Дара Преображенская
Просветлённый

Я рассмеялся, видя реакцию моего друга, и мне ничего не оставалось, как похлопать его по плечу, когда он пришёл в себя.

Гетера в облике прекрасноликой Афродиты танцевала уже перед нетрезвыми гостями, поднося им вино. Дамасий уютно возлежал на почётном ложе и наблюдал за действом, творившимся в огромной зале. Илларион, я слышал, был богат и мог позволить себе «подобные мероприятия». Порой мне казалось, что архонт завидовал владельцу дома, его богатству, красавице жене, некогда выкупленной им на одном из невольничьих рынков Севера. Именно туда, как говорили, стекались все очаровательные девушки Греции, которых продавали в качестве рабынь в виднейшие богатые греческие дома.

Хозяйка дома была действительно хороша собой: длинные русые волосы ниспадали на её плечи плавными волнами, окутывая её стройные бёдра. Несмотря на рождение троих детей, она была всё ещё стройна и подвижна, как лань. Её звали Ариомена. Дамасий бросал на неё иногда полные сладострастия взгляды.

Сам хозяин вышел к гостям, чтобы поприветствовать их в свете многочисленных факелов залы, а затем скрылся по какому-то важному делу, чтобы затем появиться вновь. Кое-кто из гостей уединился возле фонтанов и предавался чувственной страсти, здесь было двое обнажённых юношей, предававшиеся друг с другом любовным утехам – явление довольно нередкое в Греции, поэтому никого не смущавшее и не вызывавшее отвращения.

Сначала был танец греческих девушек, прославляющих Афину, движения их были плавными, совершенными. Девушки были одеты в белоснежные хитоны и кружились, держа в обеих руках по лавровому венку – символу победы и воскрешения. Эти венки дарились победителю Олимпийских Игр и затем хранились долгое время в памяти об удаче и победе её обладателя.

Танец происходил вокруг огненного факела, будто, неожиданно выросшего из мраморного пола, будто, это был не факел, а огненный фонтан. Мы, греки, очень любим фонтаны и имеем особое пристрастие к воде. Говорят, мы плаваем не хуже дельфинов, и вода для нас – такая же родная стихия, как воздух для обычного человека.

Девушки-танцовщицы разделились на три круга, окружив собой огненный фонтан. Во время танца чуть в стороне пели музыканты под умильные звуки арфы. Когда танец окончился, на сцену вышла гетера Дорифора в длинном голубом хитоне, будто, недавно она выплыла из глубины огромного Океана, родившись из пенных брызг. Никогда я не видел раньше, как танцевала Дорифора, поэтому отвлёкся от своих мыслей и с интересом взирал на движения девушки. В руках она держала золотую чашу с вином, её широкие бёдра плавно покачивались, как будто, прекрасноликая Афродита призывала воссоединиться с нею в любовном экстазе. При этом она пела, и голос её звучал плавною волною. Это были стихи великой Сапфо, так почитаемые в Греции, в том числе, в Афинах.

….О, как боги в высоте небесной,

Счастлив тот, кто образ

Твой прелестный

Видит непрестанно

Перед собой,

Сладкий звук речей

Твоих внимает

И в улыбке губ твоих

Читает,

Как глубоко он любим тобой.

Лишь в уме твой образ пронесётся

Передо мной,

И в сердце вдруг забьётся,

На устах моих

Замрут слова,

И язык мой станет

Нем, как камень,

Пробежит по членам мерным пламень,

Вся в огне кружится голова.

Шум в ушах,

Туман застелет зренье,

И в тревожном трепете волненья,

На ногах не в силах я стоять,

Я холодным потом обливаюсь,

Как трава поблёкшая

Склоняюсь,

Гасну, таю, не могу дышать…..»

….Дорифора низко поклонилась гостям, среди которых я заметил женщину средних лет, но всё ещё цветущую и уверенную в себе. Выражение её лица вызвало мой интерес, потому что у обычных гречанок другие лица – либо полные сладострастия, либо задумчивые.

Пришёл Илларион, хозяин дома, его лицо сияло, он вышел в центр залы и низко поклонился гостям.

– А теперь разрешите мне представить вам мою знаменитую гостью. Поэтесса Сапфо!

