Дарья А.
Бутылка в море
Мне в жизни везет. Я не помню свою семью, не помню серое детство, не помню, как жила до этой клиники. Я быстро все забываю. Макс говорит, что это большая удача. Мой лечащий доктор не разделяет мнение Макса, но Максу я доверяю больше. Потому что он говорит правду, а доктор – нет. Ну, скажи, что все хреново, детка, у тебя болезнь какая-нибудь, типа Гейм-Овэра, и ты всю жизнь периодически будешь все забывать и начинать заново, а он говорит, что такой болезни нет.
Я здесь с весны, то есть уже полгода. Состояние мое стабильно. Странное выражение. Мне разрешают общаться с новичками. Странные они. Как щенки. Я видела когда-то щенка, совсем маленький кутенок, еле передвигался на толстых непослушных лапках, пищал, тыкался в ладошку моей подружки, словно искал что-то. Подружка ему молока налила в блюдце, корм насыпала, а он все тыкался, спотыкался и пищал. Почему? Мне тогда это не понятно было. И сейчас не понятно. Чего этим новичкам не хватает? Иногда я гуляю вместе с ними по парку клиники. Листья шуршат под ногами – я слушаю, новички бубнят – я слушаю. Листья зачастую шуршат содержательнее.
Новички все одинаковые. Я их не запоминаю. Плачут, говорят, что завязали, потом вдруг начинают угрожать, требовать дозу и снова плачут. К ним приезжают родственники на красивых машинах. Эти машины мне не дают покоя. Очень нравятся. Я хочу прокатиться. Особенно нравится одна, черная с откидывающейся крышей, на ней приезжает девушка. У нее в клинике брат.
Первый раз я увидела черную машину спустя месяц после поступления в клинику. Девушка привезла своего «кутенка». Мне они сразу понравились: машина и девушка. Я как раз возвращалась с рыбалки (у нас такая терапия, расскажу, если не забуду), надо было отметиться у Макса, как у старшего, что я закончила сеанс, поэтому я шла в главный корпус. Парковка была практически пуста. Несколько машин, принадлежавших работникам клиники, стояли вразнобой. Пятница у нас не день для посещения. Накануне выходных незачем портить настроение.
Из здания вышел директор клиники. Я немного удивилась, что он встречает меня. Неужели меня выписывают? Зачем? Мне здесь нравится. Но когда к входу подъехала шикарная черная машина, за рулем которой была та красивая девушка, я успокоилась. Встречали не меня. Девушка выпорхнула из машины и попыталась вытянуть из салона мальчишку лет тринадцати, который плакал и кричал.
Не смотря на щуплую комплекцию ребенка, изъять его из машины самостоятельно девушка не смогла. Директор подскочил и, не имея возможности дотянуться через девушку к мальчишке, но всячески стараясь помочь, схватил ее за талию и принялся тянуть. Зрелище было забавное, теперь девушке приходилось бороться с упрямым мальчишкой и нападающим с другой стороны директором. Это только в сказке можно вытащить репку через дедку, бабку, Жучку и так далее. На практике бабка весьма помогла бы репке, отвлекая дедку своими формами. Размышляя о репке и ее мучителях, я не сразу поняла, что обращаются ко мне:
– Диана, нам нужна помощь санитара, – пыхтел директор. – Ты меня слышишь? Диана!
Я знала, кто может помочь. Мой лечащий доктор просил Макса следить за историями болезней пациентов. Истории велись в электронном виде и хранились в специальной базе данных, доступ к которой был только у врачей. Макс гордился тем, что ему сделали допуск. Пусть и не полный, как у доктора, но все же допуск. По утрам Макс частенько сидел в кабинете моего доктора и просматривал истории. Увидев меня, он сразу понял: дело неладно. Я махнула ему рукой и побежала обратно. Макс бежал за мной.
В уличной борьбе временно было объявлено перемирие. Девушка пыталась убедить мальчишку самостоятельно пройти в клинику. Её голос был мягким и спокойным, слова правильные, но чувствовалось, что она сама не верит в то, что говорит, а это беда.
