Дарья Щедрина
Недоразумение. История любви
Глава 2
Открыв дверь районной детской библиотеки, Сонечка сразу погрузилась в привычную, добрую, теплую атмосферу. В этот утренний час читальный зал был пуст, но столы и зеленые настольные лампы замерли в благоговейном ожидании своих первых читателей. Вот закончатся уроки в школах и…
Соня каждый день представляла полный читальный зал ребятни от совсем маленьких первоклашек до почти взрослых выпускников, жадно глотающих книжку за книжкой под уютным светом настольных ламп. Но зал был полон только в ее воображении. Любовь к настоящим печатным книгам, теплым, пахнущим типографской краской, с гладкими красивыми обложками, стала большой редкостью, считалась скорее чудачеством. Теперь, в эпоху интернета, детвора и молодежь читали электронные версии. И не было никакой необходимости тащиться по хмурой осенней улице в библиотеку, если можно было, лежа на родном диване, почерпнуть нужную информацию в собственном гаджете.
От слова «гаджет» на душе у Сонечки становилось гадко и противно. Она не понимала: как можно поменять настоящую, живую книгу на какой-то бездушный гаджет? Ведь электронная читалка выдает информацию, а настоящая книга, как добрый друг, делится с тобой своим теплом, раскрывает свою душу, доверчиво вводит тебя в удивительный мир. И ты, читая, становишься сопричастным удивительным тайнам, порывам и исканиям, ошибкам и сомнениям, взлетам и падениям героев, сопереживаешь им, преодолеваешь вместе с ними все трудности и препятствия и в конце концов побеждаешь вместе с ними! Почему современные дети этого не понимают?..
Она прошла в подсобное помещение, где все сотрудники библиотеки вешали верхнюю одежду, и поставила на стул авоську с картошкой, которую купила по дороге на работу.
– Здравствуй, Сонечка! – улыбнулась ей Анфиса Михайловна, чем-то отдаленно похожая на Сонину бабушку, оттого неизменно вызывающая в ее душе тепло и радость. – Как дела?
– Дела нормально, Анфиса Михайловна, – ответила Соня, сразу почувствовав себя нужной. Вот ведь какое счастье работать с людьми, которым ты не безразличен!
– Нет сведений от твоих молдаван? – За стеклами очков Анфисы Михайловны мелькнул явно заинтересованный взгляд.
– Пока нет. Наверное, у них проблемы с миграционной службой. Но я жду, не теряю надежду!
Анфиса Михайловна с некоторым сожалением посмотрела на свою молодую коллегу и сочувственно вздохнула.
– Ну жди, жди. Бог даст, все образуется.
– Вот только с деньгами совсем туго, – решилась поделиться наболевшим Соня, робко подняв на Анфису Михайловну взгляд. – У нас там никаких премий не ожидается?
– Ну что ты, Сонечка, какие премии в детской библиотеке? Я вообще не понимаю, как ты еще здесь держишься при такой нищенской зарплате. Ты же молодая, у тебя столько потребностей! Это мы тут, пенсионеры, чтобы дома не скучать, дышим книжной пылью. А тебе бы другую работу найти.
– Ну что вы, Анфиса Михайловна, какая другая работа? – удивилась Соня. – Я и делать-то больше ничего не умею, только с книжками работать. Здесь мое место, и никуда я не уйду.
– Просидишь за книжными полками, Соня, потеряешь время. А тебе женихов искать надо бы. Жизнь-то идет!
– Что вы говорите, Анфиса Михайловна! – возмутилась Сонечка, чувствуя, как щеки заливает смущенный румянец. – Еще чего – женихов искать! Меня не так воспитывали мама с бабушкой.
– А неправильно они тебя воспитывали, Сонечка! – со знанием дела заявила старшая коллега. – Девочку, девушку надо настраивать на замужество, создание семьи, воспитание детей, а не на чтение книг. Книги – это вторично!
– Как вы можете так говорить про книги! – не сдержала возмущения Соня и, желая прекратить этот неприятный разговор, отправилась в соседнее помещение разбираться с формулярами должников.
Работы на самом деле было много. К Новому году библиотека готовила поэтический конкурс, посвященный зиме, зимней природе, зимним играм и забавам. Соня должна была оформить тематическую выставку русских народных сказок для младших школьников.
