Джавид Алакбарли
Кафка
– Ведь навряд ли ты захочешь играть свадьбу до маминой годовщины. Верно ведь? Я, как всегда, прав. Напишем заявление, отнесу в ЗАГС. Пусть нас зарегистрируют, а уж на свадьбе и свидетельство вручат.
Потом она даже не поинтересовалась, где же это свидетельство. Да и было ли оно вообще? Её вера в него была просто безгранична. Ведь все, что он делал, говорил, предлагал, было самым лучшим из всего, что вообще может быть в мире.
Так вот она и прожила, в таком дурмане, последние полгода. Не думая ни о чем и ни о ком. Кроме него. Целиком подчиняясь его воле. Ей это казалось таким естественным, что у неё в жизни всё складывается именно так. Вначале были папа и мама. А потом только мама. А теперь вот он. Её жених и избранник. Её судьба. С ним, как и с мамой, можно было ни о чем не думать. Он все знал, все решал, всё делал. И за неё, и за себя. Всё точно так же, как когда-то с папой и мамой.
Мышка каждый день встречала с мыслью о том, как же ей повезло, что она встретила такого замечательного человека. Обделённая обычно мужским вниманием, она буквально расцвела рядом с ним. Некоторые вещи, правда, огорчали её. Но она старалась не обращать на них внимания. Ведь и на солнце есть пятна. Так, он всё время посмеивался над тяжёлой старинной мебелью их дома, над картинами, которые висели всюду, даже в прихожей, над антиквариатом, который всю жизнь собирала мама, пополняя дедушкину коллекцию.
– Такое ощущение, что за твоим порогом попадаешь в XIX век. Из ХХ здесь только эти пять работ, да и то не самые лучшие образцы.
Но со временем она поняла, что он прав. Она ведь уже на все смотрела его глазами. Сначала были проданы картины, потом антиквариат, следом мебель и квартира. Её отец в свое время, после удачного обмена, заново спроектировал её из двух трехкомнатных сталинок. Но вся эта квартира казалась её жениху ужасно допотопной и неудобной.
На кухне утром она, почти как во сне, чисто без всякой эмоциональной окраски, рассказала все это дяде Мамеду. Как итог и результат её ночных раздумий.
– И ещё я беременна. На пятом месяце. Он говорил, что на свадьбе ничего заметно не будет. Он специально и платье такое выписал по каталогу.
Только произнеся эти слова, она расплакалась. Ведь в глубине души она все ещё надеялась, что он ищет её и вот-вот придет. Подумала, что как же хорошо, что вчера она упросила дядю Мамеда приколоть к дверям её, уже бывшей квартиры, записку для жениха.
Дядя Мамед, велев ей все-таки ещё поспать, ушел. Ей все же удалось провалиться в тяжелый сон, полный каких-то бредовых видений. Но потом, наконец-таки, ей приснилось что-то замечательное. Мышка и сегодня, закрыв глаза, мечтательно говорила:
– Мне снился сказочный сон. Будто я сплю, а в комнату входит мама и будит меня. Я просыпаюсь и буквально балдею от запахов свежемолотого кофе, корицы и фантастических маминых блинчиков.
Но тут сон прервался. Я проснулась. Исчезло все, что мне снилось. Остались только запахи. Те самые: корица, кофе, блинчики. Которые были когда-то каждым утром в нашей квартире. Поневоле я побрела вслед за всеми этими ароматами и оказалась на кухне. Там я увидела тетю Раю, сестру покойной жены дяди Мамеда. Она меня покормила. Надо признаться, что я до сих пор помню вкус этих блинчиков, кофе и печенья с корицей. Как ни удивительно, они действительно были ничем не хуже и не лучше маминых. Точь в точь такие же. Их вкус пробуждал желание жить. На сытый желудок, после такого завтрака, жизнь казалась уже не такой ужасной.
Как только я кончила есть, на кухню вошёл дядя Мамед. Да и не один. Рядом с ним были какие-то люди в погонах и ещё…Ну, конечно же, вот он, мой жених. Дядя Мамед,, почему то начал говорить со мной в приказном тоне. Куда то исчезла, просто испарилась, его вчерашняя мягкость.