Мой лечащий доктор иногда говорит полную ерунду, но его слушаешь и веришь. Это, наверное, дар. Он – хороший специалист. Я же говорю, что мне везет. У нас с ним, своего рода, негласный договор. Он считает, что у меня редкое заболевание и исследует его. Пишет статьи, возит меня к другим врачам. Пару раз я встречалась с его пациентами, у которых такая же болезнь. Грустное зрелище. В большинстве своем это люди после аварий. В результате полученных травм они потеряли память, некоторые – не только память.
Больше всего мне понравилась девушка, которая забыла все, даже то, что у неё были руки. И, как ни странно, это ей очень помогло. Она заново всему научилась без рук. Ведь когда ты не знаешь, то и не страдаешь от этого. Вот и мне доктор говорит, что я просто не помню событий до клиники из-за какой-то травмы. Но я хотя бы помню, как в туалет ходить, есть, читать, а та девушка не помнила. Это, конечно, неудобно, но опять же, ты ведь не помнишь: удобно это или нет, и всё в порядке. И главное, в чем ей можно позавидовать: она не помнит, что надо что-то вспомнить.
– О, Максимилиан, – директор обрадовался, увидев нас. – Я просил позвать обычного санитара, но хорошо, что пришли вы. У нас новый пациент, – он кивнул в сторону мальчишки, – очень строптивый. Не могли бы вы помочь нам с Валерией? Девушка отвлеклась от мальчишки, взглянув на Макса, и в этот момент я смогла внимательнее её рассмотреть.
Валерия была красива, стройна и молода. Фарфоровая кожа, длинные белоснежные локоны, нежно-розовые пухлые губы, слегка вздернутый нос, густые темные ресницы и черно-карие глаза создавали эффектную внешность. Эта девушка позволяла окружающим любоваться собой, подчеркивая одеждой, движениями, слегка снисходительной улыбкой, свое преимущество перед другими женщинами. Единственное, что сейчас выбивалось из ее образа – милые тапочки с розовыми меховыми помпонами. По всей видимости, борьба с мальчишкой началась еще дома, и переобуться она просто не успела.
Макс подошел к машине, присел на корточки рядом с открытой дверцей и внимательно посмотрел на мальчишку:
– Это ребенок, – спокойно прокомментировал он.
– Да. Ему тринадцать исполнится на днях, – девушка отошла чуть в сторону, ближе к директору и улыбнулась ему.
– Мы не работаем с детьми, – Макс продолжал сидеть и смотреть на мальчишку, который явно приободрился после этих слов.
– Да, я знаю, но мистер Вагнер обещал нам помочь, – девушка хоть и отвечала Максу, но обращалась к директору, не смотря при этом на Макса.
– Я хорошо знаю отчима Валерии, – засмущался после очередной улыбки директор. – Очень уважаемый человек, вы его тоже, знаете, Максимилиан. Обращаться в другие клиники не совсем в его интересах, – директор перешел на шепот и заговорщически огляделся. Обнаружив меня, он немного удивился:
– Диана, ступайте, ваша помощь больше не требуется. Отдыхайте.
Мне было любопытно, чем закончится вся эта история, но спорить с директором было, выражаясь его же словами, «не совсем в моих интересах», поэтому я неторопливо направилась в жилой корпус. Последним, что долетело до моих ушей, была фраза Макса о том, что директору, конечно, виднее, и если нужна грубая мужская сила, то он поможет, но лечение детей имеет некоторые особенности, а в нашей клинике нет специалистов подобного рода. Так в нашей клинике появился Тим.
Как его звали на самом деле, я не знала, представили его нам как «Тим», попросили не обращать внимания на столь юный вид, на самом деле, мол, парню восемнадцать (у нас же детей не лечат). Тим попал к моему лечащему доктору и, соответственно, Максу пришлось заниматься мальчишкой. Хотя про восемнадцатилетних мальчишек, кажется, правильнее говорить «парень». Макс сказал, что все сложилось удачно, потому что другие доктора могли бы вести более грубое медикаментозное лечение, а мой доктор старался воздействовать другими способами на парня.
