Дария Беляева
Красная тетрадь
Запись 13: Про Эдуарда Андреевича – маме
Дорогая мамочка, еще я, конечно, не получил от тебя письма, но уже начал писать следующее.
Здесь столько впечатлений, и я ими всеми хочу поделиться!
Обязательно пиши мне, отвечай на все письма и рассказывай, как ты. Надеюсь, ты со всем справляешься. Тебе, может быть, одиноко, но ты думай обо мне, думай о том, что мы с тобой пока на одной планете и небо видим одинаковое.
В одной книжке я читал, как папа и дочка вместе смотрели на одну звезду, хотя были далеко друг от друга. Давай тоже вместе по вечерам смотреть на одну звезду. Выбирай на какую. У меня на верхней полке, слева третий, стоит астрономический справочник. Там посмотри на карту ночного неба, выбери звезду, которая понравится тебе, а я тоже найду карту. Я сверюсь, и мы станем друг к другу ближе.
Что касается твоей печали, она скоро развеется, я думаю.
Когда тебе становится печально, вспомни, что на многих планетах люди пока несчастны. А наша порода наделена большой силой, и мы можем приблизить тот мир, о котором сейчас люди только мечтают, которого они еще не могут достигнуть.
Думай о людях, которые живут впроголодь или страдают от войн, которых эксплуатируют, продают, покупают. В наших силах положить конец долгой войне и отказываться от этого – преступно.
Уверен, ты меня в этом поддержишь!
Я повесил над своей кроватью плакат, мой любимый.
Пионер! Ты за все в ответе!
Этот плакат меня всегда очень вдохновлял, и теперь тоже вдохновляет.
Еще вдохновляет море! Чудесное, чудесное море! А по вечерам, наверное, будут показывать кино.
Но я тебе спешу рассказать о самом главном, мы сегодня после завтрака (поэтому на море пойдем позже) встречались с Эдуардом Андреевичем, я тебе о нем уже немного рассказывал – директор санатория, главный врач.
Человек он престранный. Но сначала расскажу о завтраке, потому что ты, наверное, волнуешься о том, как я тут питаюсь.
Питание организовано на высшем уровне. Четырехразовое плюс кефир с вареньем вечером. Все очень вкусно, так что не переживай. Даже Андрюша ест, хотя и не очень охотно. Я бы ему говорил, что, если не будет есть, не вырастет, но он и так очень высокий. Мне кажется, он даже по каким-то своим причинам боится еще вырасти.
Мне больше всего нравится рисовая каша с молоком. И вообще молока дают много, а я его люблю, так что я радуюсь. Все очень свежее – достижения нашей сельскохозяйственной промышленности, которыми можно гордиться.
Около столовой еще растут очень красивые кипарисы, их много, и мне кажется, кое-кто прячется за ними и курит. Во всяком случае, сегодня я слышал такую фразу: по закону Архимеда после сытного обеда, чтобы жиром не заплыть, надо срочно покурить.
Насколько я знаю, она весьма древняя (но, разумеется, не времен самого Архимеда).
Впрочем, на кипарисы я отвлекся изрядно и сделал это зря. Сидим мы все за одним столом, а Максим Сергеевич за соседним. Он все время пьет компот и жалуется. Сегодня на завтрак была манная каша, совсем не такая, какую делаешь ты, мне тоже понравилась, но я как-то сильнее ощутил, что скучаю по дому.
После завтрака мы пошли в холл первого корпуса. Там диваны с красными розами и люстры с красивыми плафонами. Я предпочитаю, чтобы интерьер был более аскетичным, но девочкам диваны понравились. Розы – яркие. А еще есть цветы в кадках, не знаю их названия, высокие, зеленые, с персиковыми бутонами. Нам сказали, что скоро они зацветут и будут издавать очень приятный аромат.
Максим Сергеевич сказал, что сам директор санатория хочет с нами поговорить. Я говорю директор, но на самом деле Эдуард Андреевич и врач, и управляющий. Очень способный человек, надо думать.
Он немного опоздал, но никто на него не обиделся, кроме Бори, впрочем, Боря всегда всем недоволен.
Я все не могу перестать удивляться: и зачем Эдуарду Андреевичу с нами встречаться заранее? У него, наверное, очень много дел, занятой человек, серьезный профессионал. Тем более, мы ведь все равно бы встретились и познакомились. Почему он все-таки хотел нас увидеть? Как думаешь ты? Если у тебя есть ответ на этот вопрос, пожалуйста, обязательно мне напиши.