Во время небольшого обеденного перерыва, когда все сотрудники, вернее, сотрудницы (в коллективе не было ни одного мужчины) чаевничали в подсобном помещении, снова возникла тема Сониного будущего.
– Соня, а может, тебе продать свою квартиру? – внесла предложение Екатерина Петровна, полная пожилая дама, умудряющаяся совмещать работу с вязанием шарфов и свитеров своим домашним. За годы совместной работы, по подсчетам Сони, Екатериной Петровной был связан целый зимний гардероб на четыре персоны. Именно столько членов семьи было у нее: дочь, зять и двое внуков.
– Как это – продать квартиру? – Соня подняла на нее растерянный взгляд от старой чашки в красный горошек с отколотым краешком.
– А зачем тебе трехкомнатная квартира одной? Расходы большие, а толку мало. Продашь квартиру, купишь поменьше. Хотя за старую хрущевку много не дадут.
Соня испуганно хлопала глазами за толстыми стеклами очков. Как можно продать квартиру, в которой родился и вырос, в которой прошла вся твоя жизнь? Да, близкие тебе люди уже покинули этот мир, но при чем тут квартира? Продать в данном случае означало предать! Предать прошлое, пожертвовать чем-то очень важным, более значимым для Сони, чем материальная выгода.
– Нет, я так не могу! – сказала она и решительно отодвинула от себя пустую чашку.
– Ну, может быть, тогда тебе сдать одну комнату? – внесла свое предложение Анфиса Михайловна. – Вот и хватит денег на оплату коммунальных затрат.
– Впустить в дом чужого, незнакомого человека?.. Нет, я боюсь, – покачала головой Сонечка.
– А это хорошая идея! – воскликнула с воодушевлением Катерина Петровна. – Не надо впускать в дом незнакомого человека. Надо через знакомых, кого-то, кому можно доверять. В этом я тебе помогу, душа моя! Ты для нас как дочка, вернее, внучка, Сонечка! Не беспокойся, в беде не бросим, пропасть не дадим! Найду я тебе подходящего квартиранта. И решатся твои финансовые проблемы, хотя бы частично.
Глава 3
Никита поднялся пешком на пятый этаж и остановился у двери в квартиру. В неплохом месте обосновался Самат. Когда они виделись последний раз, Самат был совсем еще мальчишкой, только приехавшим из Казахстана, стремящимся пустить корни на новом месте в новой стране. Судя по всему, сумел укорениться в России молодой казах.
Дверь распахнулась сразу, едва Никита успел нажать на кнопку звонка. Двое пацанов детсадовского возраста с удивлением воззрились на него раскосыми азиатскими глазенками.
– Здравствуйте, я к Самату, – кивнул им Никита, постаравшись улыбнуться как можно приветливее.
– Папа, папа, к тебе какой-то дядя пришел! – заголосили пацаны на два голоса, перебивая друг друга, стараясь обойти брата и донести до отца первым новость.
Из кухни вышел отец. Все тот же Самат, невысокий, поджарый, только старше на семь лет, солиднее, увереннее в себе.
– Здравствуй, Никита Иваныч! – улыбнулся он дружелюбно, протягивая широкую трудовую ладонь бывшему начальнику.
– Здравствуй, Самат!
– Сколько лет, сколько зим!
– Да уж восьмой год пошел с тех пор…
– Летит время… Ты проходи, проходи, Никита Иваныч, гостем будешь!
И провел на кухню, познакомил с женой Айнагуль, маленькой улыбчивой казашкой, усадил за щедро накрытый стол, даже рюмочку налил. В душе Никиты медленно-медленно таяло непрошеное напряжение. Пока шел на встречу со старым другом, не другом, подчиненным, что много лет назад осваивал под его руководством азы строительного дела, все думал: как примет его Самат? Станет ли вообще разговаривать с бывшим зеком? Но вот же и за стол усадил, и рюмочку налил.
– Спасибо за гостеприимство, Самат!
– Самат добро помнит, не забывает, – в узких черных глазах мелькнула улыбка.
– Я смотрю, Самат, ты твердо встал на ноги. Семьей обзавелся, дом обустроил, – Никита с неприкрытым любопытством осматривал кухню, где каждая вещь, каждая посудина, чисто вымытая, вычищенная, была на своем месте, где во всем чувствовалась заботливая женская рука. А из комнаты доносились веселые детские голоса.
