Дин Власов
Кривые зеркала
– Пойдём, пойдём скорее, мы познакомим тебя с куколками! – Малыш в сиреневом катился впереди всех.
– Гав! Тяв! Мы, мы, мы едем к куколкам! – Радостно заливался их друг, который слышал голос Дружка. – Гав! Тяв! Гав! Ура! – Вот бы их познакомить с Дружком. Уверен, что щенок с радостью поиграл бы с ними.
– А ты тоже добрый, Костя плачу. – Всё-таки я сказал это вслух. Прижатый к рулю колокольчик ласково позвякивал на неровностях брусчатки. – Ты им понравишься!
***
Надо признать, что вид города изнутри оказался ещё более унылым, чем снаружи, когда я лицезрел его издалека, шлёпая по шпалам. Нависавшие над головой линии крыш на однообразно-чёрном фоне, вымощенные брусчаткой улочки в обрамлении серых обшарпанных стен. Столбы с прилепившимися к ним ошмётками старых выцветших объявлений и мигающими фонарями, половина которых не светила вовсе, чернея разбитыми стёклами в ржавой оправе. Однако, в отличие от непроглядных пустошей, расстилавшихся за пределами города, здесь текла жизнь, если это можно было так назвать. Своеобразная, нелепая, немного жутковатая. Скорее даже некая пародия на жизнь. Больше всего это походило на какой-то спектакль абсурда, в котором похожие на чучела актёры усердно старались имитировать подсмотренные где-то сцены. Причём каждый из них смог запомнить только одну небольшую роль, которую и повторял раз за разом, словно заевшую пластинку. Мимо меня широкими шагами стремительно прошествовал всклокоченный мужчина в явно маленьком ему костюме, огромных очках и длинном галстуке, который почему-то свисал по спине. Волоча за собой помятый дипломат и останавливаясь у каждой прилепившейся к стене или столбу бумажки, он внимательно их разглядывал, часто посматривая на разбитый циферблат наручных часов, бормоча что-то про важную работу, нехватку времени, из-за которой ничего не успевает, и какие-то платежи по кредиту. Несколько усевшихся прямо посреди улицы зомбяков с тёмными провалами глаз, как близкие родственники пропитого трамвайщика, погромыхивали жестяными кружками, пытаясь что-то цедить в них из насквозь проржавевшего и явно пустого бидона. Один из них хотел было что-то крикнуть проезжавшим мимо малышам, но, увидев с ними меня, передумал и, уставившись на висевший над головою фонарь, стал грозить ему костлявым синюшным кулаком, бормоча что-то про дорогое электричество и воров-чиновников…
Домик куколок, к которому мы направлялись, возвышался посреди широкой круглой площади. Двухэтажное, такое же серое, как и всё в этом городе, здание с треугольной крышей и покосившейся надписью «Театр» обрамляли по периметру несколько рядов высоких круглых колонн, облепленных ободранными лоскутами старых афиш. Вокруг колонн действительно валялось множество различных кукол, были даже тряпичные куклы-перчатки, какие используют в детских театрах, а ещё отдельные куски поломанных манекенов и кукол-марионеток. Моё внимание привлёк огромный плюшевый медведь с облезлой шкурой и оторванной лапой, из которого торчали свалявшиеся грязные ошмётки ваты-наполнителя. Он так печально смотрел на меня чёрными бусинками глаз, что казалось ещё немного, и из них потекут настоящие слёзки.
– Куколки говорят. Говорят, что ты не можешь их слышать, потому что ты уже большой и взрослый, Костя плачу. – Увлечённый разглядыванием достопримечательностей, я даже не заметил, что малыши что-то тихонько шептали приютившимся у оснований колонн куклам. – Но ты им нравишься.
– А они случайно не видели моего щенка?
– Нет, но они, они тоже слышали его голос из домика.
– Спасибо вам, ребята. Огромное спасибо. И куколкам вашим тоже. – Я положил руку на плечо маленького велосипедиста с колокольчиком, не зная, каким ещё образом выразить свою признательность.
– А тебе обязательно туда идти? – Малыш выглядел несколько встревоженным. – Сейчас твоего друга не слышно, он ведь мог уйти в другое место? – В голосе читалась слабая надежда, что я передумаю и, возможно, останусь с ними. – А куколки говорят, что этот домик очень плохое место.