Он взял её за руку и провёл к центру залы, чтобы все могли видеть её. На её стройной фигуре был розовый химатий, отчего её лицо казалось свежее и моложе. Я вспомнил, я видел её бюст в ликеуме моего учителя Фалеса, но признал её я только сейчас, потому что внешность Сапфо отличалась от её бюста. Сапфо загадочно улыбалась всем и была очень мила. Раздался гул аплодисментов, Дамасий привстал со своего ложа и, подойдя к Сапфо, поцеловал ей руку.

– Насколько я знаю, дорогая Сапфо, Вы уехали на Лесбос и проживаете там, окружённая своими многочисленными поклонниками.

– Да, это так, но я люблю путешествовать и иногда выезжаю за пределы Лесбоса. Афины – мой любимый город, и я решила приехать сюда. Мой поклонник и любитель моей поэзии досточтимый Илларион, пригласил меня сюда, и около недели я гощу у него, выхожу в сад и любуюсь розами и статуями богов, и тогда музы вдохновенья посещают меня.

– Так наш город навевает на Вас вдохновенье, уважаемая Сапфо?

– Да, и особенно танцы этих девушек, служительниц храма Афины Парфенос.

– Прочтите же нам Ваши стихи, прекрасная Сапфо.

– Вы их только что слышали, Дамасий.

– Но публика ждёт большего. Верно я говорю?

Дамасий обратился ко всем присутствующим здесь. Гости начали дружно восклицать, и эти возгласы распространились повсюду.

– Сапфо! Сапфо! Великолепная Сапфо, мы любим тебя!

Я тоже присоединился к гостям и дружно восклицал вместе с ними. Встретить саму Сапфо было великой честью для меня. Ради этого стоило присутствовать на симпосионе, несмотря на то, что сначала я не хотел здесь быть, потому что мне претило жеманство аристократов считавших себя выше и умнее всех.

Наконец, по знаку Иллариона в рале воцарилась тишина, и я услышал тихий запоминающийся голос Сапфо. Она читала стихи.

….На лире нежной

Сапфо прекрасная

Подругам пела

Песни любовные,

И ты, Алкей, в могучей песне пел

Об изгнанье,

Войне и бедствиях.

И вас обоих в Аиде слушая,

Дивились, молча, тени

Подземные.

.

Блаженством равен

Тот богам,

Кто близ тебя сидит, внимая

Твоим чарующим речам,

И видит,

Как в истоме тая

И этих уст к его устам

Летит улыбка молодая…..

Все заворожённо слушали, но я разыскал Дорифору, уже целующуюся с каким-то молодчиком, чтобы она отвела меня к Иллариону, как было условлено между нами раньше. Гетера подмигнула мне, оставила своего нового поклонника.

– Помнишь об уговоре, Дионис?

Конечно, я помнил.

– Хорошо, но я должен обязательно увидеть Иллариона.

Дорифора всё ещё улыбалась.

– А ты уверен, дорогой, что твой мальчишка согласится идти с тобой после того, как я поручила его моей рабыне Зейнаб? Она сумеет развлечь его.

– Я хочу выкупить Галактиона вовсе не за тем, чтобы сделать его своим рабом, – произнёс я, – я хочу подарить ему свободу.

Дорифора обняла меня, я вслушивался в стихи Сапфо, и если б не моё дело, то, разумеется, дослушал бы их до конца.

– Тебе понравился мой танец, Дионис? – спросила гетера, – или ты всё ещё мечтаешь о своей персиянке-рабыне?

– Отведи меня к Илариону, и я сделаю всё, что ты хочешь, – был мой ответ.

Хозяин дома склонился над многочисленными свитками. Дорифоре пришлось постучать в стену, чтобы дать понять, что мы нарушили его уединение.

– Кто здесь?

– Это я, Дорифора, та что сегодня ты назвал богинею Зари, когда я проснулась в твоей постели, господин.

Гетера поцеловала Иллариона. На её тонком изящном пальчике на этот раз засиял новый алмаз.

– Благодарю тебя за кольцо, – произнесла девушка, оно мне очень понравилось.

Илларион нахмурился, посмотрел на меня в свете двух горевших факелов. Здесь было темно, до даже в этой темноте я разглядел роскошное убранство залы. Возле стены красовались две амфоры с изображением атлетов. В третьей я узнал Ахилла с Патроклом, тусклый свет факелов отражался на стенках амфор. Здесь, также находилась статуя Венеры-Афродиты с обнажённой грудью, совсем такой же, как и у Дорифоры сейчас.

– Кто это с тобой? – спросил хозяин залы.

