Олег Дивов
Толкование сновидений
Правда, не исключено, что приказчик элементарно напуган. Меня сейчас знает в лицо вся планета. Мало ли, какого выкрутаса могут ждать в провинциальном Китсбюэле от сильно пьяного молодого русского, который недавно хапнул одним махом полмиллиона. Вдруг бросится на товарище по команде тельняшки рвать? Между прочим, на самом-то деле сильно пьяный молодой русский заработал почти вчетверо больше, я ведь пристроил через подставных лиц всю свободную наличность на наш с Машкой дубль. Мы не были в фаворе, все считали, что наш сезон – будущий, а в этом победят чехи, так что коэффициент выигрыша оказался что надо. И тут мне Боян подыграл. Не забыть ему коньку поставить. Ящик «Курвуазье». А то еще обидится.
«Салю, вьё! – орет мне Илюха на всю улицу. – Коман са ва?» Я беру его за рукав и медленно поворачиваю из стороны в сторону. Он не сопротивляется, наоборот, знает, с кем имеет дело. Ко мне и шел, судя по всему. «Са ва бьен. Ну-ка, издали посмотрим… А ничего. Хорошо шьет Юденофф». Илья улыбается просто до ушей. Приказчик мучительно сдерживает радостные повизгивания. Впрочем, лицо его, за которым я слежу боковым зрением, резко мрачнеет, когда я распахиваю пиджак и начинаю придирчиво изучать подкладку. Значит, что-то не в порядке. Как обычно. Аж зло берет – ничего мои соотечественники не могут нормально доделать до конца. Слишком талантливая нация, черт бы ее побрал, чтобы обращать внимание на мелочи… Тут уже Илюха не выдерживает. «Да ладно, Поль, не надо так строго. Могу я, трам-тарарам, взять и поддержать трудовой копейкой русскую прет-а-порте?» Можешь-то ты можешь, только вот не хочу я, чтобы эта самая прет-а-порте наглела в ущерб качеству. «Так что, берем?» – «Пожалуй. Только я бы на твоем месте выпустил чуть-чуть рукава. Буквально на пять миллиметров. И будет самое оно». Приказчик по-русски не понимает, но в витрине целая система зеркал, поэтому ему отлично видны наши жесты и выражение лиц. Он расцветает на глазах. А Илюха, тот просто фонтанирует. «Спасибо, Поль. Век не забуду. Ты сам-то куда намылился?» – «Да вот, на угол, в табачку. Хочу приличную сигару». – «И мне! Сейчас вернусь, учиню банкет. Конец сезона уже отметили, твое золото обмыли, теперь пропишем мою обновку». Он убегает, приказчик мгновенно прибирается к ноге и забавно семенит рядом, кивая, словно заведенный. Илюха показывает на рукава – внял моему совету, умница.
Я бреду на угол. С каждым шагом мне легче, легче, легче… Значит, это мы так весело закрыли сезон. Что аж на улице потеплело. Хочется надеяться, без жертв и разрушений – не как в прошлый раз. Ну правильно, наш с Машкой золотой дубль пришелся на последний этап розыгрыша. Закрытие само по себе большой праздник, а уж «трижды двадцать» – вполне уважительный повод радикально улучшить погоду. Кстати, где моя боевая подруга? А, неважно. Будем надеяться, что пока меня глючило, я не успел ее обидеть ни словом, ни действием. А к обиде бездействием Машке не привыкать.
