Денис Передельский
Тайна черных вдов

С замирающим в груди сердцем, Марта напряженно, как и еще несколько десятков зевак вокруг нее, следила за трюкачом. Следователь лег на край крыши, осторожно спустил вниз ноги и повис на руках. Он каким-то чудом удерживался за водосточную трубу. Даже на расстоянии было слышно, как жалобно скрипит она под тяжестью человека.

Смельчак ногой толкнул оконные створки. Те послушно перед ним распахнулись. Он раскачался на вытянутых руках и благополучно запрыгнул внутрь квартиры. И только это проделал, как с крыши сорвалась и с металлическим грохотом ухнула вниз значительная часть проржавевшей от времени водосточной трубы. Народ дружно охнул и отшатнулся назад. Но уже через секунду в окне появился смельчак и помахал рукой, показывая, что с ним все в порядке. Зеваки ответили ему аплодисментами.

– Марта?

Услышав свое имя, девушка обернулась. Метрах в пяти от нее стоял Ксенофонт. Репортер был в своем обычном, легком потертом полупальто черного цвета военного покроя и с неизменным длинным шерстяным шарфом, несколько раз обмотанным вокруг тощей шеи с остро выпирающим кадыком. Ксенофонт приветливо махал Марте рукой. Его небритое лицо хранило недавно пройденную стадию острого приступа ипохондрии. Марта махнула в ответ и стала пробиваться к коллеге через толпу.

– Ну и что тут? – спросил Ксюша, равнодушно обводя взглядом место происшествия.

Марта взяла его под руку и отвела в сторонку, к росшему неподалеку тополю. Там их разговор никто не мог подслушать. Марта быстро ввела коллегу в курс дела. Ксюша слушал молча, не перебивал против обыкновения и сохранял на лице выражение мрачной угрюмости. Видно было, что его заботят совсем другие проблемы.

– Эй, ты где? – заботливо осведомилась Марта, помахав рукой у него перед носом. – В другом измерении?

Ксенофонт вздрогнул и вернулся в реальность.

– Я тут, тут я, – поспешно сказал он и тут же вынес свой вердикт. – Дело ясное: несчастный случай. Нет, я, конечно, поговорю с ребятами из прокуратуры. Но это все равно ничего не даст. Я криминал носом чую. Здесь все чисто.

– Ксюша, дорогой! Но Гудков мне сам говорил, что ему гадалка сегодня смерть нагадала!

– Видишь, – многозначительно поднял вверх указательный палец журналист. – Максимум, что это было – самоубийство. На почве алкоголизма. Психоз. Нет, нам здесь делать нечего… Ты когда к Яночке пойдешь?

– Когда рак на горе свистнет, – обиженно надула губки Марта. – Не хочешь возиться, так и скажи. Я другого репортера найду.

– Ну что ты как маленькая девочка, в самом деле, – обиделся, в свою очередь, Ксенофонт. – Если бы я знал, что ты будешь так себя вести, то сам, честное слово, выкинул бы твоего бедолагу в окно.

– Не смешно, – продолжала дуться Марта. – И что это за юмор у вас сегодня у всех такой?

– Какой?

– Черный! Я уверена, что это был не несчастный случай.

– Ага, счастливый такой это случай был, – ехидно гоготнул Ксенофонт. – Вот мужику счастье привалило! Мне бы так…

– Хватит смеяться, здесь тебе не цирк, – окончательно рассердилась Марта. – Лучше послушай, что я скажу.

– Ну что ты можешь мне еще сказать? Что его все-таки вытолкнули из окна? Не верю, докажи.

– Доказать? – распалилась Марта. Репортер невольно залюбовался ее раскрасневшимся и оттого похорошевшим лицом. Еще пару месяцев назад он сам тайно был влюблен в эту девушку, о чем предмет обожания не догадывался до сих пор.

– Докажи!

– Хорошо, иди сюда!

Марта схватила репортера за руку, подвела его к самому ограждению и указала на открытое окно на третьем этаже.

– Видишь?

Ксенофонт честно уставился взглядом туда, куда показывала Марта.

– А что я должен увидеть?

– Сикстинскую мадонну, играющую голышом на балалайке! Окно видишь?

– Окно вижу, – согласился Ксенофонт.

