Денис Александрович Игумнов
Солнечные дни
Ни сказав и слова благодарности, бомж выцедил полстакана огненной воды одним махом, не разжимая зубов. Меня аж передернуло. После чего нищий, и не думая уходить, заглянул в могильную яму и, скосив желтушные, нездоровые глазки с чёрными точками зрачков, немилосердно шепелявя, произнёс:
– Пуштое мясо кидают шобакам, а не в шемлю шакапывают.
– Что? – Я подумал, что ослышался.
Посмотрел на жену. Может, на фоне трёхдневного недосыпа у меня начались слуховые галлюцинации? Настя же вообще отвернулась. С самого момента появления бомжа она вела себя так, будто и вовсе его не видела, но не заметить она его просто не могла. Он стоял всего в шаге от нас и с такого расстояния до неё просто не мог не долетать ядрёный дух прелого лука, мочи и по жизни немытых ног. А она будто бы ничего и не замечала.
– Ну, чего тебе ещё? Помянул? Ну и иди себе с богом, – грубо предложил я нищему отправиться восвояси.
Нищий ощерился чёрным рядом гнилых пеньков зубов, подрагивая всем телом, развернулся и через плечо, на прощанье, издал губами до неприличия громкий звук:
– Пррррррр Пррееээ!
Имитация пердения срамной дырки, самой развесёлой части человеческого тела, ему удалась мастерски.
– Никого там нет, – вместо «спасибо» презрительно бросил побирушка непонятные мне слова и, хромая, ушёл восвояси.
Поминки мы не справляли. Некого было приглашать: родственников у него, кроме Насти, на земле не осталось, а соседи к нему в дом ни за чтобы не пришли. Я уверен. Соблюдя все остальные формальности, мы убрались в доме, заперли его и отправились в Москву. По дороге домой, сидя за рулём нашего автомобиля Тойота Королла, я завёл разговор на интересующую меня тему, задав смотревший в боковое окно слепым взглядом Насте вопрос:
– Откуда этот урод там взялся? Ты слышала, какую дичь он нёс?
– Какой – урод, ты о чём?
Немного растерявшись, я предпринял ещё одну попытку:
– Ну тот отвратный бомж, которому я водки налил.
Настя сделала паузу, но так и не повернув ко мне голову, ответила:
– Я не заметила. И что он?
Я был поражён её вялой реакцией на мои слова настолько, что прекратил все дальнейшие расспросы. Так мы молча, не задав друг другу больше ни одного вопроса, и доехали до самого дома.
Глава 2
– Модя?
– Что, Настя?
Я сидел в большой комнате и смотрел телевизор. А она, на правах домохозяйки (работать я ей не разрешал), домывала посуду. Час назад я пришёл с работы, поужинал, и теперь, развалившись на диване, смотрел художественный фильм про футбольных хулиганов "Околофутбола" – вспоминал свою юность. Правда, моя деятельность в качестве активного члена одной молодёжной футбольной фирмы второго состава известного клуба продолжалась меньше года, и всё же это было замечательное время, насыщенное событиями и адреналином. Жаль оно безвозвратно ушло в прошлое. Ну что ж, все мы когда-нибудь взрослеем, одни -раньше, другие – позже. Я приобщился к взрослой жизни раньше. Не повезло или наоборот повезло? Не знаю, во всяком случае, я ни о чём не жалел. Главное, что мне улыбнулась судьба и меня полюбила Настенька, и я её полюбил тоже и очень крепко, на всю жизнь.
– Что, моё солнышко? Что ты хотела сказать?
Настя с ответом медлила, а потом, выдержав театральную паузу, тихо проговорила. Я не разобрал, что именно, приглушил звук телевизора и попросил повторить:
– Кажется, я беременна.
Ого! Вот замечательная новость. Вскочив с дивана, я побежал на кухню. Она стояла спиной ко мне, повернувшись к раковине, и держала в руках последнюю, уже вымытую до блеска тарелку. Вода из крана не текла. Я нежно обнял её, поцеловал в шею.
– Когда узнала?
– Задержка две недели. Позавчера тест показал. А вчера я в больнице анализы сдавала… Всё подтвердилось.