Спустя неделю пребывания в клинике, Тим уже не пытался сбежать. Он много гулял, читал, очень любил играть в шахматы и ходить на рыбалку. Там мы с ним и познакомились поближе.
Не знаю, помогает ли рыбалка в лечении наркозависимости, но то, что это просто хорошее времяпрепровождение – точно. Мой лечащий врач говорит, что рыбалка тренирует терпение, позволяет обдумать поступки, дает возможность научиться принимать решения. Макс открыл мне истинный смысл.
Рыбалка дает возможность докторам понять правильно ли выбрано лечение, потому что когда новички приходят на пруд и берут удочки, они не могут поймать рыбу. Руки дрожат, мысли где-то далеко, концентрации нет, а рыба это чувствует. Они уходят ни с чем. Когда новичок поймает рыбу – это уже знак. Теперь важно наблюдать: когда он начнет ее отпускать, ведь первую рыбу новичок готов чуть ли не живой съесть. Столько радости доставляет эта первая победа! Это важное время. За время моего пребывания в клинике никто не мог поймать рыбу в первый день. Никто, кроме Тима.
Весна уже окончательно вступила в свои права. Многие ждут весну, как будто она что-то изменит в их жизни. Хотят обновления. Трудное время года. В большинстве своем весна оголяет мусор и говно, скопившиеся после зимы и раньше прятавшиеся под снегом, вскрывает проблемы, про которые забыл за зиму. Например, лишний вес, незаметный под свитером зимой. Весна заставляет все менять: гардероб, колеса, мечты.
В этом году мне опять же повезло. Я впервые не задумывалась о многих весенних проблемах: мне не надо было прибирать в саду (если только по желанию), приводить в порядок машину после зимы, бегать по магазинам за новыми коллекциями модных дизайнеров. Все это было ненужным и бесполезным и раньше, но только этой весной я это осознала. Этой весной меня беспокоило лишь то, что новенький по имени Тим занял мое любимое место у пруда.
В то утро я в очередной раз опоздала на рыбалку, а Тим пришел впервые и пришел вовремя. Он был одет слишком легко для апрельского утра: форменная больничная одежда, как у каждого пациента, ярко-синие кроссовки и легкий белый пуловер. Я надеялась, что долго так он не продержится и свалит отсюда, освободив мое место, но Тим обладал удивительной способностью сразу становиться своим в доску парнем. Спустя десять минут пребывания, он собрал с других пациентов теплый жилет и шарф, в который замотался по самые уши, и преспокойно рыбачил.
Не желая уступать свою территорию, я встала рядом и закинула удочку. Парень заметил меня и подвинулся, чтоб мне было удобнее стоять на спуске. Я сделала вид, что не заметила жеста доброй воли и демонстративно осталась стоять в прежней позе. Правая нога так и норовила соскользнуть в воду, но я держалась.
– Хочешь? – он протянул мне коробочку с мятными леденцами. – Горло болит, они не особо помогают, но все равно прикольные.
Я помотала головой. Туман лежал молочной прослойкой между серым небом и такой же серой водой. В захваченном туманом пруду пропали поплавки, люди, причал, казалось, что мы совсем одни.
– Тихо так, – голос низкий, глубокий. Тим действительно выглядел старше своих лет или мне это уже внушили. – Ты давно тут?
Я вновь помотала головой.
– Тебя же Диана зовут, да? Я помню тебя в день прибытия, – он усмехнулся. – Прибытия. Это сестра так говорила: «В день прибытия веди себя как псих».
Я внимательно посмотрела на Тима.
– Все же решилась на конфетку? – он неверно истолковал мой взгляд, но я решила не спорить и взяла конфету из протянутой коробочки. Некоторое время мы молча грызли леденцы.
– Вообще тут нормально. Я думал: хуже будет. Вал не зря столько времени выискивала клинику, – он присел на корточки, положил коробочку рядом. – Бери, если хочешь, не стесняйся.
Я присела рядом с парнем, положила удочку, давая понять, что есть дело важнее рыбы.
