Денис Ратманов
Нерушимый
* * *
Пролог
Сегодня будет особенный день. Наполненный ароматом кофе и мандаринов, шелестом конфетных оберток, детским смехом, звонким, как бубенцы на повозке Деда Мороза. Вечером зажгут гирлянды, натянутые между деревьями, и, мокрые от дождя, они будут мерцать, покачиваясь на ветру.
И обязательно пойдет снег, у Мороза еще целая неделя, чтобы исправиться к Новому году. А потом – неделя выходных! Я сдвинул зонт над головой и попытался улыбнуться дождю, шлепая по лужам.
Все плохое останется в прошлом, все хорошее скоро начнется…
Хлюп! Нога провалилась в колдобину, и весь мой аутотренинг размяк и захлюпал. Твою ж! По самую щиколотку провалился, да в жижу. Теперь домой возвращаться – какой уж там магазин!
Меня обогнули два гостя из Средней Азии. Один из них, толстый, в заношенной бейсболке в цветах американского флага, пробормотал что-то, и, перебежав дорогу, эта парочка исчезла в магазине, где все было втридорога, кроме паленого пойла.
И что? Ну да, праздники. Чтоб их, семейные! Но семьи больше нет. Аленки нет. Потому что кто-то решил, что ей надо рожать самой, несмотря на риски. В итоге ребенок умер. Жена попала в реанимацию, но кровотечение остановить не удалось. Полгода прошло, а легче не стало. Все инстанции оббегал, самых дорогих юристов нанял, и лишь один честный отказался от дела, сказал, что врачей редко удается осудить. Тем более таких, как дочь начальника службы родовспоможения при министерстве здравоохранения.
Страна в кризисе. Продажи в заднице. Я бросил взгляд на билборд, где тип с масляной рожей держал пылесос и смотрел на него с вожделением, как на Скарлетт Йоханссон, которую собрался оприходовать.
«Купи жене подарок! Новогодние скидки! Море сюрпризов!»
«И сосну в подарок», – невесело подумал я.
Семью потерял. Все возможности – тоже. В общем, не разбогател, не прославился, не развил таланты… А ведь было что развивать! Мог бы играть в футбол и стать вратарем – отлично же получалось. Но выбрал карьеру экономиста. И тоже не развил, не до того стало, когда заболела мать. Мог бы податься в стендап. Мог бы выучить десять языков, с моей-то памятью! Но каждое дело требует самоотдачи хотя бы на начальном этапе, а я не в силах был бросить маму и уехать в Москву, да и деньги на лечение понадобились немалые.
Жаль, что сейчас уже поздно начинать. А как дышал, как дышал…
Да и что начинать, когда в сорок с чем-то на собеседованиях на тебя смотрят, как шиномонтажник на лысые покрышки «жигулей»? Да, фотографическая память, да, английский, немецкий, немного турецкого и болгарского – но произношение-то ужасное. И «раз ты такой умный, то почему не богатый», зачем тебе работа в нашей мелкой компании? Извини, чувак, но мы возьмем специалиста помоложе, на котором можно ездить, пока он в твои сорок не откинется кверху копытами, а потом не уползет в свою нору доживать – прохудившаяся прокладка корпорации. На тебе-то фиг поездишь, раз в свои сорок один такой здоровенький. А должность повыше надо заслужить. Не всем удается: во-первых, не все доживают, во-вторых, у некоторых коллег есть правильные родственники.
Как говорится, поздно пить боржоми.
Захотелось кого-нибудь ударить. Но не себя же бить!
Мной овладела злость. На себя, на врачей-коновалов, на сборщиков мебели, у которых то акула поломалась, то свисток оглох, то на шимо белый и шимо темный – самые популярные цвета в этом сезоне, на клиентов (где мой шкаф?), на поставщиков (ну вы понимаете, «газель» поломалась, а на прошлой неделе грузчики напились, а на позапрошлой у меня бабушка умерла, да, уже пятая). Но главное – на шефа, похожего на голубя-дутыша с характером старухи Шапокляк.
Я повернул домой, засеменил по пустынной улице, закрыв зонт, чтобы дождь остудил злость. Капли быстро намочили голову, заструились за шиворот.
