Дин Кунц
Сумерки
10
В глухом пространстве подвала, где не было ни единого окна, лишь одиннадцать свечей боролись с наползающей тьмой.
Одиннадцать учеников не издавали ни звука. Только прерывистое дыхание Грейс Спайви, которая все глубже погружалась в транс, нарушало благоговейную тишину.
Кайл Барлоу тоже сидел неподвижно, несмотря на значительное неудобство. Дубовый стул оказался слишком мал для него. Сам стул был тут ни при чем: любой другой устроился бы на нем с полным комфортом. Но рядом с Барлоу большая часть мебели выглядела так, будто ее спроектировали гномы. Ему нравились широкие мягкие стулья и старомодные кресла с подголовником, при условии что они давали достаточно простора его мощным плечам. Барлоу любил широченные кровати, удобные шезлонги и старинные ванны, в которых можно было улечься, а не сидеть с поджатыми ногами, будто ты младенец, которого моют в тазике. Свою квартиру в Санта-Ане он обставил в соответствии со своими размерами, но за пределами ее он обречен был терпеть те или иные неудобства.
Но чем глубже Мать Грейс погружалась в транс, тем меньше внимания обращал Барлоу на свой «детский» стульчик – до того ему не терпелось услышать послание из мира духов.
Барлоу боготворил Мать Грейс. Она поведала ему о грядущих Сумерках, и он поверил каждому ее слову. Сумерки. Ну а как же иначе? Мир давно катится во тьму. Предупредив Кайла о скорых потрясениях и испросив его помощи, Мать Грейс дала ему возможность искупить свои грехи. Спасти, пока не поздно, тело и душу.
До встречи с ней Барлоу с упорством, достойным лучшего применения, двигался по пути саморазрушения. В результате к двадцати девяти годам он превратился в пьяницу, драчуна, насильника, наркомана и даже убийцу. Женщины у него менялись едва ли не каждую неделю, и почти все они были наркоманками и проститутками. За это время он семь или восемь раз переболел триппером и дважды сифилисом, что с учетом его образа жизни было не так уж и много.
В тех редких случаях, когда он бывал трезв и в голове у него прояснялось, его пугало это саморазрушительное безумие. Но Барлоу оправдывал свое поведение тем, что это был не случайный всплеск насилия, а естественная реакция на бездумную, а иногда и умышленную жестокость окружающих.
Для окружающих он был чудищем, неуклюжим гигантом с лицом неандертальца, способным нагнать страху даже на медведя-гризли. Маленькие дети его боялись. Люди постарше смотрели разинув рот – кто-то открыто, а кое-кто украдкой. Некоторые откровенно посмеивались у него за спиной, перекидывались шуточками. Обычно он делал вид, что ничего не замечает, – если, конечно, у него не было желания поразмять кулаки. Но он всегда знал, что над ним смеются, и это не могло не ранить. Хуже всего были подростки – особенно молоденькие девушки. Эти открыто потешались над ним, особенно с безопасного расстояния.
Для Барлоу не было ничего проще, чем оправдать свою склонность к насилию и саморазрушению. Долгие годы твердил он себе, что его ненависть, горечь и гнев служили своего рода броней против жестокости окружающего мира. Без наплевательского отношения к собственному благополучию и тщательно взращенной жажды мести он чувствовал бы себя беззащитным. Это мир сделал из него изгоя. Мир предпочитал видеть в нем либо громадного недотепу с лицом обезьяны, либо зловещего монстра. Недотепой Барлоу не был, но ему нравилось играть в чудовище.
Он не был плохим сам по себе – его таким сделали. Он не отвечал за свои преступления – в них были виноваты те, кто подтолкнул его к такой жизни. Именно этим он утешался большую часть времени.
До тех пор, пока не встретил Грейс Спайви.
Она показала, к чему ведет бездумная жалость к самому себе. Благодаря ей он понял, насколько жалкими и смехотворными были все его оправдания. Мать Грейс объяснила, что любой изгой способен почерпнуть в своем состоянии силу, мужество и даже гордость. Она помогла ему узреть греховность его поступков и изгнать дьявола.