Выхожу из табачной лавки, сую в один карман пачку «Голуаз» на черный день, в другой – упаковку голландских сигар «Даннеман». И нос к носу сталкиваюсь с Кристи. Она с ног до головы охватывает меня одним взглядом, все тут же понимает насчет моего состояния, подходит вплотную, прижимается – как в том сне, ей-Богу, – а теперь поцелуемся… Буднично так, будто час назад расстались, но с чувством. Просто для затравки. Главное и самое интересное еще впереди. «Крис, ангел мой, я так скучал…» – «Я тоже. Здравствуй, любимый». Здравствуйте, мадемуазель Кристин Килли. Она смотрит на меня снизу вверх все понимающими глазами и улыбается. «Я сезон закрыл» – говорю. «Ага, вижу. Пойдем?» Конечно пойдем. Куда скажешь, туда и пойдем, родная. Ты, главное, скажи. Надо же – вот она, моя Кристи, собственной персоной и в натуральную величину. Правда, величина небольшая, Машке на один укус, но зато фигура – как у той рыжей девицы, которая в раковине стоит. В смысле – на картине Ботичелли. Волосы у Кристи черные, прямые, до плеч, чуть подвитые на концах, личико из категории хитрых смазливых мордашек, только попородистее, со смыслом. Когда она задумается о чем-нибудь, ее лицо становится донельзя одухотворенным, иногда настолько, что хочется залезть в каталог хорошей картинной галереи и посмотреть – не оттуда ли. А еще говорят, француженки сплошь некрасивые. Как в таких случаях многозначительно заявляет Илюха, «Это вам только так кажется». Он умеет произносить эту дебильную по сути фразу с неповторимой мрачной угрозой в голосе.
Честно говоря, мне не интересно, какие из себя француженки. У меня есть Кристи, все остальные ее землячки – свободны. Можете поверять их алгеброй, раскладывать по полочкам или по коечкам, это как вам нравится. Я свое урвал. Не завоевал, не заполучил, а именно урвал. Дело в том, что мы с Крис буквально с первого взгляда прониклись друг к другу необъяснимой симпатией, не имеющей ничего общего ни с зовом пола, ни с крепкой дружбой. Я бы назвал это «родством душ». Ласковые улыбки, милая болтовня, но все с каким-то подтекстом, расшифровать который совершенно невозможно. Как говорится – неумолимо потянуло друг к другу. Вот, дотянулись.
Она берет меня за руку и ведет. Из-за угла выскакивает Илюха, выпучивает глаза, я сую ему в руки сигары. Он что-то галантное бормочет на своем чудовищном французском в адрес Крис и чуть ей в пояс не кланяется. Учтивая Кристи по-английски обещает ему меня потом вернуть. Илья радостно блеет что-то типа «нет-нет, вовсе и не хотелось, даром не надо, забирайте его насовсем, он и так уже все у нас выпил». Я краем сознания припоминаю, что нужно будет, однако, выяснить, какой отравой меня угостили, и кому по этому поводу устроить выволочку. Очень тихую и незаметную, чтобы тренер не пронюхал. Он за галлюциногены обоих лыжей забьет – и того, кто давал, и того, кто принял. В Димона, помнится, за один-единственный косяк так ботинком засандалил, что откачивать пришлось.
«У вас планы не переменились, вы уезжаете третьего?» – спрашивает Крис. Я задумываюсь о том, какое сейчас число, и понимаю, что это не имеет значения. «Я уеду, когда уедешь ты. И если захочешь, мы поедем вместе. Туда, куда ты скажешь». Крис вся подбирается, и я знаю цену этому напряжению – она ждала таких слов несколько лет, но, кажется, не особенно надеялась их однажды услышать. «Кристи, ангел мой, давай на минуточку остановимся». – «Конечно, Поль». В глаза не смотрит, прячет лицо. Маленькая… Трогательно маленькая, всего сто семьдесят. И худенькая, легкая. Конституция, мягко говоря, совсем не горнолыжная. Ни золота, ни даже бронзы на серьезных трассах ей не взять никогда, это Крис знает отлично. Техника у девочки филигранная, но одной лишь техникой золото не берут. Кристин просто физически не может так отчаянно по-мужски, на голой атлетике «ломать склон», как это делает Машка, которая на десять сантиметров выше, гораздо тяжелее, а сильнее, небось, вдвое. И конечно в сто раз отчаяннее. Поэтому на стандартном Кубке у бедной Крис шансов немного, а к нам, в формулу «Ски Челлендж», где делаются по-настоящему большие деньги и добывается оглушительная слава, ей путь вообще был закрыт с самого начала. И слава Богу. Нечего ей делать в нашем безумном конкуре, где ты сам себе и лошадь, и жокей (а все-таки, какого черта Боян упал, да еще так по-дурацки? неужели…). Зря она вообще пошла в спорт. Хотя когда тебя поставили на лыжи, едва ты начал говорить, другого пути и не мыслишь. И то, что Кристи в свободное время балуется спортивной журналистикой, очень хорошо. Я слежу за ее работой и знаю, что из девочки получится толковый комментатор. Не такой блестящий, каким буду я, но все-таки очень приличный. И это замечательно.