Вспыхнули фонари вдоль дороги. Проезжающие легковушки поднимали перед собой настоящие цунами брызг, как омывающие асфальт машины в лучшие времена. Дождь тарабанил по крышам, шлепал по лужам, и в его грохоте тонул шум моторов.
До родного двора оставалось минут пять, когда сквозь грохот дождя прорезался отчаянный женский крик и сразу оборвался, как будто этой девушке закрыли рот. Я остановился, бушующий в крови адреналин подтолкнул сердце, и оно сорвалось в галоп.
Где?
Точно не на той стороне улицы – слишком далеко. И не в квартире этой пятиэтажки – не услышал бы. Взгляд зацепился за дыру в металлопрофильном заборе в паре метров от меня, из-за которого торчали блоки недостроенной многоэтажки. Наполовину утонув в луже, валялся букет цветов.
Стройка то затухала, то оживала, и тогда оттуда, как тараканы, расползались по окрестностям понаехавшие гастарбайтеры – то наши, то какие-нибудь таджики. Видимо, хозяин не любил платить, потому работники и менялись. Догадка полоснула по разуму молнией – ах вы ж черти усатые!
Крик больше не повторялся, но и так было ясно, что к чему. Ругнувшись, я скользнул за забор, перехватывая зонт поудобнее. Зонт был непростой, тактический забугорный – купил за большие деньги с рук, испытал, убедился в надежности.
В бытовке с приоткрытой дверью горел свет. Погасив желание ринуться в бой немедленно, я оценил свои шансы: за спиной шесть лет бразильского джиу-джитсу в зрелом возрасте, множество спаррингов и ни одного реального боя. Тысячу раз слышал, что в уличном бою все эти приемы не более чем мишура… Типа против лома нет приема.
Хлесткий шлепок и женский вскрик подстегнули, и я в два прыжка добрался до бытовки, заглянул внутрь. Двое работников в фуфайках держали девушку за руки и ноги, распластав на разложенном диване. Третий что-то приговаривал, зажимая ее рот и пытаясь стянуть узкие джинсы. Четвертый стоял чуть в стороне и, судя по экспрессии, гортанно и не по-русски материл ширинку, пытаясь ее расстегнуть. Национальные ругательства не помогли, и он подключил русские: «Я тебе рот открывал!»
Помещение стандартное, без перегородок, два с половиной на шесть метров. У входа – шкаф для одежды. Диван, разложенный посреди бытовки, занимает огромную часть площади, не разгуляешься.
Гастарбайтер, так и не победивший ширинку, меня увидел, но не успел подать сигнал тревоги – я атаковал, но не его, он был далеко, за изголовьем дивана. Со всей силы ткнул стальным наконечником зонта в третьего строителя, который был на девушке, целя в позвоночник между грудным и поясничным отделами. На тебе, урод! Он завопил, заваливаясь набок. Одновременно заорал дальний, подтянул портки и кинулся к столу у окна, где между кольцами нарезанной колбасы и переполненной пепельницей лежал обычный кухонный нож.
Два других строителя отпустили девушку. Казалось, она подлетела на пружинах, запахнула пальто и рванула прочь, чуть не сбив меня с ног.
Да это же Юлька из соседнего дома! Девчушка еще в школе учится! Вот же уроды, на ребенка напали! И если раньше я планировал просто отбить девушку и ретироваться, то теперь воспылал, как говорится, гневом праведным. Такое нельзя оставлять безнаказанным!
Сам я их наказывать не собирался, этим пусть полиция занимается. Оставалось только эту самую полицию как-то вызвать, я потянулся за телефоном, но в этот момент бородатый гастарбайтер, стоящий справа от дивана, дернулся, и я насторожился, приготовил зонт для удара.
Бородач попятился, примирительно вскинул руки:
– Нинада бить, брат! Я не хотэл, Шайтан хотэл!
– Не брат ты мне. – Я сплюнул на диван тухлое слово, а тот, кого назвали Шайтаном, запротестовал:
– Э-э-э! Сиколько раз тибе говорил: мыня завут Айтан! А ты сам есть шайтан!
– Тибэ гавариль: шылюх купи! А ты: дорого, дэнэг жалка! А тыпэр мынтам плати! Кто ти значит? Шайтан!