– Мне кажется, в этом городе вообще нет хороших мест. – Мне тоже было грустно прощаться. – А если даже Дружок и ушёл оттуда, то только там я смогу понять куда именно. – Я пожал плечами. Мне и самому не особенно хотелось идти в этот жутковатый театр, но других вариантов всё равно не было, а сидеть без дела и ждать, когда всё как-нибудь само разрешится, меня не устраивало. Я покосился на распахнутые двери театра, из-за которых на меня смотрела всё та же непроницаемая до времени чернота.
– Но ты, ты же ещё вернёшься? – Малыш в сиреневом всё также нетерпеливо прокручивал педали взад-вперёд. – И мы, мы снова поиграем?
– Мне бы очень этого хотелось. – Я говорил совершенно искренно и лишь надеялся, что в голосе не промелькнёт закравшееся в сердце то ли сомнение, то ли предчувствие, которое нашёптывало, что больше мы с ними не увидимся.
– А если снова потеряешься, иди на звон колокольчика – Радостно воскликнул мальчуган в розовом, взмахнув рукой и огласив пустую площадь ярким переливом.
– Хорошо. – Опустившись на колено, я крепко обнял его. Кажется, ещё немного и я уже не смогу уйти. Решительно поднявшись, я повернулся ко входу в театр и едва удержался от сильного желания опять отвернуться от этого распахнутого жадным ртом провала, словно только и ждавшего возможности поглотить меня. Надо идти. Непонятно только, кому это всё блин надо, но раз надо, ничего с этим не поделаешь. Как там говорится? Где только наша не пропадала! Ну, а поскольку наша ещё нигде не пропадала, то может и тут не пропадёт.
Глава 7 Твой мир – твои правила
Фойе театра представляло собой прямое продолжение того, что творилось снаружи. Тусклый свет, исходивший от редких, прилепившихся к стенам шарообразных светильников, как-то вынужденно и очень неохотно выхватывал из темноты всё те же разбросанные повсюду куклы, разве что здесь их было гораздо больше. Большие и маленькие, целые и по частям, изображавшие людей, животных и всяких сказочных персонажей. Даже несколько бутафорских рыцарей в латах тускло поблескивали у стены рядом со входом. Они валялись под ногами, стояли на подставках и подпирали такие же, как и снаружи, только без афиш, колонны. Безучастно и как-то обречённо вглядывались в видимую только ими одними даль своими нарисованными глазами. С потолка на тоненьких тросиках свисали несколько полноразмерных кукол-манекенов, облачённых в просторные балахоны, а огромная, словно из прошлого века, хрустальная люстра валялась на полу в груде собственных осколков. Пустая гардеробная с несколькими забытыми кем-то костюмами и парой полуистлевших пальто. Огромный рыжий клоун с жёлтыми глазами и злобной усмешкой багрово-чёрных губ возвышался над заваленной пластиковыми стаканчиками и грязными салфетками мраморной стойкой буфета, приютившейся возле противоположной от входа стены. Он прислонился спиной к выраставшим прямо из стены пустым полкам, упёршись в стойку буфета своей единственной рукой в красную и белую полоску. Просторный вестибюль расходился по сторонам двумя тёмными коридорами. Было непросто справиться с пугающим чувством, что сейчас какая-нибудь из этих жутких кукол оживёт и набросится на заявившегося к ним незваного гостя. Особенно этот однорукий клоун с его мерзкой ухмылкой, словно следивший за каждым моим шагом.
– Дружок?! – Наверное, глупо рассчитывать на то, что он просто выскочит мне навстречу с радостным тявканьем. Если Дружок и был тут, то вероятно уже ушёл. Я ещё несколько раз позвал его, опасливо поглядывая на местных обитателей, но ответом мне было только приглушённое эхо моих же слов. Да и мог ли он надеяться, что я буду искать его здесь. На его месте я тоже не стал бы задерживаться в этом театре.
