Дарья Вячеславовна Морозова
Цвет: жёлтый
По моему лицу потекла кровь: сама не заметила, как осколки ранили и меня. Хорошо, что я не вижу своих часов. Есть надежда. Есть!
Я ввалилась в тоннель, шлейфом привнося пыль, шум и огонь. Мои ноги предательски дрожали от страха.
Испуганные взгляды, стремящиеся к обнулению часы, вскрики, грохот над головами – вся эта мешанина обращена на меня, давит, сминает под собой.
В изнеможении я облокотилась о колонну и смело обвела обращённые ко мне лица изучающих взглядом.
Они ждут. Они чего-то ждут от меня. И там Тот-кто-охотиЛся-за-мной тоже ждёт. Я не чувствую его агрессии: ни поля, ни волевых указаний, но и силы его явно на исходе. Надо спешить. Надо выиграть время.
Мне надо было что-то сказать. Я должна была достучаться до оставшихся в живых. Они должны пойти за мной, иначе всё будет кончено прежде, чем я сделаю то, что должна.
Но как обратиться к ним? Таким напуганным, растерянным, потерявшим веру в свои силы?
Ничего лучше, мне в голову не пришло, как…
– Бабы! – воззвала я, найдя единственно верное слово, которое как мне показалось, способно достучаться до глубин души оставшихся в живых.
Услышав, как глух мой голос. Я прокашлялась, набралась сил.
– Бабы! Если мы не выстоим, то умрём!
Все замерли. А потом Маша, моя милая Маша, одна из первых крепко обняла Сашку, расцеловала его, плачущего в три ручья, в обе щеки и двинулась ко мне. Кто-то заголосил. Но все женщины поднялись. С суровыми лицами, с текущими слезами на щеках шли сражаться за будущее своих и чужих детей, за себя, за призрачную надежду выжить.
Мы высыпались на площадку «башни», стянули трупы вниз, заняли их места. Атака продолжалась, поэтому почти всё было разрушено вокруг.
И в то мгновение, когда осколок снаряда пролетел сквозь воздвигнутый мною барьер прямо рядом с моим ухом, я опомнилась. Я поняла, к чему меня вел Ганди, зачем вообще были нужны провидцы и какова наша миссия. Так просто! Объединиться! Все! Провидцы как сила целой страны должны объединиться! Почему мы раньше, не…
Часы женщин обнулились ещё 5 минут назад, но пока они все – все! – были живы! Живы! Значит, время пришло. Теперь мне нельзя сомневаться, нельзя отступать!
Что было сил, я бросилась обратно в тоннель. Старики и дети шарахались от меня, когда я неслась мимо них. Подросток, мать которого отчаянно просила меня спасти его, медленно, превозмогая боль, шёл вперёд, на бой. Он тёрся левым плечом о стену, мать поддерживала его справа. Я едва взглянула на них, но эта пара придала мне сил.
Вбежав в свою комнату, я по привычке захлопнула дверь, торопливо достала чемодан. Щёлкнули замки. Пусть это случится. Прощайте все! Надеюсь, что всё получится!..
Много лет спустя…
Солнце спускалось всё ниже, седобородый старец сидел под огромным деревом и улыбался в ответ небесному светилу. Опрятная одежда была скромной, но тёплой. Облокотившись на верх своего посоха, он смотрел белесоватыми глазами на великолепие осенней поры, раскинувшейся перед его взором: разноцветная листва, сочная трава, усыпанная листьями, птицы высоко в небе. Всё это он видел, больше дорисовывая по памяти, но от этого радость была не меньше.
Старик достал из кармана пожухлый без воды одуванчик и коротко поцеловал его.
Он помнил день той последней битвы.
Помнил, как провидица скрылась в своей каморке, как вокруг тряслись стены и сыпалась пыль. Люди выли от ощущения конца.
И появилась она.
На ней было нежно-голубое полупрозрачное платье с юбкой чуть ниже колен с длинными рукавами и небольшим вырезом на груди. Лицо было очищено от грязи и крови. Ни единой раны не было видно на её лице или теле. Волосы были старомодно заколоты двумя заколками с обеих сторон.
Босая, она быстро шла мимо всех, не замечая ничего и никого вокруг, охраняемая невидимым коконом, не пускающий к ней даже маленький камушек. Хоть её глаза были ясны, взгляд был затуманен. Она шла вперёд, всецело отдавшись предназначению.
Сашка, испугавшись быть погребённым заживо и без Маши, побежал вслед за ней, почти налетел на неё, когда ты вышла наверх.
Когда её голые ступни коснулись холодной земли, покрытой тонкой корочкой льда, то, казалось, она впервые вынырнула из своего забвения. Она улыбнулась, поиграла пальцами в мёрзлой земле, запрокинула голову и с улыбкой посмотрела на ослепительное солнце.
А затем девушка двинулась вперёд. Прямо на атаковавших, в которых явно заканчивались боеприпасы. Она шла, окружённая невидимой, но такой несокрушимой защитой, что пули и гранаты падали слева и справа от неё, не причиняя никакого вреда ни ей, ни нам.
Она шла вперёд медленно, но решительно, приветственно выставив руки в стороны. Словно шла встречать дорогих гостей.
Из джипа, что прятался за одних из двух танков, вывалился пожилой вояка, что-то закричал, брызжа слюной. Затем отдал короткий приказ в судорожно сжимаемую в пальцах рацию.
Из бронированного транспортёра осторожно спустили на землю молодого мужчину, всего опутанного проводками, пришпиленного к креслу-каталке, словно мотылёк к картонке. Вид у него был измученный и безучастный.
Девушка остановилась и, не обращая внимания на беснующегося предводителя последних оставшихся в живых нападавших, мысленно воззвала к конвоиру провидца-пленника. Тот колебался какое-то время, а затем нагнулся и отстегнул все путы, связывающие провидца с креслом.
– Твою мать, что ты делаешь? Измена! – завопил командир и выстрелил конвоиру в голову, затем нацелился на провидицу, нажал на курок, ещё. Осечка.
Он так увлёкся, что не увидел, как «мотылёк» встал, медленно сняв с себя катетеры, и на шатающихся ногах, спотыкаясь, шёл к девушке, по-прежнему ласково распахнувшей ему свои объятия.
– Куда?! Назад! Убью! – кричал ему в спину командир, однако пистолет продолжал выдавать пустые щелчки.
Он занёс кулак, чтобы сбить их провидца с ног, но так и остался стоять с поднятой рукой: провидица держала его.
Когда освободившийся «мотылёк» встал прямо перед ней, она взяла его за локти и что-то прошептала на ухо. Провидца затрясло. Из проколов на его коже засочились, а потом потекли ручейками жёлтые, бесцветные и зеленоватые струйки. Это выходили все лекарства и наркотики, которые ему вводили всё это время.