Они начали пререкаться, а тем временем строитель слева заозирался, подошел к своим. «Правый», самый здоровый, рыпнулся было ко мне, но отскочил, когда я попытался достать его зонтом, примкнул к остальным, и только пострадавший выл, скорчившись у моих ног.
Теперь диван отделял меня от стаи гастарбайтеров, один вооружился ножом, второй взял недопитую бутылку, третий зачем-то стряхнул колбасу с разделочной доски и выставил ее перед собой. Как бы ни хотелось их отмудохать, правильнее было не рисковать.
Одной рукой держа зонт, я достал смартфон и задал голосовую команду:
– Алиса, вызови полицию.
Корчащийся строитель попытался встать, но я пнул его в живот, и он опять сложился. Стая переглянулась, и здоровый пробубнил:
– Скажи Алис, нинада полисия! Дэнги есть.
– Брат, нэт полисия!
Громила принялся выворачивать карманы, поглядывая на меня.
– Старший сержант Наталья Малышева, слушаю вас, – донеслось из телефона.
Не сводя глаз с несостоявшихся насильников, я представился, назвал адрес и завершил:
– Попытка изнасилования несовершеннолетней группой лиц… – В этот момент лицо здоровяка изменилось, на нем появилось облегчение, я обернулся, но поздно – подкравшийся со спины подельник строителей в звездно-полосатой бейсболке, один из тех, что перебегали дорогу и направлялись в магазин с паленым пойлом, вогнал мне нож под ребра. Боли я не почувствовал. Услышал лишь скрежет стали о кость.
Главное, не дать вытащить нож, чтобы не хлынула кровь… Но поздно. Последовал удар и еще удар. Телефон выпал из моих рук, там тикал таймер, горел вызов 102.
– Александр? – заволновалась дежурная. – С вами все в порядке?
– И убийство, – хрипнул я, прежде чем увидел, как меркнущий, расплывающийся ботинок моего убийцы обрушивается на телефон.
А потом наступила темнота, ощущения отключились, но остались мысли – четкие, почти осязаемые: «И это все? В чем же смысл?» Промелькнуло стихотворение Летова:
«Жизнь прошла, как очередь
За табаком
У некурящего».
* * *
Досада отступила. Я не чувствовал тела, не понимал, где нахожусь и что происходит, остались только звенящая тишина и полное ощущение умиротворения. Словно что-то говорило мне: «Все, Саня, конец. Можешь расслабиться».
– Да, Саша, ты умер. Так же, как твоя жена Алена и неродившийся сын. Но если их земная жизнь закончена окончательно, то твоя продолжается.
Я заозирался. Точнее, попытался, потому что у меня то ли не было головы, то ли она не слушалась. И глаз, похоже, не было. Но, как говорится, cogito, ergo sum – мыслю, значит, существую. Вопрос только в каком виде? Как голова профессора Доуэля?
– Я решила дать тебе шанс пожить так, как ты всегда мечтал, – продолжил голос. – А как ты им воспользуешься, зависит от тебя.
– Ты решила? Ты… простите, то есть вы женщина? Богиня? – ответил я скорее мысленно, чем вслух.
– У меня нет пола, дурачок. – Голос все больше становился женским и журчащим, а уж звонкий смешок точно был девичьим. – Но я знаю, тебе приятнее этот образ. Ведь так? Можешь не отвечать, я все о тебе знаю. Намного больше, чем ты сам.
– И чем же я заслужил? – Я вспомнил убегающую от насильников Юльку и, кажется, понял. – Как это будет выглядеть?
Вспомнились многочисленные прочитанные книги о попаданцах. Куда они только не попадали! В себя юного, в себя молодого, в разного рода исторических личностей, в графов и баронов. Один чудак даже писал о попаданце в глисту в кишечнике Сталина. Надеюсь, богиня не станет так жестоко шутить.
Ответ меня удивил:
– Заслужил много чем. Ты жил по совести. И, когда заболела мать, остался, хотя мог бы уехать из родного города и сделать карьеру. Учитывая твои таланты, у тебя получилось бы. Но ты двенадцать лет жизни посвятил смертельно больному близкому человеку.