Повторю еще раз: Эдуард Андреевич тебе бы очень понравился. Он появился перед нами в аккуратном летнем костюме, его ботинки были начищены до блеска, волосы тщательно уложены, а лицо выражало уверенность и дружелюбие.
Мне кажется, Максим Сергеевич достаточно небрежный, сразу же как-то расстроился, позавидовал его виду.
Эдуард Андреевич говорил глубоким, красивым голосом, как эстрадный певец перед концертом. Он сразу сказал, что очень рад нас всех видеть и что слышал о нас много хорошего, какие мы старательные и талантливые, и что наше пребывание здесь может открыть путь за пределы Авроры для многих соотечественников, а также существенно повлиять на геополитическое положение, заложниками которого мы все оказались.
Последняя фраза мне не очень понравилась, в ней не хватило мне какой-то справедливости.
Еще Эдуард Андреевич сказал, что знает, что такое с нами произойдет впервые и как мы волнуемся. Мы, конечно, это подтвердили. Тогда Эдуард Андреевич сказал, что наши страхи не совсем оправданны.
По его словам, раньше, в червивые времена (он оказался еще и историком – ну просто человек эпохи Возрождения!) наши предки умели пробуждать свои способности не случайным образом, а особенными ритуалами.
Я знаю, что эти ритуалы были болезненными. Меня не нужно оберегать от этого знания. Но он почему-то оберегал. Он сказал, что ритуалы были сложными.
Я сидел, слушал и кивал. Мы очень мало знаем о нашей истории, потому что она мерзкая, и отсталая, и проклятая. Мне стыдно, что я заинтересовался, но я заинтересовался.
Эдуард Андреевич сказал, что мы сейчас в самом подходящем возрасте. У нас еще в достаточной степени гибкие разумы, но в то же время мы вполне окрепли. В этом возрасте наши предки снимали золотые амулеты, знаки детства, и учились пользоваться тем, что предлагал червь.
Так что, по мнению Эдуарда Андреевича, технология, которую на нас испытывают, не новая, но весьма улучшенная, куда более безопасная, гуманная и контролируемая.
Эти слова, признаться честно, меня успокоили. Я очень верю в передовые достижения нашей науки.
Мы сидели и слушали, я старался быть очень внимательным и выглядеть очень внимательным. Мне хотелось, чтобы Эдуард Андреевич видел, как я успокаиваюсь от его слов.
Он вовсе не выглядел так, как будто ему будет тяжело подвергать нас процедурам. Он выглядел спокойным и уверенным. Включил вентилятор, поводил рукой около лопастей, сказал, что в первую очередь нам необходимо понять, что червь – неотъемлемая часть нас. Он нас заверил в том, что червя боятся не нужно и что мы испытаем то, что наш подвид и должен испытывать, – метаморфозы.
Какое слово красивое, правда?
Гусеницы становятся бабочками, и это нормально, это часть истории одного существа. Я посмотрел на Андрюшу, а Андрюша, как оказалось, тоже очень внимательно слушал, хотя обычно он витает в облаках.
Боря и Володя выглядели напряженными, Фира улыбалась, Валя хмурилась. Каждый из нас думал о чем-то своем.
Эдуард Андреевич сказал, что гусенице очень страшно становиться бабочкой, но такова ее судьба, биологическое предназначение, и гусеницы, которые умирают гусеницами, никогда не узнают ничего о полетах и не используют весь доступный им опыт.
И хотя некоторые бабочки живут всего один день, взамен они получают всю полноту предназначенной им жизни.
Это была очень хорошая и красивая речь.
Я знал, что боль и смерть – естественные вещи и что все через это пройдут, но Эдуард Андреевич сказал обо всем так красиво, и стало менее страшно, я даже почувствовал гордость, ведь «метаморфозы» и правда замечательное слово.
Он очень мягко с нами говорил, и еще как будто жалел нас, а когда к живому существу относишься с сочувствием, оно к тебе так и тянется, я это знаю по бездомным собакам и кошкам.
Потом он рассказал, в чем будут заключаться процедуры. Я не буду тебе расписывать, вдруг это неприятно. Для того чтобы червь перешел в следующую стадию развития, необходимо испытать сильную боль. Поэтому часто ксеноэнцефалитом заболевают те, кто получил сильные травмы или пережил что-то чудовищное в психологическом смысле.