– Не может, да и не должен человек без семьи, без дома жить. Такова природа вещей!
Никита с интересом взглянул на собеседника.
– А в тебе все больше проявляется жизненная мудрость, Самат. Помню, ты еще совсем мальчишкой был, а рассуждал как аксакал, спокойно и мудро. И учился как одержимый. С работы тебя выгонять приходилось, так торопился профессию освоить.
– Да, Никита Иваныч, многому я у тебя научился, мастером стал. Повезло, что успел. После твоего ареста такой разброд в конторе начался, не передать. Ну да ты и сам знаешь! Растащили фирму твою на части. Конкуренты, как стая падальщиков, набросились в один миг, точно только и ждали. Ну а народ потянулся кто куда. Одни пошли к конкурентам… Ты не осуждай их, Иваныч, ладно? – Самат глянул на него с извиняющейся улыбкой, будто был в чем-то виноват.
– Да что ты! У всех же семьи, дети. Их кормить надо было. Кто давал работу, к тому и потянулись мужики. За что ж тут осуждать? – ответил Никита.
– А я на вольные хлеба подался, – в голосе бывшего подчиненного прозвучала гордость. – Стал заниматься частным строительством, ремонтом. Руки-то у меня, как ты сам говорил, из того места растут, что надо. Постепенно клиенты ко мне потянулись, ценить мою работу стали. Теперь вот бригадой небольшой обзавелся. Летом первый большой заказ выполняли под ключ, коттедж делали. Хорошо получилось, Иваныч. Ты бы мной гордился.
– А я и так горжусь, Самат. Не пропала моя наука для тебя. Молодец! И пацанов своих, думаю, правильно воспитаешь.
Самат подлил гостю в рюмку водки и задал вопрос, давно вертевшийся на языке. Но какой же восточный человек задает важные вопросы с порога? Сначала гостя накормить надо, напоить, дать отдохнуть, порадовать приятной беседой, а потом и вопросы задавать.
– Ну а ты-то как, Никита Иваныч? – снова блеснули любопытным огнем узкие черные глаза.
Не пошла эта рюмка, полыхнула жгучим пламенем по пищеводу, да и осела в желудке камнем. Что мог рассказать Никита бывшему подчиненному, с которым и дружить-то не дружил никогда? Что его бывший начальник, хозяин растущей строительной фирмы, уважаемый человек, что учил его уму-разуму когда-то, живет теперь в ночлежке для бомжей? Что нет у него теперь ни собственной крыши над головой, ни надежного заработка? Что теперь он, как нищий, вынужден побираться по бывшим друзьям и знакомым? Тут не только водка поперек горла встанет…
– Да как я… – Отвел глаза в сторону, хотя что там за окном рассматривать? Ветер, дождь, холод, поздняя осень. – Вот вернулся недавно…
Он замялся, не зная, с чего начать свой невеселый рассказ. Но Самат опередил его.
– Я знаю, что случилось, Никита Иванович. Семь лет назад в конторе нашей долго подробности обсасывали. Ты уж извини, не знал я, что мужики хуже баб сплетни любят. Но уши не закроешь. И вот что я тебе скажу, Иваныч, – Самат наклонился поближе к Никите и заговорил тише, но доверительнее: – Будь я на твоем месте, поступил бы точно так же и ни о чем не жалел!
На сердце у Никиты вдруг стало тепло-тепло, будто и туда добралась согревающая жидкость из рюмки.
– Нет, Самат, тебе бы так поступать не пришлось. Ты в женщинах лучше моего разбираешься. – И, подняв рюмку для тоста, произнес с благодарной улыбкой: – Дай бог, друг мой, чтобы мир и счастье всегда жили в твоей семье!
Они снова выпили и закусили, и последнее напряжение оставило гостя, и он с наслаждением впитывал всем своим существом чужое домашнее тепло, гостеприимство и уют доброго дома.
– Я ведь с просьбой к тебе, Самат, – наконец решился заговорить о главном Никита. – Мне работа нужна. Очень нужна.
Самат вздохнул, не торопясь дожевал кусок мяса и открыто посмотрел на Никиту.