– Любой поступил бы так же.
– Поверь, нет. Да и ты не любой. Тебе многое дано. Ты мог бы стать знаменитым вратарем, известным лингвистом, юмористом, переводчиком.
– Если бы да кабы…
– И ты ЗНАЕШЬ, что у тебя получилось бы, – повторила она с нажимом. – Ты пожертвовал не вероятностью успеха, а гарантированным успехом и предпочел близкого человека, поддерживал как мог, хоть и знал, что болезнь неизлечима, дальше будет только хуже.
Двенадцать лет я жил в аду. Будь у меня тело, наверное, сейчас я испытал бы боль, а так просто констатировал факт: да, имел место такой эпизод.
Богиня (или кто она там?) дала мне полминуты на раздумья и продолжила:
– Пусть институт брака в вашем обществе далек от того, что я вам рекомендовала, но ты хранил верность жене и даже не пытался ей изменить.
– А зачем изменять? – удивился я. – У нас с Аленкой все было хорошо.
– И даже не тянуло налево?
– Я не железный, – смутился я.
– То-то. А ведь соблазнов и возможностей было столько, что и двух рук не хватит пересчитать! Вспомни только ту соседку-студенточку с огромными достоинствами и пустой головой! Она же тебя чуть было орально не изнасиловала, когда ты по доброте душевной ей стиральную машинку подключил, – чтобы не платить за работу.
– Я ни за что бы не сделал больно жене.
– Но ты смог устоять даже тогда, когда был стопроцентный шанс изменить с той красоткой-татарочкой, причем не попавшись, помнишь?
Я помнил, да и как было забыть невероятной красоты молодую женщину, непонятно почему вдруг запавшую на меня? Три дня и три ночи в одном с ней отеле на отраслевой выставке, куда я поехал без Алены, активные приставания ко мне… До сих пор не понимаю, как устоял.
– Помню, – буркнул я.
– Ну вот, спустя столько лет помнишь. И ведь никто бы не узнал!
– Я бы знал. Как бы потом жене в глаза смотрел?
– Вот именно! – почему-то обрадовалась собеседница. – А помнишь сумочку с документами и деньгами? Ты вернул ее владелице, хотя сам нуждался. Они спасли ей жизнь. Ты всегда был готов прийти на выручку любому, кто попросит, даже если то был тайный враг или совсем незнакомый человек. А вспомни того замерзшего воробья!
– Я… не помню. Вы точно обо мне говорите?
– Тебе было восемь. Ты нашел окоченевшую птицу и принес домой. Отогрел, напоил, накормил и позволил переждать лютые морозы у себя. Сбитую дворнягу ты на руках понес в ветеринарную клинику, чтобы потратить последние деньги на ее спасение. А вспомни, когда вы копили на новую квартиру, твоему школьному товарищу, даже не другу, понадобились деньги на операцию.
– Он все равно умер, – горько подумал я и заметил, что о спасенной Юле ни слова.
– Да, но ты отдал ему половину сбережений, не сказав об этом жене!
– Она бы не позволила!
– Поэтому она умерла окончательно, Саша. А ты нет. Ты продолжишь жить, и с куда большими возможностями, чем раньше.
– Я буду богатым? Выиграю в лотерею? Перерожусь в королевской семье? Или у олигарха?
Вопросы посыпались один за другим, но все саркастичные. Мне было все равно. Я перестал чувствовать эмоции без участия тела. Все происходящее не имело для меня никакого смысла, да и вообще, я был уверен, что впал в кому, надо мной колдуют врачи, а все это не более чем фокусы мозга, страдающего гипоксией.
– Это тебе самому решать. Кем ты проживешь там жизнь и к чему будешь заново стремиться, зависит только от тебя. Постарайся прожить вторую жизнь не только для других, но и для себя.
– Э…
Откуда-то издалека внезапно приплыло что-то навроде компьютерного окошка. Там крутилась вокруг собственной оси болванка, другого слова не подобрать, человека. Что-то вроде безликого манекена. Сверху было написано: «Генерация нового человека». Ниже: «Привязка к душе № 109 976 271 936».
А ниже всплыл текст:
– Выберите имя.