В коридоры идти совсем не хотелось, а значит остаётся только вперёд. Борясь с тошнотой и постоянно озираясь, я осторожно пробрался через это кукольное кладбище к располагавшемуся рядом с буфетом огромному арочному проёму с массивной гардиной, на одной стороне которой свисала тяжёлая тёмно-синяя портьера. Вторая такая же валялась на полу по другую сторону арки. Приблизившись к ним и удивляясь тому, что никто не схватил меня за ногу, не набросился со спины и не вцепился деревянными или пластиковыми пальцами в шею, я поспешил поскорее проскочить в эту разинутую пасть, пока клоун-буфетчик не решил вдруг, что я пришел разнообразить собой его небогатое меню.
Надо признать, что открывшееся зрелище разительно отличалось от того, что творилось в фойе, и оказалось действительно впечатляющим. Внутри театр оказался значительно больше, чем можно было предположить глядя на него снаружи. Огромный круглый зал представлял собою что-то похожее на колизей в миниатюре. Кольцевые ряды деревянных, обитых красным кожзамом кресел со складывающимися сиденьями крутыми ступенями спускались вниз к расположившейся прямо в центре театра круглой сцене. Металлические фермы под потолком были, как гирляндами, увешаны множеством фонарей, прожекторов и каких-то пушек. Некоторые из них даже работали, выхватывая из общего мрака и окрашивая центральную часть зала желтовато-оранжевым цветом. Всё в этом амфитеатре было устроено так, чтобы приковать внимание присутствующих к этой круглой площадке внизу. Даже сейчас, в полной тишине, пустая, без актёров и декораций, она манила к себе, притягивала словно магнитом. Возле передних (или правильнее сказать нижних) рядов теснились металлические рамки стоек, на которых висело огромное количество разнообразных костюмов. В отличие от вестибюля, в амфитеатре царил относительный порядок, даже костюмы на вешалках выглядели как новенькие. По крайней мере, здесь не было никаких кукол, что радовало уже само по себе. Отсутствие этих жутких местных обитателей успокаивало и даже придавало уверенности.
– Привет, сладкий. – Я вздрогнул от неожиданности, резко обернувшись на голос. – А со мной поиграешь? – В глаза бросилась ярко-фиолетовая шляпа-цилиндр, дополнявшая облегавший стройную фигурку, и такой же фиолетовый фрак. Её наряд был похож на костюм циркового фокусника, даже тонкая чёрная трость с белым кончиком в обтянутых белыми перчатками руках смотрелась неотъемлемой частью костюма. Высокий воротник белой накрахмаленной сорочки поднимался до самого подбородка, скрывая шею. Удивительно, но даже в таком, казалось бы, нелепом костюме она умудрялась выглядеть очень сексуально. Я только сейчас заметил, что стою посреди круглой сцены, а на месте нескольких кресел в третьем ряду расположился широкий стол, всю поверхность которого занимал здоровенный пульт с огромным количеством кнопок и ручек. От пульта стекали вниз и прятались в истёртом паркете пола десятки проводов. Наверное, он использовался для того, чтобы управлять всеми этими разноцветными светильниками наверху. Лика непринуждённо сидела верхом на этом пульте, на самой границе льющегося сверху света, закинув ногу на ногу и вертя в руках свою похожую на волшебную палочку трость.
– Шея не болит?
– Ооо. – Она прижала руки к груди – Это так мило, что ты обо мне беспокоишься.
– Не обольщайся. – У меня вырвался нервный смешок, но внутри опять начало расти раздражение. – Следила за мной? – Вопрос был скорее риторический, потому что какое-то внутреннее чутьё подсказывало, что ей вовсе не обязательно за мной следить, чтобы знать, где я нахожусь.
– Ну что ты! – Она изящно поменяла местами ноги в фиолетовых брючках со стрелочками, сверкнув чёрным лаком элегантных туфель. – Я же уже говорила, что мы с тобой неразлучны, как огонь и дым, как ниточка с иголочкой. – Она явно наслаждалась произведённым эффектом. – Нам с тобою никак друг без дружки. – Честно говоря, её компании я бы с большим удовольствием предпочёл общество синюшного трамвайщика. Да даже страшиле-привратнику я бы обрадовался куда больше, чем этой сексапильной бестии.
– А ты у нас значит иголочка? – Мои попытки язвить, казалось, нисколько её не трогали. Губы в алой помаде расплылись в очаровательной улыбке.