– Ты чего? – он удивленно посмотрел на меня. – Немая, что ли?
– Нет, редко говорю просто. Почему ты так сказал?
– Как?
– Вал искала клинику… Сестра говорила, как надо себя вести…
– Вал – это и есть сестра. Валерия. Сокращенно – Лера или Вал.
– Ты зачем сюда прибыл? – я пропустила мимо ушей его пояснение. Меня интересовало другое.
– А, это… – он немного напрягся, казалось, он сомневается, стоит ли продолжать эту тему. – Надо было, – Тим попытался обрубить разговор.
Он резко поднялся и начал крутить катушку. Леска натянулась. Тим кряхтел, но тянул. Полная концентрация и отдача делу. Из тумана показался поплавок, блеснула серебристая спинка форели, а через мгновение она, совершив полет, приземлилась в свежую траву рядом с нами.
– Класс! Ты видела? Видела?! – Тим прыгал вокруг трепетавшей рыбы. – Я сам! Сам поймал! Это круто!
Нет, все же он был мальчишкой, простым веселым мальчишкой. Я улыбнулась.
Когда волна восторга сошла, он задумался:
– Что же теперь с ней делать?
– Не знаю. Твоя рыба.
– А обычно, что делают?
– Все по-разному.
– Ты что делаешь?
Это были не просто вопросы. Взгляд, слова, эта неподдельная радость. Передо мной был ребенок, который просто не знал, что делать. Он не был дураком, он был мальчишкой. Озорным и веселым, авантюрным и глупым. И чтобы я ему сейчас не ответила, он поступит именно так. Потому что он не знает, как надо. Он привык, что рядом есть тот, кто даст ответ.
– Придумай сам, – я безучастно отвернулась проверить свою удочку.
Замешательство длилось недолго.
– Помоги мне, я не знаю, как правильно вытащить крючок. Боюсь хуже сделать, – он протянул форель мне. Я осторожно вытащила крючок с еще жившей своей инерционной жизнью половиной обглоданного червяка и вернула рыбу Тиму. Он осторожно опустил форель в воду, чем та молниеносно воспользовалась, выскользнув из его ладоней.
Я встала и принялась складывать свою удочку.
– Надо было оставить? – Тим занервничал.
– Почему?
– Не знаю… Ты уходишь, может, я что-то не так сделал.
– Почему ты здесь?
– Я расскажу, – в его голосе послышалась усталость. – Ты не расскажешь никому? – Я улыбнулась. Он тоже. Если начал говорить – говори, иначе – молчи.
Тим был долгожданным ребенком Александра А. от второй супруги. Первый брак Александра был по любви, поэтому прожил не долго. Ровно до того момента как Александр пошел вверх по карьерной лестнице. Кто будет искать виновных в семейном несчастье? Кому это надо? Детей нет, мужик видный и перспективный, без пяти минут заместитель генерального директора крупной компании. Командировки, любовницы, а дома ждет жена, до тошноты понимающая и прощающая. Разбежались и все.
Ко второму браку Александр подошел более ответственно: пока избранница не забеременела, кольцо с сияющим бриллиантом не появилось на безымянном пальчике опытной обольстительницы. Красивая, успешная фотомодель – мечта любого мужчины. Ей было двадцать восемь, всего-то на двадцать лет моложе Александра. Понимая, что модельная карьера норовит оборваться в любую минуту, и молодые «понаприехавшие» девчонки дышат в спину, умная женщина предпочла сохранить лицо и выйти замуж за состоятельного бизнесмена. Каждый получил то, что хотел.
Единственным «но» во всем этом раскладе была Лера – ошибка молодости хитрой обольстительницы. Новоиспеченная супруга очень надеялась, что Александр все поймет и примет девочку, которой на тот момент исполнилось тринадцать. Сколько работы она провела по подготовке почвы с обеих сторон, неторопливо внушая Александру, что бывают разные случаи в жизни, и, убеждая девочку, что будущий папа очень будет ее любить. Любой агроном восхитился бы.