Прямо вот так вот, выбрать имя? Стоит ли менять уже привычное? Родные называли меня Сашей, друзья – Саней, а клиенты иногда – Александром Михайловичем. Алена, моя жена, звала Шуней. Сокращенно от «Сашуня»…
От этих воспоминаний мой бестелесный разум словно замер, отказываясь думать о чем-либо еще, тем более о какой-то бредовой новой жизни, не вспомнив прошлую. Лучшие шесть лет которой я провел с нею… С Аленой…
Глава 1. Жить, как говорится, хорошо!
С Катей, первой моей любовью, мы познакомились в начальной школе. Нас посадили за одну парту. Симпатия была взаимной, и вплоть до выпускного мы считались парой.
Мы даже подумывали пожениться после школы, но и ее родители были против, и моя мама. А потом Катя уехала в другой город, я остался, и понеслось: девчонки, тусовки, курсовые-дипломные, радужные перспективы в Москве… И вдруг раз – и диагноз матери: быстро прогрессирующий рассеянный склероз. И накрылась моя карьера профессора экономики. Пошел в аспирантуру в наш вуз, не потянул учебу и две работы одновременно. А следующие двенадцать лет – мамино медленное угасание.
После ее смерти на вечере встречи выпускников, где была и моя Катя, которая к тому времени весила килограммов под сто, я познакомился с Аленой. Ее класс гулял в том же ресторане. Поженились через полгода, но с детьми долго ничего не получалось, да и Алене в ее двадцать шесть спешить было особо некуда, а мужчина и в шестьдесят может зачать.
Сначала жили в моей малосемейке, оставшейся от мамы, потом копили на двушку. Цели у нас с Аленкой были общими – родить и поднять детей, обеспечить им минимальный комфорт (по себе знаю, какой ужас, когда у тебя нет своей комнаты), воспитать их людьми, а потом и для себя пожить, попутешествовать. Три года назад удалось обменяться с доплатой на трехкомнатную, вот счастья-то было! Казалось – вот она, цель жизни достигнута!
Как закрыли квартирный вопрос, стали ее обставлять. Мебель, техника. Аленке оборудовать семейное гнездышко было по кайфу, да и мне нравилось. Начинали с голых стен, а вот гляди-ка, уже и мебель хорошая, на заказ выполненная, и плазма на полстены, и холодильник южнокорейский. Обставлялись, обрастали барахлом и несколько лет назад поняли, что и эта цель достигнута.
С детками, однако, долго не выходило ничего. Главное, врачи не могли понять, что не так-то, ведь здоровы мы были оба. Пометались по докторам, клиникам и знахаркам, потом плюнули да принялись исполнять другую мечту – начали путешествовать.
Сначала по России-матушке вдоволь покатались. Тут и Байкал, и Камчатка, и Дальний Восток, и Черное море, и Поволжье. Ну и Золотое кольцо, понятно, куда же без него. Это, может, москвичам просто, а жителю нашего захолустья съездить в ту же Москву – уже за радость! Кто в Москве да Питере побывал, могли смело говорить знакомым, что жизнь удалась.
Только начали осваивать ближнее и дальнее зарубежье: скатались в Минск, побродили по горам Грузии, понежились на песчаных пляжах Турции и Египта, – и случилось несчастье.
Вернее, сначала это было счастьем, ведь Аленка наконец забеременела! Она не сразу поняла, что произошло – настолько нежданно-негаданно это было. И только после осмотра у гинеколога оглушительно радостная новость пробрала меня так, что аж кости заныли: я стану отцом!
А дальше… Дальше были девять месяцев приятных хлопот и волнения, несколько часов тревоги, полгода черной тоски и наконец смерть от нескольких ножевых ранений.
Словно возвращая меня в текущий момент, текст перед глазами стал больше и замерцал:
– Выберите имя.
Зачем выбирать, если оно у меня есть? Ввожу «Звягинцев Александр Михайлович».
– Принято, Александр. Выберите пол.
Пф-ф… Здесь и думать не стал, взял мужской. Я не сексист, но…
Ну а как вы представляете себе мужчину в женском теле? Еще и с именем Александр Михайлович? Ага, вот и я так же. Не представляю.