Она развернулась ко мне и снизу, замерев, взглянула мне в глаза.
– И ты скрывала?
– Модест – это не шутки. Ты рад?
– Счастлив. Мы же с тобой давно хотели.
– Да. – Это своё "да" она сказала как-то задумчиво, неуверенно.
– Тебя что-то беспокоит?
– Да нет. Просто тревожно.
– Понятно. Ну ничего, всё хорошо будет. Говоришь: срок две недели?
– Да.
Я произвёл мысленный расчёт. Сейчас февраль подходил к концу, прибавляем девять месяцев, и выходит у нас осень.
– Значит, рожать будем в середине ноября?
– Вот то-то и оно, что в ноябре.
– А что тебя смущает?
– Ничего. Так, разные глупости в голову лезут. Потом скажу. Иди в комнату, я сейчас здесь закончу и приду.
Я поцеловал её ещё раз в щёку и в приподнятом состоянии, чуть не подпрыгивая, вернулся в гостиную.
Этой ночью, после признания жены в том, что она беременна, мне приснился кошмар. Я видел всё как бы со стороны и в то же самое время активно принимал во всём происходящем участие. Сроднившись с телом жены, я всё воспринимал посредством её чувств. Настя тонула, захлёбывалась. Вода была тёплая и солёная – точно кровь. Вдалеке виднелась полоска берега, но добраться до него у неё (и, значит, у меня) не было сил. Обессиленная Настя уходила с головой под воду, выныривала и снова, заглотнув воздуха, опускалась. Еще немного и всё, наступит оглушающий подводной тишиной конец.
Очередной раз нахлебавшись солёной жижи, она высунула голову и случайно заметила, как к ней приближается рубящий волны треугольный топор акульего плавника. Животный ужас пронзил Настю с головы до пят, вонзился иглами в позвоночник и придал ей дополнительных сил, впрыснутых из растревоженных выбросом адреналина в кровь энергетических кладовых организма. Настя почувствовала, что к ней приближается, преследует её, не просто рыба-пират, рыба-людоед, а страшный оборотень, не столько желающих отведать её мяса, сколько мечтающий подчинить себе её душу. Вот этот страх попасть в вечное рабство к силам зла и погнал её невидимым ураганным ветром к острову.
Случилось чудо и Насте удалось спастись: акула, показав зубастую голову из воды, в раздражении хлопнула о её гладь хвостом и уплыла. С выстукивающим бешеный галоп сердцем, качаясь, Настя вышла на песчаный пляж. По всем правилам она должна была рухнуть на мокрый песок, еще не достигнув сухого места, но раздавшейся из джунглей рёв заставил её застыть на месте. За пальмами, то там, то тут, мелькало полосатое тело хищника. Тигр, такой же оборотень, как и акула, ждал её на берегу. И стоило ей сделать хотя бы один шаг, тигр бы выскочил и напал, растерзал бы добычу и украл душу.
Едкая горечь отчаянья заполнила грудь Насти, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Боялась, но самая потаённая часть её естества хотела нападения, твердила, что стать пищей для оборотня не так уж и плохо. Предназначение и жертва. Нахлынули чувства, непонятные, мерзкие. Опять раздалось рычание, на этот раз ещё ближе. Правильного решения не существовало. Настя зажмурилась, а я открыл глаза. Я не кричал, но мне показалось, что лежащая рядом жена не спит. Проверять я не стал: чёртов сон никак не хотел растворяться в настоящем мире. Вытащенный силой моей фантазии в реальность, он беспокоил, заставлял чувствовать себя слабым. Что мог означать весь этот бред? Просто я боюсь за Настю. И всё – никаких дурных предчувствий, никакой мистики.
Утро следующего дня выдалось солнечным, золотистым, совершенно не свойственным концу зимы. Всё-таки мне удалось после кошмара заснуть, а я сам и не заметил, как отрубился. Настя, как всегда, встала первой и сейчас, по-домашнему гремя посудой, готовила завтрак. Это она, поднявшись полчаса назад, открыла шторы и впустила в квартиру бодрящий, не хуже холодной воды, солнечный душ. Работало лучше любого будильника, я поэтому никогда и не использовал эту звонкую функцию в моём мобильном. Зачем? Ведь есть солнечный день, утро, молодость, жизнь. Встав, я пошёл в ванную, принял душ, почистил зубы, причесался и направился на кухню.