Кайл понял, что его небывалую силу и невиданную способность к разрушению следует использовать лишь для того, чтобы нагнать страху на врагов Господа.
И вот теперь, пока Мать Грейс погружалась в транс, Кайл смотрел на нее с безоговорочным обожанием. Он будто не видел, что ее седые волосы давно нуждаются в расческе. Пламя свечей озаряло их золотистым сиянием, превращая в глазах Кайла в некое подобие нимба или священного ореола. Не замечал он ни мятой одежды, ни жирных пятен, ни белесой перхоти. Он видел лишь то, что хотел видеть. Спасение. Избавление от грехов.
Мать Грейс простонала. Веки ее дрогнули, но не поднялись.
Одиннадцать учеников, все так же сидевшие вокруг нее полукругом, затаили дыхание, как будто любой звук мог разбить эти хрупкие чары.
– Боже, – выдохнула Мать Грейс, как если бы увидела что-то запредельное, страшное и завораживающее в одно и то же время. – Боже! Боже мой!
Она содрогнулась. Нервно облизала губы.
На лбу у нее проступили капельки пота.
Дыхание участилось. Она то замирала, то жадно хватала воздух ртом, как человек, идущий ко дну.
Барлоу терпеливо ждал.
Мать Грейс вскинула руки, будто пытаясь ухватиться за что-то. Кольца блеснули алым в пламени свечей. Затем ладони ее вновь упали на колени, трепыхаясь, словно парочка птиц, и замерли.
Наконец она заговорила. Еле слышно, будто повторяя за кем-то чужие слова:
– Убейте.
– Кого? – спросил Барлоу.
– Мальчишку.
Ученики встрепенулись, многозначительно поглядывая друг на друга.
Дернулись огоньки свечей, заплясали по всей комнате тени.
– Речь идет о Джоуи Скавелло? – уточнил Барлоу.
– Да. Убейте его. – Голос ее звучал из неизмеримой дали. – Сейчас. Сразу.
Для всех оставалось загадкой, почему один только Барлоу мог общаться с Матерью Грейс, когда та пребывала в трансе. Всех остальных она просто не слышала. Грейс Спайви была для них единственной связующей ниточкой с миром духов, проводником посланий, которые поступали с той стороны. Но лишь благодаря Барлоу с его терпеливыми и осторожными расспросами они могли быть уверены в точности этих посланий. Эта его способность, как ни одна другая, убеждала Барлоу в том, что он и правда был одним из Избранных. Слугой Господа.
– Убейте… убейте его, – повторяла она нараспев с легкой хрипотцой.
– Вы уверены, что это тот самый мальчик? – спросил Барлоу.
– Да.
– Вне всяких сомнений?
– Абсолютно.
– Как нам его убить?
Лицо у Грейс обмякло. На ее по-детски гладкой коже проступили морщины. Бледная плоть обвисла, будто сморщенная, безжизненная ткань.
– Как нам уничтожить его? – настаивал Барлоу.
Она открыла рот, но оттуда донеслось лишь невнятное хрипение.
– Мать Грейс?
– Любым… любым способом, – еле слышно отозвалась она.
– С помощью ножа, пистолета? Или нужен огонь?
– Любым способом… подойдет… но только если… действовать быстро.
– Быстро?
– Время на исходе… с каждым днем… он становится сильнее… неуязвимей.
– Важно ли соблюдать какой-нибудь ритуал? – спросил Барлоу.
– Когда убьете… сердце…
– Что насчет сердца?
– Надо… вырезать. – Голос у нее окреп, зазвучал громче.
– И что потом?
– Будет черным.
– Его сердце будет черным?
– Как уголь. И гнилым. Вы увидите…
Она выпрямилась на стуле. Пот капельками стекал у нее по лицу. Белые руки, будто полуживые моли, подергивались на коленях. Лицо уже не было таким бледным, хотя глаза оставались закрытыми.
