Что-то неладное творится на земле, нет справедливости.

Арт проковылял, хромая, на другую сторону улицы, где его поджидали друзья.

Дик и миссис Моррис толковали о делах.

– Нет, парень, если б я взяла с вас деньги, ох и задали бы мне в этом самом Комитете вспомоществования! Ты не представляешь, на какие вопросики приходится отвечать, прежде чем получишь у них хоть один медяк: «Сколько зарабатывает ваша дочка у Хопли? Не имеете ли картин или пианино, которые можно бы продать? Ну, конечно же, миссис Моррис, мы понимаем, вам приходится сдавать комнаты – сколько же вам платят?» А потом все это сдерут из пенсии.

– А может быть, все-таки договоримся как-нибудь?

– Да ну тебя! Живи просто как друг нашей семьи, а плати – ну разве что за стол, вот и все. – Миссис Моррис замялась на секунду, видимо борясь с соблазном, и добавила: – Ну, если хочешь, плати за яйца и ветчину, не откажусь, это для мужа и детей. Не время теперь быть гордой.

– Ну, вот и прекрасно, миссис Моррис! Внезапно дверь распахнулась, и в кухню вошел Арт.

Его обычно бледное лицо горело от волнения.

– Слыхали? У Хопли приостановили работу!

– Как?.. – Миссис Моррис схватилась за сердце, и глаза ее вспыхнули тревогой. – Неужели будет забастовка?

– Уже! Они бастуют. Наша Уин у заводских ворот произносит речь, и ее слушают сотни рабочих!

Глава тринадцатая
Штрейкбрехеры

– Добилась-таки своего! – простонала миссис Моррис. Заметив вопрошающий взгляд Дика, она пояснила: – Хлебнем горюшка с этой забастовкой, особенно если ее не признает тред-юнион^[15] и не будет пособия бастующим. А у нашей Уин только и на уме быть зачинщицей! Хопли ни за что не примет ее обратно.

– Обязательно примет, если победят забастовщики, – сказал Арт, ободрившись. – Ну-ка, Дик, айда поглядим, что там творится! Пошли?

– Пошли! – закричала Энн, услышав их разговор. И они отправились втроем. Арт, если принять во внимание его больную ногу, шествовал довольно быстро.

– Стачка назревала уже давно, – объяснял он по дороге. – Наверное, произошло что-то такое, что привело к взрыву.

– Я в этом ничего не смыслю, – чистосердечно призналась Энн. – Тред-юнионы, например, – что это за штука? Человек, повстречавшийся нам около Ноттингема, сказал, что это что-то вроде работного дома.

Они торопливо шли вниз по узенькой, идущей наклонено улочке, выложенной гранитной брусчаткой. Откуда-то издали доносились выкрики.

– Нет, это совсем не то. Тред-юнион – это в двух словах вот что: боссы хотят заставить людей работать как можно больше за самую низкую плату, так чтоб только с голоду не померли, а тех, кто недоволен, выгоняют вон, рассчитывают. Но, если все парни и девушки вступят в тред-юнион и объявят забастовку, им, может быть, и удастся что-нибудь добиться.

– Понимаю. Всех рассчитать не могут.

– Забастовка – штука всем давно известная, – осторожно заметил Арт, – только не скажешь, что она всегда кончается победой.

Арту пришлось прервать свои объяснения, потому что они уже подошли к закрытым воротам авиационного завода.

Вся улица перед входом была запружена людьми. Большей частью это были мужчины и женщины в спецовках, а вокруг, все увеличиваясь, теснилась толпа безработных. Были тут и полицейские, одни с пустыми, равнодушными лицами, другие – добродушно подтрунивающие над соседями из толпы. Был и один полицейский инспектор с тщательно напомаженными усами, который свирепо поглядывал на всех вокруг себя.

Когда они подошли, выступал Билл. Его рыжая Шевелюра возвышалась над морем темноволосых голов и простеньких кепок. Протиснувшись сквозь толпу, ребята увидели, что он стоит на табурете, очевидно притащенном из ближайшего дома.