Эдуард Андреевич сказал, что все процедуры будут отрегулированы так, чтобы не вызвать слишком быстрые изменения и мы вовсе не станем неуправляемыми монстрами и не впадем в бешенство.
Еще Эдуард Андреевич сказал, что, хотя мы, в определенном смысле, склонны к насилию изначально, это все равно всегда вопрос выбора. Он сказал: если это не вопрос выбора, так почему один убивает детей, а другой расстреливает коллег на работе, третий же просто становится холоднее и жестче, четвертый устраивает террористический ад, пятый колотит жену.
Слова Эдуарда Андреевича показались мне странными. Я думал, мы злы по своей природе и с этим ничего не поделаешь. Я посмотрел на Максима Сергеевича, но Максим Сергеевич сидел с абсолютно каменным лицом, по нему нельзя было понять, сто́ит ли с таким соглашаться.
Эдуард Андреевич сказал, что мы всегда сможем делать выбор. Просто это будет сложнее.
Ты сама прекрасно знаешь, что я боюсь стать злым. Боре, например, бояться нечего – он злой и без того. А я – боюсь. Я хочу быть хорошим и помогать людям, как же я буду им помогать, если мне будет нравиться, что они страдают.
Но Эдуард Андреевич сказал, что все индивидуально, как отпечатки пальцев, и мы не перестанем быть самими собой.
Фира потом вспомнила пословицу: где тонко, там и рвется. Мне это показалось очень верным. Жестокость – вода, она может вползти в тебя, если в тебе есть трещины. Как ты считаешь, во мне есть трещины? Обязательно ответь на этот вопрос в своем письме.
Когда Эдуард Андреевич закончил говорить, сердце у меня билось очень часто от волнения, от радости и от страха. Я испытал много чувств одновременно и совсем запутался.
Но мне показалось, он хороший человек. Во всяком случае, он хорошо говорит и такой аккуратный.
Как ты знаешь, я обычно стараюсь задавать самые разные вопросы, чтобы учитель понял, как я заинтересован в предмете. Однако я не нашелся, мне нечего было сказать. Эдуард Андреевич терпеливо ждал. Наконец Фира спросила его, можно ли ей также походить на кварцевание, потому что у нее аденоиды и ее папа попросил, чтобы ей кварцевали нос.
Эдуард Андреевич сказал, что с кварцеванием не будет никаких проблем, а еще можно делать и другие вещи: например, пить фиточай, кислородный коктейль, ходить в соляную комнату и на ингаляции. Я подумаю, что из этого мне нужно, ты тоже напиши свои рекомендации.
Потом по лестнице спустился очень мрачный мужчина. У него сильно дрожали руки, и я понял, что он – солдат, поэтому сразу рассмотрел его внимательно. Он был одет во все черное, думаю, он вдовец. И такой бледный, такой до странности чистый и аккуратный, что вдруг напомнил мне персонажа рассказов Эдгара Алана По! Казалось, когда он выйдет во двор, на плечо ему обязательно сядет ворон.
Эдуард Андреевич махнул мужчине рукой, и тот кивнул, вроде бы ничего необычного, просто постоялец, но так как я смотрел очень внимательно, то заметил, что взгляд у мужчины сочувствующий. Я, правда, не понял, кому он сочувствовал: нам или Эдуарду Андреевичу.
Значит, он что-то знал, и, наверное, они с Эдуардом Андреевичем друзья. Надо все выяснить и всегда учитывать, что Эдуард Андреевич говорил вещи неоднозначные.
Когда мужчина ушел, Эдуард Андреевич рассказал еще об удобствах лагеря, библиотеке и обо всем таком, а также посоветовал Максиму Сергеевичу сводить нас вечером в город на набережную. Максим Сергеевич фыркнул, а потом вежливо (насколько это возможно) попрощался. Он назвал нас орлами и сказал, что пора на море.
Знаешь, на что это похоже? Когда мама все время заботится о своем ребенке, а потом приезжает папа, который с ними не живет, и папа похож на праздник. Это не мое сравнение, это сказала Валя.
А сейчас я уже собираюсь на море, письмо это после моря перепишу на чистовик и отправлю вечером уже сам, когда пойдем в город.
Еще думаю написать письмо Галечке, она ведь уже кое-что читает, и ей на следующий год в школу – надо тренироваться.
Пиши мне скорее.Твой любящий сын,Арлен.