– Что мы увидим, когда вырежем у него сердце? – спросил Барлоу.
– Червей, – сказала она с отвращением.
– В сердце мальчика?
– Да. Копошащихся червей.
Ученики о чем-то зашептались, но это уже не имело значения.
Мать Грейс до того глубоко погрузилась в транс, что ничто не могло прервать поток ее видений.
Упершись руками в мощные бедра, Барлоу наклонился вперед:
– Что нужно сделать с его сердцем, после того как оно окажется у нас в руках?
Ее руки снова забегали по воздуху, будто она пыталась извлечь оттуда ответ.
И вот:
– Бросьте сердце…
– Куда? – спросил Барлоу.
– В чашу со святой водой.
– С водой из церкви?
– Да. Вода останется холодной… а сердце… оно вскипит, обратится в черный дым… и испарится.
– Так мы поймем, что мальчик мертв?
– Да. Вовеки мертв. Без шанса на перерождение.
– Стало быть, есть надежда? – Барлоу весь обратился в слух.
– Да, – прозвучал уверенный ответ. – Надежда.
– Слава Богу, – сказал Барлоу.
– Слава Богу, – эхом откликнулись ученики.
Мать Грейс открыла глаза. Зевнула, моргнула, огляделась в полном замешательстве:
– Где мы? Что-то случилось? Я вся взмокла. Неужели я пропустила шестичасовые новости? Это плохо, очень плохо. Мне надо знать, что еще затевают приспешники Люцифера.
– Сейчас только полдень, – ответил Барлоу. – До новостей еще несколько часов.
Она уставилась на него тем бессмысленным, затуманенным взглядом, которым был отмечен каждый ее выход из транса.
– Кто ты такой? Что-то я тебя не припомню.
– Я Кайл, Мать Грейс.
– Кайл? – сказала она так, будто впервые услышала это имя.
Теперь уже она смотрела на него с подозрением.
– Постарайтесь расслабиться, – сказал он. – У вас было видение. Через минуту-другую вы все вспомните. Все встанет на свои места.
Он протянул ей свои широченные шероховатые ладони. Порой сразу после транса Мать Грейс ощущала себя до того потерянной и напуганной, что ей необходимо было дружеское прикосновение. Ухватившись за руки Кайла, она подпитывалась, будто от батареи, наполняясь мало-помалу физической силой.
Но не сегодня. Сегодня она отстранилась. Нахмурилась. В недоумении взглянула на свечи, на сидящих у ее ног учеников.
– Боже, до чего хочется пить! – пожаловалась она.
Один из учеников поспешил принести ей воды.
– Что вам от меня нужно? – спросила она Кайла. – Зачем вы привели меня сюда?
– Скоро вы все вспомните, – ободряюще улыбнулся он.
– Не нравится мне это место, – сказала она дрожащим голосом.
– Это ваша церковь.
– Церковь?
– Подвал вашей церкви.
– Здесь темно, – пожаловалась она.
– Здесь вы в безопасности.
Она надулась, будто трехлетний ребенок. На лице ее проступила гримаса недовольства.
– Я боюсь темноты. – Она обхватила себя за плечи. – Зачем вы привели меня в этот темный подвал?
Один из учеников встал и включил свет.
Остальные задули свечи.
– Церковь? – повторила Мать Грейс, разглядывая обитые деревом стены, массивные потолочные балки. Было видно, что она изо всех сил пытается справиться с ситуацией, но пока без особого успеха.
И тут уже Барлоу ничем не мог ей помочь. Порой ей требовалось не меньше десяти минут, чтобы стряхнуть с себя то замешательство, в котором пребывало ее сознание после путешествия в мир духов.
Мать Грейс встала.
Вслед за ней поднялся и Барлоу.
– Мне нужно попи́сать. – Скривившись, она прижала руку к животу. – Есть где здесь попи́сать? Мне очень нужно.