– Он пришёл сюда со мной, господин – сказала гетера, – но у него к тебе дело.

– Моё имя – Дионис. Дионис, сын Агапия.

– Не тот ли это Агапий, что торгует пряностями и коврами из Персии? – спросил Илларион.

– Да, это он.

Илларион кивнул:

– Я знаю Агапия, много раз я покупал у него товар, и вполне доволен его качеством. Так какое у тебя ко мне дело, юнец?

Коротко я изложил хозяину то, для чего пришёл. Илларион выслушал меня терпеливо. Он ходил взад-вперёд по зале, оставив в стороне свои свитки. Наконец, я замолчал, окончив свой рассказ.

– Так это тебя я видел недавно в порту?

Илларион внимательно взглянул на меня. Я кивнул:

– Да, господин.

Он тяжело вздохнул:

– Я слышал о несчастье, постигшем бедного Агапия и о том, что два дня назад в порту Афин причаливали два корабля из Финикии. Жаль, что твой отец ещё ничего не знает об этом.

Он вновь взглянул на меня:

– Так ты хочешь выкупить у меня этого балбеса и бездельника Галактиона? – спросил он.

– Хочу, господин.

Илларион потёр руки.

– И что же ты мне можешь предложить, сын торговца Агапия?

Я назвал сумму. Из залы послышались аплодисменты, восхищённые возгласы присутствовавших на симпосионе гостей. Сапфо закончила читать свои поэмы.

– Кто же твой возлюбленный, о Сапфо? – раздалось в гуще аплодисментов.

– Сам Зевс, – был мудрый ответ, также, сопровождавшийся аплодисментами.

– А теперь вместо великой Сапфо девушки с Лесбоса будут танцевать. Итак, наполните искрящимся вином свои фиалы, господа.

Заиграла музыка, и ведущий симпосиона оратор Аристокл громко захлопал в ладоши в такт сертаки. Илларион улыбнулся, развёл руками.

– Честно говоря, за этого бездельника я не дал бы ни единой монеты. Но у меня есть свой принцип – ничего не отдавать даром, поэтому твоя сумма меня вполне устроит.

Я отсчитал положенное количество талантов и протянул мешочек с монетами Иллариону.

Он похлопал меня по плечу.

– Что ж, юноша, тебе нравится у меня?

– Нравится, господин. Как Вы догадались привести сюда саму Сапфо?

– Сапфо – символ нашей Греции, я слышал, её имя известно и в Азии; так что просчитаться было сложно.

Возвратившись к гостям, я увидел среди них Софокла уже с новой гетерой, он пришёл совсем недавно. На этот раз гетера была уже совсем другой – маленькой, и, если бы не груди, внешне она ничем не отличалась бы от мальчика. Но у неё было миленькое лицо.

– О, мой дорогой Дионис, какими судьбами ты здесь? – поприветствовал меня Софокл, затем взглянул на сопровождавшую меня Дорифору.

– Тебе понравилась моя протеже? – спросил он.

Дорифора нахмурилась, покраснела и растворилась среди гостей. Я понял, Софокл уже успел когда-то до меня провести ночь с нею.

– Прости, друг, я спешу; мне нужно удалиться, – произнёс я.

– Разве ты не останешься до утра до окончания торжества? Афины надолго запомнят этот вечер.

– Прости, друг, я действительно не склонен сегодня веселиться, – ответил я.

– А-а, понимаю. Я бы тоже не смог. Но верю, однажды мы, всё же, встретимся с тобой у какой-нибудь красотки. Поверь мне, афинские гетеры намного лучше, чем в остальных полисах.

– Верю, – согласился я.

Софокл был действительно знатоком женщин, хорошего вина и вполне гордился своими способностями.

В ту ночь я выполнил своё обещание перед Дорифорой и провёл ночь в её доме. Под утро, когда на небе засияла уже Звезда Утра, я должен был расстаться с ней, она обняла меня на прощание.

– Когда же теперь увидимся с тобой? – спросила девушка.

Я пожал плечами, не зная, что ответить ей.

– Возможно, скоро я отправлюсь в чужую землю. Не знаю, как в дальнейшем сложится моя судьба, Дорифора. Прости меня, я не могу ответить на твоё чувство.

– У гетер тоже бывают чувства, – произнесла она, хотя все думают, что мы легкомысленны и готовы отдаться любому герою, кто купит нас, но это не так.