Все волнения были зря. Девочка унаследовала от матери не только черный омут глаз и идеальную фигуру, но и расчетливый ум. Лера быстро вошла в семью. Она обожала играть с братом, читала ему сказки, гуляла, помогала делать уроки. Все это обеспечивало ей возможность пользоваться теми же благами, что и брат: ходить в модные магазины, выбирая для малыша лучшие игрушки и одежду, а заодно – и для себя; учиться в лучшей гимназии, чтобы помогать брату; отдыхать на крутых курортах, контролируя процесс обучения брата дайвингу; участвовать в самых ярких и интересных мероприятиях шоу-бизнеса. Александр любил сына, но и Лера стала для него дорога. Да, девочка искала свою дорогу в семью, но со временем они с братом действительно очень сблизились, и Лера продолжала возиться с братом не для Александра, а для себя. Стоит ли говорить, что для мальчика его сестра была самым родным человеком в мире.
Вернувшись из Англии прошлым летом с престижным дипломом, Валерия искренне надеялась, что отчим устроит ее в свою компанию. И он устроил. На должность рядового клерка. Расти, девочка, проявляй себя. Лера выбивалась из сил, задерживаясь на работе допоздна, выполняя нудную, неинтересную, но необходимую работу, лишь бы заметили её старания. Все это воспринималось Александром как должное, и повышения не заслуживало.
– Она сильно изменилась на этой работе, – Тим рассказывал мне историю своей семьи во время послеобеденной прогулке по парку. В каждом слове чувствовалась любовь и тоска по прошлому. – Вот ты несчастная, – сделал вывод Тим после долгой паузы. Я ошарашено посмотрела на парня. – Ты не помнишь ничего. Думаешь, это хорошо? А может, у тебя была лучшая жизнь? Семья, любовь, да просто сама жизнь, в конце концов? Ты сейчас живешь, что ли?
– Она красивая… твоя сестра красивая, – я пропустила его вопрос.
– Да, это и сгубило, – Тим как-то вдруг сгорбился и словно стал младше, глаза заблестели. Он выдохнул и продолжил рассказ сухим отрешенным тоном. – Это был мой обычный поздний вечер. Мать до утра на очередной фэшн-тусовке, отец сказал, что уезжает в командировку, сестра – на работе. Мне не спалось. Я не люблю быть в доме один, хоть и знаю, что охрана дежурит на территории. Лера приехала домой около полуночи. Я обрадовался ее возвращению, спустился вниз и открыл дверь.
Видела бы ты её: зареванная, в порванной одежде, на запястьях синяки. Я не знал, что женщина может так выглядеть. Какая-то абстрактная женщина – может, наверное, а женщина из моего окружения – нет. Она долго отпиралась и не хотела говорить, но не выдержала, сложно такое держать в себе. Рассказала, что это уже не впервые. Я не представляю, что должно сдвинуться в голове. Может, это возрастное, но как ты способен причинить боль, совершить насилие над тем, кого сам вырастил? Для чего ты столько сил отдавал ребенку, пусть и не родному, но близкому человеку? Может, ты уже тогда, заплетая косы, играя в жмурки, читая сказку на ночь, заранее делал вклад и растил для себя жертву? Не знаю. Не могу оправдать, – Тим уткнулся лбом в ствол старого каштана, он не плакал, но очень хотел.
На самом деле, Александр быстро дал ей понять, что требуется для карьерного роста, но Лера не могла поверить и принять. В какой-то момент ему надоело ждать. Хотела ли она пойти в полицию? Нет. Даже не думала об этом. Смесь страха, детской привязанности, непонимание происходящего создали в ее собственном мирке ощущение, что это нормально, а папа её любит, просто вот так любит.
В предрассветном полумраке родился их безумный план. Александр все отдаст им. Они заставят его. Лера займется семейным бизнесом, она же умная. Она видела его не всегда законные сделки, но доказать что-либо было сложно. Также сложно было доказать то, что он творил с Лерой, потому что Александр был всегда осторожен. В конце концов, он всегда мог представить версию обоюдного согласия, а следы списать на игры. Грязно, но, по сути, Лера – не родная дочь, а красивая молодая женщина, всякое бывает.