– Если ты этого хочешь. – Она подмигнула голубым глазом. – Для тебя, Костечка, я буду, кем скажешь. – Мне трудно было поверить, что она снова непринуждённо кокетничает после того, что произошло в нашу последнюю встречу.
– Говоришь, что сделаешь всё, что я хочу? Тогда как насчёт того, чтобы ты свалила, и как можно дальше от меня? Можешь устроить?
– Ты разве не рад меня видеть, котик? – Она деланно обиделась надув губки и изогнув домиком тонкие чёрные брови, но тут же состроила грустную мордашку. – Только это желание я не могу исполнить. – Она вздохнула с деланным сожалением. – Всё, кроме этого. Не дуйся, сладенький, я ведь правда для тебя стараюсь.
– Иди в жопу. – Грустное выражение сдуло с её лица волной звонкого смеха.
– Достаточно и того, сладкий, что, судя по твоему виду, ты сам уже побывал в этом замечательном месте. – Она немного успокоилась, глотая смех и сдержанно похихикивая. – Ну а раз ты оттуда ушёл, значит, и для меня там нет ничего интересного. – Её трость окинула широким взмахом стойки с одеждой. – Не хочешь переодеться? Костюмчики на любой вкус. Какой нравится?
– Это не мои вещи.
– Да брось! – Её лицо вдруг стало очень серьёзным. – Здесь всё твоё! – Вот так новость. А я-то думал, что я здесь гость.
– Что, даже себе ничего не оставишь? – Я беспомощно оглядывался, выискивая, куда бы можно было уйти от этого разговора. Но ряды багровых кресел окружали плотными кольцами, и пробираться через них на потеху дочке мэра выглядело не очень хорошей идеей. Единственный рассекавший эти ряды широкий проход поднимался обратно к арке входа, но тогда пришлось бы пройти мимо неё, а сокращать между нами дистанцию очень не хотелось. И как я не заметил её присутствия, когда спускался?
– Я серьёзно. – Кончик трости описал круг над её головой. – Весь этот мир твой. Здесь ты можешь всё. Можешь быть, кем захочешь. Хочешь быть героем? Легко! Разбойником, рыцарем, художником, философом? Пффф. Да хоть королём.
– А папочка не обидится, если я тут королём заделаюсь? – Она снова рассмеялась.
– Папочка всего лишь мэр этого города, а Лабиринт – это не только город, Лабиринт гораздо, гораздо больше. Намного больше, чем ты думаешь. И ты, крутышка – его Цезарь. – Положение, в котором я оказался, стоя посреди сцены нравилось мне всё меньше и меньше. Словно актёр на кастинге, от которого зависит его дальнейшая судьба. А в роли компетентного жюри – Лика. Неужели всё-таки придётся идти обратно по проходу мимо неё? Сама она явно не собиралась никуда уходить. Но грудь словно упиралась в невидимую стену. Мне никак не удавалось заставить себя преодолеть этот барьер и сделать даже один шаг в сторону выхода. В её сторону.
– А если я не хочу быть Цезарем? Что если мне не интересно быть ни королём, ни прынцем, ни вообще кем-либо ещё? Что если я просто хочу быть собой?
– Быть собой совсем не просто, сладкий. – Она развела руками. – Обычно люди предпочитают быть кем угодно, но только не собой. Все хотят быть круче, чем они на самом деле являются. – Она ухватила себя за мочку уха с рубиновой серёжкой-гвоздиком. – Да и как-то странно – хотеть быть тем, кого ты совсем не знаешь, тебе не кажется?
– Это лучше, чем пытаться быть тем, кем ты не являешься и кем никогда не был.
– Так в этом же самый сок. – Она поставила цилиндр на пульт рядом с собой и взъерошила волосы. – Стать кем-то новым, кем-то великим или даже ужасным. Это не просто роль в спектакле, ты действительно можешь выбрать, кем тебе быть. Быть на самом деле. – Она даже раскраснелась от возбуждения. – Ты так и не понял? Этот Лабиринт – это абсолютно новая жизнь, в которой нет тебя прошлого. Нет вообще никакого прошлого. Есть только ты и твои желания.