– Видишь, что оно открыто?

– Да что ты все заладила, видишь, видишь… Я же не слепой! Вижу, конечно, окно, открытое. Мне что, слазить туда и закрыть его?

– Нет, закрывать не надо. В том-то все и дело, что это окно открыл следователь.

– Ну и что? – никак не мог врубиться Ксенофонт.

– А то, что после того, как Гудков выпал из окна, оно оказалось закрыто! Понимаешь, что это значит?

– Ничего не значит. Просто кто-то взял и закрыл его.

– Вот именно, закрыл! – возликовала Марта. – А следователь мне сказал, что в квартире никого нет! И закрыта она изнутри на блокиратор. Он потому через крышу туда и полез, чтобы дверь открыть. Теперь понял, балда? Если его кто-то закрыл, то этот кто-то должен был находиться в квартире после того, как оттуда выпал Гудков, верно?

Ксенофонт задумался. Или сделал вид, что задумался.

– И что ты хочешь этим сказать? – с подозрением спросил он.

– Я хочу сказать, что Гудков не сам выпал из окна. Я хочу сказать, что его убили…

– Нет, погоди. Окно могло закрыться от порыва ветра или сквозняка.

– Да? Но если Гудков так боялся ветра, то зачем отдал мне вот эти ключи?

Марта с торжествующим видом вынула из сумочки связку ключей и продемонстрировала ее Ксюше. Репортер взглянул на них без всякого интереса.

– Что это за ключи? – бесстрастно спросил он.

Марта сжала связку в ладошке.

– Это ключи к раскрытию преступления, – жарко сказала она, устремив пылающий энтузиазмом взгляд куда-то поверх репортерской головы. – И я обязательно найду от них замочек…

***

Домой Марта вернулась в самом мрачном расположении духа. Озадачив Ксенофонта, она оставила его на месте гибели Гудкова. Репортер, по ее требованию, должен был выведать все, что удалось узнать следственным органам. Ксюше предстояло применить для этого все свои связи и природную изворотливость.

Марта с места происшествия отправилась в редакцию, передумав идти сразу домой. В ее должностные обязанности не входили криминальные расследования. А вот за рекламу начальство давно грозилось с нее спросить. Девушка хотела совместить одно с другим. Она давно мечтала о повышении своего рекламного статуса до журналистского. На ее взгляд, убийство Гудкова могло ей в этом помочь.

Но стоило только Марте переступить порог редакции, как со стороны кабинета главного редактора донесся грозный рык:

– Квасова, немедленно зайдите ко мне!

Марта тяжело вздохнула и грустно улыбнулась в ответ на сочувствующие взгляды коллег. Она положила вещи на своем рабочем месте и, собрав в кулак все силы, отправилась к начальству. Главный редактор сидел за своим столом, низко уткнув голову в бумаги. Он что-то быстро читал, бегая взглядом по строчкам сквозь каким-то чудом державшиеся на кончике его носа очки. В руке начальник держал дешевую простенькую шариковую ручку и иногда что-то правил ею в тексте.

Марта присела напротив него, опустившись на вращающийся офисный стул. По опыту она знала, что в такую минуту главного редактора отвлекать нельзя, иначе можно было нарваться на неприятности, да и другим коллегам невольно насолить. Раздраженный шеф считался в редакции самым страшным стихийным бедствием, которое только существует в природе.

Наконец, редактор дочитал последнюю строчку, презрительно и устало обронил: «Сплошное графоманство!», и переключил свое внимание на Марту. От его ледяного взгляда, усиленного сверкнувшими на солнце линзами очков, мороз пробежал по спине Марты. Она даже слегка поежилась, почувствовав, как по ее загривку пробежал неприятный холодок.

– Квасова, вы, наверное, и сами догадываетесь, зачем я вас сюда пригласил? – сухо и официально начал беседу редактор Быковский. Такое начало не предвещало ничего хорошего.

– Хотите угостить меня кофе? – неуверенно предположила Марта.

– Нет, то есть…, – редактор запнулся, посмотрел Марте прямо в глаза. Затем отвел взгляд, смущенно кашлянул, встал из-за стола и подошел к окну, сунув руки в карманы брюк.