Барлоу кивнул Эдне Ваноф, коренастой женщине небольшого росточка, которая тоже входила в число избранных учеников, и та повела Мать Грейс в туалет, расположенный в дальнем конце комнаты. Мать Грейс ступала неуверенно, опираясь на руку Эдны и ошеломленно поглядывая по сторонам.
– Боже! – раздался с другого конца комнаты ее громкий голос. – Я просто лопну, если не попаду сейчас в туалет.
Тяжко вздохнув, Барлоу опустился на свой неудобный стульчик.
Труднее всего ему да и другим ученикам было понять и принять причудливое поведение Матери Грейс после транса. В такие моменты она ничем не походила на духовного лидера – обычная старуха, лишенная даже зачатков величия. Пройдет каких-нибудь десять минут, и она вновь обретет ясный ум, станет той проницательной, целеустремленной особой, которая отвратила его от греховной жизни. Тогда уже никто не сможет усомниться в ее силе, мудрости и духовной святости. Никто не рискнет оспорить подлинный характер ее великой миссии. Лишь эти тягостные минуты портили все дело. Каждый раз, наблюдая за этим жалким подобием его духовной наставницы, Барлоу мучился неопределенностью.
Он сомневался в ней.
И ненавидел себя за эти сомнения.
Похоже, Бог намеренно лишал Мать Грейс опоры в ее ясном разуме и железной воле, чтобы испытать на прочность ее приверженцев. Лишь тем, чья вера была непоколебима, суждено было остаться с ней до конца, создав по-настоящему сильную церковь. Барлоу знал это, но всякий раз, когда видел Мать Грейс в подобном состоянии, в душе его начиналось брожение.
Он взглянул на учеников, которые все так же сидели на полу. Все они выглядели встревоженными, все беззвучно молились. Должно быть, просили у Бога сил не сомневаться в их наставнице, как сомневался сейчас Барлоу. Он закрыл глаза и тоже начал молиться.
Скоро им потребуется вся их вера и решимость, ведь убить мальчишку будет не так-то просто. Мать Грейс однозначно дала понять, что они имеют дело не с обычным ребенком. Он наделен огромной силой, а потому, отважившись поднять на него руку, они рискуют собственной жизнью. И все же они должны сделать этот шаг – в интересах всего человечества.
Барлоу надеялся, что Мать Грейс позволит именно ему нанести смертельный удар, осуществить Божье возмездие. Ведь тот, кто убьет мальчишку (или погибнет в ходе этой отчаянной попытки), попадет прямо на небеса, где ему будет уготовано место у трона Господа. В этом Барлоу ни капельки не сомневался. Если он обратит свою физическую мощь и потаенную ярость на то, чтобы искоренить зло в облике ребенка, Всевышний простит ему грехи прошлого. Все те случаи, когда он по неведению карал невинных.
Примостившись на своем твердом дубовом стуле, Барлоу продолжал молиться, и чем дольше он молился, тем крепче сжимались его кулаки. Мышцы шеи напряглись, дрожь пробежала по телу. Ему не терпелось выполнить свою миссию.
11
Не прошло и двадцати минут, а Генри Рэнкин уже положил на стол Чарли Харрисону данные из отдела транспортных средств.
Худощавый и невысокий (примерно метр шестьдесят), Рэнкин двигался с грацией спортсмена. Кристина даже подумала, не был ли он раньше жокеем. Фигуру его облегал светло-серый костюм превосходного кроя. Дополняли наряд черные ботинки и белая рубашка с голубым галстуком. Из нагрудного кармана пиджака выглядывал аккуратно сложенный голубой платок. Повстречай Кристина Рэнкина на улице, ей бы и в голову не пришло, что перед ней частный детектив.
После того как их с Кристиной представили друг другу, Рэнкин вручил Чарли листок бумаги:
– Если верить Отделу транспортных средств, белый фургон принадлежит частной типографии, которая называется «Слово Истины».