У Машки волосы тоже черные, и тоже до плеч, только от природы кудрявые. Ростом почти с меня, сложение атлетическое, при этом фигура вполне женская, не перекачанная, все как надо, хоть ты лепи с нее женщину с веслом. Или, если очень хочется, с лыжей. Очень приятное открытое лицо, все находят его красивым, даже я. Но вот не то, совсем не то. Черт побери, да что же я их все время сравниваю?! Наверное, мне просто нужна точка отсчета, чтобы лишний раз увериться в своей абсолютной правоте, в том, что выбор сделан верно. Тогда простительно.
«Послушай, Кристи, давай трезво взглянем на вещи…» Смеется. Милая. «Погоди, Крис, я еще не настолько плох. Слушай. Ты заканчиваешь кататься года через два». Кивнула. «А мне уже сейчас нужно что-то решать. В слаломе я добился максимума. Значит, если по-прежнему работать в команде, путей только два – либо в „Даунхилл Челлендж“…» Крис невольно вздрагивает, она боится за меня. Умница. Я тоже. Скоростной спуск по нашей экстремальной формуле – это вам не классические гонки с раздельным стартом. Недаром мы обзываем эту дисциплину простым емким словом «даун». В «Ди Челлендж» убиваются запросто, пачками. «Вот именно, милая. Тогда что – подвизаться в младших тренерах, пока наш старик не отойдет от дел? Не худший вариант, но команда связывает по рукам и ногам, тебе это отлично известно. Мы не сможем подолгу быть вместе, все останется так, как сейчас». Опять кивает. Я прислонился спиной к фонарному столбу, мне так легче, физически я все еще пьян в зюзю, хотя голова довольно ясная. «Но выход есть, – продолжаю. – У меня лежат черновики контрактов с тремя российскими телекомпаниями и Си-Эн-Эн-Спорт. Они еще не знают, что я решил зачехлить лыжи, но уже за меня потихоньку грызутся. Нужно использовать этот момент, пока я, извини за пафос, в зените славы. Репортерские деньги совсем не те, к которым я привык, но все же приличная кормушка на много лет. И главное – свобода. Такая, какой я раньше и не знал. Я ведь смогу ездить вслед за тобой по всему свету и на каждом этапе Кубка быть рядом. Мы сможем все, понимаешь?»
Крис смотрит на меня и часто моргает. Конечно, ей все понятно. Нам при таком раскладе будет самый резон пожениться. До сих пор любовь была отдельно, а пироги отдельно, ведь с нашими тренировочными сборами и выступлениями в разных формулах – какая тут, к чертовой матери, семья? Дай Бог раз в месяц, образно говоря, э-э… за руки подержаться. Мы и не обсуждали никаких перспектив, все-таки оба взрослые люди и реалисты. А вот если я пошлю на фиг этот распроклятый спорт… В котором увяз по уши, потому что угодил в элитную формулу, чтоб ей ни дна, ни покрышки! И это Кристи тоже понимает. Род занятий у меня просто-таки на морде оттиснут. Разве что нет стартового номера. Но его с успехом заменяют любимые шмотки. Достаточно взглянуть на мои джинсы, а теперь еще и сапоги – сразу видно, что за фрукт. Парень вкалывает, как маленькая куколка, но за это ему обламывается жирный кусок. Только псих из формулы «Челлендж» отвалит две тысячи за ковбойские штаны с пятью заклепками. Позволь любому моему одногодку, не нюхавшему снежного пороху, заработать те же деньги где-нибудь на бирже или в рекламном бизнесе, да где угодно, только не на трассе – он за тот же двушник купит отличный костюм. Потому что он не псих. Но он и не может выкамаривать на лыжах то, что умею я. И такое распределение жизненных ролей, наверное, справедливо.