– А ещё ты. – Я постарался влить в эти слова всё своё раздражение и неприязнь, которые сейчас испытывал.
– Ну конечно. – Промурлыкала она, склонив голову на бок. – Кто же ещё тебе всё тут покажет. Кстати, здесь ты можешь делать всё, что захочешь. – Она подалась вперёд, прищурив глаза и облизнув приоткрытые губы. – И тебе за это ничего не будет. – Эти слова она выдохнула с таким жаром, что находись я ближе, наверняка не обошлось бы без ожогов и опалённых волос.
– Отлично. Тогда я хочу быть самим собой.
– Уверен? – Эта кислая гримаса говорившая, что она растеряна и очень разочарована таким ответом, была, наверное, самым приятным из всего, что я увидел в этом театре.
– Уверен. – Наверное, всё-таки стоило пройти через некоторые трудности, ради такого момента. Ради того, чтобы увидеть на её мордашке такое замечательное выражение. Меня прямо-таки распирало от самодовольства.
– Как знаешь. – Кислое выражение неожиданно сменилось задумчивостью. – Но тогда тебе придётся как-то познакомиться с собой, что ли. – Она словно размышляла вслух, обхватив пальцами острый подбородок. – Надо же хоть что-то узнать о том, кем ты хочешь быть.
– С этим уж я как-нибудь без тебя…
– А не боишься? – Она втянула ноги на пульт, скрестив их по-турецки. Глаза превратились в узкие щёлки. – Быть собой – дело весьма не простое, где-то даже опасное.
– Кто не рискует, тот дома ночует. – Спина под тонкой рубашкой намокла. Что-то здесь было не так… Волосы на затылке начали приподниматься, словно предчувствуя, что сейчас на чёрное сукно стола ляжет очередной джокер.
– Ну, круто. – Она вздохнула, видимо приняв какое-то решение. Я явственно ощутил во всём этом подвох. Серьёзный подвох. – До встречи, сладкий. – Ощутил слишком поздно… Она с улыбкой махала мне пальцами, надавив тростью на какой-то рычажок. А вместе с ней мне в лицо ухмылялся однорукий буфетчик, щерясь гнилыми обломками зубов в чёрном провале клоунского рта.
Да вы издеваетесь?! Ещё секунду назад я стоял на чудесной, залитой приятным мягким светом сцене, и в одно мгновение эта крепкая, застеленная прекрасным паркетом и казавшаяся незыблемой опора просто исчезла из-под ног. Беспомощно хватая руками воздух, я полетел вниз. Опять… Кажется, я как-то говорил, что ненавижу рельсы, шпалы и не хочу никогда их видеть, тем более по ним передвигаться, даже на трамвае. Так вот, прошу не считать меня какой-то там капризной девчонкой, но я тогда явно погорячился. Можно даже сказать, что я уже успел по ним соскучиться, по рельсам этим. Лучше уж иметь под ногами пусть и неудобную, а иногда даже ненавистную, но твёрдую, незыблемую опору, чем не иметь вообще никакой. А вот полёты эти реально достали.
Глава 8 Имя нам – Страх
В этот раз полёт оказался на удивление коротким, зато жёсткое приземление едва не выбило из меня дух. Благо упал я на спину, успев прижать подбородок к груди, однако рёбра вместе с ушибленным копчиком возмущённо ныли. В глаза ударил яркий свет. Оказывается, при падении я непроизвольно зажмурился и теперь, открыв глаза, увидел над собой белый светящийся потолок. И никакого отверстия, через которое я сюда провалился. Ловушка захлопнулась. Вот ведь гадина! Взрыв неистового хохота был оглушительным. Девятибалльные волны ураганного смеха сотрясали моё тело, вырываясь наружу. Не переставая смеяться, я перекатился на живот. Из глаз тут же брызнули слёзы, скорее от смеха, чем от вспыхнувшей в рёбрах боли. Я даже уже не злился на Лику и на то, что меня тут швыряют, как тряпичную куклу по всяким закоулкам. Мне было просто смешно. Или это была истерика? Вспомнились слова гадинки про то, что я тут типа самый главный. Это воспоминание тут же выплеснулось новой вспышкой хохота.
