Денис Ратманов
Нерушимый – 4
– Саныч все морги обзвонил, все больницы, – с укоризной сказал Микроб. – Он тебя распнет.
Я помотал головой, понимая, что еще немного – и снова стану всего бояться.
– Клыков знает, – сказал я. – Он объяснит, что бывает, когда я перенервничаю. В этот раз сурово накрыло. Паническая атака.
– Эт че? – спросил Микроб.
Видимо, в этой реальности более счастливые люди не страдали от панических атак.
– М-мне спать. Санычу скажите, чтоб не трогал. Пусть отложит казнь. Реально чуть не сдох. Телефон потерял…
– Его уже вернули, – сказал Хотеев-Микроб. – Он у Саныча.
Скинув одежду, я протопал в комнату и упал на кровать. Силы закончились, и меня вырубило. Но и во сне покоя не было: сперва за мной гонялся лицехват из фильма «Чужой», чтобы отложить личинку в легкие, потом жрал спрут, и я медленно переваривался в кислоте. Наверное, я орал, потому что меня будили, но проснуться не получалось, я снова и снова проваливался в сон, один мучительнее другого.
Проснулся я по будильнику. Точнее вскочил и заметался по комнате, едва не зашибив Клыка – он отошел и вжался в стенку. Вдохнув и выдохнув, я сел, сжал голову руками.
– С тобой все нормально? – осторожно спросил Клык.
Я помотал головой, сел, сосредоточился, пробуждая солнышко и разгоняя свет по жилам. Полегчало. Но на тренировку однозначно нельзя. Вдруг втемяшится, что мяч хочет меня уничтожить, буду бегать от него по полю и орать.
– Может, скорую? – предложил Клык.
В разум тотчас ввинтился вой сирены, в квартиру вбежали люди в белом, скрутили, привязали к кровати… Психбольница… Уколы… Электрошок…
Я скрипнул зубами, но удержал контроль. Встал и нашел силы, чтобы выйти в гостиную, где Сан Саныч пил молочный коктейль.
– Что это было? – строго спросил он, наградив меня расстрельным взглядом и поманив к столу.
Когда я подошел, он оттянул мне веко и долго рассматривал глаза.
– Ты точно ничего не употреблял?
Ах вот оно как! Что ж, симптоматика похожа на перебор галлюциногенов.
– Я даже не пью.
Он, конечно, не поверил, как и не поверил в нервное истощение. Прочитал лекцию о вреде наркотиков и пригрозил выгнать из команды, если такое повторится.
Я оправдался еще раз:
– После сильного потрясения, или когда выложусь по полной, я истощаюсь и могу вести себя странно. Если не верите, можно ведь сдать кровь и проверить наличие психотропных веществ.
Скользнув взглядом по лицам парней, я понял, что не верит мне не только Саныч.
– Саня, ну зачем ты врешь? Съешь, вон, пирожок, полегчает.
Пирожок казался безвкусным, чай – тоже, потому что я держал под контролем внутреннее солнце, а на все внешнее меня не хватало.
– Все через это проходили, – признался Димидко. – Помнится, в десятом классе друг принес упаковку галоперидола, сказал, давай мультики смотреть. Мы съели по четвертинке таблетки – ноль эффекта, по половинке… по целой, по две… Я поехал домой, и в автобусе накрыло: у меня начал вываливаться глаз, выпал, повис до земли на нерве, я его поднял, затолкал назад, только вставил в глазницу, как стал вываливаться язык. Я его туда, а он оттуда. Длинный, сука, в руки не влезает…
Клык заулыбался. Микроб и Погосян заржали, падая на маты. Отсмеявшись, Погосян сказал:
– Представляю, как ты смотрелся, Саныч!
Микроб схватился за глаз и вывалил язык, и Мика снова покатился со смеху.
Подождав, пока они утихнут, Димидко продолжил:
– Попал под капельницу, и с тех пор – ни-ни. Надеюсь, ты выводы сделал? Хоть отпустило, или нужна «скорая»?
– Отпустило, – кивнул я.
– Сиди сегодня дома. Какой из тебя игрок?
Что ж, его подозрения вполне объяснимы: в прошлый раз во время отката я нес лютую белиберду.