«Слушай, Поль, – говорит Крис тихонько, вглядываясь мне в глаза. – Только не обижайся, но… Ты уверен, что именно это тебе нужно? Я хочу сказать – именно так? Ведь один сезон без тренировок, и ты уже не сможешь вернуться. Может, подождем немного? Ты еще прекрасно откатаешь в „Ски Челлендж“. Ты же профессионал, зачем себя губить в самом расцвете? Столько лет, столько здоровья мы кладем на то, чтобы выбиться в люди… Я понимаю, второй золотой дубль вещь нереальная, но одиночное золото еще долго будет твое». Милая Крис… Я мягко улыбаюсь. «Ты не знаешь всего, солнышко. У меня больше не будет золота в слаломе. С будущего сезона все золото в „Челлендж“ соберет Боян Влачек. Хотя он мог бы и с прошедшего начать. Откровенно говоря, я не уверен, что Боян просто так упал, по глупости. И не буду уверен, пока с ним не поговорю тет-а-тет. В общем, лучше мне уйти непобежденным. Это и для бизнеса хорошо, я ведь стану легендой, почти как твой дедушка Жан-Клод. Надоест журналистика – буду приторговывать инвентарем, связи есть… Ой, неважно это все. Главное – уходить нужно прямо сейчас. Иначе меня это болото засосет. А я не хочу. Я хочу быть с тобой. Всегда». И по глазам ее вижу – поверила. Даже с учетом скидки на мой пьяный вид. Или наоборот, ведь что у трезвого в голове… Короче говоря, поверила в искренность моих слов. Решение-то действительно непростое, я ведь еще года три могу ого-го как… Если, конечно, не принимать в расчет друга Бояна и дышащих ему в затылок молодых штатников и австрияков, коим несть числа. Так что выбор мой – единственно верный. Я на самом деле хочу и могу зачехлить лыжи. Почему нет? Забрал суперприз – уходи! Ох, подозрительно легко я его забрал… С Бояном придется очень серьезно поговорить. Если он по заказу упал, тогда я ни при чем, у меня своя игра, у него своя. Но вот если это он лично мне решил по старой дружбе подарочек устроить такой ценой, что нога чуть винтом не пошла, тогда я… Не знаю, что сделаю. Возьму кувалду и так его любимый «Порш» измордую, что в металлолом не примут.
А может, он действительно скорость не рассчитал?
На этом мой поток сознания обрывается, потому что Крис прижимается ко мне крепко-крепко и говорит: «Поль, мой единственный, я понятия не имею, как дальше сложится наша жизнь, но если я могу быть с кем-то счастливой, то это только с тобой. Я тебя люблю. Я знаешь, о чем мечтаю весь последний год? Чтобы мы могли жить по-человечески, как все нормальные люди, вместе…» И дальше неразборчиво, ведь голос у нее звенит, как струна, она же всю себя вложила в эти слова. А я смотрю на часы и говорю: «Родная, если ты не против… Я в этих формальностях не разбираюсь, у нас, кажется, вероисповедание разное, и все такое, но если мэрия в столь поздний час еще функционирует, то брачное свидетельство нам выдадут сегодня же. И праздник выйдет дай Бог каждому, одна из сильнейших команд в истории горнолыжного спорта будет нас по всему городу на руках носить. Собственно, я что имею в виду… Мадемуазель, вот моя рука, а вот и сердце. Выходите за меня замуж».
Она улыбается и говорит почти шепотом: «Я согласна». Так просто и естественно, что всем нутром чувствую – это от души. «Только знаешь, – говорит, – все-таки не сегодня. Во-первых, ребята пусть хоть немного проспятся, они же на ногах не стоят, а во-вторых, мы уже пришли, вот дверь, я тут квартиру сняла, как раз ужин должен разогреться, тебе ведь позже нельзя, у тебя режим». Я в ответ замечаю, что какой теперь режим, нет у меня больше режима, на фиг он мне не нужен, я же из спорта ухожу. А Кристи начинает-таки плакать, карабкается ко мне на шею и бормочет: «Господи, неужели это все на самом деле? Поль, у меня такое ощущение, что это сон, в жизни так не бывает, чтобы такое счастье, Поль, я люблю тебя, Поль, милый, единственный…» А я, очень гордый и немного растерянный, потому что наконец-то сжег все мосты, и впереди настоящая жизнь, а не беготня за деньгами наперегонки с компрессионной травмой позвоночника, к тому же почти совсем уже трезвый, говорю: «Нет, любовь моя, ты не спишь. Мы сделали это. Понимаешь? Мы сделали это!!! Круг почета, Кристи! Все сбылось».