Затем, чуть помедлив, она прошептала:

– Я люблю тебя, Дионис, и всегда буду любить. У тебя благородное сердце, и счастлива та женщина, которая разделит с тобой судьбу.

Галактион в нетерпении дожидался меня внизу возле двух кипарисов, где уже стояла повозка. Ему было невдомёк, как любому мальчишке, ещё не вполне развившемуся, что мужчину может так долго держать рядом с женщиной. Его интерес к окружающему его миру перевешивал всё остальное.

– Дионис, я жду тебя! – крикнул он снизу и помахал мне рукой.

– Вот видишь, тебя зовут. – грустно сказала Дорифора и потупила взор, – скоро ты будешь в чужих землях, и я принесу Афине Парфенос жертву, чтобы сила всегда была на твоей стороне.

– Благодарю тебя, я часто думаю о матери и хочу вернуть её.

– Я верю, что так и будет, мой бог.

Она вновь прильнула ко мне, и я даже чувствовал, слышал как билось в её груди сердце – билось во имя меня, а я ничего не испытывал к ней. Я чувствовал себя ничтожеством, и, тем не менее, всё время думал о Сахиб. О, не дай боги, если коварный Антэрос будет сопутствовать моей душе.

В ту ночь, проведённую с гетерой Дорифорой, я был страстен, как никогда, но это был лишь ответ плоти; моя душа оставалась равнодушной, она стремилась к персиянке Сахиб, такой холодной и гордой. Я заглянул в чистые, полные любви глаза Дорифоры и пожалел о том, что не могу остаться с нею ещё, я должен был идти, как было условлено с Галактионом.

Спустившись по ступенькам, я издалека посмотрел на стройную фигурку гетеры, ответил на её порыв, помахав рукой. Мне было грустно… очень грустно.

….Галактион почти сразу же освоился в доме – поначалу он следил за хозяйством до тех пор, пока я не призывал его к себе для серьёзного разговора.

– Послушай, друг, я выкупил тебя у твоего хозяина вовсе не для того, чтобы ты был моим рабом.

Казалось, мальчишка был очень удивлён.

– Нет? А я думал…

– Многие люди думают, потому что у них есть мысли…, – сказал я.

С тех пор Галактион жил в доме на правах моего друга, хотя он не сразу освоился и привык к своему новому положению.

– У меня нет дома, господин, – как-то раз произнёс Галактион, – поэтому мне некуда идти, разве что стать батраком какого-нибудь богача из Афин.

– Но есть и другой путь.

– Другой? Какой же?

– Мы отправимся с тобой в странствия в чужие земли.

– Ты хочешь найти свою мать?

– Да, это всё, что я сейчас больше всего хочу и о чём думаю целыми днями.

– А вот у меня нет матери, поэтому мне некого ждать, не на что надеяться, господин.

– Не называй меня «господином», ведь ты не раб мне.

– А как же твои родители отнесутся к моему необычному положению? – спросил Галактион.

– Сначала они были бы удивлены, а затем… затем признали бы твою свободу, потому что, они хотели бы, чтоб их сын был счастлив.

….Приближался Праздник Быков, и несколько раз приходили представители моей невесты, а в среду был сам Лавр – её отец.

– Как же насчёт свадьбы, господин? – спросил он, удивлённо поглядывая на пьющего молоко Галактиона, который непринуждённо сидел рядом и слушал наш разговор. Я рассказал Лавру об исчезновении моей матери и попросил перенести свадебные торжества. Афинянин понимающе закивал.

– Как ужасно, что все эти плохие события обрушились на ваш дом накануне свадьбы, – проговорил он.

– Несчастье не выбирает время, чтобы потревожить нас, – сказал я те слова, которые в своё время любил говорить мой учитель Фалес.

– Да, это так, – согласился Лавр, – Ваш отец ещё не вернулся, господин?

– Нет, я ожидаю его.

Он снова кивнул:

– Если нужна какая-то помощь, обращайтесь.

Мы расстались, я видел, что мой будущий свёкр ушёл недовольный. Но что я мог сделать?

Каждое утро я отправлял Галактиона на скалу, чтобы увидеть, не возвращаются ли корабли моего отца в бухту, и каждый день мой друг возвращался с отрицательным ответом. Приходилось ждать, хотя это ожидание и ничего неделание доставалось мне с большим трудом.