В нашей квартире было три комнаты. Мы взяли её в ипотеку, выбрав подходящий вариант на вторичном рынке жилья. Должность заместителя руководителя отдела закупок в компании, бывшей поставщиком запорного оборудования для "Роснефти", "Газпрома" и десятка других компаний – лидеров данного сегмента рынка, позволяла мне ежемесячные выплаты на уровне ста тысяч рублей в месяц и на оперативные расходы оставалось примерно ещё столько же. Не густо, но жить вполне можно. На ремонт, обстановку квартиры, денег мы не пожалели. Были месяцы, когда мы отказывали себе в самом необходимом, и всё же я считаю лучше раз потерпеть, чем потом всю жизнь мучатся. По этой же причине и наша машина была прошлого года выпуска: брали её новой, прямо из салона у официалов. На очереди была покупка автомобиля для Насти – это стало ещё актуальнее после того, как она забеременела.
– Доброе утро, – поздоровался я с Настей, входя на кухню.
Мой любимый омлет с ветчиной и свежезаваренный кофе уже ждали меня на столе. Жена, успевшая привести себя в порядок, надев короткую замшевую юбку, белую футболку и не забыв о фартуке, стояла у плиты и пекла оладьи. Обернувшись, она мне улыбнулась и ответила:
– Привет. Соку налить?
Я очень люблю вишнёвый сок, она это знала и у нас в холодильнике всегда была два пакета про запас.
– Нет. Сегодня ограничусь кофе. Боюсь, могу снова не доехать до офиса, не утерплю, – пошутил я.
– Ладно. Ты сегодня будь осторожнее на обратном пути. Днём будет дождь, а потом подморозит. Очень скользко будет.
– Да?
В окно ярко светило солнце и мне слабо верилось, что через несколько часов пойдёт дождь, а вечером похолодает настолько, что дорожное покрытие ледяная корка переквалифицирует в настоящий каток. Мне стало интересно и, чтобы убедиться самому в правильности информации, я со своего телефона заглянул в интернет. К своему изумлению, никаких погодных метаморфоз в течение дня не обнаружил.
– Настюш, а с чего ты взяла, что сегодня дождь будет?
Жена посмотрела на меня с хитрым упрёком и, сверкнув взглядом, сообщила:
– Мне так кажется.
– Угу. Судя по прогнозам погоды – тебе одной.
– Не умничай, ешь давай. Твой омлет остынет.
Её совет я принял к действию и начал уплетать нежный, сочный яичный завтрак за обе щеки. К тому времени, как с омлетом было покончено, Настя поставила на стол целую тарелку полную золотистых ароматных оладий и вазочку сметаны. Я не преминул и, воспользовавшись случаем, притянул Настю за талию к себе поближе, погладив её животик, с некоторых пор ставший мне дороже всего на свете, я приподнял фартук и её майку и с удовольствием поцеловал её соблазнительный плоский живот в район пупочка.
– Ой! – вскрикнула она. – Пусти, щекотно же.
Фраза прозвучала игриво, и всё-таки мне пришлось подчиниться. Опаздывать куда-либо, а тем более на работу, я приучен не был. Вредно для карьеры.
День на работе прошёл, как и тысячи до него. Все дни были похожи друг на друга, как близнецы братья. Работа она и есть работа, щенячьей радости от неё я не испытывал, но мне за неё платили деньги, а добросовестность моё второе имя и повышение по службе мне бы не помешало. Моего непосредственного начальника должны были к лету перевести в наш южный филиал на должность директора. На освобождающееся место претендентов хватало, а учитывая, что наши боссы, как и большинство людей, любили подлиз и приспособленцем, мне – заправскому спорщику, этот лакомый кусок не обломится. А жаль.