Запись 14: Дорогая Галечка
ЗДРАВСТВУЙ, ГАЛЕЧКА! КАК ТВОИ ДЕЛА? У МЕНЯ ВСЕ ОЧЕНЬ ХОРОШО, Я НА МОРЕ! ПОШЛЮ ТЕБЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ РИСУНКИ МОЕГО ДРУГА АНДРЮШИ, ЧТОБЫ ТЫ ЗНАЛА, ЧТО ТАКОЕ МОРЕ. ТЫ УЖЕ НАВЕРНОЕ ЧИТАЕШЬ ЛУЧШЕ, ПОТОМУ ЧТО ТЫ СТАНОВИШЬСЯ ЛУЧШЕ С КАЖДЫМ ДНЕМ. Я ПРИВЕЗУ ТЕБЕ МНОГО РАКУШЕК И КРАСИВЫЕ-КРАСИВЫЕ БУСЫ, ТОЛЬКО СКАЖИ, КАКОГО ХОЧЕШЬ ЦВЕТА.
НЕ ГРУСТИ, ЧТО Я С ТОБОЙ СЕЙЧАС НЕ ГУЛЯЮ. КОГДА Я ПРИЕДУ В МОСКВУ, Я БУДУ ГУЛЯТЬ С ТОБОЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ.
(ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ТАКОЕ МОСКВА? МОСКВА – ЭТО СТОЛИЦА НАШЕЙ РОДИНЫ. ТЫ ЖИВЕШЬ В МОСКВЕ!)
ТЫ УЖЕ ЛУЧШЕ ПИШЕШЬ БУКОВКИ, ПРАВДА? ЕСЛИ СМОЖЕШЬ, НАПИШИ МНЕ ПИСЬМЕЦО РАЗНЫМИ ЦВЕТНЫМИ КАРАНДАШАМИ.
Я ИЩУ ДЛЯ ТЕБЯ КУРИНОГО БОГА – ЭТО КАМУШЕК С ДЫРОЧКОЙ, В НЕЕ НАДО ЗАГАДАТЬ ЖЕЛАНИЕ, И ОНО ОБЯЗАТЕЛЬНО СБУДЕТСЯ.
НЕ СКУЧАЙ, СЕСТРЕНКА.
ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОПРОБУЙ НАПИСАТЬ МНЕ ОТВЕТ, КАК ВЗРОСЛАЯ.
ТВОЙ БРАТАРЛЕН.
Запись 15: Странная история про появление щенков
Рассказывать эту историю людям будущего тоже как-то странно, скорее уж ее я адресую будущему себе, чтобы не забыть, не потерять. Много хороших моментов, которые я хочу сохранить, и много странных моментов, которые не хочу забыть, над которыми собираюсь поразмыслить.
На море опять было здорово. Мы с Андрюшей и Валей делали песчаный замок, а Фира носила для него ракушки-окошки. Володя и Боря искали человека, который продавал горячую кукурузу, даже пошли на соседний пляж (и я думаю, Боря там курил).
Максим Сергеевичу снял шлепки и стоял на мокром песке, иногда волна добегала до его ног, и он смешно поджимал пальцы.
– Красиво выходит? – спросил Фира. – А, Максим Сергеевич?
– Ну, не Гауди, конечно, – сказал Максим Сергеевич задумчиво. – Но почему бы нет?
Мы занимались нашим делом сосредоточенно, и вскоре перестали его замечать, а потом он вдруг сказал:
– Эй, орлы, а вы осознаете, что живете в полностью искусственном мире?
– Что вы имеете в виду? – спросил Андрюша.
– В университете я изучал историю заката Земли, двадцатый и двадцать первые века. Специализировался на двадцатом. Очень интересное время. Тревожное. И вот вы живете в ностальгическом спектакле для ученых и любителей. Как в зоосаде. Но ведь это все не ваше, а ваше – что? Где ваши золотые наряды и каннибальские оргии?
– Я рад отсутствию каннибальских оргий, – сказал я.
– Да, Жданов, я рад тому, что ты рад. А твой язык? Такой клишированный, такой книжный, как будто взяли старые газеты и вытряхнули из них лозунги.
– А что вы хотите сказать? – спросила Фира.
– Сам не знаю, – сказал Максим Сергеевич. – Просто когда-то ваши предки строили дворцы из костей, а теперь вы ходите строем и распеваете гимн.
– Так это ведь плохо, – сказал я. – Дворцы из костей.
– Справедливости ради, – сказала Фира, – еще более дальние наши предки тоже ходили строем и распевали гимн.