Глава 4
«Финикия»

«Что же делать, буря не унимается,

Срывает Якорь

Яростью буйных сил,

Уж груз в пучину сброшен.

В схватке с глубью кипящей

Гребут, как могут.

.

Не уступая тяжким ударам волн

Не хочет больше с бурей бороться:

Он рад бы наскочить на камень

И погрузиться на

Дно пучины.

.

Такой довлеет жребий ему,

Друзья,

И я всем сердцем рад

Позабыть беду,

И с вами разделить веселье

И насладиться за чашей Вакха.

.

Тогда нас гибель

Ждёт неминуемо.

Безумец жалкий сам ослепит себя,

Не мы….»

(Алкей, поэт 6 – 5 вв. до н.э.).

……..

Отец приехал через неделю. Он ещё не знал, что моё ожидание превратилось для меня в настоящую муку. Сахиб ходила молчаливой по саду, она выполняла свою работу медленно, и, как бы, нехотя. Пару раз я пытался остановить её, чтобы поговорить.

– Послушай, Сахиб, – произнёс я, – я не считаю тебя рабыней в этом доме и никогда не считал, поэтому я не хочу, чтобы ты работала, как рабыня.

Но она отдёрнула свою руку и зарыдала. До сих пор помню эти стоящие в глазах слёзы персиянки.

– Сахиб! Сахиб, что с тобой!

– Вы ездили в город, господин… Мне сказали, что Вы были там с одной гетерой.

– Но кто сказал тебе такое?

Она гордо вскинула голову, чёрные кудри вздрогнули.

– Не важно. Важно то, что Вы любите эту женщину.

Вдруг одна догадка поразила меня так, что я улыбнулся и притянул к себе худенькую фигурку девушки.

– Сахиб, …. Так ты… так ты любишь меня?

Она опустила голову, вырвалась из моих объятий и убежала. Больше я её не видел в тот день, только иногда мой взгляд останавливался на ней в череде других рабынь. Она стала выполнять работу с ещё большей тщательностью, словно, наоборот, хотела быть рабыней, и это положение, будто, являлось её зароком независимости….от меня.

Отец был весел и валился с ног. Раб Северий поднёс ему огромный фиал с вином, как и полагалось по заведённому в течение многих лет обычаю. Его команда в первые сутки после возвращения оставалась у нас, затем странники разъезжались по своим домам, чтобы затем встретиться вновь в следующем сезоне, и так длилось из года в год. Его самый близкий друг Виссарион похлопал отца по плечу.

– Ну, вот, Агапий, мы и дома.

Он взглянул на статую Посейдона в саду, ухмыльнулся.

– В Индии я видел изображение Шивы, и у него тоже трезубец, как и у нашего Посейдона. Только Шива – это бог разрушения, уничтожающий материальное творение в своём неистовом танце, а Посейдон – владыка морей и океанов. Где же твоя жена Афина? Почему на этот раз она нас не встречает, как обычно?

Отец рассеянно посмотрел на меня, испил вино и протянул мне обратно пустой фиал.

– А в самом деле, где же твоя мать Афина? Почему она не вышла встретить меня и мою команду? – спросил отец.

– Отец, здесь у нас многое изменилось за то время, пока ты был в пути со своей командой, – сказал я.

– Что ты имеешь в виду, сынок? И почему у тебя такой рассеянный вид? Неужто Хариты не предупредили тебя о том, что я возвращаюсь из дальних странствий? Кстати, у нас удачная поездка: мы привезли много пряностей и ковров. Но… расскажи, Дионис, что же всё-таки произошло?

Гостей проводили в пиршественную залу, а мы с отцом уединились вглубь сада.

Я не знал, с чего начать, но затем рассказал всё, что случилось в течение всех этих дней. Отец слушал терпеливо и молча, но по его глазам я видел, как буря эмоций всплывала в его сердце подобно бушующему океану. Наконец, я замолчал, отец сел на скамью возле фонтана; он казался задумчивым, затем вдруг схватился за голову.

– И…и что же теперь, Дионис? Где же твоя мать? Кому она продана в рабство?

– Я ждал тебя, отец, мы отправимся в Финикию, мы пойдём на все невольничьи рынки и разузнаем всё о ней.

Он с яростью стукнул кулаком по скамье, глаза его налились кровью.

– Нет! Я не позволю, чтобы она стала рабыней. Афина всегда была той женщиной, которой поклонялись прославленные воины, с неё лепили статуи.