И вот тут-то я проснулся по-настоящему.
Глава 1
Я лежал в постели, глядя в потолок. Не то, чтобы громом пораженный или еще как-нибудь ушибленный, но, признаться, малость не в себе. Первое, что подсказала интуиция – заново прокрутить сон в голове, что называется, по горячим следам, пока ничего не забыл. Чем я и занялся немедленно, старательно отделяя слой от слоя и фиксируя подробности. Сон при ближайшем трезвом рассмотрении показался мне еще поразительнее, чем во сне (ничего каламбур?), даже возникло желание присесть к компьютеру и по-быстрому все записать. Впрочем, я сразу вычислил, что фантасмагория потянет страниц на двадцать, а это с моим темпом часа три уродоваться. Кстати, о часах… За шторами угадывалось нечто похожее на утро, причем уже не раннее. А в квартире имело место бодрое шевеление. Ладно, скажем моему подсознанию большое спасибо хоть за то, что не запугало меня до потери ориентации в пространстве. Окончательно проснувшись, я легко сообразил не только кто я такой, но и где нахожусь. И даже вспомнил, куда через сутки отправлюсь. К очередной, трам-тарарам, горе. Эх, гора, шла бы ты к Магомету… Ничего в жизни толком не видел, кроме склонов. Да, мой дом там, где снег, но кажется, я немного от всего этого устал. Ничего удивительного, психика «челленджера» быстро изнашивается, работа такая.
Парадоксально, но я не очень люблю горы. Скорее даже вообще не люблю. Они меня нервируют тем, что такие большие и твердые. В принципе это естественно – я встал на лыжи в Подмосковье и привык, будучи наверху, видеть ровную поверхность вокруг и обрыв под ногами, а оказавшись внизу, обнаружить над собой просто склон здорового оврага, ничем не примечательный земляной бугор. И когда передо мной впервые обрисовался Чегет – мама!… Вроде бы ничего такого страшного над головой не нависает, довольно пологие и безопасные сколны, а вот не мой размерчик, и все тут. Хоть ты внизу, хоть наверху трассы – обязательно что-то еще выше торчит. Каменное, жесткое, внушительное. И можешь вскарабкаться хоть до самого пика, все равно это больше, чем ты. По моему скудному разумению никакой альпинист, даже трижды «Снежный барс», ни одной горы по-настоящему не покорил. Как они это говорят небрежно – «сделал». А вот фигушки. Это гора тебя «сделала», приворожила, заставляя лезть на себя еще и еще, каждый раз по все более сложному пути. Достаточно лишь раз поддаться очарованию гор, осознать, какая это поистине чудовищная мощь и величественная красота – и конец, ты погиб. Недаром один пожилой мастер сказал мне, что мечтает умереть на маршруте. Есть что-то извращенно-сексуальное в этих взаимоотношениях горы и альпиниста. Нет, ребята, я уж лучше буду съезжать потихонечку. И каждый раз подсознательно верить, что попираю скользящей поверхностью не гигантскую злую каменюку, а мирную плодородную землю, как в родном Туристе. Конечно странный я тип. Ненормальный слегка. Вон, сны какие вижу…
Кстати, о сновидениях и их толковании. Уж если я намерен и дальше нарушать режим, валяясь допоздна в постели, так хоть совмещу приятное с полезным. Что-то меня в этом сне насторожило. И кажется, я уже понимаю, что именно. В том, как интересно там повернулись наши отношения с Крис – это мне, пожалуй, самому не разобраться. Это мы обрушим на голову нашему штатному брэйнфакеру, сиречь психологу Генке. Авось разгадает. По идее, сон в руку, под конец сезона что-то придется всерьез решать, дальше так нельзя. И Крис, и я, оба мы хотим большего, нежели затянувшийся до неприличия роман. Хотим друг от друга, только вот гора проклятая не отпускает. И фактически я во сне проиграл сюжет того, как именно сильные духом молодые люди поступают в такой ситуации. Допустим. Логично. И симпатично. Молодец, весьма достойно повел себя. Но как прикажете интерпретировать весь предшествующий сумбур? Одна толчея на финишной площадке чего стоит. Не бывает такого, просто не может быть. В нормальных лыжах площадка вообще чистая – приехал очередной спортсмен, минутку покрасовался, надписями на лыжах посветил, и ушел за бортик, освобождая следующему место для разворота. В «Челлендж», где ради зрелищности на многое закрывают глаза – и на технику безопасности в том числе, – выделяют небольшую зону для возможных призеров. Чтоб удобнее было снимать, как они все скопом нервничают и потеют. Но микрофоны к нам все равно тянут из-за бортика, и до самого конца никого лишнего на пощадке не будет. Неровен час, промажет финиширующий, и пару-тройку репортеров красиво искалечит. А в «Ски Челлендж» живых людей переезжать лыжами не положено, для этого «Ди Челлендж» есть.