– Это тоже правда, – сказал Максим Сергеевич. – Но все-таки странно, до чего мы все пластичны. Валя, сбегай принеси мне панамку, а то голову напечет. И сама надень.
Фира вдруг спросила:
– А вам не противно с нами?
– Нет, – сказал Максим Сергеевич. – Хотя дети мне в целом не нравятся.
– Но вы знаете, что я имею в виду.
Максим Сергеевич вздохнул, посмотрел куда-то вдаль, почесал нос. Прибежала Валя с панамкой, и Максим Сергеевич долго вертел ее в руках.
– Да нет, – сказал он. – Не могу такого сказать. Я ожидал худшего, когда сюда летел. Но сначала, сначала такое чувство было. А теперь прошло.
Мы смотрели на него и ждали, что он еще скажет, но Максим Сергеевич почему-то ничего не сказал. Он закрыл ладонью глаза от солнца, и сильная волна укрыла его ноги до щиколоток. Мы смотрели на него, как будто он мог знать какой-то ответ, но он не понимал даже вопроса.
А потом я увидел, что Андрюша разрушил наш замок, который мы строили все вместе. Валя столкнула его в воду, я сказал:
– Нет, подожди, он случайно!
– Он специально так сделал, пока мы не видели, пнул его ногой! – сказала Фира. – Потому что он – урод!
Андрюша сказал:
– Я нечаянно.
Я сказал:
– Он нечаянно.
Максим Сергеевич сказал:
– Только не утопи его, Валя.
Я попытался спасти Андрюшу, но и сам очутился в воде. Вернулись Володя и Боря, они грызли желтые початки, еще два лежали в целлофановом пакете.
– Дамы, – сказал Володя. – Это вам.
А я осознал, что если лежать так спокойно под волной, то, когда она накатывает, вода затекает в нос. Так можно утонуть.
Потом все пошли купаться, а я не пошел, мне надо было собрать ракушки для Галечки.
– Эй, крошка политрук!
– Что тебе нужно?
Боря нагнал меня, хлопнул по плечу, довольно больно.
– По поводу вчерашнего, я имею в виду, когда ты чуть не утоп.
– Что?
Я подумал, он извинится, но Боря сказал только:
– Ни «хуя» себе ты слабак.
– Отстань, я занимаюсь своими делами, – сказал я.
Боря быстро загорел и казался поэтому очень отдохнувшим. Моя мама однажды сказала, что Борина внешность совершенно не соответствует его личности, мол, у него симпатичное личико: распахнутые глаза, смешной вздернутый нос, забавные щечки, и весь он такой миловидный, а как рот откроет – хоть стой, хоть падай. Только брови у него надменные, чуть с изломом.
Мне кажется, это все суеверия – далеко не всегда внешность говорит о человеке достаточно или прямо. Прогрессивный способ мыслить должен быть основан на строгих научных данных, но нет никаких строгих научных данных о том, что мальчики с милыми носами и блестящими глазами не могут быть настоящими чудовищами.
– Видал, как Макся расстроился с этого Эдика?
– Максим Сергеевич, безусловно, ценит профессионализм Эдуарда Андреевича.
– Да не, Максю реально прихватило. Щи сделал кислые. А ты знаешь почему?
– Если я этого не знаю, значит знать мне не положено, – сказал я. – Иди купайся.
– Не пойду, мое дело тебя просветить. Короче, Эдик этот, он все придумал.
– Что придумал?
– Все. Про детей, червей и всякое такое.
Я сказал:
– Знаю. У Эдуарда Андреевича у самого в голове червь. Но он даже не солдат.
– А видишь какой человек-то серьезный. Бывает!
Я молчал, не хотел сказать лишнего.
– А Макся парится, что он не такой серьезный человек. И злится, наверное. Он-то с нами тусит. Ему нас жалко.
– А что нас жалеть? – спросил я.
– Ты реально такой тупой или прикидываешься? Нас и Эдик этот жалеет. Всем, «блядь», вокруг так стыдно. Обалдеть можно.
Я остановился, резко развернулся, так что мы с Борей почти столкнулись лбами.
– Поясни.
– А что тут пояснять? Никому не охота особо мучить детей. Но вроде один предложил, а другой столько лет нас пас. Теперь всем неловко. Напряжение.
Я помолчал, а потом спросил:
– А почему ты это со мной обсуждаешь?
– А потому что ты поехавший, – сказал Боря. – И до тебя точно ничего не дойдет.
– Мне такого знать и не надо. Люди наверху разберутся и без меня.
– «Заебись», такой ты солдат.