Им нужен был маленький толчок, который смог бы раскачать маятник. Чтобы в глазах окружающих, Александр перестал быть идеальным мужем, отцом и бизнесменом. Кому пришла в голову эта мысль, Тим не помнил. Сначала была просто идея инсценировать домогательство к родному сыну, на фоне чего рассказ Леры о насилии над падчерицей заиграл бы новыми красками. Но как это сделать? Отец может обнять сына, поцеловать, это не выглядит странным, это нормально. Идти в полицию с обвинениями без доказательств – глупо. Но если нет прямых доказательств, то можно придумать косвенные.
Как можно принудить человека делать что-либо? Наркотики – зависимость, потребность, притупление воли. Любой родитель будет стараться скрыть пагубные привычки своего ребенка. И тут вступает правило: раз скрываешь – совесть не чиста! Есть о чем молчать? Так может и ты виноват? Все знают, что наркоман готов за дозу выполнить любые причуды. Не удивительно, что юноше кто-то дает деньги на покупку наркотиков, ведь этому кому-то удобно иметь зависимую жертву. И вот рассказ сына о папочкиных шалостях, за молчание о которых полагается доза уже не кажется слухом, а превращается в закономерность. Идеальный вариант. Наркотики легко подбросить, легко обнаружить, сложно объяснить.
Для чистоты эксперимента Тим недолго принимал наркотики. Наверняка же будут какие-то экспертизы, если дело дойдет до разбирательств и суда. Лера волновалась, чтобы зависимости не было. Сначала они решили сообщить Александру, что мальчик попал в дурную компанию, но еще есть возможность вылечить его. Они подгадали время, когда отец был в отъезде. Лера убедительно рыдала в телефон, вспоминала свою одноклассницу, умершую от передоза, и её парня, которого хорошо подлечили в клинике доктора Вагнера. Конечно, отец согласился, что огласка не нужна, что надо срочно принимать меры. Он сам позвонил доктору Вагнеру, не ведая, что помогает детям в осуществлении ужасного плана.
– Вы ошибались, – я положила руку на плечо Тима. – Не важно, сколько раз ты принял наркотик. Ты уже зависим.
– Мне наплевать! – он нервно стряхнул мою руку. – Это, во-первых! Во-вторых, у меня нет зависимости! Я нахожусь здесь уже неделю, и меня не тянет, понимаешь? Первые дни покорежило, но терпимо, а сейчас не хочется. Ты же сама видела, что я нормальный!
– Убеждай себя, сколько хочешь, – я обиделась на его тон, – но проблем ты себе в жизни прибавил.
– Надеюсь, не только себе, – он немного успокоился, то ли заметил мою обиду, то ли просто остыл. – В следующий раз…
– Будет ещё и следующий раз? – я была удивлена.
– Да, это по плану. Мы с Вал все продумали. Из первой «тайной» стадии мы перейдем в «общественную». Я начну появляться в таком состоянии везде, пусть пойдет слух. Никто не удивится информации, что я в клинике. Будет проще говорить, что он меня пытается упрятать в больничку, дабы не разболтал лишнего.
– Мне не нравится ваш план.
– Нравится или нет, не мешай, – он крепко схватил меня за кисть. – Диана, ты обещала молчать.
– Я помню. Отпусти.
Я тогда слово сдержала. Мне очень хотелось рассказать все Максу, но я не могла. Может быть, зря.
Мы с Тимом часто рыбачили вместе, он рассказывал интересные вещи о странах, в которых бывал, о книгах, которые читал. К нашему первому разговору мы больше не возвращались. Я вообще больше не говорила с ним, только слушала. Если начал говорить – значит тебе это надо, и ты хочешь быть услышанным. Если начал слушать – значит другому это надо, и он хочет быть услышанным. Мне больше не надо было говорить, Тим все равно не услышал бы меня.