Вернувшись после обеда на своё рабочее место, я посмотрел через панорамное окно (базировалась наша фирма на двадцать пятом этаже в многоэтажном офисном здании) и чтобы вы думали я там увидел? Да, точно – на улице шёл дождь. Не мелкая изморось, а самый настоящий дождь с крупными каплями, настойчиво барабанящими в наши стёкла.
– Во дают! – заметил Толик – наш менеджер по продажам, толстый, наглый, как и все продажники тип – наш толстощёкий колобок. – А с утра обещали солнце весь день. Никому верить нельзя, – напоследок он хмыкнул и вернулся к телефону – обзванивать потенциальных клиентов.
Дождь в феврале? Да вы шутите. Точнее пошутила моя жена и угадала. Бывает. Окей, иногда обстоятельства так складываются, что люди и в лотерею миллион могут выиграть.
К шести часам стало темнеть, а вместе с тьмой пришёл холод. Вместо дождя с неба посыпал снег, и температура упала до десяти с минусом градусов. Об этом редком явлении резкого перепада температур (на двенадцать градусов за пять часов) меня предупреждала жена. Но как она узнала? Раньше способностей предсказывать погоду я за ней не замечал. Выйдя с работы, я ей набрал:
– Алё, Настя. Ты оказалась права.
– Ты о чём?
– Как это – о чём? Город замёрз, как ты и предрекала.
– А-а, это пустяки. Ты уже домой едешь?
– Да, иду к стоянке. В связи с накарканным тобой гололёдом буду часа на полтора позже обычного.
– Хорошо, я тебя встречу.
– Зачем? Холодно, простудишься.
– Ничего не случиться. Надоело. Сегодня весь день дома просидела, пойду погуляю, подышу воздухом, тебя встречу.
– Оденься теплее.
Москва встала. Ехал я домой дольше, чем думал. Настя ждала меня недалеко от стоянки, прогуливаясь в небольшой рощице рядом с домом. Припарковавшись, я поспешил к ней. Поцеловав её в щёчку, и задал действительно волнующий меня вопрос:
– Замёрзла?
Она выдохнула облачко пара и призналась:
– Немного.
– Тогда пошли быстрее, буду тебя горячим чаем отпаивать.
Идти нам предстояло с километр. Миновав два квартала, мы перешли шоссе и задворками направились к нашему дому. На другой стороне шли гаражи автомобильного кооператива и, как водится, жили собаки. Время было позднее и милые дневные пёсики, лениво виляющие хвостиком при каждом появлении нового прохожего, к ночи перевоплотились в озверелых от холода злобных псов. Завидев нас, они с остервенелым лаем покинули территорию кооператива и всей разъярённой стаей покатились в нашем направлении. Я мужчина, муж, будущий отец и мой долг защищать мою женщину – будущую мать моего ребёнка. Страшно заорав, я вышел вперёд, заслонив собой Настю. Собаки на мои грозные крики положили и, не снижая скорости, понеслись дальше. Ситуация грозила серьёзными телесными осложнениями.
Не добежав до нас трёх метров, псы остановились и при этом совсем перестали лаять.
– А ну пошли отсюда! – сделав шаг вперёд, прикрикнул я на них, чтобы закрепить успех.
Мой порыв остановила жена, мягко положив мне руку на плечо. Я невольно обернулся и отшатнулся. Лицо Насти изменилось, заледенело в неподвижную маску грозной языческой богини. Зрачки сузились, щёки побледнели и ввалилась. Настя, вроде как, стала выше ростом. Она вышла вперёд и, смотря мимо собак, куда-то вдаль, поверх их спин, выкрикнула изменившимся, зазвеневшим горным хрусталём голосом единственное слово. Я не понял, что она им сказала, а вот пёсики усвоили его смысл вполне. Понурив головы, и делая вид, что нюхают снег, ища нечто очень важное для них, вся стая, как дрессированная, развернулись и потрусила обратно к гаражам.
Глава 3
Вишнёвый сад цвёл. Выстроившиеся рядами деревья окутал невесомый дым цветения. Вечернее солнце подсвечивало великолепие фруктовых деревьев огнём своих золотых очей. Под лёгким прохладным ветерком белые пушистые ветки мирно покачивались. Тёмные зелёные плотные листочки и облака небольших воздушных цветков, в лепестках которых затаились розовые ниточки прожилок – рождение новой жизни. Весна.