– Что же вы, Марта, делаете? – не оборачиваясь к ней, неожиданно спросил Быковский, изрядно озадачив свою подчиненную такой постановкой вопроса, да и своей интонацией тоже.

– Сейчас или вообще? – не поняв, уточнила Марта. – Сейчас я на стуле сижу и вас слушаю…

– Не сейчас, а вообще, – терпеливо уточнил, по-прежнему не оборачиваясь, редактор.

– Ну, вообще я работаю, живу понемногу, как все, – неуверенно протянула Марта и принялась лихорадочно припоминать все свои последние прегрешения. – А что? Ой, неужели вы хотите мне зарплату поднять? Спасибо большое, а то я уже стала думать, что вы никогда этого не сделаете!

Быковский от этих слов поперхнулся и закашлялся.

– Квасова, немедленно прекратите ваши шуточки! – нарочито приказным тоном сказал он, обернувшись, наконец, к девушке. – Они здесь неуместны!

– Владилен Амальгетович, я и не думала шутить, – округлила глаза Марта. – Когда речь заходит о деньгах, я говорю очень серьезно. Нет никого серьезнее в этом мире в такой момент, чем я.

– А я с вами хочу поговорить не о деньгах, – резко сказал редактор. – Я хочу э-э-э… обсудить с вами некоторые аспекты вашего поведения.

– Вот уж не думала, что у меня есть поведение, – от души рассмеялась девушка. – А тем более аспекты. Теперь буду знать.

– Прекратите смеяться, я вам говорю, – грозно цыкнул на нее начальник. – Вопрос действительно очень серьезный.

– Да? И в чем же заключается его серьезность? А, поняла. Вы тайно работаете на ЦРУ и хотите меня завербовать. Не выйдет! – крикнула Марта, вскочила со стула и погрозила начальнику изящным пальчиком. – Русские не продаются!

Главный редактор нервно облизнул внезапно пересохшие губы и метнул затравленный взгляд в сторону двери. Дверь была плотно закрыта, и это его немного успокоило. Быковский и не подозревал о том, что его опытная секретарша Валечка давно уже взяла за правило подслушивать через интерком, который редактор частенько забывал выключить.

– Квасова, перестаньте паясничать, – куда более миролюбиво сказал Быковский. – Присаживайтесь, не люблю, когда стоят. Понимаете, Марта, вопрос, по которому я вызвал вас сюда, очень щекотливый. До меня доходят слухи о том, что вы… э-э-э… разлагаете коллектив.

От изумления Марта чуть не свалилась со стула, на который едва успела вновь присесть.

– Простите, что-то у меня сегодня плохо со слухом, – сказала она. – Наверное, магнитные бури или что-то такое. Повторите, пожалуйста, что я делаю?

– Разлагаете коллектив, – терпеливо повторил начальник, внимательно наблюдая за девушкой.

Марта проявила чудеса выдержки, позволив себе лишь вежливую улыбку.

– Что-то я все равно ничего не поняла, – сказала она, очаровательно нахмурив брови. – А вы не могли бы уточнить, как именно я его разлагаю и когда: в рабочее время или в свободное?

– Почем я зна… Перестаньте паясничать! – побагровел Быковский. – У меня точные сведения о вас. Скажите, зачем вы посоветовали Огурцовой отбить мужа у Олеси Федоткиной?

– Да никому я ничего не советовала, – с обидой и возмущением фыркнула Марта. – Если вы имеете в виду случай в прошлую среду, так они тогда повздорили между собой из-за бедного Сенечки. Федоткиной показалось, что он понравился Огурцовой. Вот я и ляпнула, не подумав, мол, если так нравится, то забирай.

– Ничего себе шуточки! А Огурцова вашу шутку приняла всерьез и отбила-таки Сеню, то есть мужа у Федоткиной.

– Что? – ахнула Марта, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех. – Так быстро? Может, он просто сам хотел отбиться как можно поскорее?

Марта живо представила себе эту картину: сто тридцатикилограммовая корректор Огурцова отбивает тщедушного, шестидесятикилограммового Сенечку у стройной, как кипарис, Олеськи. Такое, в принципе, на ее взгляд было невозможно. Об этом она и сказала редактору.