– Понимаю, Иваныч. Но начальничьей должности в моей конторе нет. Если пойдешь простым мастером – возьму. Золотым рукам всегда работа найдется.
– Я же в начальники и не стремлюсь, Самат! Любой работе буду рад. А как я работать умею, ты знаешь.
– У меня как раз заказ один подзавис. Уехал человек внезапно на родину, мать хоронить. Не мог я его задерживать, сам понимаешь. Работу не доделал, а заказчик недоволен. Доделаешь? Там немного осталось.
– Конечно, о чем разговор! Когда начинать? – воодушевился Никита. Любой, самой черной, самой низкооплачиваемой работе он был бы рад. А с Саматом работать он любил, еще семь лет назад любил, потому что у обоих были золотые руки и одинаковое чувство ответственности за свое дело.
– Так, завтра и начнем, Иваныч. Добро пожаловать на борт! – Самат улыбнулся широко и дружелюбно, как брату.
Когда проводили гостя, Айнагуль спросила у мужа:
– Кто такой этот Никита Иванович? Разве он твой друг? Что-то я не слышала о нем раньше.
– Он не просто друг. Он больше чем друг. Он – человек, который дал мне удочку и научил ею пользоваться.
Глава 4
Из дневника Сонечки:
«Сомнения терзают мою душу… Может, зря согласилась? Никогда в этом доме не жили мужчины, а тут вдруг квартирант!.. Но деньги очень нужны, очень… И Катерина Петровна говорит, что вполне приличный человек, она его лично знает. И аккуратный, и ответственный, и порядочный, а все равно боязно… Прости меня, бабушка, если бы не нужда, ни за что не пустила бы в наш дом чужака! Зато я смогу выкупить в ломбарде твой кулон с синим камушком.
Бабушка, почему же так сложилось, что в нашем добром, уютном, милом доме не приживались мужчины? Ну ладно, прадед не вернулся с войны, погиб под Берлином почти в самом конце. Это я понимаю. И то, что прабабушка больше замуж никогда не вышла, тоже понимаю. Слишком много мужчин война выкосила, остались больные да искалеченные, да и тех быстро разобрали и крепко в руках держали. Некогда было заниматься устройством личной жизни, когда ребенок на руках и работа с утра до ночи. Тяжелое было время.
А почему я деда своего не помню? Ни одной фотографии его в доме нет, в альбомах зияют провалы в тех местах, где должны были быть его фотографии. Что произошло? Ни ты, ни мама о нем никогда не говорили, а на мои вопросы отмалчивались и даже сердились. Я его даже представить себе не могу. Смотрю на мамину фотографию и думаю: вот глаза у него должны были быть такие же светло-карие, чайного оттенка, и нос такой же прямой, длинный. Потому что именно глаза и нос у мамы были не такие, как у тебя, бабушка. В детстве я мечтала, фантазировала о том, что мой дед был космонавтом из первого отряда и погиб во время испытаний. Но о героях обычно помнят, ими гордятся, о них рассказывают детям и внукам. А вы молчали о дедушке. Значит, героем он не был…
Отца своего я тоже не помню, вернее, просто не знала его никогда. Мама говорила, что он ушел еще до моего рождения. Что ему не понравилось? Как мог не понравиться наш дом? Да в этот дом влюбляешься, как только входишь в него! И вы с мамой были отменными хозяйками, так вкусно умели готовить, и шили-вышивали, и чистоту поддерживали идеальную. Тогда почему?.. Что было не так?
Помню, бабушка, ты назвала его козлом. Меня так неприятно резануло это слово! И это моя воспитанная, интеллигентная бабуля, которая требовала соблюдения приличий всегда и во всем! Мне было очень обидно, не за отца, за себя. Ведь если отец козел, то, значит, я – козленок? Несправедливо как-то. И обо всех маминых знакомых мужчинах, что появлялись потом в ее жизни, ты тоже презрительно и высокомерно говорила: «Очередной козел!» Почему? Ты же даже не была с ними знакома. А сама меня учила относиться к людям доброжелательно и с доверием. Почему на мужчин этот принцип не распространялся?