Небо начинает темнеть, с востока надвигается туча, медленно расползающаяся по всему горизонту. Становится тревожно, холодно, одиноко. Ветер пробует силы и бьёт сильными порывами: с одним из них на сад, с неба, бросается то, что поначалу воспринималось, как дождевая туча – сотни тысяч крылатых прожорливых насекомых.
Саранча, окрашенная в дикий кислотный розовый цвет, треща и щелкая, падала тяжёлыми колючками на вишни и тут же начала уничтожать цветы, яростно их пожирая. За несколько секунд деревья потеряли всю свою красоту – с них содрали жизнь, насильно отняли весну. Стволы вишен покрыл непрестанно шевелящийся слой розовых вредителей. Словно обглоданные кости облепило материализовавшееся из раковой опухоли представление больного о воспалении. Шуршавший звук нарастал, жужжал. Сейчас деревья падут, и всё это розовое враждебное оно кинется, перейдёт в атаку, заполнит собою весь мир. Ещё секунда, мгновение и…
Я проснулся с ощущением тяжёлого похмелья. Голова неподъёмная, чугунная, руки дрожат, во рту сухо. Вчера я не пил, во всём виноват сон. Реалистичный, как унитаз. Кусающий сознание, словно ядовитый паук. Что со мной? Мне никогда раньше не снились кошмары. И в детстве меня страшные сны не беспокоили. А сейчас, как раз, когда моя жена забеременела, они стали мучить меня с удивительным постоянством. Со временем они не гасли, будто свечи, задуваемые ветром времени, а наоборот приобретали яркость ранящих объёмных вспышек, застывших в моей голове символическими образами приближающейся беды.
И с женой твориться что-то неладное. Она странно себя ведёт. Предсказывает погоду… и тот случай с собаками. Да с тех пор её все животные слушаются. А коты и кошки так вообще дежурят у нашего подъезда, ждут её. У Насти в глубине глаз появилось нечто такое, – не могу описать, – чужое, что ли, постороннее, холодно наблюдающее. Я уверен, что и её мучают плохие сны. Она, правда, про них не рассказывает. Но я чувствую: не только она может угадывать. Не первый год вместе. Потом её живот – он не растёт. Ведь так не должно быть? Анализы в порядке, последние исследования УЗИ показали – плод развивается нормально. Но живот не растёт! Всё такой же плоский, соблазнительный. А ведь она у меня сама, как девочка. Как такое вообще возможно? Наблюдающий её врач говорит: всё нормально. Но я иду по жизни с лозунгом – "Доверяй, но проверяй". Только я пока не знаю, как мне проверить слова доктора.
Я встал, чтобы выполнить свой ежедневный ритуал, но с небольшим исключением. Месяц назад Настя перестала готовить нам завтрак, она стала позднее ложиться и дольше спать. Вот и сейчас я оставил её в кровати вроде как спавшей, отвернувшейся к стене. Как она вчера легла на правый бок, спиной ко мне, так всю ночь и пролежала – не двигаясь, и если бы не её мерное дыхание и грудь, легонько приподнимающая одеяло, пора было бы поднимать тревогу. В первый раз её неподвижность меня испугала. Привыкнуть к ней я успел лишь через три недели. К сексуальному воздержанию привыкнуть было сложнее. Официально мы об этом не говорили, но Настя себя вела так, что становилось ясно – заниматься любовью, будучи беременной, она не намерена. Правильно. Ребёнок родится здоровым.
Я смирился с изменениями распорядка моей жизни и частично перешёл на самообслуживание (обед она по-прежнему готовила и с работы встречала улыбкой и ужином; в остальном я был предоставлен – во всех смыслах – сам себе), уходя из спальни я никогда не раздвигал шторы на окнах. Она меня об этом не просила, но я был уверен – заглядывающее в окно утреннее солнце ей бы не понравилось. Что делать, она была моей женой – к тому же беременной. Любые твои причуды – в течение девяти месяцев – за мой счёт, любимая.