– Да, мы тоже сначала так думали, – грустно кивнул он головой. – Но все вышло совершенно иначе. Вчера вечером Огурцова предложила мужу Федоткиной выйти за нее замуж. Тьфу ты, она предложила ему на ней жениться. Несчастный Сеня не смог ей отказать.

– Она что, силой заставила его это сделать? – смеялась Марта. – К вашему сведению, «несчастный» Сенечка уже год тайком бегает к ней от законной супруги. А Олеська только мучается и обрастает рожками.

– Да? – ядовито сверкнул линзами очков Быковский. – Если она так мучается, то почему Огурцова на работу не вышла? А я вам скажу, почему: она боится мести Федоткиной!

– У-у, как у вас все запущено, – потешаясь, протянула Марта. – Прямо бразильские страсти. Прости, это у вас все или припасена еще пара обвинений для меня?

– Я хотел бы еще поговорить с вами о Ксенофонте. Кажется, вы плохо влияете на его нервную систему…

– Ох, нет, этого я точно не выдержу, – взмолилась Марта и вскочила со стула. – Уж лучше сразу пристрелите меня. А еще лучше – отравите. У вас не найдется для меня немного яду? Из личных запасов? Должен быть, вы ведь пьете по утрам кофе из того, что называете жареным ячменем? Поделитесь, пожалуйста, с бедной девушкой, и Ксенофонт мгновенно излечит свои нервы.

Быковский в очередной раз побагровел и решительно указал девушке на дверь.

– Продолжим нашу беседу завтра, – с трудом удерживал себя в рамках приличия редактор.

Несмотря на кажущуюся веселость, на Марту разговор с начальством подействовал угнетающе. С детских лет в ней жило обостренное чувство свободы и справедливости. Стоило только обстоятельствам покуситься на ее внутреннюю независимость, как девушка немедленно впадала в депрессию. Разговоры с Быковским обычно этим и заканчивались. С первого же дня они не нашли друг с другом общего языка. Для Марты до сих пор оставалось загадкой, почему Быковский принял ее на работу. А еще большей тайной было то, почему он до сих пор не выгнал ее на улицу. Сама же Марта форсировать подобные события не планировала.

Взглянув на часы, она тяжело вздохнула. Шел пятый час вечера. Еще какую-то неделю назад за ней к пяти приехал бы Дима. Все редакционные дамы повыскакивали бы из своих кабинетов, чтобы лишний раз полюбоваться на статного красавца в чине майора ФСБ! А Марта подошла бы к нему гордой, но изящной походкой и мимолетно чмокнула бы его в щечку. Увы, любовь растаяла, как дым, и ведь было-то это всего неделю назад.

Дима в тот день, вернее, ночь привел домой подругу детства, забыв (или сделав это нарочно?), что у него уже целый месяц живет Марта. Они заявились домой в полпятого ночи, пьяные вдрызг. Марта вышла на шум и застала их целующимися в прихожей. От возмущения и обиды она не могла вымолвить ни слова.

– Дорогая, я тебе сейчас все объясню, – заплетающимся языком сказал тогда Дима.

– Попробуй, – ледяным тоном ответила Марта, скрестив руки на груди. – Интересно посмотреть, как это у тебя получится.

– Понимаешь, – начал Дима, оттолкнув от себя подругу детства, которую словно бы только что с удивлением обнаружил у себя в прихожей. Девица, впрочем, внимания на это не обратила и без тени смущения неторопливо застегивала на груди распахнутую блузу. – Это мой друг. Вернее, моя подруга. Понимаешь, бывают други и подруги. Так вот она относится к категории подруг, подвид подруга детства. Видишь ли, у меня было детство.

– Да неужели? – саркастически отозвала разъяренная Марта. – А я думала, ты прям сразу взрослым родился. Да только, как я погляжу, ты до сих пор не повзрослел.

– Ой, гляди, что у меня есть…

С этими словами Дима, опасно покачиваясь, поднял с пола и продемонстрировал Марте бюстгальтер подруги детства.

– Ой, какая интересная штучка. Только не говори, что это твой личный лифчик, – усмехнулась Марта.

– Мой? – удивленно уставился на предмет женского туалета в своей руке Дима. – Нет, это не мой… А что, это лифчик, да? Никогда бы не подумал. Мне всегда казалось, что это… чехол для верблюдов, только для таких маленьких.