Впрочем, это все цветочки. Технических несуразностей в любом сне хватает с избытком, на то и сон. Илюха, например, постоянно ночами летает, обгоняя аэробусы и корча рожи их обалдевающим пассажирам. Выходит, ему и разреженный воздух нипочем, и перья у него из крыльев не сыпятся на околозвуковых скоростях. Если бы он с горы съезжал, как летает, давно был бы миллионером. А так – просто счастливый человек, которому ничто не мешает жить. Не то, что некоторым. Мне, например. Ведь размечталось мое подсознание драгоценное, раскатало губищу дальше некуда! Сплошное вранье, картинки с выставки, а не сон. Ну-с, займемся самоуничижением.
Во-первых. Заткнуть фанфары, овации прекратить. Да, стояли мы с Машкой у бортика на ватных ногах, потные и взъерошенные, нервно толкаясь локтями, причем не раз. Кстати, и букмекеров у меня на глазах выносили, не без этого. Но с таким же успехом на том же месте стоял Димон, и даже Илюха однажды стоял, от натуги чуть не помер. И вместо Машки бывала Ленка, и ничем особо героическим наши топтушки не увенчались – не брали русские золота. Пока что. Да, предположим, в этом сезоне рубиться за первое место намерены действительно мы с Бояном. В чем, правда, активно сомневаются тренеры, а менеджеры помалкивают, но я их вижу насквозь. Хорошо. Главная загвоздка в другом. С какой стати такой непомерный пафос? Такое дикое самолюбование? Допустим, многие в «Ски Челлендж» искренне полагают, что наша формула гораздо серьезнее классической. Но только не я. Покажите мне хоть одного нашего, кто привез бы золото на этапе Кубка Мира. Увы. Да большинство вообще не выступало в Кубке никогда! Ни-ког-да! Кстати, и я в том числе, вся бредятина насчет каких-то там моих третьих мест – фокусы обиженного подсознания, и ничего больше. Вот так и узнаешь, чего тебе на самом деле хочется… Перехочется. Заберите свиное рыло и валите из калашного ряда, молодой человек. Потенциальные «челленджеры» отсеиваются как правило уже в рамках национальных юниорских первенств. Мы не то, чтобы какие-нибудь там отбросы тренировочного процесса, нет. Мы просто совсем другие. Вот, к примеру, моя Крис, у которой были серьезные взлеты в классической формуле. По самой простенькой трассе «Челлендж» она проедет в лучшем случае где-нибудь во втором десятке. Без малейших перспектив роста. И здоровья ей не хватит, и ногу побоится на склоне оставить. Реально. Общепризнанно. Как я сейчас понимаю, тренеры даже нарочно культивируют в нас такую уверенность, чтобы самооценка не падала. Хотя на самом-то деле…
А что на самом деле – это уже «во-вторых». Горные лыжи всегда были чертовски популярным зимним видом. Зрелищное, яркое, недешевое, пижонское занятие, к тому же весьма травмоопасное. Но в один прекрасный день выяснилось, что внимание аудитории потихоньку оттягивается на фристайл, акробатический сноубординг и всякие экстремальные выкрутасы. Нет, кататься-то и съезжать горнолыжники-любители отнюдь не перестали, наоборот, число их росло год от года. А вот наблюдать за профессиональными соревнованиями в старой доброй классической формуле – увы. Потому что разрыв между золотом и серебром в классике сократился до сотых. А значит – пропал элемент шоу. Там оказалось совершенно не на что больше смотреть. Разве что таращиться на склон в надежде, что кто-нибудь красиво упадет. Но опытные спортсмены падают редко… И ставки делать народ не желал. Ведь классические горные лыжи – это вам не гонки F1. Факторов, определяющих фаворита, примерно столько же. Но в F1 они, как правило, на виду – вон пимпочку какую-то новую к машине присобачили, вот пупочку, наоборот, отвинтили, а этот мотор трижды горел, поэтому черта с два он нормально поедет, и так далее, и тому подобное. Любой мало-мальски толковый мужик, умеющий водить машину с ручной коробкой, может худо-бедно прогнозировать результат. В горных лыжах такой номер не пройдет. Нужно очень, очень, очень глубоко вникать в тонкости. При том, что даже о наличии большинства этих самых тонкостей информированы немногие. И все равно, будь ты хоть профессор горных лыж – не зная, какую именно мазь наколдовали тренеры к очередному заезду, рискуешь оказаться дурачиной и простофилей, отпустившим золотую рыбку.