Вдруг меня посетило странное чувство: Боря хочет поговорить по-настоящему, его что-то волнует, и только я смогу его понять. Я вспомнил, как он разжал руку, когда висел на парапете вниз головой. Он разжал руку медленно, это не далось ему легко, но все-таки Боря так сделал.
Я невольно посмотрел на свою ладонь. Теперь она пахла только земляничным мылом. Утром я очень долго оттирал от руки металлический запах, может, он мне уже только мерещился.
Боря сказал:
– Макся сопли разводит.
– Не думаю, что сто́ит так говорить.
– А моя мамашка думает только о том, какая она красотка.
Он сказал это как бы между делом. Я молчал. На самом деле Боря сам постоянно крутится перед зеркалом, а еще он залачивает волосы (единственный из всех детей, которых я знаю), да так сильно, что в нашей палате по утрам можно умереть. Даже тогда, после моря, его волосы оставались зачесанными назад и выглядели почти как сухие.
Я знаю их маму. Она красивая-красивая блондинка, с таким же смешным носиком, как у Володи и Бори, с холодными, светлыми глазами и довольно жестким характером. Все на свете, кажется, и вправду ей безразлично, зато она носит с собой карманное зеркальце и смотрится в него, когда ей скучно.
Володя не похож ни на кого из родителей, ни на своего паясничающего отца, ни на холодную, помешанную на себе маму, а Боря – он похож на обоих.
Я сказал:
– Наверное, она вам напишет.
– А твоя мамаша? – сказал Боря. – Ты ж «наебыш», Жданов. Вот она себе всю жизнь и старается доказать, что ты не зря у нее родился и жизнь ей не сломал.
– Зачем ты меня обижаешь? – спросил я. – Что ты хочешь сказать? Что мы с тобой оба умрем? Ты что, боишься?
Я собой не горжусь. Я так сказал из злости, чтобы сделать больно уже ему.
Он ударил меня и разбил мне губу.
Я утер кровь и сказал:
– Я справлюсь, потому что я правда этого хочу. А ты-то хочешь?
Измазанные красным пальцы я помыл в море.
Боря сказал:
– Будь мужиком, Жданов.
Но на самом деле, наверное, ему незачем было говорить это мне.
Не надо думать, что я больше совсем не купался. Я искупался еще раз! От соленой воды разбитая губа болела, но я читал, что море обеззараживает.
Правда, Андрюша потом сказал, что иногда можно так подхватить бактерию, которая разъедает плоть.
Надеюсь, я ее не подхватил!
Потом мы шли с пляжа через лиман. Девочки сказали, что тут лечебная грязь. Они вымазались ею все, и выглядели, как представительницы какого-то дикого племени. Наверное, такими представлял наших предков Максим Сергеевич.
– Парни, вы тоже хотя бы тапки снимите, – сказал Максим Сергеевич. – Вдруг правда лечебная.
Мне такое неприятно, но я обычно выполняю все, что говорят взрослые. Без шлепанцев идти по грязи оказалось странно, она была черная и такая мягкая, легко скользила между пальцев.
Мы прошли по этой грязи вдоль мелкого заливчика, а потом еще долго шли между тихой дорогой и выбеленным солнцем каменным забором, из-за которого выглядывали ветви сливовых и вишневых деревьев.
– Нельзя воровать! – говорил я. – Это же чужие сливы.
Володя сказал:
– То есть как, чужие? То есть собственники скрывают свои сливы от трудового народа?
На это мне нечего было ответить, и я сунул предложенную мне сливу в карман.
– Все равно их требуется сначала помыть. И они еще недозрелые, живот заболит.
Максим Сергеевич всю дорогу выглядел так, словно решает какую-то важную задачу. Потом он сказал:
– И правда, пойдем сегодня вечером на набережную погуляем.
– Классно, – сказал Володя. – А отбой можно попозже?
– Не настолько я жалостливый человек. Отбой по расписанию.
Когда мы дошли до корпуса, девочки тут же побежали смывать с себя засохшую грязь, Максим Сергеевич сказал, что ему надо повидаться с Эдуардом Андреевичем, а мы остались стоять между кипарисами.
Володя сказал:
– Макся лапа сегодня.
– Всем бы такого Максю, – сказал Боря. – Эй, дрочер, что насчет пыточек? Уже предвкушаешь?
– Да, – сказал Андрюша.
– Ты лучше скажи, где ты был вчера ночью, Володя? – сказал я.