И как же здорово, что мы не на соревнованиях, и мне необязательно куда-либо ехать или лететь, самолет или поезд я точно не пережил бы. Только сейчас до меня дошло, что, применяя «лучшего в мире», я хожу по лезвию. Если не повезет, я могу убиться, подавиться насмерть, рассориться со всеми на свете, совершить непоправимый неадекватный поступок. Могу стать подлецом, социопатом, маньяком.
Представил последствия – чуть не поседел. Еще и Димидко думает, что я торчок, и настроен выгнать из команды, потому что наркоман ему ни к чему, каким бы самородком он ни был.
Все разошлись. До обеда я держался молодцом, а потом в квартире наверху что-то хлопнуло, донесся легкий шелест, словно змея проползла, и в углу над кухней принялось скрести нечто неведомое. Монотонно. С определенной периодичностью.
Что это может быть? Собака не будет делать это так долго, строитель не станет выдерживать временной интервал.
Ожили детские страхи. Неизвестный бука начал менять лица, и огромных усилий стоило не броситься из квартиры сломя голову, затыкая уши.
Никогда не буду применять «лучшего в мире» просто ради любопытства! Только в крайнем случае. Какой все-таки опасный талант!
Вечером вернулись парни. Димидко поднялся к нам и рассказал мне, что с ним связался Белькевич и пригласил на товарищеский матч в Лиловск. Еще девятнадцатилетний полузащ, который ушел из-за голубого тренера да так никуда и не пристроился, вроде согласен играть в команде и завтра придет на просмотр.
На этом хорошие новости не закончились – завтра же должен приехать Лев Витаутович Тирликас, чтобы поговорить с начальником команды, Алексеем Смирновым, о передаче дел.
Глава 4. Нас приглашают только тогда, когда что-нибудь горит
На следующий день на тренировку я отправился вместе со всеми, трусцой да по свежему снежку! Как же, мать его, здорово просто быть нормальным! Я думал, вчерашний день выветрится, как страшный сон, но нет. Стоило чуть напрячь память, и волосы начинали шевелиться, страхи оживали, намекая, что такой болезненный откат – еще не самое страшное, что может со мной случиться.
Добежали мы за пару минут. Сбавили скорость, потому что возле стадиона «Северный», у самого входа, толпилась гопота, преграждая нам путь.
Я насчитал голов пятнадцать. Местные гопники мало отличались от привычных из моей реальности: черные шапки, штаны с полосками, пузырящиеся на коленях, сигареты и пивасик. При виде нас они загыгыкали, один запрокинул голову и хрипато изобразил петушиный крик.
С дороги они уходить не собирались.
– Саныч, глянь – петухи! – не растерялся Микроб.
– Ага, зоновскую жизнь вспомнили, – сказал Матвеич, останавливаясь и готовясь принять бой.
Димидко растерянно заозирался. Гопники обернулись к нам синхронно, словно стая рыб или птиц. Нет, скорее – как стая одичавших дворняг.
– Ты че-то сказал, урод? – Вперед вышел самый дерзкий, длинный, как карандаш.
Даже макушка у него была сплюснутой и заостренной, и шапка не скрывала дефект.
В принципе, мы могли бы вклиниться, прорвать оборону и юркнуть в ворота. Ничего бы нам они не сделали. Максимум – бросили бы вдогонку снежки. Но по законам собачьей стаи, если кто-то бежит – значит, это жертва, а жертву надо загонять.
Чтобы не стать объектом травли, нужно обозначить свое место в пищевой цепи, пусть на первый взгляд это и нерационально. С гопотой, у которой мышление коллективное, можно договориться, если удастся задоминировать вожака.
Ну а если все-таки придется драться… Их вдвое больше, но мы в тельняшках. Гопота обычно хилая и нетренированная.
Вперед порывался выйти Димидко, но я положил руку ему на плечо и выступил на шаг, представился гопникам:
– Я Саня. Какие-то предъявы, мужики?
– Ты кто ваще такой? – Вожак гопоты сделал шаг навстречу, надул пузырь жвачки.
Пузырь лопнул и залепил ему небритый подбородок. Гопник принялся оттирать его, но вспомнил, что надо выглядеть дерзко, бросил это дело. Было похоже, словно он ел сметану да не вытерся.
– С какой целью интересуешься?
Я думал, что этот мем неизвестен разве что в яслях, однако здесь он был не в ходу и произвел нужный эффект: гопник вытаращился и завис, как устаревшая и негодная версия андроида. Робота – не телефона.