– Ты никогда не говорил мне об этом раньше.

– Я всегда хотел, чтобы дети гордились своей матерью.

– Я горжусь и гордился, – сказал я.

Он тяжело вздохнул:

– Хорошо, я поручу своим ребятам распродать товар, и мы поедем через день на рассвете.

Мы смотрели друг на друга, будто, видели впервые друг друга; отец потрепал мои волосы, как делал всегда, когда я был ещё ребёнком. Каждое утро он таким образом прощался со мной, чтобы затем покинуть берега благословенной Греции.

– Ты уже совсем взрослым стал, Дионис, и развит не по годам. Однажды ты даже мог участвовать в Олимпийских Играх.

Я улыбнулся:

– Придёт время, отец, придёт время, и я ещё возьму несколько побед.

Мы обнялись с отцом:

– Только на тебя у меня надежда, только на тебя, сынок.

Он смахнул слезу так поспешно, чтобы я не заметил его слабости.

– Мы, ведь, найдём мою Афину? Скажи, Дионис, мы, ведь, найдём твою мать?

– Я обещаю тебе, отец; я сделаю всё, чтобы разыскать её.

Если б не зов Галактиона, мы с отцом так и просидели бы, обнявшись.

– Эй, Дионис, все собрались в пиршественной зале! Все ждут вас! – воскликнул он.

Отец с удивлением уставился на мальчишку:

– Кто это?

– Мой друг, недавно я выкупил его, и теперь он свободен, – объяснил я.

– Выкупил?

– Не сердись, отец, я ненавижу рабство, и не хочу, чтобы мой друг был рабом.

– Но твой друг слишком молод, – произнёс отец, внимательно рассмотрев Галактиона.

– Он тоже отправится с нами, отец.

– Почему? Разве плохо жить в Греции и быть свободным?

– Нет, но Галактион – особенный человек. Его сердце жаждет свободы.

В тот вечер за столом, где возлежали торговцы, было выпито много заздравных кубков в честь богов Парнаса и Олимпа; одна из рабынь играла на кифаре, и эта жалобная мелодия наводила на грусть и тоску.

Часть спутников отца, что не имели ещё семей и были свободны, как ветер, пожелали отправиться с нами в Финикию.

– Пусть будет славен Зевс!

– Пусть сопутствует нам Афина Парфенос и даст силу и воинскую доблесть!

– Если придётся сражаться, мы готовы отдать жизнь за тебя, Агапий!

Они возлежали на своих ложах и пили вино, рабыни уставляли стол множеством яств, но я не хотел есть. Уединившись у себя, я наблюдал за игрой воды в пасти рыбы; этот фонтан мне всегда нравился, он успокаивал, но только не сейчас.

Сегодня я только осознал, что мне предстоит покинуть берег Греции и устремиться в неизвестность…, чтобы не видеть Сахиб, не слышать её голоса и тихих шагов по дому. Я отвлёкся от собственных мыслей, почувствовав чьё-то присутствие в зале. Я оглянулся. Это была Сахиб, она, молча, стояла возле стены с барельефами богов и смотрела на меня. Я слышал её дыхание и понял, моё волнение могло передаваться и ей.

– Сахиб?

Она непринуждённо присела рядом со мною. Лицо её было печально, как у самой Ники губы подрагивали от волнения, я заглянул в её глаза.

– Сахиб, тебе тоже одиноко в этом доме, как и мне? – спросил я.

Она кивнула:

– Да, господин, все сейчас веселятся и даже Ваш новый друг, но… я слышала, через день Вы отправляетесь в далёкую Финикию, чтобы найти хозяйку.

– Да, Сахиб, мы хотим вызволить её из рабства.

Неожиданно для меня она положила голову на моё плечо. Я обнял её крепче, немного растерявшись, затем притянул ближе, чтобы ещё раз посмотреть в эти прекрасные, как бездонное ночное небо, глаза.

– Вы уезжаете, господин, а я не знаю того, смогу ли я снова увидеть Вас.

– Я вернусь, Сахиб, я обязательно вернусь… к тебе.

– Скоро Ваша свадьба, да и потом, путь полон опасностей, и немногие возвращались обратно.