И в моей жизни не случилось ни одного мужчины. Никто никогда не ухаживал за мной, не приглашал на свидания, не дарил цветов. Я помню, как мне нравился один мальчик в школе. Он пришел к нам только в выпускном классе, и все девчонки тут же в него влюбились. Он был очень красивым, умным, веселым. Я тебе о нем рассказывала, бабушка. А ты сказала, что он подхалим и приспособленец. С чего ты это взяла? С того, что он сидел за одной партой с Наташей Макаровой, дочкой нашего завуча?
А в институте у нас всего три мальчика учились на курсе, остальные девочки. Наши три богатыря! И все хорошие ребята, особенно Саша Синельников. Он был такой начитанный, эрудированный, с ним всегда было так интересно! Но ты сказала, что он мнит себя пупом земли и что он скорее не эрудит, а эгоист. Я тогда промолчала, не стала с тобой спорить, но внутренне не согласилась с твоей оценкой. Просто перестала тебе рассказывать о нем.
Но ни подхалимы и приспособленцы, ни эрудированные эгоисты – никто не обращал на меня внимания. Я одно время переживала, но ты, бабушка, сказала, что переживают из-за мужчин только глупые бесхарактерные девицы и вертихвостки. А раз я, твоя внучка, умная, целеустремленная, серьезная, то о таких пустяках и переживать нечего. Ты всегда была мудрой.
Но вот завтра придет в мой дом чужой мужчина, станет квартирантом, а я даже не знаю, как с ним разговаривать… Мужчина – как инопланетное существо, опасное и загадочное… Ох, бабушка, как же мне тебя не хватает! Как не хватает твоих советов, подсказок! Придется выкручиваться самостоятельно…»
Третий этаж, квартира 31… Весьма обшарпанная дверь. Через минуту после звонка в замке наконец лязгнул ключ. Никита внутренне насторожился и весь подобрался. Ему очень нужна была эта комната. Если бы не Катерина Петровна, добрая душа и подруга последней клиентки, которой он делал ремонт в квартире, пришлось бы подбирать что-то раза в два дороже. Пришлось бы, потому что сил жить в этой ночлежке среди опустившихся бомжей, алкоголиков и бывших зэков уже не было. Тоска по нормальному человеческому жилью душила по ночам бессонницей, сдавливала сердце железными тисками.
Дверь со скрипом (надо бы петли смазать!) медленно растворилась, и Никита замер в удивлении. В маленькой прихожей перед ним стояло странное существо, вероятно, женского пола. Скорее все-таки женского, потому что зеленое кримпленовое платье (кримпленовое!), явно с чужого плеча, скрывало все особенности фигуры. Темные волосы были так гладко зачесаны назад и стянуты на затылке таким тугим узлом, что ни один волосок не смел даже попытаться выбраться из прически. Пластмассовый обруч этому способствовал. Огромные квадратные очки с толстыми стеклами доминировали на узком вытянутом лице, делая незначительными все черты.
Возраст хозяйки квартиры тоже было трудно определить. Никита вспомнил, что чаще всего возраст женщины выдает шея. Из старомодного воротника древнего кримпленового платья (кажется, даже его мама уже не застала моду на кримплен) торчала тонкая, длинная, по-детски трогательная шейка. Какая-то нелепая смесь ребенка со старушкой, подумал про себя Никита.
– Здравствуйте, я по поводу комнаты, – кивнул он, растерянно комкая в руках вязаную шапку.
– Здравствуйте, проходите! – Голос вроде взрослый, не женщина, а недоразумение какое-то…
Хозяйка посторонилась, пропуская его в квартиру.
– Меня Никита зовут, – представился он.
– А меня Софья Васильевна. – Голос строгий, учительский, спина прямая, напряженная. И без всяких вступлений: – Вот ваша комната.