– Петухи – это вы, – выкрикнули из толпы. – И тренер ваш – п…р!
– Петухи – те, кто кукарекает, так ведь? – ядовито улыбнулся я. – Это сделал кто-то из вас. А тренер наш – Александр Димидко.
Меня собрался поддержать Погосян:
– Логично, да, кукарека… – но я вскинул руку, заставив его замолчать.
Ни к чему накалять.
Вожак гопников отвис, витиевато выругался, сплюнул мне под ноги.
– Зашквар за вас ваще болеть!
Ах, вот они какие, наши болелы! Наша опора и поддержка!
– Разогнать к чертям, пусть новую команду собирают, – поддержали его из толпы. – Ноги переломать, нах!
Я уловил намерение, вожака: впечатать кулак мне в нос. Шагнул навстречу, смещаясь в сторону, перехватил поднимающуюся для удара руку, заломил за спину и подсечкой повалил гопника мордой в очищенный от снега асфальт. Приложился он неудачно, расквасил то ли нос, то ли губу, потекла кровь. Стая колыхнулась, готовая к прыжку. Наши встали спина к спине. Я собрался вырубить гопника, чтобы принимать остальных, и тут из-за спины донесся хриплый выкрик:
– Пацаны, ша!
Стая замерла. Наши обернулись.
К воротам вразвалочку шагал молодой глазастый парень с кукольным лицом, в черной куртке и шапке, со спортивной сумкой через плечо.
– Это нормальные мужики, – прокричал он гопникам. – Свои. Играть за город будут.
Поняв, что юноша у гопоты в авторитете, я отпустил вожака. Он вскочил, размазал по лицу кровь из разбитой губы и набычился. Ко мне вернулась вера в бескровное решение проблемы. Ну, в относительно бескровное.
Юноша протянул руку Димидко:
– Здорово, Сан Саныч! Я Димон. Левашов. На треню к вам иду. – Он потряс головой и улыбнулся, закатив глаза, обратился к гопникам: – Пацаны, это ж Димидко! Вы че, берега попутали, а? Охренеть, я руку день мыть не буду!
Он растопырил пятерню, которую только что жал Димидко. Гопота загудела. Вожак ретировался, и вперед выступил невысокий парень с лицом, покрытым шрамами от прыщей, будто лунная поверхность – кратерами. Черные глаза его сияли.
– В натуре – Димидко! Вы это, зла де держите, да?
– Они нормальные мужики, – поручился за нас Левашов. – Хоть бы у меня спросили. Так нет же, роги в землю и – му-у-у!
Левашов посмотрел на меня и вдруг распахнул синющие глаза еще шире, словно ему явился призрак Яшина:
– Итить-колотить! Нерушимый! Ба-а-а! Па-ца-ны! Сфоткайте меня вот так, с Димидко и Нерушимым.
Он втиснулся между нами с важным видом, гопники принялись его фотографировать.
Я почувствовал себя обезьянкой – с нами фотографировались, руки нам жали, у Димидко просили автограф, у меня на всякий случай тоже. Гопники окружили нас, стали жаловаться на Филимонова и желать удачи на поле. А Левашов бегал между всеми и, захлебываясь от восторга, тарахтел:
– Нерушимый – ваще терминатор! Я бой его смотрел. Тот ему – в горло зубами! А этому хоть бы хрен! А как он того черта красиво завалил! Н-на! – Он изобразил бросок через бедро. – Песня! А вы, дебилы, на такого кента рыпнулись! Да он бы вас порвал! Офигеть, с кем я играть буду! – Он восторженно выдал витиеватое ругательство.
– Мужики, у нас тренировка, – объявил Димидко, постукивая по часам, и мы направились в раздевалки.
Я издали заметил внедорожник начальника команды, Лехи Смирнова, припаркованный у основного спорткомплекса. Хотя нет, люди его ориентации Лехами себя не называют. Они Алексы и Лексусы.
Микроб кивнул в сторону машины.
– О, никак Смирнов прощаться с нами приехал!
Новенький Левашов сразу сообразил, в чем дело, сплюнул и процедил:
– Этот-то – прощаться? Ха! Да его бульдозером с места не сковырнешь. Присосался, как клещ. Развел голубятню, а нормальные тренеры только его увидят – валят. Что вы приехали – ваще чудо.