– Это одна из загадок, оставленных в наследство человечеству, – ответил Володя.
– А твое-то какое дело? – сказал Боря.
– Такое, что я в ответе за дисциплину.
– Конечно, ты в ответе, крошка политрук. Заведи журнал и отмечай там отсутствующих.
Я решил так и сделать.
Боря пнул камушек, он отлетел в окно первого этажа, со звоном об него ударился и упал.
– Вот это меткость, – сказал Володя.
– Один – ноль в пользу меня, играем дальше.
Пока Володя искал камушек, я сказал Андрюше:
– Надо успеть до обеда привести себя в порядок.
– Я прочитал, что здесь водятся светлячки. Вдруг мы их увидим. На вид они очень отвратительные, если их рассмотреть.
Настроение у меня теперь стало хорошее, и я почти обо всем забыл, что меня сегодня волновало. Мы с Андрюшей решили пойти наверх, но когда мы уже почти подошли к крыльцу, кто-то сшиб с ног меня, а я уже сшиб Андрюшу.
Сначала я подумал, что это очередная выходка Бори, но потом я увидел Борю и Володю. Они стояли поодаль, лица у обоих были одинаково удивленными, и они показались мне еще более похожими, чем обычно.
– Там! – сказал мне тот, кто нас сбил. – Собака рожает! Пошли смотреть!
– Что? – спросил я.
– Ну, собака. Она сейчас родит за столовой! Пошли срочно смотреть!
Я уже совсем ничего не понимал. Андрюша сказал:
– Я коленку разбил.
Я сказал:
– Да какая собака?
Боря засмеялся, а Володя спросил мальчика, который нас с Андрюшей сбил:
– Эй, пацан, ты вообще кто?
– Сейчас это вообще не важно, кто я, просто пошли смотреть собаку.
– А она реально рожает?
– Реально рожает она.
Наконец, я рассмотрел мальчишку, говорившего так странно. Он определенно был нашим ровесником. Тощий, вихрастый, бледный, он казался каким-то нездоровым, но в то же время полным энергии.
Мне сразу пришло на ум сравнение: больной волчонок.
– Тебя как зовут-то? – спросил Володя.
– Да это сейчас вообще не важно!
Речь у него была странная, какая-то немножко вывернутая наизнанку, словно он только учился говорить. Чуть подальше стоял еще один мальчик, вот уж явно младше нас года на три. Он выглядел смущенным и перепуганным. Я спросил:
– А ты кто? Ты тоже…
Но наш новый знакомый не дал мне договорить, он схватил меня за руку, помог мне подняться и сказал:
– Ой, все, пошли быстрее собаку смотреть.
И мы пошли, нет, даже побежали смотреть собаку.
Мальчик поменьше побежал за нами, он изрядно отстал. Наш новый знакомый говорил на бегу:
– Я – Ванечка, это – Алеша, мой младший брат.
– Многое проясняет, – сказал Володя. Он легко вырвался вперед, потому как бегал быстрее нас всех, развернулся и спросил:
– Ты из первого корпуса?
– Ну не важно же откуда я. Когда родит она, тогда я все расскажу.
– Мы из первого корпуса, – сказал Алеша. – Наш папа здесь лечится. То есть мой папа. А наша мама здесь отдыхает.
Они вовсе не были похожи на братьев. Старший, Ванечка, весь острый, глазастый, скуластый, с мордочкой и правда чуть напоминавшей собачью. Волосы его были темными и кудрявыми, а глаза яркими и зелеными. В Ванечкиной внешности таилось нечто странное, какая-то красота, которая немножко похожа на уродство. Его младший брат же был похож на очень реалистично исполненную куклу. Светловолосый, с аккуратными чертами лица, довольно длинными, по уши, волосами, он казался мальчиком-пажом из иллюстрации к какой-нибудь сказке, тогда как Ванечка скорее напоминал маленького разбойника.
Не знаю, хотел ли я на самом деле смотреть, как рожает собака. Может быть, и нет, но все побежали, и я, как в поговорке, тоже побежал.
Вообще-то мне не нравятся такие физиологические вещи, в природе не хватает строгости и чистоты. Машины появляются на свет куда более чистым образом, чем живые существа. Но в то же время мне было любопытно. Я же еще никогда не видел совсем слепых щенков.
Собака лежала на газетах около мусорного контейнера с белой надписью «Пищевые Отходы».
Я сказал:
– Здесь ей, наверное, очень негигиенично.