– А что такого? – подала голос богиня. – Пол да имя – вещи непостоянные. Сегодня ты мужчина по имени Лоуренс, а завтра женщина Лана. Слышал о ней?
Меня немного передернуло. Был у меня знакомый нетрадиционной сексуальной ориентации. Вот оно (я без сарказма, оно убедительно доказало, что у него средний пол) мне многое разъяснило, но к его объяснениям шли физиологические подробности, а это уже было слишком. Только через мой труп!
Нет, спасибо. Останусь мужчиной.
– Я и не сомневалась, – хихикнула богиня.
Тем временем после выбора пола безликий манекен приобрел мужские очертания. Плечи стали шире, таз уже, руки и ноги крепче. И между ног что-то вздулось – пока бесформенное, но очевидное.
Ладно, что там дальше?
– Принято, Александр. Ваш выбор: мужчина.
– Выберите возраст (не менее 18 полных лет).
Вот здесь я прямо расстроился. С удовольствием бы прожил детство заново! Было бы здорово, с моими-то знаниями! А что, прослыл бы вундеркиндом да гением, стал бы звездой «Ютуба», и все такое… Шучу, плевать мне на славу было тогда, плевать и сейчас. К тому же… опять школа, опять уроки? Потом поступление в универ, лекции, сессии? Черт, не очень-то и хочется. Я вспомнил себя в десятом классе и ту атмосферу, ощущение познания новой, взрослой, жизни. Это будоражило. Девчонки, на которых мы смотрели совсем другими глазами, первые парочки, записки…
Но возвращаться ради этого в школу? Ну уж нет, не вариант. В общем, не о чем жалеть.
Теперь можно подумать, ставить ли минимум или рассмотреть варианты с более зрелым возрастом? Но вот насколько?
Я попытался вспомнить, в какой период мне больше всего нравилось жить. В тридцать? Трудно сказать. Я пахал как вол и плохо себя осознавал. Но вроде сил было еще полно… Хотя стоп, о чем это я? В новой жизни ничего этого не будет! А вдруг я тридцатилетний окажусь без кола, без двора, без образования и денег? И что мне делать?
Не-не, лучшие годы прошли, когда я был двадцатилетним! Помню, мог всю ночь куролесить, а с утра свеженьким на работу. После тридцати о таких подвигах я и не мечтал – похмелье мучало так, что весь день чувствовал себя амебой.
К тому же чем младше человек, тем больше возможностей. Взять хотя бы спорт.
Значит, решено: пусть будет восемнадцать.
– Принято, Александр. Ваш возраст: 18.
– Выберите страну (рождение, гражданство, проживание).
Выкатился полный список стран мира. Список как список, сотни раз видел подобный при регистрации на разных сайтах. Но кое-что в нем отличалось.
Во-первых, в списке попадались страны, о которых я ранее и слыхом не слыхивал. То есть знал, что есть такие территории, но чтобы страна? В моем мире Каталония и Наварра – части Испании, а ГДР давно слилась с ФРГ!
Стиснув несуществующие зубы, я промотал список до названия Родины. России в нем не было. Как не было ни Белоруссии, ни Украины, ни Казахстана, ни…
Минутку!
СССР! В списке ровно на своем месте сразу после Словакии и Словении, но перед США гордо светилась строчка:
– Союз Советских Социалистических Республик…
Вслед за названием в скобочках указывалось некое число. Где-то с плюсом, где-то с минусом. Выглядело это так:
– Республика Сингапур (−12)
– Сирийская Социалистическая Республика (+28)
– Словацкая Республика (−8)
– Республика Словения (−9)
– Союз Советских Социалистических Республик (+25)
– Соединенные Штаты Америки (−12)
– Соломоновы Острова (+1)
– Федеративная Республика Сомали (+31)
Короткая справка объясняла, что чем сложнее условия жизни рядовых граждан страны, тем больше бонусных очков я получу. И это заставило задуматься – нет, не над выбором страны перерождения, а над тем, что и в альтернативном мире, судя по бонусу, на Родине не все слава богу. Подумалось, что хоть режим другой, а люди-то те же самые. Ну правда ведь те же? Разве что, если развала Союза там не было, не такие зомбированные и развращенные?