Неожиданно желание вновь возобладало во мне, я покрыл её прекрасное тело поцелуями, на этот раз она не сопротивлялась. В ту ночь я был близок с Сахиб, а она, словно, сама хотела и жаждала этого; её неопытность в отличие от Дорифоры лишь сильнее разожгла во мне страсть; оковы были сброшены, и теперь я мог свободно проявлять к ней свои чувства. Мы оба были свободными по отношению друг к другу, и именно тогда я осознал, как сильно я люблю её.

Мы совсем не заметили, как пролетело время, уж близилось утро. Сахиб мимолётно улыбнулась мне, однако затем вдруг её лицо стало печальным. Она одевала свой розовый химатион, цвет которого лишь сильнее подчёркивал нежность её губ, подобных лепесткам розы – слишком банальное сравнение, однако оно, как нельзя лучше соответствовало истине. Видя мой пристальный взгляд, девушка немного смутилась.

– Сахиб, – я крепче обнял её и притянул к себе, будто, думал, что волшебное мгновение вот-вот исчезнет, растворившись в Небытии, – Сахиб, пообещай мне, что дождёшься меня, хоть ты и говоришь, что немногие возвращаются.

Она всё ещё была смущена. Прозрачные слезинки скатились по её щекам. Я слегка встряхнул девушку, желая вывести её из той глубокой задумчивости и смущения, в котором она до сих пор пребывала.

– Пообещай мне, что не покинешь поместье, не уйдёшь отсюда в поисках своей судьбы.

– Как я могу, ведь я же – рабыня.

– Нет, Сахиб, ты больше не рабыня. Я…..я отныне освобождаю тебя. Быть может, тебя манит твоя родина? Ты вправе вернуться обратно, опустошив моё сердце.

– Нет, господин, я не жажду возвращения в Персию. Там меня ожидает рабство или судьба наложницы.

– Тогда почему ты так грустна и отрешённа? – спросил я.

– Вы скоро женитесь на госпоже Клавдии, что живёт в Афинах. Я видела её, когда они приезжали сюда… Эта девушка очень красива именно тою красотою, какой восхищаются ваши скульпторы.

Я пригладил её иссиня-чёрные завитки волос, покрывавшие стройные плечи; талию. Персиянки редко бывают кудрявыми, в отличие от нас, греков, однако даже среди них встречается эта особенность.

– Но ты красивее, Сахиб. И потом, я люблю тебя не за твою красоту, я люблю тебя, Сахиб.

– А как же Ваша возлюбленная гетера из Афин, которой восхищаются многие и посвящают ей свои поэмы?

Сахиб покраснела, женщины часто краснеют, когда испытывают ревность.

– Ты о той гетере, что ублажает многих, кто заплатит за неё? – спросил я, вспомнив горящую страсть в глазах гетеры.

Как они были непохожи друг на друга – спокойная гордость одной и огненная натура другой. Рай и Ад. О, боги, можно ли выдержать это?!

– Сахиб, я тоже посвятил тебе свою поэму.

– Это правда, господин?

– Да.

– Тогда прочтите её, ещё никогда и никто не посвящал мне стихов. Или Вы считаете меня распутной?

– Почему ты так говоришь?

– Потому что лишь распутным женщинам поэты посвящают свои стихи.

– Но это не так. Разве моя мать распутна? А между тем великие мастера изображали её в мраморе, как одну из прекрасных богинь Олимпа.

– Вы имеете в виду Афродиту? Разве она – не распутница?

– Мы, греки, тем и отличаемся от остальных народов мира, что видим красоту там, где другие считают это развратом. Эрот – бог любви для нас, и в её радостях мы видим наслаждение. Поэтому мы свободны, а не закрепощены своими предрассудками, как персы.

Девушка улыбнулась, и на её очаровательных юных щеках заиграли ямочки. Я налил ей немного вина и пригубил сам.

…О, чашу пенную налей,

Моя Сирена,

Чтобы испить её

До дна, до дна,

Ты так прекрасна и блаженна,

В любовь богов

Заключена.

.

Не можешь вырваться оттуда,

Как из объятий своих снов,

Весь Океан из изумруда,

В объятиях мелких островов.

.

Так же и ты в моих объятиях,

И засыпаешь, и встаёшь,

И в розовости своих платьев

Рассвету песнь свою

Поёшь.

.

О, ты, прекрасна Нереида,

Не исчезай, не исчезай,

Ты, как прекрасная Киприда,

Меня в объятия заключай…..

………

Я умолк, маленькие струйки фонтанчиков продолжали изрыгаться из пасти рыбы и исчезать в глубине бассейна.