Приняв наконец сидячее положение и утирая рукавом лицо, я смог таки немного осмотреться. На этот раз меня забросило в просторное круглое помещение с гладким белым полом и белыми, украшенными чёрным повторяющимся узором винтажного кружева, стенами. Это театральное подполье (если так можно выразиться) резко контрастировало с господствовавшим в Лабиринте мраком и разрухой. Этакое светлое пятно в недрах окружающего мрака. Хоть какое-то разнообразие. Пришлось прижать ко рту ладонь, чтобы снова не зайтись в рвущемся наружу диком хохоте.
– Не ушиблись, молодой человек? – Низкий, мужской голос раздался прямо за спиной. Я обернулся на голос, но никого не увидел.
– Такой симпатяшка! – Теперь женский голос. Я снова обернулся на звук. Или говорившие были невидимками, или очень хорошо умели прятаться. Зато обнаружилось, что комната вовсе не пустая, как мне вначале показалось. Я потёр глаза, но ничего не изменилось. По всей комнате как на выставке, были расставлены двери. Добротные, двухметровые, поблескивающие золотом ручек и лакированной резьбой. Готов поклясться, что ещё минуту назад никаких дверей в комнате не было. Их оказалось штук двадцать. К тому же находились они не в опоясывающей комнату стене, а просто стояли на полу в своих аккуратных коробках. Только теперь я сообразил, что в самой стене дверей не было. Вообще ни одной. Забавно. Но ведь должен же быть отсюда какой-то выход, или как? Обратно наверх у меня вряд ли получится запрыгнуть.
– Гы! Может он немой? – Третий голос прозвучал прямо над головой.
– К-кажется м-м-молодой че-человек с-слегка н-н-не в с-себе. – Да сколько же невидимок обитает в этом подвале?
– Здрасте. – Я озирался по сторонам начиная подозревать, что эти голоса попросту звучат в моей голове. Предположение выглядело пугающе правдоподобным.
– Ула, Ула! У нас новый длуг! – Детский голосок заплясал вокруг переливчатым эхом.
– Да сколько же вас тут? – Хорошо, что приняв сидячее положение, я не спешил вставать на ноги. Голова шла кругом то ли от падения, то ли от происходящего.
– Мы тут один. – Таким голосом, с гулким, раскатистым эхом впору было читать страшные заклинания из огромной толстой книги в кожаном переплёте.
– Это как? – Ну точно, я тут один, а голоса всего лишь плод моего разыгравшегося воображения или сумасшествия. Кому как больше нравится.
– Осень плосто!
– Нас тысячи, но мы суть одно. – Действительно, куда уж проще. Теперь ещё и среднего рода.
– Круто! А имён у нас, у вас тоже тысяча? – На этот раз смеялся не я. Я лишь глупо улыбался во весь рот.
– Какое чудесное дитя. – Она продолжала беззаботно хихикать. По голосу я бы не сказал, что его обладательница значительно старше меня, хотя кто их разберёт.
– Имя у нас одно. – Снова таинственный заклинатель.
– Имя нам. – Поддержал его первый голос.
– Страх. – Закончила за них любительница «чудесных деток». Прикольное имечко. В комнате так никто и не появился. Значит, голоса действительно звучат в моей голове, разве только двери вдруг научились разговаривать. Видимо при падении я ей всё-таки стукнулся. И довольно сильно. Или это Лабиринт так меня доканал, что у меня окончательно поехала крыша. Вот и белая палата для нового психа. Нет, нет, не беспокойтесь, в скорую звонить не нужно. Пациент уже доставлен по назначению.
– П-п-приятно п-п-познакомиться. – И когда это я стал заикаться?
– Эт-т-то в-вы с-случаем не д-дразниться уд-д-думали? – Я сжал зубы, проглотив подкативший к горлу смех и, рискуя свернуть себе шею, сильно замотал головой.
– Наш милейший гость просто слегка растерян.
– Ага, бро. Ну, обосрался чутка, с кем не бывает. – Уши заложило от гомерического хохота целого хора голосов. Кажется, это называется получить контузию. Я старался вспомнить, как это называется, когда в человеке живут несколько личностей. Есть же у психов какой-то диагноз на этот счёт. Интересно, это у меня давно или только сейчас появилось? Может раньше я просто этого не замечал?