Так, в бесконечных прогулках, игре в шахматы, чтению и разговорах незаметно пролетела весна. Тим всем нравился. Он любил чудить и дурачиться, устраивал розыгрыши медперсонала и пациентов. Всегда смешные и беззлобные. Хорошее воспитание, тонкое чувство юмора и природная обаятельность создавали для него перспективы прекрасного будущего, и мне было нестерпимо грустно, когда в начале июня Тим радостно сообщил мне о том, что его выписывают.
Нет, конечно, я радовалась за друга, но глубоко в душе меня точил червячок тревоги. Тревог… За время, которое я провела с Тимом, он смог вырастить небольшой, но крепкий побег сомнения в моих прежних взглядах на жизнь. Его фраза: «Ты сейчас живешь, что ли?» – не была забыта. Я прокручивала ее сотни раз, обдумывая, примеряясь. В конце концов, она стала моей зависимостью. Ни дня без этой фразы. Общаясь с Тимом, видя его горящие глаза, когда он рассказывал о своих путешествиях, друзьях, чувствуя нежность в каждой фразе о сестре, я понимала, что есть другая жизнь, и впервые мне захотелось ощутить это все самой.
Я боялась, что с уходом Тима моя жизнь снова станет пресной, а это для меня обозначало только одно – снова путь к забвению, желание вычеркнуть то, что не нравится из жизни. Всё вычеркнуть. Но мои мысли о выписке Тима были не только эгоистичны. Я знала, что практически всегда пациенты возвращаются. С одной стороны, это радовало меня, с другой – мысль о том, что парень продолжит реализацию их плана, ввергала меня в ужас.
В день отъезда провожать Тима вышел весь персонал и некоторые пациенты. Было то самое редкое ощущение праздника, когда немного грустно, но все же счастливо. Все говорили общие фразы, желали светлого будущего. Валерия сияла от счастья. Она привезла огромный торт, который вручила директору, чмокнула в щеку лечащего врача, чем явно вогнала его в краску. Она даже меня нежно обняла и тихонько шепнула на ухо: «Спасибо». Не знаю, что ей рассказывал про меня Тим, но, видимо, что-то хорошее.
– Не возвращайся, – это единственное, что я смогла выдавить из себя, когда он подошел ко мне.
– Как же ты тут без меня? – попытался отшутиться он. Я ничего не ответила, глаза щипало.
Я долго смотрела вслед черной машине и не могла понять: хочу я увидеть ее вновь или нет.
После обеда Макс принес мне кусочек торта. Я сидела на берегу пруда и кормила уток. Торта мне не хотелось.
– Как думаешь: он вернется? – спросил Макс.
Я пожала плечами в своей обычной манере.
– Почему ты не говоришь со мной? С ним ты говорила! – в его словах чувствовалась легкая обида. Обычно я не реагирую на выпады, но у меня было мерзкое настроение.
– Потому что с тобой не о чем говорить.
Я отвернулась и продолжила кормить уток. Поругаться с Максом, это было последнее, чего мне не хватало сегодня, я постаралась успокоиться. Если бы я видела в этот момент Макса: выражение одновременно удивления и непонимания на его лице, наверное, заставило бы меня задуматься, но я кормила уток.
– А можно узнать, раз уж мы начали беседу, – после небольшой паузы осторожно продолжил он, – ты слышала новости?
– Какие еще новости?
– Директор хочет отправить некоторых пациентов на море. Своего рода, поощрение за хорошее поведение, – усмехнулся он.
– Одних?
– Нет, конечно. В сопровождении нескольких врачей.
– А наш док едет?
– Наверное. Ты бы хотела?
– Что хотела: поехать или чтоб он поехал?
– И то и другое.
– Нет. Да.
– Я бы тоже хотел, – мечтательно произнес Макс. – Море, солнце, отдохнуть бы немного. Почему ты не хочешь на море?
– Не умею плавать.
– Можно и не умея плавать, хорошо там провести время. Например, дайвингом заняться. Тебе же рассказывал Тим, как круто погрузиться и увидеть всяких морских обитателей. Это как иной мир! – Максу явно очень хотелось поехать, и в этом не было ничего плохого. Скорее это было нормально и объяснимо. В другой ситуации я бы поддержала его, но упоминание о Тиме было лишним.