Наутро, когда Солнце едва осветило земли Греции, мы отплыли. Я простился с Сахиб. Я заметил, после той ночи она стала какой-то молчаливой, смущённой и застенчивой и вопреки всему искала уединения. Я обнял её, она потупила взгляд и инстинктивно положила свою кудрявую головку на моё сильное плечо. Если б можно было так стоять вечно….Если б мы превратились в мрамор, и отныне путешественники, отправляясь в дальние странствия, видели бы в бухте два обнявшиеся божества, как напутствие им.

Своим видом мы бы напоминали им, что ничего не может быть выше любви, что лишь она одна даёт силу и желание бороться с несправедливостями и опасностями этого мира.

Отец и всё, что осталось от его команды поднимались на борт корабля; второй корабль должен был остаться здесь в этой бухте до следующего плавания за пряностями. Как было условлено, я должен был отправиться вместе с отцом с торговой миссией.

Я видел, как отец нетерпеливо пожал плечами и махнул мне рукой. Такие тёплые отношения между хозяином и его рабыней вызвали в нём удивление.

– Дионис, поднимайся на борт!

Галактион потрубил в свой рог; причём, он сделал это с большим удовольствием. Этот сигнал обозначал отплытие, не хватало лишь мамы, которая каждый день приходила бы к скале, чтобы видеть вход в бухту и взирать вдаль с надеждой, появятся или нет торговые корабли отца.

Мы смотрели в глаза друг друга, и я чувствовал, что медленно растворяюсь в глубоком бездонном взгляде персиянки.

– Сахиб, будешь ли ты ждать меня? – с надеждой в голосе спросил я, – будешь ли ждать, несмотря на то что тебе покажется, что пройдёт много времени?

– Буду, – ответила девушка.

Лёгкая, как пушинка, беззащитная с тонкой талией и широкими бёдрами, она была вся здесь передо мною. Я подавил своё желание и крепче обнял девушку.

– Я обязательно вернусь к тебе, Сахиб, я вернусь, чтобы мы всегда были вместе.

Две маленькие слезинки, словно, жемчужины, упали на камни.

– Господин, Вы вернётесь в Ваше поместье, чтобы затем жениться на Клаудии из Афин, – горько произнесла она своим грудным пронизывающим насквозь голосом, которым я всегда так восхищался, – и, если это случится, бедная Сахиб навсегда покинет ваше поместье, господин. Праздник Быков уже приближается.

– Обещаю тебе, Сахиб, этого никогда не произойдёт, я никогда не женюсь на Клаудии.

– Но тогда Ваши родители проклянут Вас.

– Нет, они поймут, что мы любим друг друга. Они позволят мне освободить тебя, чтобы с благословения Великого Зевса воссоединить наши судьбы.

– У меня другие боги, господин, которым я поклоняюсь и поклонялась с рождения, как это делали мои родители ещё там в окрестностях Персеполя.

– В каких же богов ты веруешь, Сахиб? – спросил я, погладив завитки её волос.

– Имя моего бога – Ахурамазда, а религия моя – зороастризм. Я поклоняюсь огню, как и мои далёкие предки.

Рог протрубил во второй раз, третий сигнал означал отплытие. Отец и Галактион помахали мне с корабля.

– Эй, Дионис, заканчивай целоваться с рабыней и поднимайся к нам!

Сахиб опустила глаза и, прильнув ко мне в последний раз, вдруг резко убежала, чтобы скрыться в зарослях кипариса. Свежий ветер ударил мне в лицо, когда мы отплывали от берегов милой Эллады, глазами я пытался разыскать Сахиб в глубине сада, но не увидел её. Лишь воспоминания оставались у меня от неё. Я думал о ночи любви, проведённой накануне отъезда, о её несмелых ласках и шёпоте, когда она обращалась к своим богам. Невидимые слёзы стояли в моих глазах. Как бы я хотел взять с собой Сахиб, но разве мог я подвергать её опасностям?

– Разлука будет недолгой, – прошептал я, – клянусь тебе, когда я вернусь, ты станешь моей женой.

Я совсем не заметил, что пришло время ужина. На ужин была подана рыба, которую отец очень любил, поэтому в то время, пока он жил в поместье, налаживая свои торговые дела и сбыт товаров, в нашем доме по распоряжению моей матери готовилась исключительно рыба, хотя в другие дни это были блюда из овса.