– А может, он не к нам? – предположил Погосян, открывая дверь в приземистое здание.
Там были раздевалки и вместо тренерской – пыльный конференц-зал, где мы обычно собирались.
Ответ на его вопрос пришел сразу же – из-за двери высунулась голова Смирнова. Увидев нас, он вылез весь и сказал совершенно безэмоционально:
– Александр Александрович, зайдите, пожалуйста, дело есть.
Начальник команды остановил взгляд на Левашове, покраснел, раздул ноздри. Парень будто бы его не заметил, юркнул в раздевалку, за ним вошел я. Замыкал шествие Гребко. Далеко от двери мы уходить не стали, навострили уши.
Левашов сел переодеваться и нецензурно призвал лишить жизни лицо нетрадиционной ориентации. Стянул шапку… Захотелось заржать. Внешность у него была ангельская: желтоватые кудри, огромные васильковые глазища, губки бантиком – и повадки заправского гопника. Более дисгармоничное сочетание сложно представить. Это как если единорог захрюкает, ну, или жаба запоет оперным голосом.
Секундный ступор прошел, и я сосредоточился на том, что происходило между начальником команды и Димидко. Слов было не разобрать. Смирнов монотонно шелестел, словно ползла змея, в голосе Димидко читалось возмущение.
Сообразив, что ничего не услышим, мы сели на лавки и принялись переодеваться. Судя по обуви, стоящей возле шкафов, местные уже были в манеже. Только запоминающихся казаков Дятла не наблюдалось. Опаздывает или надел другую обувь? Саныч специально тренировку перенес с девяти на десять, чтобы Дятел-Дрозд успевал выпорхнуть из-под крылышка женушки. Ну, или из-под каблука вылезти и приехать сюда из Москвы.
Саныч вернулся минут через пять, мы как раз переоделись.
– Вот сука, – процедил он, повернувшись к двери.
Замахнувшись, хотел пнуть стену, но передумал – еще развалится.
– Что? – поинтересовался Колесо. – Смирнов увольняться не хочет?
– Сука, ведет себя так, словно того разговора и не было! А мне до того два раза говорил, мол, отвалите, увольняюсь. Предъявы кидает, что-де автобус в понедельник занят. Все автобусы заняты! И как мы на матч поедем? На электричке? Чтобы озлобленные болелы нас встретили и ноги нам переломали?
– Это он вас так воспитывает, – сказал Левашов. – Как баба. Типа, что без него вы никуда. А я, вот, такой хороший, в последний момент все и решу.
Димидко развернулся ко мне и сказал:
– И что делать? Этот Тирле… как его… Лев, короче, приезжает в двенадцать. А Смирнов заднюю включил! Звонить этому твоему, чтобы не ехал?
Я вытащил телефон, но Димидко сжал мое плечо.
– Сам наберу. Он ведь со мной договаривался. – Помолчав немного, он добавил: – Не даст этот Смирнов нам нормально работать.
– И никак его не уволить? – прошептал расстроенный Микроб и включил борца за справедливость: – А если мы все напишем, что отказываемся от него? Бойкот объявим!
– Ага, и митинг с транспарантами, – подал голос Клыков.
– Пойдем на фиг дружным строем, – вздохнул Мика Погосян, воздел палец: – Бюрократия!
Гребко огляделся, нет ли кого лишнего, и прошептал:
– Местные не напишуть. – В его голосе от возмущения прорезался украинский акцент.
– Круговая порука мажет, как копоть, – процитировал Микроб «Наутилус», и у меня в голове запустился проигрыш.
Песня, так подходящая к случаю, заиграла, как наяву. «Здесь брошены орлы ради бройлерных куриц». Уже и правительство такое, какое должно быть в идеале, и одаренные на местах, и самородки, которых еще Стругацкие предсказали и назвали люденами, – что не так с моей страной? Что с людьми не так?
Димидко поскреб в затылке и заключил:
– Уволить его мы не можем, он с директором завода вась-вась. Ему свой человек нужен, который с руки жрет. Будет брать нас измором, а мы – его. Да я его жалобами во все инстанции задолбаю!
– А мы подпишем! – поддержал его Микроб.
– Вот и я о том же! Не даст работать! – поддакнул Левашов. – Вцепился в кресло.
– В чемодан с деньгами, – проворчал Колесо. – Сука гнилая и жадная!
Похоже, почетное звание суки от Гришина перекочевало Смирнову.