Рабочий день был в разгаре, до обеденного перерыва оставалось полчаса, когда к нам в офис заявился сюрприз в виде моей жены. Дверь ей открыла секретарша и Настя во всём своем цветущем великолепии (беременность её сделала краше, ярче) вплыла в наш общий опен-спейс. Её появление не осталось незамеченным: все сотрудники, особенно мужского пола, уставились на это явление. Настя, сказав пару слов секретарше Юленьке, со всеми поздоровалась и прошла к моему столу.
– Привет.
– Настя, всё в порядке? – забеспокоился я: такие посещения моей работы не были нормой – честно говоря, их вообще раньше не было.
– Решила тебя проведать, посмотреть, где обитаешь.
Краем глаза я заметил, как большинство наших мужчин навострило уши, да и женщинам тоже стало любопытно. Особенно проявляли нескромное любопытство менеджеры. Толик не выдержал напряжение первым и выдал комментарий:
– Модест, что же это вы от нас скрывали такую красавицу?
За ним зашумели остальные. – "Да-да, да, да" – говорили они. Зашушукались, заулыбались. Раньше такой внимательности к гостям, пускай и к жёнам сотрудников, я за ними что-то не замечал. Приходила же к боссу жена – довольно милая женщина, и ничего, все были вежливы и только; в дальнейшем её просто старались не замечать. Всё дело заключалось в особой атмосфере, энергетическом шлейфе, который принесла вместе с собой в офис моя жена. Она не только заставила всех обратить на неё внимания, она всех, в прямом смысле, заворожила. Генеральный директор сидел отдельно ото всех, за стеклом, и даже он не избежал всеобщей участи. Со своего места около окна я прекрасно видел, как он таращился на Настю.
– Ты на метро сюда добиралась? – выразил я своё недовольство. В её состоянии подвергать себя риску в толчее – неразумно.
– Взяла такси. Обратно домой поеду тоже на такси. Не волнуйся.
Настя посмотрела по сторонам, одобрительно кивнула и, как ни в чём не бывало, сказала:
– Не буду тебя отвлекать. Встретимся дома. Пока.
Чего приезжала? Непонятно. Простившись, она сделала шаг по направлению к двери, потом вернулась и пристально посмотрела сквозь стекло на директора. Прямо-таки уставилась на него немигающим взглядом кобры. Я заметил, он тоже на неё неотрывно смотрел не в силах отвести в сторону взгляд. Продолжалась эта непонятная мне игра секунды три-четыре – не больше, после чего Настя переключилась на меня. На её лице зажглась улыбка и, помахав мне ручкой, она покинула офис. Удивительно, но никто её трюка с переглядками, кроме меня (ну и генерального, разумеется) не заметил.
Через неделю, после прихода Насти ко мне на работу, я получил должность руководителя отдела закупок, оставив всех придворных жополизов не удел. Мой ум – это ум скептика, но, ни в коем случае, не идиота. Связь между посещением моей жены офиса и моим повышением по службе прослеживалась довольно чётко. Может быть, мне и удалось бы убедить себя в обратном, если бы не все предыдущие странности. А так приходилось признать факт обладания Настей способностей влиять не только на животных, но и на людей. У меня зудело объясниться, я знал, что сейчас не стоит поднимать эти темы и всё же страх оказался сильнее меня. Было во всём этом что-то нечистое. И потом эти мои сны.
Этот разговор я оттягивал, как только мог, а именно – получилось отложить расспросы до того момента, как Настя оформила все бумаги на наследство и стала полноправной хозяйкой дома её деда. Он ей завещал дом и всё своё имущество. Дачи у нас не имелось, не успели нажить, но особой радости при мыслях о мрачном жилище, в котором до последнего смертного часа обитал (и скончался) злой дедушка Игнат, ни у меня, ни у Насти это приобретение не вызывало. Мне кажется, она не хотела этого даже сильнее, чем я. Боялась до ужаса. Старалась мне чувств не показывать, но мне и так было всё ясно, без слов.