– Эй, каких еще маленьких?! – возмутилась подруга детства и шлепнула своего кавалера ладонью по плечу. – Никакие они не маленькие, столько денег за них отдала.

– За верблюдов? – удивился Дима. – Ох, марта, ты меня так разочаровала… Бедные, бедные верблюды…

– Главное, что она, подруга твоя, тебя, кажется, совсем не разочаровала. Главное, конечно, чтобы ты был доволен. Итак, резюмируем – это твоя подруга, а это ее лифчик. А это твоя рука.

– Которая?

– Которая держит лифчик.

– Ах эта? Да, это моя, признаю и раскаиваюсь.

– Что, кроме этого, еще скажешь в свое оправдание?

– Еще скажу… а что я скажу? Ах да, ты знаешь, что моего друга, вернее, подругу зовут… Зовут… Слушай, как тебя зовут? Миша?!

– Меня зовут Маша! – капризно поправила его подруга и вновь шлепнула его ладошкой по плечу.

– Заткнись, Миша, не мешай мне выкручиваться, – зашипел на нее Дима. – Понимаешь, дорогая, Миша только что сделал себе операцию по смене пола…

– Он сделал это прямо в нашей прихожей? Неужели сам? И каким образом, интересно было бы узнать? Тупым ножом, под обрез? Что-то я не вижу никаких следов операции.

– Покажи ей следы, – потребовал Дима у своей спутницы.

– Какие еще следы?

– От операции…

Подруга задумчиво икнула, затем задрала край блузы и оттянула книзу юбку.

– Вот! – торжествующе заявила она.

– Это шрам от операции на аппендиците, – прошипела Марта. – Впервые слышу, чтобы удаление аппендицита превращало Мишу в Машу.

– Да? – удивился Дима. – А, по-моему, объяснение очень разумное.

– Тогда поясни, зачем ты целовал своего друга? У нас в стране такое не одобряется.

– Да-да, точно, ты права, – обрадовано закивал головой Дима. – Вернее, нет. Я никого не целовал. Это она меня целовала. Представляешь, иду себе спокойно так домой, никого по дороге не трогаю, и вдруг эта девка как кинется на меня из-за угла ни с того, ни с сего. Из подворотни прямо выскочила. Я даже среагировать не успел, хотя нас тренировали. Знаешь, как нас тренировали? До седьмого пота. Ну и давай меня целовать. Слушай, а кто это? Откуда она вообще здесь взялась? Марта, ты зачем ее впустила? Я же тебе говорил, не открывай дверь незнакомым людям, даже по ночам!

– Что-о-о?! Так это я на тебя накинулась? – взвилась Миша-Маша и залепила Диме горячую оплеуху. – Кобель проклятый! Все вы такие!

Она сердито вырвала из руки мужчины свой лифчик и ушла, громко хлопнув за собой дверью. Оставшись наедине с Мартой, Дима глупо улыбнулся.

– Дорогая, давай сделаем вид, что ничего не произошло…

Ночевал он на диване, а Марта в то же утро вернулась к себе домой. Жила она в семейном общежитии, в небольшой, но уютной угловой комнатке на пятом этаже, по соседству с комнатой своей младшей сестры Таньки. Ей она и выплакала свое горе.

– Я же тебе говорила, что все мужики – кобели. Держать их надо на коротком поводке! – приговаривала, гладя по голове сестру, лицом зарывшуюся на ее необъятной груди, Танька. – И Дима твой мне сразу не понравился. Подумаешь, жизнь он тебе спас! Уберег в перестрелке от бандитской пули! Ну и что? А ты ему рубашки стирала, носки штопала, обеды готовила. Еще неизвестно, кто кому больше задолжал!

Сестра всегда находила для Марты нужные слова. Танька была для нее самым близким в мире человеком. Пожалуй, только с мамой еще могла вот так же по душам поговорить Марта. Но Танька всегда была рядом, а мама жила далеко, в Челябинске.

С Танькой Марту связывала и какая-то внутренняя, телепатическая связь. Сестры очень хорошо чувствовали, что происходит друг с другом, даже на расстоянии. Если одной было плохо, то и другая испытывала дискомфорт; если одна переживала счастливые мгновения, то и у другой душа расцветала светлыми красками. Вот и сейчас Танька безошибочно угадала, что у сестры лежит камень в душе.