Слушая его речь, они позабыли о табурете. Можно было подумать, что он читает с соборной кафедры или с балкона королевского дворца и что на нем не промасленная спецовка, а роскошная мантия или увешанный знаками боевого отличия военный мундир. Ведь что-что, а говорить Билл умел.

Голос его гудел, как набатный колокол. А когда он воодушевленно подымал руку и грозил пальцем или крепко сжимал кулак, чтобы выделить какое-нибудь слово в своей речи, было похоже, что он укоряет самих богов и дерзко грозит им.

– Получается вот что, друзья: либо мы боремся, либо полностью капитулируем. Условия стали невыносимы. Хопли хотят заставить нас работать за гроши, кошке на молоко; они воображают, что могут добиться своего только тем, что у них одних во всем Аркли заводы работают на полную мощность. А на самом деле своего добились не они, а мы с вами.

Поверх моря голов он окинул взглядом дальний конец улицы, где особняком теснились безработные, и в голосе его прозвучала угроза:

– Найдется ли в Аркли хоть один мужчина или женщина, которые станут работать на них, если мы скажем «нет»? Ни одного человека! Завод должен стоять до тех пор, покуда они не согласятся дать нам зарплату, на которую можно жить.

Под гром рукоплесканий он соскочил с импровизированной трибуны. На его место тотчас же поднялся человек постарше.

– Итак, друзья, будем считать наш митинг закрытым. Сегодня в восемь часов вечера на Рыночной площади состоится массовый митинг. А сейчас вы слышали, что говорит наша молодежь. Стачечному комитету понадобится всяческая помощь. Это общее дело, и каждый должен внести свою лепту.

На этом митинг закончился; толпа распалась на небольшие группы оживленно беседующих между собой людей.

Дика и Энн совсем очаровало красноречие Билла. Они остро почувствовали общую напряженность атмосферы. Все раскалено до предела. Должно произойти что-то очень важное. Но что именно? И когда это произойдет?

Пробиваясь через толпу, к ним подбежала Уин, приветствуя их радостной улыбкой.

– Ты придешь домой обедать? – спросил Арт.

– Не знаю. Столько дел…

– А что же вы будете делать? – с любопытством спросила Энн. – Я думала, что бастующие вообще ничего не делают.

– Ну конечно, сидеть и ждать, – продолжал Дик, – покуда фирма не пойдет на уступки, а потом вновь приступить к работе.

Уин засмеялась:

– Не много же ты знаешь о забастовках! Забастовка – это что-то вроде войны. Есть забастовочный штаб, где все время надо что-то организовывать, не одно, так другое, и следить за тем, чтобы рядовые рабочие не пали духом и чтобы лидеры не продались противнику. Надо выставлять пикеты и делать еще тысячу других дел. Иногда приходится иметь дело с провокаторами, людьми, которых подкупили боссы, и следить, чтобы бастующие по их наущению не начали делать глупости – нападать на полицейских, например, или бить витрины магазинов. Да, парень, для того чтобы успешно бастовать, надо иметь крепкую голову на плечах.

Дик замялся.

– Этот человек говорил о помощи… Я хочу спросить, не можем ли мы тоже чем-нибудь помочь?

Уин взглянула на него:

– А ты до конца понял наше дело? И ты действительно с нами, против… против людей, к числу которых вы принадлежите?

В мозгу Дика пронеслись образы Ивена Джонса, Сэлли Смит, Лайэна, вспомнилась Фрейм-стрит.

– Да, – ответил он решительно.

А Энн вдруг припомнила стихи, которые когда-то учила и которые ей очень нравились:

 
Не правитель мне люб, а бродяга, что вечно в пути,
Раб с мешком, притороченным лыком к плечу,
Кто труднейшим путем должен тяжкое бремя нести…
 

– Да, – прошептала она. – Кажется, я начинаю понимать.

Уин улыбнулась и схватила обоих за руки:

– Молодцы! Пошли в комитет и подумаем, что вы сможете делать.