Значит, СССР. Заманчиво, конечно, было прожить новую жизнь европейцем, австралийцем или американцем, но, называйте это патриотизмом или глупостью, я не мог поступить иначе.
Какой из меня русский, знают только предки. Отец рассказывал, что бродила во мне и украинская кровь, и татарская, и мордва с чувашами были в родословной. Были немцы, это тоже точно. А вот про прапрапрадеда из цыган и грузинского князя в роду я не поверил. Ну что во мне кавказского или цыганского в прошлой жизни было? Глаза голубые, волосы светлые, нос картошкой. Как Шурик из «Операции “Ы”», только волосы не крашеные, а родные.
Но все это фигня, потому что душой я был русским. Воспитывался на «Кортике», «Электронике», «Незнайке», Алисе Селезневой и «Пикнике на обочине». Читал всего Гоголя, Достоевского, всех Толстых, Шукшина, Некрасова, Чехова, Грибоедова, Гончарова… Рос на фильмах о Великой Отечественной и в детстве мечтал стать космонавтом.
Даже когда весь класс хотел работать коммерсантами, бизнесменами и дилерами-дистрибьютерами, я видел себя в том, чтобы приносить пользу Родине. Например, стать первоклассным вратарем и помочь нашей сборной наконец выиграть чемпионат мира по футболу. Деньги меня интересовали во вторую очередь.
– Принято, Александр. Страна гражданства и проживания: СССР.
– Вы получаете 25 дополнительных баллов, которые сможете использовать при генерации тела.
Так, стоп! Я хочу изменить имя! Точнее, фамилию. У меня новое тело, новая жизнь в новой-старой стране, к Саше Звягинцеву эта личность не будет иметь отношения!
К тому же как вы яхту назовете, так она и поплывет. Перед глазами замерцала строка с моим именем, и, минуту поколебавшись, я все-таки заменил «Звягинцев» на «Нерушимый». Я восстал из небытия, как и нерушимый в этом другом мире Союз, который устоял.
Будто пробуя новое имя на вкус, я произнес:
– Александр Михайлович Нерушимый.
– Выберите внешность.
А здесь понеслась карусель! Помните, был такой советский мультфильм про шапку? Богач пришел к скорняку заказывать шапку из овечьей шкуры, а потом решил спросить, можно ли из этого сделать не одну, а две шапки? Оказалось, можно и две, и три, и четыре. Ну он, радостный, заказал сразу семь. Скорняк и сделал ему семь шапок. Ма-а-алехоньких, зато семь! Ибо исходного материала-то так и осталось – одна шкура!
Так и у меня. Я получил пятьдесят очков. Еще двадцать пять получил за выбор СССР.
И вложить их хотелось во все! И в красоту лица, и в красоту тела, и в чувство юмора, и в обаяние, и в сексуальную привлекательность, и в ум, и в здоровье. Показателей было очень много, и это только стандартных. А ведь еще были так называемые «врожденные таланты». О, это отдельный разговор. Умение драться, музыка, рисование. Дар обоняния, например, позволял распознавать тончайшие нотки и разбивать запахи на составляющие. Сразу вспомнился нашумевший «Парфюмер» Зюскинда – в том случае не иначе как герой вкинул все очки в этот талант.
Пять очков в каком-либо параметре, судя по справке, – это норма. Обычный показатель среднего человека. Меньше – хуже, больше – лучше. Например, в красоте лица для уровня фотомодели требовалось от пятнадцати. Выше двадцати – это уже отлично, мировой уровень.
И что получается? Становишься очень красивым человеком, но при этом с недалеким умом и отвратительным надтреснутым голосом? Да, голос тоже был. И даже характеристика его имелась не одна. Был голос властный, уверенный, сексуальный, влекущий. Значилась градация по музыкальному направлению. Да чего только не было! И это я еще не дошел до самой внешности! Ну, скажем, телосложения, цвета глаз, длины ресниц, черт лица. Даже волосатость нашел! Причем там позволялось распределить, где и куда, и чего, и сколько…
Утомившись, я перешел на другую вкладку. Там можно было добавить себе всякого рода ущербности. Врожденные генетические заболевания, увечья, шрамы, застарелые травмы. Берешь хромоту и получаешь плюс десять очков. Не прочь носить горб на спине? Получай сразу плюс пятнадцать. Шепелявость оценивалась дешевле – всего два очка в плюс. Заикание, косоглазие, дальтонизм, немота, глухота, всякого рода аллергии. Аллергия на кошек, например, давала сразу плюс три балла. Вот только я слишком люблю котиков, чтобы пойти на это.