Боря сказал:
– Вот это «охуеть», реальная беременная собака.
– Я же говорил, – сказал Ванечка.
Володя сказал:
– Честно говоря, понятия не имею, как принимают роды у собак.
– Ты типа имеешь понятие, как роды у людей принимают? – сказал Боря.
Андрюша первый сделал шаг к собаке. Он сказал:
– Если какой-то щенок застрянет, надо будет его вытащить. Как с людьми.
– Фу.
– Фу.
– Фу.
– Круто.
Последнее, разумеется, сказал Ванечка.
– Не зря я вас позвал, – добавил он.
– А я думаю, что зря, – сказал я. Собака была черная с подпалинами, она разлеглась печально и устало, глаза ее казались бездонными, полными боли, пасть была приоткрыта, живот раздут. Она не издавала ни звука, только тяжело дышала.
Алеша стоял чуть поодаль. Я видел, что он боится собаки, но ему любопытно.
Он сказал:
– Она может укусить.
– Она злая? – спросил Володя.
– Нет, – сказал Алеша. – Просто ей больно.
Очень рассудительный мальчик для своих лет, решил я.
Андрюша сказал:
– Если она не сможет родить, она умрет.
– Ну да, – сказал Боря. – Природа безжалостна. Может, Максю позвать?
– Макся ненавидит детей, – сказал Володя. – И собачьих небось тоже.
Андрюша сказал:
– Он ее пришибет палкой с гвоздями.
– Это уж слишком, – сказал Боря. – Эй, Жданов, ты в обморок не упадешь?
А я на самом деле почувствовал, как побледнел, странное ощущение: щеки холодеют, будто только вышел на мороз. Газеты под собакой были розоватыми. Не совсем окровавленными, нет, но розоватыми.
Ванечка сказал:
– Она так уже долго. Из нее вышло немного кровяной воды, и все.
– Эй, дрочер, глянь на собачью «пизду», что там?
– Распухла, – сказал Андрюша. – Мне кажется, скоро полезет щенок.
Алеша сказал:
– То, что распухла, это не очень хорошо. Но если крови было мало, то все еще не очень плохо.
– Умница ты какая, – сказал Боря. – Ты, «пиздюк», и что делать знаешь?
– Да, – сказал Алеша. – Я читал в книжке. Могу объяснить.
Мне стало стыдно: я ничего не знал о родах у собак. Но теперь я кое-что знаю.
Чтобы принять роды у собаки (хотя, безусловно, лучше, если этим делом займется кто-то квалифицированный, или собака разберется сама), согласно сведениям, полученным от моего нового друга Алеши, требуется вот что:
1. Принять щенка, то есть когда он выйдет естественным путем, аккуратно взять его, чтобы он не упал.
2. Разорвать нечто прозрачное и наполненное жидкостью.
3. Вытереть щенячью мордочку.
4. Перерезать пуповину близко от пузика щенка.
5. Аккуратно растереть его тряпочкой, чтобы пошел кровоток и, если понадобится, слегка встряхнуть, чтобы раскрылись легкие.
На самом деле, роды принимали Андрюша и Ванечка. Боря и Володя в конце концов подошли ближе и помогли обтирать щенков, а мы с Алешей так и стояли чуть поодаль.
Но я увидел новорожденного щенка в странном, прозрачном пузыре. Не то чтобы это был такой пузырь, как мыльный, он довольно плотно обхватывал щенка. Но все-таки это был пузырь.
Собака его съела.
Она вообще много чего съела.
Но щенки, к счастью, все родились здоровые и активные. Четверо: один беленький, остальные черные, с подпалинами. Уже вскоре они нежно попискивали, прижавшись к маме.
– Надо ей поесть, – сказал Боря. Он хотел утереть рукой пот со лба, но, подумав, остановился.
Алеша сказал:
– Пока не надо.
– Она уже поела, – грустно сказал Андрюша.
Боря, Володя и Ванечка уселись на землю, облокотившись на контейнер. Боря достал из кармана сигареты, чиркнул зажигалкой, закурил.
– О, а можно? – спросил Ванечка.
– Ну да, – сказал Боря. – На, держи.
– Хорошо, а то я обычно только бычки докуриваю.
– За бомжами? – спросил Боря.
– Вот ты глупый такой, бомжи всегда до фильтра докуривают.
Володя засмеялся:
– Нет бы спорт, здоровье! Во хулиганы!
Андрюша поглаживал пальцем белого щенка. Мы с Алешей переглянулись.