Стачечный комитет находился в тесной, убогой лавчонке; судя по немытым окнам и слоям пыли, никто в ней не торговал по крайней мере с год. Единственной мебелью здесь были грубый стол на козлах и три стула. На одном из них сидел председатель, пожилой, с проседью механик. Несколько мужчин и женщин помоложе стояли, облокотившись на стол, и о чем-то говорили с председателем.

– Вот, Джо, я привела двух добровольцев. Председатель пристально оглядел их:

– Нет, голубушка, я не собираюсь открывать здесь колледж для детей из благородных семейств. Они же не рабочие и даже не из нашего города. Что от них проку?

– Не глупите, Джо Гримсдейл! Не вы ли толкуете всегда о едином фронте? (Присутствующие рассмеялись.) Разве люди могут приносить пользу только там, где они родились? Интересно, много ли среди нас уроженцев Аркли? Эти ребята горят желанием нам помочь. Надо им дать задание.

– Ладно, – нехотя пробурчал Джо. – Только чтобы такое им поручить?

Уин на мгновение задумалась. В помещение ввалились еще несколько человек и водрузили на стол пишущую машинку и тяжелый ящик.

– Придумала, – сказала она:– пусть помогают выпускать наш бюллетень.

– Если этот ящик – копировальный аппарат, – заговорил Дик, – то я умею с ним обращаться. Мне как-то пришлось помогать учителю печатать экзаменационные билеты.

Джо протянул руку и первый раз за все время улыбнулся Дику:

– Берись за дело, парень. Я помню этот аппарат еще с прошлой стачки. Это такая… нет, в присутствии девушки я не решаюсь как следует объяснить тебе, что это за штука. Сам узнаешь, когда попробуешь. Если сумеешь заставить работать как следует эту адскую машину, то имя твое следует занести, в списки героев борьбы за рабочее дело.

– Понятно, – сказал Дик.

И работа закипела. Прежде всего надо было срочно составить текст стачечного бюллетеня, разъясняющий причины забастовки и требования рабочих.

– Нужно растолковать всему городу, что к чему, – сказала Уин, – а то безработные повалят на завод, и их наймут на наши места. Через час-другой выйдет местная газетенка «Аркли ивнинг пост», и в ней не будет недостатка во вранье вроде того, что забастовка вызвана происками Москвы, и тому подобной чепухи. Газеты всегда становятся на сторону хозяев.

Текст бюллетеня обсуждали долго.

– Как пишется слово «переговоры»? – спросил Джо, почесывая свою седеющую голову огрызком карандаша.

– «Пе-ре» или «пе-ри»? Чертовски трудное слово! – сказал кто-то из присутствующих.

– Нет ли у кого-нибудь словаря?

– Может, в библиотеку сбегать?

– Кажется, я знаю, как оно пишется, – с радостью вызвалась Энн.

– Ага, – отозвался Джо, который, свесив голову набок, писал под ее диктовку. – Похоже, что правильно. Не хочется, чтобы нас считали безграмотными.

Энн стала чем-то вроде внештатного спецредактора стачечного бюллетеня. Ей достаточно было уловить мысль, как в хорошо натренированном мозгу тотчас же созревали нужная формулировка. Когда весь текст был составлен и тщательно отредактирован, Уин принялась печатать восковку на древней пишущей машинке. С непривычки дело у нее шло слишком медленно, и наконец Энн не выдержала:

– Дай-ка я попробую, а ты можешь заняться чем-нибудь более полезным.

– Садись. И кто только выдумал такую мерзость? Не могли поставить буквы нормально, по алфавиту: А, В, С, и так далее. Обязательно им надо было все перевернуть шиворот-навыворот. Не знаешь даже, с какой стороны искать нужную букву.

Дик между тем возился со стареньким стеклографом. Джо стоял рядом, угрюмо наблюдая за его работой.

– Да, брат, я все размышлял над страданиями великомучеников и только сейчас понял, что беднягам, видно, приходилось работать на такой вот старой калоше.

С этими словами он поднял воротник, так как на улице начинался дождь, и вышел.