Если уж на то пошло, Чарли Харрисон тоже не очень-то походил на сыщика. Сыщик, по мнению Кристины, должен был возвышаться над окружающими благодаря своему росту. Чарли был повыше Генри Рэнкина, но не больше метра восьмидесяти. Никаких тебе накачанных мускулов, которые придают человеку вид, будто он способен проломить кирпичную стену. Чарли выглядел энергичным и подтянутым, но никому бы и в голову не пришло, что в критической ситуации он будет прорубаться сквозь стену – кирпичную или любую другую. Когда речь заходила о частном детективе, воображение рисовало Кристине человека с поджатыми губами, недобрым огоньком в глазах и манерой держаться, которая должна была внушать уважение и трепет. В облике Чарли не было ничего угрожающего. Он выглядел собранным наблюдателем, знающим свое дело, но никак не опасным. Привлекательное, хотя и не слишком запоминающееся лицо его обрамляла копна белокурых волос, аккуратно зачесанных назад. Но лучше всего были глаза: ясные, серо-зеленые, с прямым взглядом. Они смотрели на тебя с дружеской симпатией, без намека на безжалостность или жестокость.
Ни Чарли, ни Рэнкин не напоминали внешне Магнума, Сэма Спейда или Филипа Марлоу – и все же Кристина чувствовала, что обратилась по адресу. Чарли Харрисон был человеком дружелюбным, хладнокровным и прямолинейным. Двигался и держался он с той лаконичностью, которая выдавала в нем профессионала. Каждый его жест был точным и выверенным. Судя по всему, в его практике было не так уж много провальных дел. В присутствии Чарли Кристина ощущала себя в безопасности.
Мало кто производил на нее подобное впечатление. И прежде всего это касалось мужчин. В прошлом, когда Кристина пыталась положиться на представителей сильного пола, ей нередко приходилось пожалеть об этом. Но сердце подсказывало ей, что Чарли Харрисон не похож на большинство мужчин и она смело может довериться ему.
Чарли закончил изучать документ, который вручил ему Рэнкин.
– «Слово Истины»? Надо же! Есть у нас что-нибудь на них?
– Ничего.
Чарли взглянул на Кристину:
– Слышали про таких?
– Нет.
– Вы когда-нибудь печатали для своего магазина брошюры, рекламные листовки или что-то еще в этом роде?
– Само собой. Но мы обращались в другую типографию.
– Ладно, – вздохнул Чарли, – надо будет выяснить, кто владелец компании, и составить список его работников. Потом проверим всех до единого.
– Сделаем, – кивнул Генри Рэнкин.
Чарли снова повернулся к Кристине:
– Мисс Скавелло, не хотите рассказать обо всем своей матери?
– Только если в этом будет крайняя необходимость.
– Такая необходимость рано или поздно возникнет. Ну а пока… пока вы могли бы вернуться на работу. У нас уйдет пара часов на то, чтобы собрать нужную информацию.
– А как же Джоуи?
– Он пока побудет со мной. Хочу посмотреть, что случится, если вы уедете без мальчика. Тот парень в фургоне – он поедет за вами или останется ждать? Кто из вас для него важнее?
«Этот тип останется ждать, – мрачно подумала Кристина. – Джоуи – вот кого он намерен убить».
Шерри Одвей, секретарша в агентстве «Клемет – Харрисон», последний час мучилась вопросом, уж не совершили ли они с ее мужем, Тедом, серьезной ошибки. Шесть лет назад, спустя три года с начала семейной жизни, они решили, что дети им не нужны, и Тед сделал вазэктомию. Без такой обузы, как дети, они смогли позволить себе более комфортабельный дом, лучшую обстановку, да и машину подороже. Никто им не мешал устроиться вечером с книжкой или просто вдвоем, чтобы провести час-другой в собственное удовольствие. Большинство их друзей, обремененных семьями, не могли позволить себе такую роскошь. Всякий раз, сталкиваясь с каким-нибудь грубым и невоспитанным ребенком, Шерри и Тед мысленно поздравляли себя с принятым решением. Они наслаждались свободой, и Шерри никогда не сожалела о своем выборе. Вплоть до сегодняшнего дня. Отвечая на звонки и печатая письма, она украдкой наблюдала за Джоуи Скавелло. Не прошло и часа, а ей уже захотелось (чуть-чуть), чтобы это был ее ребенок.