Вернувшись домой, я обнаружил на столе в гостиной бумаги, утверждающие право наследования Насти на дом. Жена не встретила меня у порога как обычно это делала. И я подумал, что её нет дома, тем более что и на кухне её не было. Умывшись, я вышел в коридор и тут обратил внимание на закрытую дверь в нашу спальню. В нашем доме двери в комнаты всегда держались открытыми, я любил, чтобы в квартире было много воздуха: по этой же причине окна и балконную дверь мы предпочитали плотно не закрывать даже во время дождя. Кондиционерам я не доверял, и у нас до поздней осени помещение вентилировалось естественным образом.
Я распахнул дверь в спальню, вошёл и там обнаружил Настю. В комнате царил полумрак, шторы были задёрнуты и персиковый уют нашей спальни затаился в напряжённом тёмном ожидании дальнейших событий. Должно быть, схожие ощущения вызывают места будущих преступлений, когда секундомер несчастий запущен и до начала настоящего страха остаётся всего несколько делений на циферблате.
Настя сидела на кровати и смотрела в стену. При моём появлении позы не изменила и вообще никак не отреагировала. Осторожно, словно боясь нарушить сон родного мне человека, я подошёл и присел рядом с ней, но к ней самой не прикасаясь.
– Настюша, вокруг нас происходят жуткие и непонятные мне вещи. Я рационалист и мне трудно их понять. Ты женщина, моя любимая и всё, что касается души, ты лучше меня чувствуешь.
– Ты не понимаешь.
– Конечно. Но я хочу понять. Тебе нечего бояться, расскажи. Я же вижу, как ты мучишься.
– Сегодня я получила документы на владения домом.
– Да, я знаю. Видел их.
– Надо бы съездить туда.
– Но ты не хочешь, ведь так? Ещё бы, я и сам бы не хотел возвращаться туда, где Игнат Петрович умер.
– Не то. Может, он и не совсем умер.
– В смысле? – Не такого ответа я ждал. Стресс, тщательно скрываемый психоз на фоне смерти деда, беспокойство о ребёнке, нервный срыв наконец. Но это? Воспаление разума вполне могло в качестве компенсации своего негативного воздействия пробудить в Насте некие способности, которые её саму могли пугать, изводить. Ничего сверхъестественного – скорее область современной психологии (психиатрии), а не мистики. – Как это – он не умер? Ты же сама видела, как его похоронили.
– Я так и думала: ты не поверишь.
– Прости. Хорошо-хорошо, говори.
– Он не простой человек был, – «Ага, всё-таки – был! Значит не всё потеряно. Послушаем, что она скажет дальше». – Род Проскуровых всегда был богат талантами – целителями, предсказателями, знахарями и, как правило, способностями обладали и мужчины, и женщины, по очереди, передавая дар через поколение. – Первый раз я слышал от неё такие определения. – Я не рассказывала тебе об этом, потому что считала это не главным, и, потом, ты не поверил бы. Не подумай, ничего такого волшебного мои родственники не делали. Помогали людям по мелочам. Рак не лечили и начало второй мировой войны предсказать не смогли… Так было до рождения деда Игната: не знаю почему, но его силы хватило бы на десятерых и тратить её на благие дела он не спешил. Всё загребал под себя. Окончательно он обратился ко тьме после рождения моей матери, а через три года его красавица жена – моя бабушка, умерла. Он замкнулся, ушёл в себя и свою дочку – маму мою, отдал на воспитание тётке.
– Я не знал, что у тебя столько родственников.