Димидко показал телефон, намекая, что нужно сделать звонок.
– Давайте, парни, на манеж. Позвоню все-таки нашему несостоявшемуся начальнику. Разогревайтесь пока.
Я выругался. Получается, зря Витаутовича дернул, неудобно получилось. Надо будет извиниться. Димидко все ждал, когда мы уйдем, а я представлял лицо Льва Витаутовича в момент, когда он услышит, что отбой тревога. Он-то уже, наверное, все спланировал.
Древний был на месте. Левашов рванул к Гусаку, пожал его руку и принялся здороваться с ветеранами. Увидев нас, Древний свистнул и указал на поле, мы построились. Я окинул взглядом футболистов. Да, Дрозда-Дятла среди них не было. А значит, сегодня Дрозд получит дрозда от Сан Саныча.
– Побежали! Греемся! – продребезжал Древний.
В манеже, хоть он и обогревался, вряд ли было больше десяти тепла, и движение согревало. Матвеич, возглавляющий строй, рванул вперед.
Мы пробежали три круга, когда появился Димидко вместе с Дроздом, оба выглядели озадаченными. Саныч хлопнул Древнего по спине, кивнул ему и прокричал:
– Традиционная разминка. Челночный бег! – Свисток. – Бег высоко поднимая колени! – Свисток. – Приставной шаг.
Бывший динамовский балласт знал, что за чем последует и сколько это будет длиться, титановцы не всегда разбирали, что он кричит, сбивались, повторяли за нами.
Сразу за мной бежал Левашов. Хорошо бежал. Благородно. Даже не запыхался за пятнадцать минут, в отличие от ветеранов.
– Разбились по парам, отработка пасов, – скомандовал Димидко. – Нерушимый, Васенцов – на ворота.
Я не сдержал любопытства, подошел к нему и спросил:
– Что Тирликас?
– Поздно. Он уже в городе. Скоро будет здесь.
– Хана Смирнову, – улыбнулся я и побежал к воротам.
Похоже, Тирликас – как каток, если разгонится, остановить его сможет разве что пушечное ядро… Нет, ядерная боеголовка. Или Лев Витаутович идет не по душу Смирнова, а по мою? Значит, приму удар. Да что толку гадать, работать надо!
Когда я пришел, Васенцов уже постелил маты для падений и сказал:
– Клевые приемы. Реально помогают, когда ты на воротах. Но, блин, ляжки еще болят.
– Пройдут, – сказал я и приготовился бить.
Так тренировались мы полтора часа. Я поглядывал на выход, чтобы не пропустить Тирликаса, и готовился к выволочке. Как он вошел, я прозевал. Обратил на него внимание, только когда он уже разговаривал с Димидко. О том, что Лев Витаутович бээровец, я тренеру не сказал.
Беседовали они долго, наверное, полчаса. Тирликас не выглядел взбешенным, Сан Саныч вроде как даже приободрился. Чем все закончилось, предположить было трудно.
Как только прозвучал свисток, знаменующий обеденный перерыв, я догнал Димидко на пути в раздевалку и спросил:
– О чем вы договорились?
– Лев Витаутович настроен решительно, – улыбнулся Димидко. – Не ожидал от него такой прыти. К Самойлову, директору завода, собрался, но… Кто его пустит на прием без записи?
– Поверь, его – пустят, – усмехнулся я.
Потом мы гоняли двусторонку десять на десять. Как и раньше, Сан Саныч пошел играть за титановцев, и у них начало получаться! Левашов, хоть и не сравнится с Жекой, был очень и очень неплох. На фоне остальных титановцев так просто мастер: резвый, техничный, собранный. Короче, заверните двух. Еще бы парочку таких игроков, а лучше – семерых, чтобы заменить никуда не годных местных.
Быков удивил. Он старался. Просто из шорт выпрыгивал. Но получалось у него, как у слона в посудной лавке – все кеглями от него разлетались, но мяч отобрать он не сумел ни разу.
В пять собрались в конференц-зале и более-менее определились с позициями. На воротах я, моим дублером – доходяга Васенцов.
В центре защиты два дуба – Дятел и Быков. «Бык и Дятел, гроза нападающих», – пошутил Мика, но получил в лоб от обоих. Третьим центральным Саныч не мудрствуя лукаво воткнул Колесо, а дублерами – Иванова и Потупчика.