Давно не встречала она такого славного малыша. Джоуи сидел в кресле, непомерно большом для его хрупкой фигурки. Когда к нему обращались, он отвечал, но сам не донимал Шерри вопросами, не требовал внимания. Он листал журналы, разглядывая картинки, и тихонько мурлыкал что-то себе под нос. Не ребенок, а загляденье.
Шерри уже готова была спросить, не хочет ли он еще одну ириску, как телефон у нее на столе зазвонил.
– «Клемет – Харрисон», – сказала она в трубку.
– Мне нужен Джоуи Скавелло, – раздался женский голос. – Это маленький мальчик, ему всего шесть. Такого трудно не заметить. Он само очарование.
Шерри замялась. Ей показалось странным, что кто-то звонит мальчику.
– Это его бабушка, – добавила женщина. – Кристина сказала мне, что собирается взять его с собой в ваше агентство.
– Ах вот оно что. Да, они здесь. Миссис Скавелло как раз сейчас беседует с мистером Харрисоном, так что я не могу позвать ее к телефону…
– Вообще-то, я хотела побеседовать именно с Джоуи. Он тоже у мистера Харрисона?
– Нет, он тут, со мной.
– Не могли бы вы дать ему на минутку трубку? Если это, конечно, не затруднит вас.
– Разумеется. Подождите секунду. – Шерри повернулась к мальчику. – Джоуи, это тебя. Твоя бабушка.
– Бабушка? – Он взглянул на нее с нескрываемым удивлением.
Он подошел к столу, и Шерри вручила ему трубку. Мальчик поздоровался, но больше не промолвил ни слова. Маленькая ручка его так крепко сжала телефон, что даже костяшки пальцев побелели. Он слушал замерев, не двигаясь. Кровь отлила у него от лица, глаза наполнились слезами. Внезапно он со всего размаха бросил трубку.
– Джоуи! – подскочила Шерри. – Что случилось?
Губы у него дрожали, – казалось, он вот-вот расплачется.
– Джоуи?
– Это… это она.
– Твоя бабушка?
– Нет. В-ведьма.
– Ведьма?
– Она сказала… сказала, что вырежет у меня сердце.
Отправив мальчика и Кристину в свой кабинет, Чарли плотно прикрыл за ними дверь. Сам он остался в приемной, чтобы расспросить Шерри.
Та тоже едва не плакала.
– Зачем только я позвала его к телефону! Мне и в голову не могло прийти…
– Ты ни в чем не виновата, – сказал Генри Рэнкин.
– Конечно нет, – поддержал его Чарли.
– Кем надо быть, чтобы…
– Это мы как раз и пытаемся выяснить. Ты должна ответить на несколько вопросов. Постарайся припомнить весь ваш разговор.
– Да мы и обменялись-то всего парой фраз.
– Она назвалась его бабушкой?
– Да.
– Она представилась как миссис Скавелло?
– Н-нет… своего имени она не назвала. Но ей было известно, что мальчик здесь вместе с матерью. Я бы никогда не заподозрила… понимаете, она производила впечатление именно бабушки.
– Как она разговаривала? – спросил Генри. – На что это было похоже?
– Даже не знаю… очень приятный голос.
– Она говорила с акцентом?
– Нет.
– Это могло быть не слишком очевидно, – вмешался Генри, – просто в наши дни каждый второй разговаривает с легким акцентом.
– Даже если это и так, я ничего не заметила, – пожала плечами Шерри.
– Какие-то шумы на заднем фоне? – спросил Чарли.
– Нет.
– Если она звонила, к примеру, с платного телефона, ты могла услышать разные уличные звуки – вроде шума машин.
– Ничего подобного.
– Какие-нибудь другие звуки, которые помогли бы нам понять, откуда она звонила?
– Нет, только ее голос, – вздохнула Шерри. – Такой приятный голос.