– Да, он рассказывал мне о том, как погружаясь, ты всегда над собой видишь солнце сквозь толщу воды, о том, как манит темная глубина, о том, что ты сам решаешь наверх или вниз. Сам, понимаешь? – я бросила целый кусок хлеба уткам, так и не докрошив его, и поспешила уйти от Макса. Он не пытался остановить.
***
День первый, день второй, день третий, день двадцать второй… Каждый последующий день был похож на предыдущий. С Максом мы больше не говорили, он старался не попадаться мне на глаза, только в вечер накануне отъезда (да, его мечта сбылась, наш док отправился на отдых с пятью пациентами, среди которых был и Макс) он пришел ко мне, чтобы оставить личный телефон дока для связи. Пациентам такого не полагалось, но Макс волновался, что ни его, ни дока не будет две недели, и мало ли что может случиться. Ему так было спокойнее, а мне – все равно.
Лето стояло жаркое и сухое. После завтрака я обычно возилась в саду. Цветам в такую погоду особенно трудно. Спрятаться в кондиционированной прохладной комнате они могли только один раз в своей жизни – перед смертью. Еще в начале лета я и еще трое пациентов поделили часть парка и занимались каждый своей территорией, не мешая друг другу. Двое уехали на море, и объем работ возрос, что ни меня, ни оставшегося садовода-любителя не пугало, но заставляло с самого раннего утра надевать шляпу, вооружаться тачкой с инструментами и проводить в парке максимально возможное время до полуденной жары.
Раньше я не любила возиться с цветами, мне казалось это пустой тратой времени. Наверное, любовь у нас была взаимна, потому что все мои цветы гибли. Но в этом году то ли растениям деваться было некуда, то ли я стала более внимательна, но мы пришли к консенсусу, и моя часть парка была прекрасна.
– Диана, простите, что отвлекаю, – от неожиданности я выронила лопатку, которой окучивала капризный цветок. После резкого подъема с колен, перед глазами замелькали звездочки, и я не сразу рассмотрела человека.
Длинный белоснежный сарафан, небрежно растрепанная косичка, серебряная тонкая цепочка на запястье. Гостья смотрелась неземным существом в этом мире.
– Простите, не хотела вас отвлекать, – повторилась Валерия. – Я знаю, что вы подружились с братом, когда он здесь лечился. – Она говорила тихо и грустно, как будто не хотела, чтоб нас кто-то услышал. – Только поэтому я решилась к вам обратиться.
– Что-то с Тимом? – мне не нравилось что она здесь: в моем парке, в моей части парка, в моем мире. Мне не нравилось, что она без Тима. Зачем она пришла?
– К сожалению, да, – Лера отвела взгляд. – Какие красивые у вас цветы.
– Что с ним? – она мне не нравилась.
– Я привезла его вчера вечером, – вздохнула она. – Вы не знали?
– Нет.
– Он сейчас в палате индивидуальной терапии. Он говорил, что вы его предупреждали о зависимости, поверьте, я не хотела…
– Нет, как раз вы и хотели, – перебила я. – Тим вам в рот заглядывает, все для вас готов сделать, а вы этим пользуетесь. Думаете, я поверила, что все это было его замыслом? Ему всего тринадцать лет! Господи! Да он все сделает, если правильно ему преподнести, еще и поверит, что сам придумал!
– Диана, ему не всего тринадцать лет, ему уже тринадцать лет, – Валерия, казалось, была готова к моим нападкам, – и вы много не знаете.
– Может, я многое и не знаю, но я знаю, что вы не должны были допустить этой ситуации.
– Поймите, человеческие отношения сложнее понятия «хороший парень, с которым можно поболтать обо всем», – мне казалось, что я вижу другую Леру. Именно тогда я поняла: жизнь Тима, прописана его сестрой, ее стремлениями и желаниями. – Я знаю, что брат вам доверял.
– Почему вы говорите в прошедшем времени? Валерия, вы его уже похоронили? Он уже отработал свою роль? – я чувствовала собственное бессилие, и это злило меня.