Фобии тоже могли послужить источником дополнительных баллов. Арахнофобия – плюс одно очко. Аэрофобия – плюс три очка. Видимо, невозможность летать на самолетах должна была компенсироваться хоть чем-то.
Откуда-то издалека донесся смешок божества.
– Можешь не спешить, Саша, – прошептала она. – У тебя в запасе целая вечность. Ты вне времени…
Наверное, каждый мечтал бы попасть на мое место и получить возможность изменить свое тело. Не просто так даже эталоны красоты и кинозвезды обращаются к пластическим хирургам, и я говорю не о возрастных изменениях, а об операциях, направленных на коррекцию внешности. Нос поправить, подбородок, грудь. Да мало ли.
Знавал я одну девушку, так у нее к двадцати двум годам исправлено было практически все – от груди и задницы до надутых губ. Выглядела она, стоит признать, сногсшибательно. Но живость мимики все-таки была утрачена. Одно дело статичное селфи в социальной сети, другое – близкое общение, при котором все эти нюансы и распознаются.
Создавая себе новое тело, я долго думал и крутил разного рода недостатки. Пытался выбрать такие, чтобы не мешали жить. Вроде тех же веснушек умеренной плотности. А что, Аленку они даже красили. Но, хорошо поразмыслив, так и не решился собственными руками увечить будущего себя. Вот та же аллергия на моллюсков – вроде фигня, да я, может, за всю жизнь ни одного моллюска не попробую, а гляди ж ты, жалко! А вдруг захочется? А у меня аллергия. Фигня какая-то прям.
Для начала, чтобы было от чего плясать, все основные показатели я выставил средними.
На все это ушло тридцать пять очков. Осталось сорок – пятнадцать плюс двадцать пять бонусных. Это те, что дали за выбор Родины.
Итак. Рост сто восемьдесят три. Выше делать не стал, взял тот, что у меня был в прошлой жизни. Удобно, примерно на полголовы выше девушки среднего роста. Будет на каблуках, тогда сравняемся, а будет выше, тогда каблуков не нужно.
Телосложение атлетическое, но без перегибов. Восемьдесят один килограмм, пятнадцать процентов жира, остальное мясо и кости. Кости сделал покрепче. Спина прямая, осанка гвардейская – похоже, сработали комплексы прошлой жизни: у меня был небольшой правосторонний сколиоз, который не удалось исправить тренировками.
Ушло на все это двенадцать очков.
Еще восемь ушло на лицо. Глаза синие, брюнет. Аристократический нос, аккуратные уши, волевой подбородок. В модельный бизнес я не стремлюсь, но и некрасивым быть не хочется.
Пять очков раскидал на мелочи. Убрал излишнюю волосатость. Прикинув, добавил еще на один балл харизмы. Добавил… э… скажем так, сексуального темперамента и выносливости. Видимо, подсознательно хотелось отыграться за прошлую жизнь, в которой у меня только юность была бурной, потом стало не до женщин, а когда выбрал единственную, на других претендовать перестал. Что смотреть – да, смотрел.
Также улучшил голос, сделав его богаче, сочнее, такие тембры внушают доверие к говорящему. В той жизни я, заядлый кавээнщик, автор неплохих шуток, с которыми наша институтская команда «Конкретика» даже добиралась до телевизионной Премьер-лиги КВН, потерпел крах на сцене стендапа как раз из-за вовсе не артистичного голоса и зажатости.
Совсем закопавшись в мелочах, настроил даже такие параметры, как потливость и работа сальных желез. В лучшую сторону, понятно.
А когда закончил с телом, перешел к прирожденным талантам. Чего там только не было! Я список проматывал, по ощущениям, около часа, и то, кажется, так и не докрутил. Как и во всем, мировой уровень начинался от пятнадцати очков, а у меня как раз столько и осталось!