– Они все уже мертвы. – Настя, вспоминая что-то, помолчала с минуту и продолжила рассказ: – Проявлять интерес к родной крови дед начал после того, как я появилась на свет. Навещал нас, приносил гостинцы, баловал меня. Мой отец не любил его, но терпел, а мама против не была: она его простила и радовалась, что он так внучке радуется. Ты знаешь, он мне даже нравился, и после пропажи моих родителей тоже продолжал нравиться до той самой ночи, когда помер. Я тогда прозрела и увидела, насколько он злой и страшный человек. Многоликое существо, любящее только себя. С тех пор, как я забеременела, меня мучает один и тот же сон. Ну ты, наверное, догадывался об этом. – "Надо же, она и это знает. Видит меня насквозь. Вот чёрт. Хорошо, что я ничего такого предосудительного не делал". – В этом сне я стою на пороге нашего старого деревенского дома, под Тверью. Дед в нём раньше жил, и мы с мамой в детстве к нему летом на неделю-другую приезжали. На дворе ночь, небо затянуто чёрными тучами, звёзд нет. Поздняя осень, а я в одной ночнушке. Мне очень холодно. Я берусь за чёрную железную ручку и вхожу в избу…
В центре единственной комнаты стоит деревянный стол. На нём лежит покойник (дед Игнат), покрытый белым льняным полотном савана. За печкой в углу, на грубо сколоченном табурете, стоит жёлтая свеча; излучаемый ей неверный свет заставляет предметы в комнате отбрасывать замысловатые тени. С мертвеца, с покрывающего его тело савана, стекают на доски пола тёмные полосы: они становятся тенями, оживают и мечутся вокруг стола силуэтами разных ипостасей деда. Большая тень крупного мужчины, тень статной длинноволосой женщины, тень ребёнка, старика. И все они удлиняются, вытягиваются от ножек стола в направлении голых ступней Насти…
– С первым холодным прикосновением к моим пальцам тени, я просыпаюсь. Я знаю, ты мне поверишь, но он не умер, он ждёт.
– Да с чего ты это взяла?
Меня напугал её рассказ, действительно напугал. Чтобы скрыть страх, я задаю вопрос несколько резче, чем мне бы того хотелось. Но Настя не замечает моей грубой неловкости и продолжает говорить, видно, ей самой хочется выговориться, поделиться свой болью ещё с кем-нибудь и пускай это лучше буду я, а не врач в доме скорби.
– Умирал он в страшных муках. Признаюсь, сама бы я не выдержала, но дед меня околдовал – другого слова подобрать не могу, – подчинил своей воли и не отпускал, заставляя наблюдать свою агонию. Перед самой кончиной он приказал мне сделать одну вещь, и я не посмела ослушаться. Страшный в своей предсмертной лихорадке, он опёрся локтями о кровать, глубоко вдавив в неё мокрое пастельное бельё, и зашевелил сухими потрескавшимися губами, покрытыми коричневой коркой, запекшейся в горячке слюны и сукровицы. Произносимых им слов я не слышала. Ушами не слышала, но в голове они звучали раскатами стального, охрипшего от скрытой ненависти грома. – "Принеси зеркало. Скорее!!!". – Нужное зеркало висело в коридоре, далеко ходить не пришлось – овальное, в тяжёлой чёрной позолоченной оправе из дерева, выполненной в виде сплетённых между собой тел страдающих в аду грешников. Все, как один, лысые, безглазые, с разорванном в крике, в виде вытянутой вверх буквы "о", ртом.
Дед ждал меня по-прежнему опираясь руками о перину, тяжело сопящий, издыхающий. Борода у него свалялась в мокрые космы и с неё текло ручьём, и дед уставился на меня немигающим взглядом, горящим мутным фосфором глаз. Что дальше делать я поняла и без слов. На вытянутых руках я – откуда только силы взялись у меня не знаю – приблизила поверхность зеркала к лицу умирающего так, чтобы он увидел своё отражение. Я почувствовала, как под моими пальцами зашевелились человечки на орнаменте оправы. Став податливыми, упругими, они своими маленькими ручками прилепились к моей коже, растягивали её, хотели войти внутрь меня. Очень неприятно, противно так, мерзко. С последним выдохом-стоном изо рта деда вылетело серое облако – комариный рой, и влетело в зеркало. Зеркало задрожало в моих руках и запело вибрациями похожими на бессловесные жалобы странного средневекового музыкального инструмента.
Мертвец на смертном одре и ужасное зеркало в моих руках. На меня навалилась страшная усталость, руки задрожали крупной дрожью, и я чуть не выронила зеркало. Едва совладав с собой, я спрятала зеркало подальше. Теперь и сама не помню, куда я его засунула. Повесить его назад, на место, у меня и мыслей не было. Сразу потащила куда-то. Мне хотелось поскорее всё здесь закончить и забыть. Вот о чём я тогда думала. Но теперь я понимаю, что сделала ошибку. Он хочет вернуться.