Она распахнула перед ним дверь маленькой комнаты, и сразу повеяло теплой, уютной стариной. Судя по всему, не только хозяйка квартиры, но и сама квартира была пропитана духом времени. Слева от окна прижималась к стене старинная железная кровать с «шишечками», с горкой разновеликих подушек под кружевной накидкой. Никита сразу вспомнил деревенский дом бабушки, в котором он проводил в детстве лето, с точно такой же кроватью. Вспомнил, как, будучи в детсадовском возрасте излишне любопытным, просунул голову между железными прутьями спинки кровати, а обратно вытащить голову не получилось, уши мешали. Его отчаянный рев был слышен на другом конце деревни. А спас его тогда сосед, здоровый мужик, с усилием разогнувший огромными ручищами с короткими волосатыми пальцами железные прутья…
Над кроватью на стене красовался старомодный коврик с оленями. Массивный двустворчатый шкаф громоздился в углу напротив, занимая, казалось, половину комнатки. И только старое трюмо с помутневшим от времени зеркалом намекало на принадлежность комнаты женщине. На подоконнике выставили солнцу яркие красные соцветия два горшка герани.
– Ну, как вам комната? – поинтересовалась хозяйка за его спиной.
– Замечательно! – воскликнул новый квартирант, нисколько не лукавя. После зоны, после ночлежки для бомжей разве могла ему не понравиться эта комната?
– Телевизор можете смотреть в соседней большой комнате. А в холодильнике я вам верхнюю полку под продукты освободила, – комментировала хозяйка строгим голосом, пока он осматривал квартиру.
У Никиты возникло подозрение, что машину времени все-таки изобрели. Иначе как в начале XXI века в центре столицы мог сохраниться уголок такой старины? Или это был музей советского быта 50—60-х годов прошлого столетия? Старая мебель с кружевными, снежно-белыми, хрусткими от крахмала салфеточками на полках, на которых стройными рядами стояли фарфоровые статуэтки. Собрания сочинений классиков в книжном шкафу с потрепанными, зачитанными переплетами. И только массивный телевизор с вытянутым кинескопом и большим экраном (такие еще лет пятнадцать назад уступили место плоским плазменным панелям) стоял на тумбе и казался неуместно современным среди всего остального.
Тем не менее странное жилище было пропитано любовью к каждой вещи, к каждой безделушке, сердечным теплом и заботой. Маленький уютный мирок, неизвестно как затерявшийся во времени. Ну вот, кажется, я дома, неожиданно для себя понял Никита и с облегчением вздохнул.
Недоразумение женского пола, хлопая за стеклами очков неопределимого цвета глазами, после осмотра комнат повело нового квартиранта на кухню. По дороге Никита решил заглянуть за незнакомую дверь и щелкнул клавишей выключателя. Однако, к его удивлению, свет не зажегся, и ванная комната – а это оказалась именно она – за распахнутой дверью клубилась таинственной темнотой.
– Лампочка не горит, – прокомментировала Софья Васильевна небрежно, точно это обстоятельство не имело никакого значения.
– А как же вы в ванную ходите? – поинтересовался Никита. – На ощупь?
– Можно сказать и так. Просто я затеяла ремонт в начале лета, но он завис по независящим от меня обстоятельствам. На крючке для полотенец висит карманный фонарик. Можете пользоваться им.
Никита пошарил в потемках по стене в указанном направлении и нащупал фонарик. В мутном размыве фонарного луча его взору предстала апокалиптическая картина: серые обшарпанные стены со следами сбитой кафельной плитки; глубокая лохань ванной с полустертой, потрескавшейся эмалью; нудно капающий кран раковины; тихое заунывное журчание неисправного сливного бачка унитаза…
– Это вы с лета в таких условиях живете? – спросил Никита.
– Да. Бригада строителей-молдаван была вынуждена внезапно вернуться на родину, почему-то так требовало миграционное законодательство. Они уже начали работу и вдруг уехали. Надеюсь, скоро вернутся.
Никита направил луч фонаря на лицо хозяйки и с любопытством посмотрел на нее.
– Надеюсь, деньги за работу вы им не заплатили?
– Заплатила, конечно! Ведь они же начали работу. И попросили заплатить вперед.
– Всю сумму? – не поверил собственным ушам Никита.
– Да, всю сумму.
Недоразумение в кримпленовом платье отвечало с уверенностью, без тени сомнения. Никита опустил фонарь и вышел из ванной.
– И расписку за полученные деньги вы с них не взяли? И паспортные данные не записали? – Спрашивая, он уже знал, каким будет ответ.
– Нет, не взяла и не записала. Это же приличные люди, зачем же брать расписку? У меня есть их номер телефона, только он почему-то не отвечает.