Первыми неладное почуяли медиа-корпорации. Потом спонсоры – упала отдача от рекламы. Положение нужно было как-то спасать: прямо на глазах самопроизвольно рушился громадный сегмент рынка, казавшийся до этого незыблемо стабильным. Вернуть потребителей к экранам могло только что-то свеженькое и с перцем. Некое яркое и опасное шоу, похожее внешне на классические горнолыжные дисциплины, но гораздо более динамичное и злое. Признаться, мне до сих пор страшно интересно – какие такие пляски на снегу могли бы выдумать кровожадные толстопузые менеджеры, не загреми тогда в больницу один ничем не примечательный человек.
Как раз в то время некто Фрэнк Макнамара, второразрядный американский лыжник, валяясь в очередной раз на растяжке, призадумался, как дальше жить. Поломанный Маркер в аналогичной ситуации выдумал свой гениальный крепеж. Украв таким образом возможность обессмертить свое имя у всех, кто сломался позже, несмотря на маркеры. В палате ведь мысли невольно обращаются к безопасным креплениям. Посмотришь на гипс, и давай выдумывать. Только выдумал, тут вспомнил – мать честная, они ведь и так уже есть! Капитально поломанный Илюха, как ни тужился, ничего умнее безопасных горных лыж не придумал. Оказалось, что это лыжи, которые стоят у печки. И желательно – цепями к ней, цепями прикованы… Так вот, в отличие от Маркера – и тем более от Илюхи, – у Макнамары имелся дядюшка, владелец задрипанной букмекерской конторы. Пришел он навестить племянника, и слово за слово возник разговор – почему больше не принимаются ставки на горнолыжные соревнования. «Так никто и не ставит», – усмехнулся дядя. – «Сам знаю, что не ставит. Ты мне объясни – почему?» Дядюшка ответил разумно и четко: крошечный разрыв между результатами, трудно предугадать раскладку мест. Очень мало заметных глазу внешних факторов. Фрэнк резонно поинтересовался, что же нужно сделать, чтобы горные лыжи возбудили в зрителе азарт. Тут дядюшка ответил еще конкретнее. Возьми трассу, на которой лыжник не ломится сквозь частокол, а красиво и опасно съезжает. Нечто среднее между обычной слаломной и трассой слалома-гиганта. И сделай ее такой, чтобы до конца съехало из ста участников не девяносто девять, а, скажем, пятьдесят. «А куда остальные денутся?» – спросил обалдевший Фрэнк. «Да хоть сюда, – небрежно ответил дядя, ласково хлопая племянника по гипсу. – И еще, Фрэнки, подумай… Я люблю бордеркросс[2] – зрелищно и щекочет нервы. А ты представь, что это будет за шоу, если нечто подобное учинить на горных лыжах! Например, выгнать пять-шесть человек разом на трассу скоростного спуска… Нет, лучше целую дюжину!» Тут Макнамара, по собственному признанию, слегка от дядюшкиной кровожадности устал и вежливо попросил родственника ту фак офф энд гет аут. Но к вечеру у Фрэнка начало яростно чесаться под гипсом, отчего он впал в мизантропию и до мельчайших деталей продумал два лихих мероприятия. Изобрел две абсолютно сумасшедших дисциплины. «Ски Челлендж» – экстремальный полугигант, где доезжает до финиша, конечно, не каждый второй лыжник, а все-таки два из трех, хотя с трудом. И «Даунхилл Челлендж» – вот уж действительно полный даун, – скоростной спуск с общим стартом (видели автогонки на выживание? очень похоже). Так и живем с тех пор. Нормальные лыжники соревнуются за деньги, славу и адреналин, а мы – за деньги с нехорошим душком, нездоровую славу психически больных и вагоны адреналина. Точнее, наверное, цистерны. И все потому, что нас в нормальные лыжники не берут. Мы как на подбор – крепкие, отважные и выносливые. Качества сии у нас представлены в количестве гораздо большем, нежели требуется лыжнику классической формулы. Но увы, за счет той самой филигранности, которая позволяет на каждом флаге отыгрывать тысячные.