– Рассказывай! – велела она, как обычно, без стука ввалившись в комнату сестры.

Марта открыла дверцу шифоньера, зашла за нее, словно за ширму, и начала переодеваться. Попутно она во всех подробностях описывала сестре обстоятельства смерти Гудкова. Марта накинула на себя халатик, закрыла шифоньер и отправилась на кухню, общую на блок из восьми комнат. Танька заторопилась следом за сестрой.

– Постой, я не поняла насчет окна, – допытывалась она. – Причем тут окно?

– Понимаешь, если оно было закрыто, значит, его кто-то закрыл, – терпеливо пояснила Марта, набирая в кастрюлю воду из-под крана.

– Так Гудков его и закрыл, – осенило Таньку.

– Как ему это удалось? Он упал на асфальт, разбился, потом поднялся по водосточной трубе, аккуратно закрыл окно и спустился обратно?

– Нет, просто он вышел на парапет и закрыл за собой окно.

– Там нет никакого парапета!

– А что ты сразу ругаешься и слова сказать не даешь?! Может, я думаю…

– Ты? – ехидно заметила Марта. – Ой, не смеши меня, я еще жить хочу.

Марта вскипятила воду и сварила в ней купленные по дороге домой пельмени, в том числе и на долю сестры. Танька любила поесть. Она давно бросила следить за фигурой. После родов Танька очень располнела, ей не помогали никакие диеты. Несколько лет ожесточенной борьбы за снижение веса убедили ее в том, что далеко не каждому дано счастье или несчастье быть худым. Себя Танька считала вполне здоровым человеком, а муж любил ее такой, какой она была.

Круглее и плотнее Таньки из всего ее окружения была только ее лучшая подруга Промокаха. Они вместе работали в отделе снабжения на заводе. Так что в отличие от многих женщин, Танька могла позволить себе за завтраком, обедом и ужином что угодно. Она не опасалась за свою фигуру, поскольку опасаться было уже поздно.

– Хорошо, предположим, что ему помогли отправиться на тот свет, – сдалась, наконец, Танька. – Тогда сразу возникают два вопроса. Вопрос первый: кто и зачем это сделал? И вопрос второй: зачем тебе все это надо? Опять хочешь впутаться в темную историю? Ну уж нет, хватит! Мне сестра живая нужна.

– Я и так живая, что со мной сделается?

– Живая она, – недовольно пробурчала Танька. – Ты тощая и прозрачная, а не живая. Вот я – живая, смотри!

Танька вскочила на ноги и уперла руки в крутые бедра. Подбоченилась и гордо выпятила вперед мощную грудь.

– Ну как?

– Да, пожалуй, утопить тебя будет очень сложно, – вынесла свой вердикт Марта.

– Это еще почему? – приготовилась обидеться Танька.

– А ты все время всплывать будешь, сало не тонет.

Танька зарычала от обиды и больше с Мартой в тот день не разговаривала.

Ночью Марту ожидало другое испытание. В одиннадцать часов, почитав при свете ночника книжку, она улеглась спать. После трудного и полного переживаний дня сон пришел сразу. Он навалился на девушку всей своей тяжестью. Сон был бесконечно длинным и тягучим, без сновидений. Казалось, будто Марта провалилась в саму вечность.

Вырвали девушку из оков Морфея чьи-то душераздирающие вопли, доносившиеся с улицы. Марта нехотя открыла глаза, включила ночник и скосила взгляд на будильник. Шел только третий час ночи. Можно было спать еще минимум четыре часа, если бы не эти вопли, в которых девушке послышались знакомые нотки.

Марта встала, нащупала ногами тапочки и накинула на плечи халатик. Не спеша подошла к окну, приоткрыла шторку, выглянула в окно и инстинктивно отшатнулась. Внизу, перед ее окнами, на месте маршировал, высоко задирая ноги, ее бравый майор Дима. При этом он орал куплеты из какого-то военного марша и храбро размахивал длинным шестом, на который были нанизаны около десятка лифчиков разного размера.

– Марта, я тут! – радостно заорал он, увидев, что в комнате возлюбленной зажегся свет. – Я пришел к тебе просить прощения.

Но возлюбленная столь же сильного чувства восторга к нему не испытывала. В приступе тяжелой злобы на своего ухажера Марта пошарила глазами по комнате в поисках чего-нибудь тяжелого и ненужного, что было бы не жалко швырнуть в голову проклятого изменника. Да как он посмел явиться к ней среди ночи, да еще с коллекцией, видимо, боевых трофеев на шесте?! К счастью для Димы, ничего тяжелого и ненужного Марта в своей комнате не нашла.

– А сейчас я прочитаю тебе свои стихи, – орал с улицы Дима. – Я их сочинил специально для тебя. Слушай: как пулемета очередь, как автомата дробь, люблю я Марту очень ведь, как… тут я еще не придумал, никак не могу рифму подобрать к слову дробь! Может, поможешь?

Марта снова выглянула в окно. Рифма у нее так и вертелась на языке. Однако она не решалась кричать такое во всеуслышание среди ночи. Ей показалось, что Дима не очень твердо стоит на ногах. Неужели он начал выпивать? Только этого ей и не хватало! Даже после того, как Марта ушла от него, в душе у девушки жила надежда на то, что все образуется. Она надеялась, что они еще смогут быть счастливы вместе. Марта была уверена в том, что ее обида пройдет. Это было всего лишь очередное испытание на пути к их совместной жизни. Ей не хотелось, чтобы майор Дима навсегда исчез из ее судьбы. Марта все еще верила в то, что этот мужчина ниспослан ей небесами.

Такие мысли лихорадочно проносились в сознании Марты. А в это время мужчина ее мечты продолжал маршировать под окнами с коллекцией лифчиков в руках.

– А еще я хочу подарить тебе… хочу подарить… – Дима внезапно сорвался с места и исчез из поля зрения Марты. – Ты любишь котов?

Минуту спустя он появился снова. Майор держал за шкирку дворовую кошку. Несчастное животное отчаянно извивалось в его руках и жалобно мяукало.

– Я хочу подарить тебе Мурзика в знак нашей дружбы и примирения. Сейчас принесу!

– Не смей подниматься ко мне! – крикнула в открытую форточку Марта. – Я тебе все равно не открою.

– Хорошо, тогда лови!

С этими словами Дима размахнулся и швырнул издавшее поистине предсмертный вой несчастное животное в окно пятого этажа. Ошалевший от страха Мурзик в полете перебудил половину города, однако каким-то чудом благополучно долетел до окна и с диким скрежетом вцепился когтями в подоконник. Марта тут же распахнула одну из оконных створок и впустила перенервничавшего кота к себе.

– Идиот! – крикнула она в окно. – Живодер! Алкоголик! Хренов агент национальной безопасности! Иди, проспись! И перестань мучить животных!

Марта закрыла шторки и выключила свет. Мурзика она выпустила на пол. Переживший стресс кот немедленно забился под шифоньер. Девушка хотела вытащить его оттуда, но кот озлобленно зашипел в ответ на ее ласковый зов. Всем своим видом он демонстрировал, что больше никогда живым в человеческие руки не дастся.

В этот момент раздался стук в дверь. Марта подошла и открыла щеколду. На пороге, закутанная в одеяло, в одной ночнушке со смешными кружевными оборками стояла полусонная Танька. Она удивленно проводила взглядом метнувшуюся у ее ног кошачью тень, выскочившую за порог. Затем важно и бесцеремонно прошлепала в комнату сестры. Зевнула по дороге, заразив этим и Марту, и сунулась в окно, слегка одной рукой приоткрыв шторку.

– Твой, что ли, приходил? – сонно спросила она. – Третий раз уже. Если бы он не служил в ФСБ, наши мужики уже намяли бы ему бока.

– И правильно сделали бы, – зло обронила Марта, с ногами забравшись на свою кровать.

– Все еще злишься? – снова выглянула в окно Танька. – Ушел… Эх, какой мужик, а! Если бы я была свободна…

– Знаю, знаю, ты бы его точно не упустила, – продолжила знакомую песню Марта. – Проходили уже. Придумай что-нибудь поактуальнее.