На края, как и в Евпатории, пошли Нюк и Микроб.
В полузащите: опорником Гребко, чуть выше слева Ромка Клык и справа – Дмитрий Левашов.
«Столбом» в атаку – Матвеич, а под ним игрок по фамилии Плеймейкер, больше известный как Микаэль Погосян. Не так все и плохо, как казалось поначалу. В понедельник у нас первое боевое крещение с командой Белькевича, который обещал нам горячий прием. За несколько дней нужно приложить максимум усилий, чтобы сыграться хоть как-то.
Узнав, что скоро товарищеский матч, Левашов, которого похвалил сам Димидко, скакал вокруг ослом из «Шрека» и фонтанировал восторгом. Сразу – и в основной состав! Не киснуть запасным! Сколько, говорите, за выход в Первую лигу? Двести тысяч? Обморок! На каждого? Раскрутейшая круть! Вот это фарт!
– Надо пацанам-болелам сказать, пусть с нами едут! – предложил он.
И Матвеич, поглядывающий искоса, как брызжет энтузиазмом наш юный коллега, не выдержал, шагнул к нему и уставился требовательно, уперев руки в боки.
– Придержи коней… Димон.
– А че, болелы помешают? – искренне удивился он.
Матвеич положил ему руки на плечи и сказал ласково:
– Слушай сюда. Если хоть кто-то узнает об этом матче. Если хоть один болела попрется с нами, я тебе шею сверну, понял?
Левашов попятился.
– Ты че это, а?
Димидко встал возле Матвеича и объяснил:
– Потому что их в Лиловске в лучшем случае покалечат, в худшем – убьют. Нас там очень не любят из-за Фили вашего. Гусак!
Парень подошел к нам, настороженно вытянув шею. Димидко продолжил:
– А также все михайловские. Если кто притащит болел – выгоню из команды. Языки держим за зубами. Все всё поняли?
Ему ответило молчание.
Мы засобирались домой. Витаутович так и не появился. На звонки он не отвечал. Будь Тирликас обычным человеком, я бы подумал, что он влип в историю. Не став его дожидаться, мы отправились домой шумной толпой, источающей коллективную ненависть к Смирнову, покровителю голубых и коричневых.
У подъезда Колесо запрокинул голову и сказал:
– Та-ак. Кто последним выходил из нашей квартиры?
– Ну я, а шо? – отозвался Гребко.
– А вон, свет горит. Забыл выключить, брат.
Гребко махнул рукой:
– Фигня. Газ-то не забыл.
Сперва в лифт погрузились ветераны и Димидко. После них – мы, молодняк. Молчаливый Клык поделился, глядя, как закрываются дверцы:
– Не понравился мне этот Левашов. Шумный. Башка от него болит.
– Зато играет, – сказал Погосян. – Нормальный пацан, простой, без гнилья.
– Тупой, но да, без гнилья, – вынес вердикт Микроб.
Да, вел себя Левашов вызывающе, рука так и тянулась, чтобы дать ему затрещину, но не это главное. Главное – у нас есть толковый полузащитник!
Едва мы ввалились в квартиру, как мне позвонил Димидко и выпалил взволнованно:
– Парни, спускайтесь ко мне. Разговор есть.
– Что еще за разговор? – насторожился Микроб.
Но Димидко уже отключился, и пришлось спускаться. Дверь была открыта, мы ввалились в гостиную и оторопели: за столом, вертя на пальце связку ключей, сидел Лев Витаутович, попивая чай с конфетами «Кара-Кум». Димидко стоял, опершись о стену и скрестив руки на груди. Колесо и Гребко оседлали столовские стулья.
– Парни, знакомьтесь, новый начальник нашей команды, Лев Витаутович Тирликас.
– Только поднатаскайте меня, – сказал он таким тоном, словно был чем-то недоволен. – Мало что понимаю в этом вашем футболе.
Впрочем, начальник команды не обязан разбираться в тонкостях игры. Его задача – решать вопросы, нагибать, доминировать и выбивать деньги, с остальным отлично справится Димидко, а Матвеич ему поможет.
Бээровец растянул в улыбке огромный рот, мелкие морщины расчертили щеки. Варан. Точно – сытый варан, который только что сожрал Смирнова и надкусил Самойлова.
Как говорится, hoc signo vinces!
То есть сим победиши.