– Восковка готова, – сказала Энн, вытаскивая листок из машинки, которая, словно кровожадный хищник, никак не желала выпустить из своей пасти добычу.

– Ну-ка, давай попробуем, – едва переводя дух, сказал Дик.

– Держи!

– Вот здесь немножко расплылось. А в общем-то вроде бы ничего получилось, а?

– Неподражаемо! – подбодрила Уин. – Печатайте побольше да побыстрей.

– Будет сделано!

Время летело незаметно. Дик и Энн очень удивились, когда Уин вернулась и сказала:

– Передохните немножко. Уже пять часов вечера, а вы с самого утра ничего не ели. Нате-ка вот, заморите червячка.

И она дала им по чашке крепкого сладкого чая и кусок покупного пирога. Дик и Энн охотно перекусили.

Вошел Билл, у которого от дождя волосы встали торчком, и презрительно швырнул на стол свежую газету.

– Видела? – спросил он Уин.

Вытянув шею, все принялись читать.

 
ЗАБАСТОВКА НА АВИАЦИОННОМ ЗАВОДЕ
Владельцы завода предъявляют ультиматум: Возобновить работу – или увольнение.
На заводе Хопли снова развернули деятельность агитаторы и подстрекатели. Несмотря на то что большинство рабочих и служащих завода вполне удовлетворены условиями труда, подстрекателям удалось…
 

– Какая пакость! – с отвращением произнесла Уин, – Читать тошно! И как только люди могут состряпать такое варево, – ведь сами они живут в Аркли и знают всю правду!..

Билл только плечами пожал:

– У этих несчастных писак тоже нет выбора. Все равно, что у нас, – делаем бомбардировщики, отлично зная, что в один прекрасный день они будут бомбить наши мирные города. По принципу: «Делай что велят или пошел вон». А ведь жить всем надо.

– Нет, это величайшая подлость – всаживать нож в спину соседа и этим самым помогать боссам.

– Не волнуйся, ничего у них не выйдет. По всему городу уже расклеен бюллетень, и люди начинают понимать, чего мы хотим.

Несмотря на моросящий дождь, который мягко сыпался весь вечер, на Рыночной площади под открытым небом собрался большой митинг. Сотни людей терпеливо выстояли на ногах целых два часа, мужчины – с поднятыми до ушей воротниками, женщины – под зонтиками. Поблескивая черными касками, стояли и полицейские.

Крытый грузовик с плоской крышей был превращен в трибуну. Билл, Уин и еще несколько рабочих сидели на нем, свесив ноги. На этот раз они не выступали с речами. Председательствовал опять Джо.

В перерывах между речами по рядам присутствующих ходили девушки с кружками для пожертвования в «стачечный фонд». Это были опечатанные жестянки из-под какао с узкой прорезью в крышке. Со всех сторон туда со звоном падали монеты – фонд забастовки рос.

– Да, – сказала миссис Моррис, которая стояла с Диком и Энн, – народ в Аркли бедный, но не подлый.

С этими словами она порылась в кошельке и тоже что-то опустила в жестянку.

По краю толпы тихо двигались какие-то люди. Они продавали газеты – газеты, о существовании которых Дик и Энн до сих пор не слыхали: «Дейли Уоркер», «Челендж»^[16]… и еще тоненькие брошюрки о войне, о фашизме, о Советской России.

– Борьба будет острой и непродолжительной, – говорил один из ораторов. – Хозяева не допустят, чтобы завод простоял больше недели. У них полно заказов, и они должны их выполнить к сроку. Если им не удастся нас сломить, они вынуждены будут пойти на уступки. Но им нас не сломить, друзья! Нас много, и мы сильны своим единством. Забастовал весь завод – стопроцентная стачка – и ни один человек не вернется к станку, пока не вернутся все и на предъявленных нами условиях. Рабочие люди в Аркли сильны своим единством. В городе нет штрейкбрехеров, этих паразитов на теле рабочего класса.

– Кого это он называет паразитами? – прошептала Энн, которая знала по учебнику, что «паразиты – это насекомые, обитающие на теле других живых существ».