– Пиши заявление. Его задержали сегодня утром. В аэропорту. За незаконную попытку вывоза антиквариата. Он известный мошенник. О его проделках многие знают, но ещё никому ни разу не удалось его засудить. Его конёк – богатенькие наследницы. Трижды был женат. По месяцу. Но такой оборот дело получило впервые. Просто обычно у него добыча была помельче. Последний раз предполагаемый тесть увез от греха подальше свою дочь в Англию, а от него откупился машиной. Вот на ней он к вам и подъехал. А сейчас мы его с рейса сняли. Ещё 5-10 минут и он уже улетел бы.
Когда я подняла глаза на своего жениха, то мне показалось, что передо мной стоит какой-то другой человек. Жалкий, потерянный, поникший и помятый.
– Но, Миная, ты пойми, я же и тратил. На тебя, на себя. Я же полгода тебя кормил, поил.
Вначале я не хотела писать заявление. Потом хотела. Отомстить хотела. И как-то вдруг, в одно мгновение, осознала, а, что, собственно говоря, я хочу? Ведь я все сделала по своей доброй воле. Разве он меня заставлял? Нет, я была готова исполнить любое его желание, даже невысказанное. Мне в ту минуту, от осознания собственной ничтожности, просто не хотелось жить.
Она говорила, что заявление она всё же написала. Не в полицию. В университет. Об академической отсрочке. Все вопросы, связанные с её имуществом и квартирой, пока повисли в воздухе. Наутро дядя Мамед должен был уезжать в Стамбул. Он отвез её в Нардаран, на свою дачу. Все с той же милой тётей Раей.
– Здесь, на воздухе, тебе будет лучше. Читай, гуляй, ешь. Радуйся жизни, а то малыш родится хмурым и скучным человечком.
В доме была приличная библиотека, в чем-то повторяющая ту, что была у неё дома. Она и не заметила, как пролетели эти месяцы.
– Малыш родился прямо-таки великаном. Эти 52 см и 4500 грамм были моим первым личным рекордом в жизни. Да и морской воздух, наверное, сыграл в этом не последнюю роль.
Из больницы Рая повезла меня уже не на дачу, а в родную сталинку. Но каково же было моё удивление, когда она открыла не дверь квартиры дяди Мамеда, а моей собственной, вернее, моей бывшей квартиры. А там всё было, почти, так же, как и год тому назад. За исключением нескольких деталей. На столике в передней лежало адресованное мне письмо. Внутри конверта были деньги и записка:
– Я отдал твоего жениха в руки надёжных людей. Квартиру удалось сразу вернуть. Он все ждал более выгодного покупателя. Дождался. В аэропорту задержали лишь часть антиквариата и картин, а все остальное собирали поштучно. Кое-что так и не удалось вернуть. Рая все время будет с тобой. Береги малыша.
P.S. Кстати, не хочешь ли ты назвать его в честь твоего отца? Когда-то много лет тому назад на вашей кухне твой отец говорил, что мечтает дожить до такого дня. Не дожил.
– Жизнь наладилась. Я вернулась в университет. Малыш растет.
Мышкина исповедь была столь ошеломляющей, что от всего этого, конечно же, не только у Кафки, но и у меня голова пошла кругом. Мама вообще почему-то все это время утирала глаза и не переставая приговаривала:
– Бедная девочка. Бедная девочка. Ну просто слов нет. Мексиканские сериалы отдыхают. Это надо же. В таком приличном городе ухитриться встретить такого подонка.
Но это было ещё не всё.
– Я знаю, что вокруг есть люди, которые разное про меня говорят. Они думают, что я любовница твоего отца и что в действительности это его ребенок. Я пришла именно потому, что не хотела, чтобы кто-то до меня успел всё это рассказать. Вернее, сказать неправду. А правда вся заключается в том, что второй такой дуры, как я, в мире нет.
Кафка усмехнулся и сказал:
– Ты здорово опоздала. Да, и обо всём этом я узнал не здесь, а в Стамбуле. А ещё говорил с отцом по телефону перед вылетом. Мне кажется, что если бы не мой дурацкий звонок, не было бы и этой аварии. Видимо, отец сильно нервничал, когда ехал в аэропорт.
Моя мама почему-то, вдруг, велела Кафке выйти. Мне же она приказным тоном велела:
– Ты тут пока поразвлеки нашу девочку, а нам надо пошептаться.
Мы успели с Мышкой перемыть кости куче знакомых. А они всё не возвращались. Потом хлопнула входная дверь. Я подумал, что, видимо, это ушёл Кафка. А мама вернулась к нам. Села, залпом выпила стакан воды и повторила свою излюбленную фразу:
