Денис Махалов
Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть первая
Глава 5. Пойдёшь ко мне ведомым?
В столовой для лётного состава было людно и весело – за этот день был всего один вылет шестёркой, и похоже, удачный: все вернулись целые и невредимые. Совершившие в этот день боевой вылет весело опрокидывали свои заслуженные 100 грамм, остальные их дружно подначивали и шутили. Чудилин, войдя, представился:
– Лейтенант Чудилин, будем воевать вместе, это мой стрелок, сержант Чудилина.
Со всех сторон нёсся весёлый гогот, подтрунивания:
– Жена, что ли?
– Жена, – коротко ответил Чудилин.
– Давай к нам, лейтенант, со своим стрелком! И жену свою сюда тащи! – зареготали дружно несколько молодых парней.
Поговорив немного с лётчиками, лейтенант сел за свободный стол, и посадил Агнию рядом. Подошла официантка, и поставив перед ними тарелки с ужином, стрельнула глазами на нового офицера, затем скользнула взглядом по девушке, сидящей рядом с ним.
– Компот сейчас принесу, – бросила она через плечо, удаляясь в сторону окошка раздачи.
– Это что, ресторан? – наклонившись к лейтенанту, шёпотом спросила Агния.
– Ну, какой же это ресторан? – оглянувшись («не услышал бы кто…»), пояснил лейтенант. – Просто столовая. Я ж тебе говорил. Для лётного состава, – добавил он.
– А это – лётчики? – она показала глазами на окружающих их людей.
– Лётчики. И стрелки тоже16
Она внимательно оглядывала окружавшую её непривычную действительность. Всё было внове, всё удивляло. Всё требовало хоть минимального, но разъяснения.
– А вон те, – наклонившись к нему и негромко, на ушко, – за дальним столом – что, водку пьют? Да?
– Водку, – кивнул лейтенант, – им полагается.
Чудилина здорово напрягал этот диалог: в любой момент их могли услышать и задать неудобный вопрос: «ты кого сюда привёл, лейтенант?».
Желая прервать поток неуместных сейчас вопросов, Чудилин придвинул к ней поближе тарелку:
– Ты, вот что, налегай-ка давай на котлеты.
Официантка принесла обещанный компот. Ушла, ещё раз стрельнув глазами.
– А за что водка полагается? – не унимался любопытный ангел.
– Ну как за что? За боевой вылет. Кто сегодня не летал – тем не полагается. Традиция, – пояснил он.
– Поня-я-ятно… – задумчиво прошептала она. – А что, и стрелки пьют?
– Конечно.
– Можно я не буду? Потом. Ну, когда мы тоже полетим…
– Можно. Слушай, давай уже ешь, хватит болтать!
Агния попробовала принесённый ужин. Немного подумала, потом встрепенулась, и опять потихоньку, на ушко:
– А что, пить не обязательно?
– Нет, не обязательно, – говорить с набитым ртом было трудно, – можешь не пить.
– А ты не будешь?
– Так, всё! Об этом – потом. А сейчас….
Договорить он не успел – к ним подсела пара опоздавших летунов (лётчик и стрелок – это было видно по их погонам). А лётчик, видать, был целый комэск – погоны-то у него были капитанские. На гимнастёрке капитана отсвечивал красным лаком орден «Красной Звезды», и ещё редкий пока орден «Отечественной Войны». Андрей Чудилин видел его впервые.
Капитан – молодой, лет 25…26, здоровый, плечистый, с уверенностью в движениях, сел за их столик, и просто, по-свойски протянул крепкую ладонь:
– Капитан Миронов, командир второй эскадрильи. Ты – Чудилин?
– Так точно!
– А это твой стрелок? – он кивнул в сторону смутившейся девушки.
– Он самый, сержант Чудилина, – и добавил: – жена.
После этого лейтенант скосил глаза на Агнию и подумал специально для неё, надеясь, что она услышит его мысль: «молчи, ради Бога, молчи!». Но она и сама, видать, поняла, что с лишними вопросами надо обождать, и сидела теперь молча, как будто набрала в рот воды.
Капитан коротким кивком головы влево показал на своего стрелка:
– Старший сержант Никишин. Николай. Очень рекомендую: лучший стрелок эскадрильи и внучатый племянник барона Мюнхгаузена.
Стрелок комэска, тоже плечистый, но поменьше ростом, чуть постарше капитана, с живыми глазами, и с модными косыми бачками на висках, от неожиданности аж поперхнулся. Капитан похлопал его по спине могучей ладонью:
– Кушай, кушай, Колян! – засмеялся капитан, – не обращай внимания, – и повернувшись к Чудилину, продолжил:
– Мне про тебя в штабе сказали, что ты к нам из истребителей попал. После ранения, стало быть?
– Так и есть, – нехотя подтвердил Чудилин, – переучился, потом запасной полк.
– Да это ерунда! Главное, что не желторотый. У тебя же и сбитые вроде есть? – слегка прищурился комэск.
– Ну, есть, – и поймав вопросительный взгляд, Чудилин скромно добавил, – пять. Просто повезло.
– Ну да, «повезло»! За «повезло» такие награды на грудь не вешают! – капитан кивнув, показал глазами своему товарищу на награды лейтенанта, – понял, Николай, каких нам людей порой судьба присылает? – он обратился к своему стрелку.
– Угу… – кивнул тот с набитым ртом.
– Тогда слушай сюда! – он немного наклонился к своему собеседнику, – у меня как раз забрали ведомого. Вон, вчера молодые пришли – он показал глазами на соседний столик, – одного из них ведомым к старшему лейтенанту Кутееву поставили. А старший лейтенант Кутеев до этого сам был ведомым. У меня. И вот теперь мы с Колькой, – он ещё раз хлопнул по спине своего стрелка, – вроде как сироты. Сапожник без сапог. Короче: пойдёшь ко мне ведомым?
Андрей так и просиял от счастья: быть ведомым у командира эскадрильи – это высшая степень доверия к новичку. Но и большая ответственность: облажаешься – потом вовек не отмоешься.
– Конечно, пойду!
– Ну и отлично! Значит, договорились!
– А самолёты свободные в полку есть? – чтобы закрепить успех, решил на всякий случай уточнить лейтенант.
– Ситуация каждый день меняется: сегодня есть, завтра нет. Потери материальной части почти каждый день. Что-то ремонтируют, что-то списывают. Мы вон, с Колькой, – он оказал глазами на своего стрелка, – за неделю уже две машины сменили. Короче, завтра утром разберёшься. Да завтра и погоды лётной не будет: в метеослужбе об этом однозначно сказали. Так что время у тебя есть…
Некоторое время ели молча, насыщаясь котлетами с жареной картошкой.
– На Ленинградском фронте воевал? – как бы между прочим поинтересовался стрелок комэска, кивнув на медаль «За оборону Ленинграда», висевшую на груди Чудилина.
Тот молча кивнул.
– Сам-то из Ленинграда, так, что ли? Или нет? – прищурился старший сержант.
– Ага, из него самого, – лаконично ответил лейтенант.
– Ого! – воскликнул старший сержант, – земляки, значит! Я ж тоже – Ленинградский! А ты где жил-то, землячок?
– Так на Новоовсянниковской улице, недалеко от Кировского завода. На нём же и работал. Электромехаником, – спокойно и с достоинством ответил лейтенант.
– Новоовсянниковская… Новоовсянниковская… О! Это же… это же… – старший сержант приставил палец ко лбу и картинно наморщил лоб: – рядом с Огородным переулком, верно? Там ещё рынок на углу! Отчего же?! Очень нам это место хорошо знакомо! Эта улица твоя на улицу Стачек17 выходит, точно! – радостно вскричал Коля Никишин, – считай, соседи! Я-то с Лиговки! Совсем рядом!
– Ну да, – кивнул, соглашаясь, лейтенант Чудилин, – недалеко.
– Слушай, а это… товарищ лейтенант, – сержант Никишин вытер губы тыльной стороной ладони, – а это что, тебе на груди ещё для одного ордена пуля пыталась дырочку просверлить?
– Осколок, маленький, – спокойно ответил на подколку лейтенант, – сегодня на машине сюда ехали, пара мессеров нас обстреляла.
– А так это что ж, вы на той самой машине ехали? – Коля аж перестал жевать, – так ведь там Михалыча убило, ну, шофер пожилой такой был…
– Мы же и сообщили об этом, когда добрались.
– А-а-а… вон оно как было-то! – протянул Николай, – жалко Михалыча… А вы как же? Всё-таки пометило? – он кивнул на заштопанную дырочку на груди Чудилина.
– Да-а-а… так, ерунда! Гимнастёрку порвало да царапнуло слегка, йодом в медчасти помазали, и всё, а дырочку Агния заштопала уже, – Чудилин тепло посмотрел на тихо сидящую рядом девушку, – да и постирала тоже. Нас же из машины выбросило. В грязи побарахтаться пришлось…
– Агния. Агния… – пару раз произнёс Николай её имя, как бы пробуя его на вкус, – ничего, хорошо звучит. Слушайте, – он перескочил на другую тему, – а вы чего, на складе-то вещевое довольствие ещё не получили?
– Да там какая-то история приключилась, – замялся лейтенант Чудилин, – старшина говорит: это мол, могу выдать, это не могу… ключа какого-то он якобы не может найти…. Попозже, говорит, зайдите.
– А-а! Цукерберг! – Коля наклонился поближе, и произнёс тихо и конфиденциально: – жидовская морда. Опять что-то мутят. Снабженцы, – пояснил он, – сегодня уже не ходи, там замок висит. Иди завтра утром, и требуй, всё, что положено. А будут артачиться…
– Так, Колян, завязывай, – оборвал его комэск, – на тебя уже оборачиваются…
Коля уткнулся носом в тарелку. Хватило его ненадолго:
– Э-э… товарищ сержант, – это уже к Агнии, – а вас, что, тоже – осколком?
И показал глазами на заштопанную дырочку в её гимнастёрке. Девушка немного помедлила, как будто к чему-то прислушиваясь, и ответила:
– Не-е… это мне в госпитале выдали при выписке. Это чья-то чужая гимнастёрка. Там и сзади есть, вот, – она в пол оборота повернулась к сидящим напротив них комэску и его стрелку. Коля заглянул сбоку, чтобы лучше рассмотреть, и аж присвистнул:
– Ого! Сквозное! Вот парню-то не свезло! С покойничка-то одёжка! А ты то сама каким боком в госпитале оказалась? Ты ж вроде сюда прямо из училища приехала, на фронте ещё не бывала. Как успела-то?
Она ответила, опять немного помедлив:
– Да очень просто – за неделю до выпуска живот заболел. Доктор в сан.части посмотрел, посмотрел, и говорит: аппендицит, надо резать. Вот в госпиталь и отправили. Шесть дней там провалялась.
– К выпуску-то успела, получается?
– Успела… да только другую гимнастёрку уже выдавать не стали. Сказали: до части доедешь, там тебе всё одно новую выдадут.
– Дадут, дадут, – Николай жадно и со смаком выдул свой компот, – всё дадут. А потом догонят и ещё добавят!
Агния в лёгкой панике непонимающе посмотрела сначала на Андрея Чудилина, затем на капитана. Ей ещё многое предстояло понять….
Глава 6. Ангелы не спят.
В тот вечер лейтенант и его стрелок перезнакомились в столовой со всеми, кто там был, особенно с лётным составом второй эскадрильи. Народ был в основном, молодой, лет 20…23, некоторые чуть постарше. Молодые, здоровые, весёлые, они очень понравились Агнии. Как она позже призналась Андрею, она очень волновалась вновь оказаться среди людей. Но всё прошло, как нельзя лучше – сам факт наличия девушки-стрелка не особо удивил присутствующих – в первой эскадрилье таких было аж целых две. Да плюс обилие женского пола среди тех.персонала: техники, вооруженцы, мотористы, водители, парашютоукладчицы. В БАО18 было несколько зенитчиц, персонал столовой, опять же…
Опасаясь наговорить лишнего, Агния всё больше помалкивала, смущённо улыбаясь, но как губка, впитывала информацию, вихрем проникавшую в её сознание по всем каналам: зрение, слух, обоняние, осязание. Был ещё один канал: мысли окружавших её людей. Её буквально захватил вихрь непонятных для неё слов, понятий и устремлений этих, без сомнения, замечательных людей. Её личные ощущения и переживания, связанные с войной, которые ей тоже пришлось пережить при той её жизни (тогда, много лет назад), кардинально отличались от того, что её окружало в данный момент. Она помнила те голодные годы Империалистической войны, которую она застала, помнила то ощущение тотальной тоски и обречённости, которая сквозила во всех разговорах, читалась на всех лицах, особенно на лицах тех, кто ехал в теплушках на фронт. На убой, как тогда говорили. Хотя везде, во всех газетах писали иначе: «За веру, царя и отечество».
Здесь же, в столовой лётного состава, окружённая со всех сторон несколькими десятками жизнерадостных молодых парней, она видела и чувствовала совсем другую атмосферу. Ловя обрывки мыслей, и вслушиваясь в разговоры окружающих, она ощущала непоколебимую веру в победу, уверенность в своих силах. А небольшие и редкие признаки страха, которые нет-нет, да и проскальзывали у некоторых в обрывках их мыслей, тщательно скрывались от своих сослуживцев.
И теперь, после ужина, она молча шагала по темноте рядом с Андреем и раскладывала по полочкам в голове всё то, что она узнала во время посещения столовой. Вера у этих людей определённо была, но не в том привычном ей варианте веры в Бога, а вера в Победу. Поразмышляв над этим, она пришла к выводу, что это тоже неплохо, а в данной ситуации может быть, даже и лучше. Понятие Отечества у них было тоже в приоритете, правда, использовалось другое, но очень близкое слово – Родина. И они действительно готовы были отдать за неё свои жизни. И…. странно… ни одного слова, ни одной мысли про Царя… И даже портрета на стене нет…. Почему?
***
– Завтра подъём в пять тридцать! – вернул её к действительности голос её подопечного. Они уже пришли в своё жилище, и Андрей, присев на корточки у печки, подбросил в неё ещё несколько поленьев.
– Надо уже ложиться спать, да?
– Да надо бы… – смущённо сказал лейтенант Чудилин.
– Ну, ладно, я сейчас постелю, а ты иди, мойся там, зубы чисти и прочее… – весело сказала Агния, – и кстати! Вот тебе новая зубная щётка, – она протянула к нему свою маленькую ладошку, и на ней прямо из воздуха появилась зубная щётка, точно такая же, какая выпала у него сегодня утром из порванного осколком вещмешка, – не теряй больше, потеряшка!
Не найдя слов, Чудилин, благодаря, только кивнул в ответ – ну как привыкнуть к тому, что можно вот просто так взять и сотворить заново утерянную вещь, да ещё и покопавшись перед этим у него в мозгах, чтобы вытащить оттуда образ того, как эта вещь выглядела? Да ещё и эти её слова… Скажет что-нибудь эдакое, а ты потом расшифровывай!
Слегка озадаченный этим «и прочее», Чудилин, прихватив зубную щётку и коробочку с зубным порошком, шарахнулся за дверь.
«Что она имела в виду? Что я ещё должен сделать? Может что-то ещё надо помыть?» Ломал он себе голову. «Ё-мое!!» пронзила его внезапная догадка. «Неужели ЭТО?! Нет, не может быть – она же Ангел! С ней делать ЭТО никак нельзя! Или всё же можно?! Женой назвалась… Нет, нет, нет! Ни в коем случае!» рассуждая так, он не заметил, что увлёкшись, чистит зубы уже по четвёртому кругу. «Ёлки-палки, а если сама предложит, что тогда?» – терзал он себя.
В голову полезли воспоминания… После десятого класса он «ходил» с Мариной, красивой и смешливой соседкой, и по совместительству бывшей одноклассницей, которая почему-то выбрала его. Кино, мороженное, поцелуи, прогулки по ночному Невскому проспекту… Но ничего более. Вскоре выяснилось, что подобные прогулки она совершает и в обществе других парней. Последовало бурное объяснение, в ходе которого Андрей узнал, что у девушек, оказывается, бывают «искания», и что «…если он думает, что он самый-самый, то он слегка ошибается». И что любовь «надо завоёвывать». На следующий день он, как назло, столкнулся нос к носу со своим бывшим одноклассником Федей Столешниковым, который вел под ручку его (его!) Марину. Федька был шире в плечах, обладал здоровенными кулаками, славился как первый драчун в их классе. Что, однако, не остановило Андрея. Он встал на пути Федьки, и когда парочка поравнялась с ним, и упёрлась в него, каменными губами спокойно произнёс:
– Стол! Я ж тебе говорил, что Маринка моя. Вали отсюда.
Федька небрежно перебросил прилипшую к языку папироску справа налево и, быстро косанув взглядом куда-то вбок, выдохнул Андрею прямо в лицо:
– Тебе, что, зубы жмут, или глаз лишний? Я ж тебя…
Договорить Федьке Андрей не дал – врезав с ходу ему в переносицу, и оглушив его первым же ударом, и тут же левой врезал под дых, заставив согнуться. Третьим ударом снизу Андрей ловко поддел его под челюсть, а затем, не давая опомниться, под истошный визг Марины, несколько секунд отчаянно молотил его руками и ногами, пока тот не свалился на землю. Сбоку послышались крики, шум и матюги. Бросив туда заполошный взгляд, Андрей сразу вычленил из толпы двух бугаёв – Федькиных дружбанов (вот куда Федька косил глазом!). Два широкоплечих здоровяка расталкивая зевак, уже почти вырвались на свободное пространство, где зажимая руками разбитое в кровь лицо, корчился на земле их атаман. Андрей отскочил в сторону, сунул правую руку с разбитыми костяшками в карман, и удерживая её там, ощерясь, угрожающе прошипел:
– Ножа, падлы, захотели?!
«Падлы» как-то сразу сбляднули, и не желая вписываться за своего подрастерявшего авторитет пахана, ограничились посылом в сторону Андрея обещаний «ещё, сука, встретимся!», и пожеланий «теперь, гнида, ходи и оглядывайся!». Одновременно с этим пытаясь поставить на ноги своего атамана. А Андрей, воспользовавшись заминкой и общей суетой, быстро и благоразумно растворился в темноте.
Потом, петляя по тёмным переулкам, долго приходил в себя, засасывая кровь на разбитых костяшках, и пытаясь унять поганую дрожь в ногах – ведь никакого ножа у него в кармане не было…
После этого случая Федька обходил его десятой стороной, а Марина заявила Андрею, что «если он будет продолжать в таком же духе, то очень скоро сядет в тюрьму», и что Федьку она совсем не любит, но теперь сильно его жалеет, ведь ему «было так больно». Но на предложение Андрея сходить в кино, отказом, впрочем, не ответила, и всё-таки пошла…
Правда, подобные неприятности с прочими претендентами потом были ещё пару раз, но к тому моменту Андрею Чудилину стало понятно – это всё же не то, чего он хочет. Конфетно-букетный период прошёл, тайные кавалеры остались, и разбираться с каждым из них уже не было никакого желания… Но история их отношений так и не подошла к логической развязке, так как началась Война. А дальше его закрутило, завертело, и стало не до любви.
Правда, потом было несколько мимолётных, по-фронтовому ни к чему не обязывающих связей: в каждом авиационном полку всегда было некоторое количество женского пола – поварихи, буфетчицы, связистки, техники, оружейницы. Связи возникали, обрывались – люди гибли, получали ранения, их переводили в другие части…
А тут… Тут что-то совсем другое… Агния… Живой, реальный ангел! С ума сойти! За те несколько часов, что они провели вместе, он успел привязаться к этой вздорной, своенравной, но такой ранимой и наивной девчушке. И от неё зависела его жизнь. Целиком и полностью. В самом прямом смысле этого слова. В это он поверил сразу, после того, как она в деталях описала ему всю его жизнь, с точностью чуть ли не до минуты. Поверишь тут!
А сама-то, сама-то! Махонькая, силёнок у неё, как у цыплёнка! Как такая защитит? Да её саму защищать надо! Тоже мне, Ангел-хранитель называется! Ещё и загадки всякие задаёт: «иди, мол, чисти зубы и мой всё остальное! А что остальное-то?!»
Он очнулся от скрипа.
Открылась входная дверь, из неё вышла Агния с зубной щёткой в руках, и глядя на него, спокойно произнесла, чётко отделяя фразы:
– Я не предложу. И ты. Даже. Не пытайся. Я Ангел – и делать ЭТО в принципе не имею права. Иди, ложись, я тебе постелила.
На ватных ногах и с горящими ушами он ломанулся в дверь. Чуть не опрокинув по дороге скамейку в тёмном коридоре, добрался до своей кровати перед печкой, он, быстро раздевшись, бухнулся на кровать.
«Даже через две двери мысли слышит! Охренеть! Нигде не спрячешься! А сам-то, сам-то! Хорош гусь, нечего сказать! Со своим ангелом-хранителем женихаться собрался! Дурак! Идиот! Идиот!!»
Так, ругая себя последними словами, лежал он на своей кровати, от стыда за свои мысли, отвернувшись к стене.
Он слышал, как через пару минут она вошла в дом, притворив за собой дверь, потом повозилась немного у него за спиной, задула свечу и затихла. Он лежал, стараясь ни о чём таком постыдном не думать. Что бы хоть как-то занять голову, стал вспоминать тактические приёмы работы штурмовиков, вопросы навигации и пилотирования. Увлёкшись, не заметил, как прошло несколько минут.
В окошко заглядывала луна, своим призрачным светом освещая горницу. У него за спиной тихонько скрипнуло. Повернувшись, он в темноте обнаружил Агнию, сидевшую на колченогой табуретке в метре от его кровати. Она сидела спиной к нему. В майке и трусах, зябко обхватив себя руками за плечи.
– Ты чего тут сидишь?! – вскинулся он, приподнимаясь на локте, – чего не спишь-то?
– Ангелы-хранители не спят. – пожала она плечиками в темноте.
– А что они делают?!
– Не спят, и всё. Им нельзя – они оберегают.
– Даже ночью?
– Конечно.
Он опешил от такого её ответа, но потом быстро нашёлся:
– Слушай, так это там, на небе вы не спите. Ничего против не имею. Но здесь ты человек, и без сна тебе точно не обойтись. Физиология, понимаешь? Тем более, ты теперь – мой стрелок. И ты должна высыпаться, а иначе ты будешь сонная тетеря, а не стрелок. Как ты меня будешь в полёте защищать? Так что, иди давай, спи…
Его доводы, видимо, её убедили. Она встала и пошла за печку, где была её кровать. Но потоптавшись там секунд десять, она вернулась и снова села на табурет. Теперь уже лицом к нему.
Он повернулся к ней:
– Что ещё за фокусы?
– Нет. За печку не пойду – я должна быть рядом с тобой.
Он растерялся окончательно:
– Со мной на одной кровати?
– Ну-у, совсем необязательно… на кровати. – она дёрнула плечиком. – Могу и рядышком, здесь на табуретке.
Чудилин весь покрылся липким потом, в горле пересохло:
– А как же… как же…– дальше он не договорил, но, конечно же, подумал.
– А ты, Андрей, будешь держать себя в руках, вырабатывать характер, – предупредила она его.
И замолчала, выжидающе глядя на него. Язык как будто присох к нёбу, он облизнул внезапно пересохшие губы, не в силах вымолвить ни слова.
– Ладно, – она обиженно дёрнула плечиком, – ничего, посижу на табуретке.
Он решительно выдохнул, и откинул одеяло. Подвинулся, насколько мог, к стенке, и коротко сказал охрипшим голосом:
– Ладно, фиг с тобой, ложись….
Она молча просеменила босыми ногами по полу и быстро юркнула к нему под одеяло. Повернулась лицом к нему, поджала коленки к животу. Он почувствовал, как она прикоснулась к его телу холодными пальцами ног.
– Можно я погреюсь?
– Конечно, – он помолчал, затем добавил, – грейся, а то холодная, как лягушка.
– А ты бы ещё дольше держал бы меня на табуретке.
Он не нашёлся, что сказать ей в ответ. Стало стыдно и неловко.
– Мне всё равно холодно, так я не согреюсь, – она настырно просунула свои холодные маленькие ступни между его бёдер, чуть повыше его коленок. Он лежал, боясь пошелохнуться, и опасаясь подумать что-нибудь похабное, зная, что она всё равно это услышит. Она сложила руки на груди, сунулась к нему всем телом и ткнулась носом ему в грудь. Тут он уже полностью потерял над собой контроль. Вернее сказать, потерял контроль над одной из частей своего тела. Самый главный мужской орган, почти мгновенно налился силой, и по-предательски упёрся ей в ноги. Он попытался отодвинуться подальше, но она тут же, поёрзав, переместилась в его сторону:
– Не уползай, холодно. Дай погреться!
Он упёрся спиной в стенку – отодвигаться дальше было уже некуда. Пытаясь отвлечься, стал вспоминать варианты боевой загрузки Ил-2. (так: четыре «сотки» в бомбоотсеки, или туда же 192 ПТАБа, или в каждый бомбоотсек по четыре АО-25…. 4 ЭРЭСа… 132-х… или 8 штук РС-82…19)
Но орган жил своей жизнью, как разумный организм, пульсировал, и совершенно не собирался расслабляться. От слова вообще. Андрей от стыда был готов провалиться сквозь землю.
– Я…. – начал было он, – я…. это… это… тово…
Она прижала свой палец к его губам и произнесла:
– Молчи. Пожалуйста! Я всё понимаю. Все твои чувства для меня – как на ладони. Лежи спокойно, и послушай меня. Я тебя знаю уже 23 года, с момента твоего рождения – всё это время, круглосуточно я была рядом с тобой. И пипку твою распрекрасную видела каждый день, и по нескольку раз, если тебя это интересует. И в таком виде, как сейчас – тоже.
В голове вихрем стремительно пронеслись несколько жизненных эпизодов, о которых он даже под угрозой расстрела не пожелал бы никому рассказывать, касающихся этого самого… Чудилин почувствовал, как нестерпимым жаром, буквально адским огнём полыхают его уши. Было ощущение, что они превратились в два факела. В горле пересохло так, что казалось, там раскалённый, сухой песок…
– Так что этим ты меня не удивишь, – тихонько продолжала она. – Но я тебе хотела сказать совершенно о другом. Слушай внимательно, – она подняла к нему своё лицо, и посмотрела ему в глаза.
Выглянувшая было из облаков луна снова скрылась, горницу окутала кромешная темнота, и видеть он ничего не мог по определению, но! Он вдруг с замиранием сердца увидел, что её лицо сейчас само является источником света: оно едва заметно светилось в темноте – так светятся циферблаты на часах или шкалы на приборах в кабине самолёта. Но в отличии от того мертвенного, зеленоватого света, её лицо светилось мягким, тёплым и живым светом. Глаза блестели, как два самоцвета. От этого фантастического зрелища сердце у него в груди беспокойно заворочалось. Она, выдержав паузу, продолжила:
– Умирая, человек может стать ангелом-хранителем только в том случае, если он в своей жизни не познал греха. Ну, ещё иногда и те, кто погиб мученической смертью, сражаясь за свой народ и своё отечество. Ну и то, это только те, у кого других грехов немного. Эти становятся, как правило, очень сильными А-хранителями. Их ещё иногда называют Ангелы-воители. Но таких очень мало. Именно поэтому ангелами становятся в основном те, кто по молодости лет так и не успел нагрешить в своей жизни. Дети в том числе. И девственницы тоже, – она помолчала, – мне было 19, когда я умерла. Фактически ребёнок, понимаешь? И я была девственна, я даже ни с кем не целовалась, не успела… – добавила она.
– И если сейчас, уже будучи ангелом, даже временно пребывая в человеческом обличии, я совершу ошибку, и потеряю свою девичью честь, этим я перечеркну всё, – она пристально посмотрела ему в глаза, – Понимаешь? Всё! И я больше не смогу быть ангелом-хранителем. Ни твоим, ни чьим больше. Никогда.
Он сглотнул, и сдавленно спросил:
– Ты станешь человеком?
Она горько усмехнулась:
– Ох, если бы… Это было бы прекрасно. Но этого не будет – я стану падшим ангелом. А это…. – она помолчала, – а это… – она горько вздохнула, – хуже этого для ангела быть не может.
Они долго молчали. Андрей, потрясённый до глубины души, не мог вымолвить ни слова.
Она мягко улыбнулась, положила ладошку ему на лоб:
– Закрой глаза. Я сейчас тебя успокою, тебе станет очень хорошо и легко. Закрой глаза…
Андрей послушно смежил веки… и вдруг, о чудо! По телу стала разливаться, захватывая его, какая-то благость. Она накатывала волнами, она шумела галькой под потоками воды… волосы трепал лёгкий, тёплый ветерок, в нос били запахи воды, мокрых камней и сухих водорослей. Он увидел рядом с собой маленького мальчика в шортиках и рубашке с коротким рукавом. Мальчик сидел на корточках с лопаткой в руках и увлечённо строил из мокрого песка крепость на берегу реки. Время от времени мальчик бросал тревожные взгляды на середину реки и ещё быстрее работал лопаткой, почему-то стремясь как можно быстрее достроить свою крепость из песка. Андрей посмотрел туда, куда бросал свои быстрые взгляды мальчишка, и увидел, что посередине реки, хлопотливо выбрасывая чёрный дым из трубы, маленький буксир натужно тащит здоровенную баржу, гружёную щебнем. А на противоположном берегу угадывается Зимний Дворец. Андрей обернулся через плечо – за его спиной вырастала из песка покатая стена Петропавловки с острыми бастионами и маленькими башенками. За серой шершавой стеной из гранита высился золочёный пик Петропавловского собора. В нескольких метрах от мальчика, примостившись на брёвнышке, сидит, уткнувшись в газету, какой-то молодой мужчина…
Андрей, вглядываясь в его, такие знакомые черты, вдруг узнаёт его! «Это же мой отец! А что он здесь делает?»
Догадка внезапно озаряет сознание. Андрей поворачивается к мальчику, и узнаёт в нём себя: «так это же я!» И тут же, как из кусочков мозаики, сложилось понимание: «это я и мой папа, мне 6 лет, Это Ленинград, Дворцовая набережная, пляж у Петропавловской крепости, где мы часто гуляли с папой. Сейчас придёт волна, и я буду смотреть, выдержит ли моя крепость накат стихии, или нет? Это очень интересно!». Мальчишка с замиранием сердца наблюдает, как огромная волна, поднятая тупым носом баржи, добралась, наконец-то, до берега и обрушивает свою мощь на прибрежный песок. Она играючи захлёстывает песочную крепость, и шипя, мчится вверх, накрывая добрую часть пляжа. Мальчишка в диком восторге вскрикивает, и с опаской отбегает подальше, не отрывая восторженных глаз от могучей волны. Волна добегает до брёвнышка с папой, захлёстывает ему ботинки. Он, пропустив подкатившую к нему мокрую беду, чертыхаясь, поднимает ноги, но это не помогает – волне на излёте хватает энергии, чтобы захлестнуть брёвнышко, на котором он сидит, и изрядно намочить ему брюки… Вот это волна! Размахивая лопаткой и весело крича, мальчишка носится кругами по мокрому песку. Вот это волна! Не только его крепость перехлестнула, но и папе (папе!) штаны намочила! Счастье!! Восторг!!!
Андрей крепко спал, счастливо улыбаясь во сне… Агния ещё долго не могла уснуть, таращилась в темноту, потом тихонько встала, на цыпочках подошла к печке, взяла в руки старую, тяжёлую кочергу, и взвесив её на руке, вернулась к кровати. Осторожно, стараясь не шуметь, приставила её сбоку, ручкой поближе к себе. Тихонько, чтобы не разбудить Андрея, забралась под одеяло. И только после этого уснула беспокойным сном.