Конечно, мы им завидуем. Вот судьба! Мой друг по песочнице, Игорь с десятого этажа, «чемпион по прыжкам в канаву», как он себя называет, никогда даже не мечтал о болиде F1. Парень хороший раллист, это его призвание, он жизнь положил, чтобы научиться грамотно водить WRC[3], и на формульной трассе ему искать нечего кроме позора. Две стихии внешне схожих, но по сути полярных. Как «Субару» и «Феррари». Спрашивается, о какой зависти тут может идти речь? А лыжники все-таки не машины и даже не автогонщики. И временами предаются несбыточным мечтаниям. Помню, в прошлом году подвалил к нам чемпион мира Стив Малкович. Мы как раз в Шамони откатались, хмурое утро, трасса распахана как форменный танкодром[4], обслуга готовится ее зализывать и флаги переставлять для этапа Кубка. Все «челленджеры» уже разъехались, только мы в себя приходим, и чехи. Тут к нам в гостиницу Стив является, на плече чехол. «Здравствуйте, коллеги, – говорит. – Не прогуляетесь со мной до вашего склона? Что-то мне в голову вступило, хочу разок съехать. А вы, будьте добры, объясните, как это по всем правилам делается». – «Вы что, – спрашиваем, – от тренера сбежали?» – «Угу, – кивает. – Проболтаетесь – из могилы достану. Ну помогите Христа ради, что вам, жалко? Когда мне еще такой случай представится?!» Дали мы ему легенду, проводили на склон, внутренне хихикаем – надо же как мужика разобрало! Если узнает его тренер, скандал будет на всю Европу. А не дай Бог еще кувыркнется чемпион… Это у меня меня, самоубийцы, голеностоп на пятьсот тысяч застрахован, а у Стива, наверное, миллионов на десять. Вот будем переоформлять свои полисы, тут-то «Ски Иншурэнс» и припомнит нам, как мы ее на десять «метров» возмещения обрадовали…
Оставили в гостинице молодых, чтобы внимание отвлекали. Конечно, дико их обидели – кто же согласится в засаде сидеть, когда такой бесплатный спектакль! Впрочем кому бесплатный, а Малковичу развлечение в копеечку влетело. Мы ведь за его счет дали на лапу смотрителю, чтобы подъемник запустил и помалкивал. Отдельно бригадиру «топтунов» и водителю ратрака[5] приплатили за незапланированный перерыв на ланч. Стив размялся, еще раз в легенду заглянул, мы ему места показали, где совсем уж неприличные рытвины образовались. «Ну ладно, я пока без секундомера, для пристрелки. А вы, – „топтунам“ кричит, облепившим трассу с вытаращенными глазами, – увидите кого-нибудь с видео, так сразу бейте ему в морду и картридж ломайте! Судебные издержки за мной!» И пошел вниз. Ох, изящно съехал! Как протанцевал. Однако чувствую – не то что-то. Поднимается чемпион, в глазах неземное сияние. «Вот это да! – говорит. – Очень все разбито, но какой восторг! Попробую слегка наддать». Мы его, понятное дело, отговариваем, но у Стива, похоже, на самом деле в голову вступило. Оказалось, что он впервые за последний год на целых полдня без нянек остался – тренер с менеджером поехали какие-то бумаги подписывать. Ладно, каждый сходит с ума по-своему.