– А давайте его оштавим? Он такой шлавный!
– А может, я лучше пойду? Не подскажете, где тут у вас выход? – Ну а что? Не обязательно же всё всегда должно быть сложно.
– Конечно, бро.
– В любой удобный для вас момент.
– А может этому щеглу к глазнюку сходить? Зрение там проверить?
– А может, вы перестанете морочить мне голову?
– Друг мой чудесный, любая из этих дверей к вашим услугам.
– Н-но т-т-только од-дна.
– Не ошибись, дитя.
– Каждая из них ведёт к своему. – А это ещё как понимать? К какому ещё своему?
– А мозет он останетса? – Малыш явно приуныл.
Я ухватился за ручку ближайшей двери, чтобы найти дополнительную точку опоры, потому что комната возомнила себя каруселью и плясала перед глазами в каком-то бешеном вальсе, опутывая меня чёрной паутиной змеившихся по стене узоров. Всё происходящее воспринималось, как очередная нелепая игра, своеобразная шутка Лабиринта. Карусель, карусель, кто успел, тот и сел… Дверь отделилась от коробки и поплыла мне навстречу. Пытаясь устоять на ногах, я все-таки нажал ручку.
– А теперь записываем условие задачи! – Я едва не свалился в открывшийся за порогом провал, вцепившись обеими руками в ручку покачивающейся на петлях двери. С обратной стороны ручки не было. Пол за дверью уходил круто вниз. Точнее, пола просто не было, а на глубине в пару метров темнел земляной подпол. Вытянутое прямоугольное помещение походило на школьный класс, точнее на то, что от него осталось. Там, где должны были располагаться парты, теперь находилась здоровенная яма, заполненная множеством копошащихся, измазанных грязью и глиной тел. В основном детских. С развешенных по стенам портретов на них злобно смотрели учёные, математики, поэты. Их лица напоминали растрескавшиеся бледные маски, за которыми проглядывали жуткие очертания чудовищ. Только в дальнем конце этого класса, там, где на противоположной от двери стене висела огромная зелёная, исписанная мелом доска, сохранился участок застеленного линолеумом пола. На этом возвышающимся над ямой подиуме стоял учительский стол со стулом, а у доски горбилась с огромной, похожей на бильярдный кий указкой костлявая фигура в клетчатой серой юбке до пола и жутком вязаном свитере, усеянном разнокалиберными комками катышек.
– Из точки Ааа! – Чтобы заткнуть уши, мне пришлось бы выпустить ручку двери, но я, скрипя зубами, вцепился в неё, как утопающий в протянутое весло. Визгливый голос, казалось, сдирал кожу, вгрызаясь до самых костей. – В точку Бэээ! – И тут она обернулась. Жёлтое, покрытое бурыми пятнами, болезненное лицо, исполосованное сетью глубоких морщин. Круглые очки в роговой оправе с толстыми линзами, за которыми налитые кровью глаза выглядели просто огромными. И сейчас эти глаза вонзились в меня.
– Опаздываем на мой урок?! – Вслед за глазами на меня нацелился острый, словно жало, кончик копья-указки. – Сейчас же к доске! – Благо в этом классе не было окон, потому что если бы они были, то разлетелись бы сейчас на множество мелких осколков. Достигший ультразвука визг превысил все мыслимые параметры. Он странным образом втягивал меня внутрь, подобно мощному пылесосу. Оторвав от ручки одну руку и уперевшись в косяк, я попытался сопротивляться этому напору.
– Родителей в школууу! Немееедленнооо! – Мне-таки удалось оттолкнуться от косяка, с силой захлопнув злополучную дверь, которая от удара накренилась и, оторвавшись от пола, повисла в воздухе.
– Ай!
– Что это блин было? – Меня трясло мелкой дрожью. В ушах звенело, а сиявшую на моём лице всё это время идиотскую улыбку бесследно сдуло.
– Вот именно! Что это только что было?! – Дверь хныкала голосом обиженного подростка.
– Вам никто не говорил, уважаемый, что в приличном обществе не принято так сильно хлопать дверью? Полагаю, вам не понравится, если вас самого приложить таким вот образом.