Действительно, недоразумение… Она совсем дурочка или только прикидывается? Но надо было быть вежливым. Под его испытующим взглядом Софья Васильевна почувствовала себя неловко и попыталась оправдаться.
– Их бригадир, Михаил, солидный человек, седой уже. Говорил, что они в России несколько лет работают, у них много клиентов, а денег берут за работу не много. Выгодно для меня, понимаете? Я ведь библиотекарем в детской библиотеке работаю. Зарплата у нас небольшая. Вот я и согласилась.
– И вы вот так на слово совершенно незнакомому человеку поверили? – Похоже, в этой квартире самым выдающимся антиквариатом была ее хозяйка.
– Я же говорю, он солидный человек, седой уже, глава большой семьи! У него десять детей и куча внуков! Как можно не доверять такому человеку? Он мне честное слово дал, поклялся здоровьем своих близких!
Жесткие эпитеты в сторону хозяйки и строителей так и рвались с языка, но Никита сдержался, потому что сам еще не был столь солидным, как тот мошенник, и седина еще не пробивалась на висках, и ватага из десятка детей и кучи внуков не маячила за спиной. Вдруг странная хозяйка пошевелит мозгами (ведь хоть что-то у нее должно быть в голове!) и решит, что он, Никита, не солидный, а значит, комнату ему сдавать нельзя. И плакали его надежды на спокойную домашнюю жизнь!
– А запасная лампочка у вас есть? – перевел он разговор в более безопасное русло.
– Лампочка-то есть, только она все равно не горит. Там что-то с патроном или проводкой.
– Если вы так хорошо разбираетесь в электрике, то, может быть, у вас и инструменты есть?
Хозяйка бросилась искать ящик с инструментами. А квартирант прошел на кухню. Чистенько, но бедненько… Старая, давно требующая замены газовая плита, старая, но сверкающая чистотой посуда, кухонный стол с выцветшей, но чистой клеенкой в веселый горошек, ситцевые дешевенькие занавески на окне… Что же произошло в этом доме, что время в нем остановилось, застыло в нерешительности? Что за люди жили в нем и почему предпочли отказаться от всего нового и современного? Он чувствовал, что финансовые проблемы не были решающими в этом вопросе.
Вернулась Софья Васильевна с деревянным ящиком, полным каких-то инструментов. Никита подхватил из ее рук тяжелую для ее комплекции ношу и, порывшись, нашел подходящий инструмент. Сообразительная хозяйка (ведь может же в некоторых случаях!) принесла из своей спальни настольную лампу с длинным проводом и использовала ее как осветительный прожектор, пока новый квартирант возился с испорченной лампой в темной пещере ванной комнаты.
Через полчаса на бесцветном лице хозяйки под громоздкими очками появилась бледная, но довольная улыбка: в ванной горел свет! Это радовало, хотя взору представала тяжелая картина. Никита, осмотрев санузел и оценив фронт работ, почесал в затылке и предложил:
– Вот что, Софья Васильевна, давайте я вам за месяц вперед заплачу…
– Что вы, что вы, это ни к чему! – замахала она тонкими, изящными, почти детскими ручками.
– Очень даже к чему! – Никита посмотрел на нее строго, немного нахмурив брови для убедительности. – Я заплачу вам за месяц вперед за комнату, но с одним условием. На эти деньги вы купите под моим чутким руководством все необходимое для окончания ремонта в ванной комнате. Ремонт я доделаю сам. Договорились?
– Но если вдруг вернется Михаил со своей бригадой?.. – неуверенно попыталась возразить Софья.
«В следующем столетии вернется ваш Михаил!» – хотелось сказать Никите, но он сгладил углы.
– Если вернется Михаил, будет делать ремонт в других комнатах за те деньги, что вы ему заплатили. А с такой ванной больше жить нельзя!
– Ну хорошо, – согласилась хозяйка квартиры.
Пока Софья Васильевна после ремонтных работ готовила на кухне чай для нового квартиранта, Никита ходил по квартире, с нерадостными вздохами оценивая масштабы совершенно необходимых ремонтных работ. Мда… Судя по состоянию жилища, в нем с середины прошлого века признаков присутствия мужчин не наблюдалось. Сплошное бабье царство!.. Никита же почувствовал себя в этой квартире недостающим элементом, которого так не хватало и которого эти стены давно ждали.