– Легавых, – коротко ответила миссис Моррис.

– А кто такие легавые? – снова спросила Энн, догадываясь, что миссис Моррис отнюдь не имеет в виду породу охотничьих собак,

– Я знаю, – сказал Дик: – это когда одни бастуют, а другие приходят и нанимаются на их место.

– Предатели, – сурово добавила миссис Моррис, – которые идут против своих и тащат последний кусок изо рта у соседа. Водились и у нас такие в старину, когда бастовали текстильщики. А сейчас их уже нету – все перевелись.

Часы на городской ратуше пробили десять. Митинг закончился песней. Слов Дик и Энн не знали, хотя вспоминали, что слышали эту песню у лагерного костра в тот памятный субботний вечер. Мощно вырываясь в ночную мглу из тысячи сильных глоток, она звучала призывным боевым маршем. У ребят чаще забились сердца, Дик почувствовал, как по спине у него побежали мурашки.

Следующий день выдался опять погожим. Представители стачечного комитета отправились на переговоры к руководству заводом, но им велели убираться ко всем чертям. На заводских воротах появились объявления, предупреждающие бастующих, что в случае неявки на работу всем грозит немедленное увольнение. Пикет забастовщиков с нарукавными повязками целый день дежурил у ворот, и, если какой-нибудь истерически настроенный рабочий пытался прошмыгнуть на территорию завода, пикетчики отводили его в сторону и предупреждали от неверного шага. Тут же была полиция, готовая в любой момент пресечь беспорядки.

Дик и Энн снова были заняты по горло. Готовился второй номер стачечного бюллетеня, на этот раз гораздо лучше изданный, с подробным отчетом о вчерашнем митинге, с карикатурами и другими материалами. Нужно было передавать донесения пикетчиков и сообщать им распоряжения комитета, подсчитывать собранные деньги, составлять программу любительского концерта и делать тысячу других дел, в которых оба они могли чем-то помочь.

В полдень на местном стадионе состоялся футбольный матч. Дик, которого послали передать донесение Биллу, игравшему в одной из команд, так увлекся игрой, что проторчал на стадионе до самого обеда, и Энн встретила его презрительно-негодующим взглядом как дезертира.

В среду об Аркли уже говорила вся Англия. Корреспонденты газет атаковали штаб-квартиру забастовщиков, с надеждой вопрошая членов комитета, есть ли арестованные, были ли случаи с перевернутыми трамваями и тому подобные вещи, вызывающие подлинный интерес у читающей публики.

– Да нет, – ухмыльнулся Джо, – куда там! Староват стал для таких штучек. Мне уж даже и трамвая не перевернуть одной рукой. А ежели великобританскому массовому читателю и вправду наплевать на судьбу шести сотен семей рабочих, борющихся за кусок хлеба насущного, валяйте-ка лучше в Блэкпул и напишите что-нибудь этакое о купальщицах и лейбористских боссах^[17].

Четверг. Единство забастовщиков не сломлено. Чувствуют себя бодро и уверены, что конец недели принесет победу. Завод безмолвствует. Единственные живые существа на нем – руководство и охрана.

И в то же время… ни малейшего признака, что владельцы фирмы пойдут на уступки. Ни единого предложения стачечному комитету о начале мирных переговоров.

– Не нравится мне все это, – сказала Уин, когда утром в пятницу семейство собралось к завтраку. – Похоже, что Хопли держат за пазухой какой-то сюрприз.

– Что ты мелешь? – возмутился брат. – Они не могут не возобновить работу, иначе их ждет полный крах. А как они могут пустить завод без рабочих?

– Не знаю, не знаю, но только все это мне не нравится.

Послышался торопливый стук в дверь. В кухню влетел Билл; глаза у него горели.

– Вы ничего не слыхали? Завод работает – пущен на полный ход! Надо что-то делать, или мы погибли!

Уин выскочила из-за стола.

– Что ты несешь, Билл? Не может быть! Ведь переговоры даже не начинались…

– А их, верней всего, и не будет. Завод полон легавых. Они отняли у нас нашу работу, девочка.