– Точняк, бро. Можно же просто закрыть, если что не так. – Ну, хоть определился источник голосов. Точнее источники. Значит у меня не множество личностей в голове, а всего-навсего глюки. Я всего лишь разговариваю с дверями, ничего не обычного. Прямо вот сразу полегчало.
– Это какое-то безумие! – Я неистово тёр лицо ладонями, пытаясь привести себя в чувство.
– Вообще-то Страх. – Ах, ну да, так ведь их зовут, дверей этих.
– А вы, собственно чего ожидали? Лазурного побережья с полуголыми красотками?
– У к-каждого с-с-свои ос-собенности.
– Выбор за тобой, дитя. – Это «дитя» начинало нервировать, интересно, она всех так называет?
– А попроще чего не найдётся?
– Вы сами решаете, какую дверь открыть.
– Понятно с вами всё. – Ну, хоть карусель прекратилась, и комната вновь приняла чёткие неподвижные очертания. Я прошёлся между дверей, стараясь держаться подальше от так и висевшей в воздухе двери-школьника с сумасшедшей училкой. На всякий случай. Мало ли, как они тут работают, вдруг эта бешеная сирена как раз собирается сейчас выскочить оттуда, чтобы затащить меня в свою выгребную яму. Даже передёрнуло от воспоминания.
Ситуация осложнялась тем, что внешне все двери были абсолютно одинаковые. Красноватый, тускло поблескивающий лак, золотистая поверхность ручек, выпуклые филёнки, даже покрывавшие их резные узоры были одинаковыми и располагались на тех же самых местах. Я приоткрыл одну из дверей, оказавшуюся прямо передо мной, но увиденная картина ужаснула меня ещё больше, чем класс с ненормальной училкой. Ну и как тут выбирать? Не узнаешь, что за дверью, пока не откроешь. Остановившись возле одной, я глубоко вдохнул и осторожно потянул на себя, сразу же прильнув глазом к образовавшейся щёлке. Не уловив никакого движения, я осмелился открыть пошире. В лицо ударило потоком холодного ветра. Передо мной расстилалась просторная, застеленная чёрным рубероидом площадка с металлическими скелетами антенн и провисшими жгутами проводов. Похоже, эта дверь вела на крышу. На замечательную пустую крышу без какого-либо намёка на чьё-то присутствие.
Я с жадностью втягивал в себя этот дистиллированный, ничем не пахнущий воздух, казавшийся сущим блаженством после пыльного театра и душного подвала под его исчезающей сценой. Отличный шанс оказаться на высоте? Рука неуверенно ёрзала по золотистой ручке, не решаясь отпустить её. В чём же тут подвох? То что подвох есть не вызывало никаких сомнений. Они тут повсюду, подвохи эти, за каждым поворотом, за каждой долбаной дверью, говорящей или нет. Так что лучше уж никем не занятая крыша, чем психованные монстры-училки или кто там ещё мог оказаться? Замок сухо щёлкнул за спиной. Какое-то время я просто стоял, раскинув руки и подставив лицо хлёстким, бодрящим порывам ветра. Больше всего я наслаждался тишиной. Вот что меня сейчас особенно радовало – здесь не было этих безумных голосов, от которых и самому недолго поехать крышей, но вместо этого я оказался на крыше. Кто бы мог подумать, что через небольшой промежуток времени я буду неистово ломиться обратно в уже захлопнувшуюся дверь, пока оторванная ручка не останется у меня в руках бесполезным куском металла. Дверь словно заварили – в ответ на все мои усилия она даже не пошевелилась.
На самом деле с этой крыши был ещё один выход – металлический мостик, перекинутый на соседнюю крышу, на которой в квадратной постройке чернел пустой провал дверного проёма без двери. Этот мостик метр в ширину и примерно метров сорок в длину выглядел довольно крепким. Вот только здания эти оказались настоящими небоскрёбами. Не припомню, чтобы видел в городе здания такой высоты, но за краем крыши разверзалась настоящая бездна глубиной в несколько километров. Одного взгляда вниз было достаточно, чтобы понять, что я панически боюсь высоты. В глазах всё поплыло, колени подогнулись, а пальцы судорожно вцепились в перекладину ограждения.