– Хочешь верь, хочешь не верь, но я бы на твоем месте его простила, честное слово! Ну подумаешь, с бабой он какой-то поцеловался… Может, он случайно… Или у него такое задание было…

– Поцеловать чужую бабу? С каких это пор в ФСБ такие задания дают?

– Да кто их теперь разберет, чем они там занимаются! А как же Джеймс Бонд? Он их столько перецеловал, а верность хранил одной.

– Которой из тысячи?

– Ну, не знаю. Ой, а может, он хотел твои чувства проверить?

– В таком случае, ему это удалось, – вяло отозвалась Марта. – По крайней мере, теперь он может не сомневаться в том, что с чувством собственного достоинства и мести у меня все в порядке.

– Ну и дура, – решила Танька. – Пока будешь так придирчиво относиться к своим мужикам, молодость мимо пройдет. Оглянуться не успеешь, как твоя кожа станет дряблой, грудь, ну сама понимаешь…

– Замолчи, ради всего святого, – взмолилась Марта. – Я спать хочу, а вы мне не даете. То один придет то другая. Коты эти ее. Кругом одни ненормальные…

– Ну что ты, я же любя, – миролюбиво отозвалась Танька, укладываясь на кровать рядом с сестрой. – Я за тебя, дурочку, беспокоюсь.

– Лучше возвращайся к себе и беспокойся о своем муже и сыне.

– Ты становишься злюкой, – заметила не без доли самодовольства Танька. – А это первый признак старости.

– И вовсе я не старая! Просто у меня характер такой.

– Не старая? А какая? Тебе скоро четверть века стукнет, а у тебя никакой личной жизни.

– Вот только не надо… Все-таки один муж у меня уже был.

– Муж? Ошибка молодости, а не муж. Притерлись с ним, прости за выражение, органами, а о душах забыли. Ты думала, что он святой, а он обыкновенным алкашем оказался. Ну, выгнала ты его… Так зачем же после этого крест на себе ставить? Нет, Марта, мужик тебе нужен обязательно. Тебе пора размножаться. А как ты без мужика размножаться собираешься?

– Почкованием, – угрюмо буркнула в ответ Марта. Она засыпала под убаюкивающий голос сестры, пригревшись под ее большим и мягким боком.

– Дура ты все-таки, – убежденно повторила Танька, и, услышав ровное дыхание сестры, поняла, что та уже мирно спит.

***

Смерть Гудкова дала Марте массу пищи для размышлений. Следующие несколько дней после этого трагического события она никак не могла прийти в себя и пребывала в состоянии крайней задумчивости и отрешенности от всего остального мира. Дома почти не разговаривала с сестрой и соседями, ограничиваясь однозвучными репликами. На работе почти не появлялась. Предпочитала рабочее время проводить в беготне по городу в поисках очередного клиента, согласного дать рекламу в газете, которую она представляла.

Впрочем, дела на работе у Марты тоже не клеились. К концу недели ей с огромным трудом удалось заключить три договора на небольшую рекламную сумму. Они все равно не сулили ей прибыли. Добытого хватило лишь на то, чтобы закрыть обязательный план. Редактор Быковский, очень ревностно следивший за работой Марты, казалось, даже руки потирал от удовольствия. В редакции начали поговаривать о скором неминуемом увольнении еще недавно считавшегося лучшим рекламного агента газеты.

Но Быковский проявил удивительную для него мудрость. Прежде, чем идти на крайние меры, он вызвал Марту к себе для серьезного разговора.

– В последнее время вы значительно снизили требования к себе, – строго заметил Быковский, когда секретарша Валечка оставила их с девушкой в его кабинете наедине.

– Да нет, просто неделя выдалась неудачная, – возразила Марта и тут же пылко добавила, решив, что настало время для давно мучавшего ее разговора. – Владилен Амальгетович, помните, я вам говорила, что хочу стать журналисткой?

Быковский нервно закашлялся и внимательно посмотрел на Марту.

– Не понимаю, к чему вы клоните? – настороженно ответил он.

– Я не клоню, я же прямо вам говорю – хочу стать журналисткой, – не унималась Марта. – Вы еще тогда сказали, что если я раскопаю что-нибудь интересное и сумею раскрутить материал и подать его как следует, то вы переведете меня в штат журналистов.