Дара Преображенская
Просветлённый

– Да, господин, я убегаю сюда в надежде добыть немного еды и вдохнуть воздух свободы.

– Значит, ты видишь всё, что здесь происходит?

Он вновь кивнул.

– И вчера ты был тоже здесь?

– Да.

– Может быть, ты видел финикийский корабль, заплывший в этот порт?

– Два корабля, – произнёс Галактион, – вчера здесь было два корабля из Финикии. Я сразу приметил их по изображённому на парусах «Глазу гора».

Я протянул ему свою котомку, куда заботливая Ариадна положила испечённый накануне хлеб и свежий сыр.

– Держи. Расскажи, что ты видел вчера здесь.

Увидев еду обалдевшими от радости глазами, паренёк начал быстро есть сыр вперемежку со свежим испечённым хлебом. Я терпеливо ждал, испытывая жалость к этому мальчику. Вероятно, подобная награда перепадала ему довольно редко. Наконец, Галактион насытился и был готов рассказать мне то, что сам видел здесь накануне.

– Я наблюдал за тем, как один рослый моряк, одетый, как египтянин, показал какой-то довольно красивой женщине-гречанке колье из алмазов. Это заинтересовало женщину. Но ей было сказано, если она хочет приобрести это украшение дешевле, чем у обычных торговцев-ростовщиков, ей следует подняться на корабль.

– Ты не можешь мне сказать, как выглядела эта женщина? – спросил я.

Паренёк почесал затылок, как бы припоминая что-то.

– Ну, она была хороша собой, стройная со светлыми волосами, как у обычных аристократок, и сначала я подумал, что она афинянка, а затем я увидел браслет на её запястье. Такие браслеты носят женщины из соседних районов, живущие в сельской местности. Афинянки обычно одеваются более вычурно, чем она. На ней, кажется, был голубой химатион, который гармонировал с цветом её глаз. Я никогда не видел таких красивых афинянок здесь.

– А ты разбираешься в женской красоте? – произнёс, я – и что же было дальше?

– Ей понравилось колье, и она пошла на корабль вместе с этим подозрительным типом, хотя ещё тогда я подумал, что она зря делает это.

– Почему ты так подумал, Галактион?

Он пожал плечами.

– Иногда меня посещает предчувствие.

– И давно? – осведомился я.

– Давно, – мрачно ответил Галактион.

– Хорошо, рассказывай, что же было дальше?

– Затем поднялась суматоха, я слышал крики изнутри корабля, именно куда ушла красивая гречанка.

– И ты не позвал на помощь?!

Моё возмущение было таким явным, что паренёк вздрогнул.

– Я хотел, но…

– Говори!

– Я увидел моего хозяина Иллариона там впереди, – Галактион показал вдаль, – он шёл очень быстрым шагом вместе с каким-то человеком. Вероятно, он хватился меня, так как накануне он приказал посадить меня на цепь, а перед этим два здоровенных бугая выпороли меня так, что до сих пор спина болит.

Галактион показал мне кровавые следы от плетей; я ужаснулся, увидев это зрелище.

– Твой хозяин всегда обижает таких, как ты? – спросил я.

– Всегда. Он плохо нас содержит и совсем не заботится. Но всё ему сходит с рук, потому что он – член Ареопага.

– А-а, тогда понятно.

Я заметил заинтересованный взгляд своего случайного собеседника.

– Господин, для чего Вы спрашиваете меня? Эта красивая гречанка – Ваша родственница?

– Она – моя мать, – отрезал я, – и теперь я совсем не знаю, где её искать и что мне делать.

В порту возле торговцев рыбой произошла какая-то суматоха, мальчишка весь задрожал и показал на толпу людей, впереди которых я заметил здоровенного детину в жёлтом хитоне. У него был властный вид; и, если б я не являлся свободным гражданином Афинского Полиса, я бы тоже испугался этого человека.

– Извините, господин, я должен бежать. Это – мой хозяин Илларион. Если он меня здесь увидит в такое время, он с меня шкуру сдерёт.

Я не успел опомниться, как паренёк исчез, прихватив, кстати, с собой мою котомку. Мне вдруг стало досадно, я был голоден, потому что совсем забыл о себе. Я не знал, куда идти.

Вдруг в той самой толпе, на которую указал Галактион перед тем, как исчезнуть, боги знают, куда, я заметил Софокла. Софокл являлся моим соклассником у Фалеса, но к учёбе не питал ничего кроме отвращения, и, если б не богатенькие родители, тоже члены Ареопага, он ни за что бы не стал учиться.

Софокл был высоким рослым юношей моего возраста, отличавшийся одновременно силой и изяществом, и по всему являлось очевидным, что он так хотел подражать богам и знаменитым героям «Трои», и это ему, между прочим, вполне удавалось.

Я сам не заметил, как приблизился к толпе, люди что-то горячо обсуждали. Заметив меня, они замолчали и подозрительно посмотрели в мою сторону.

– Эй что ты здесь делаешь, бродяга! – воскликнул тот, кого называли Илларионом.

Только в тот момент я более внимательно всмотрелся в его грубое лицо.

– Я не бродяга, господин.

– А кто же ты? Говори!

– Свободный гражданин Афинского Полиса, моё имя – Дионис.

– Дионис… вполне романтично, – усмехнулся хозяин Галактиона, – а теперь иди своей дорогой, Дионис, и не мешай государственным мужам обсуждать то, что они считают нужным.

Софокл подошёл ко мне и улыбнулся. Мы обнялись.

– Ты ли это, Дионис? Какими судьбами здесь, в Афинах?

– По делам, – коротко ответил я.

Мне совсем не хотелось рассказывать свою историю перед этими высокомерными людьми. Но в этот момент Софокл неожиданно обратился к председателю собрания – маленькому старичку в сером хитоне.

– Это – мой приятель. Он со мной.

Мы отошли в сторону.

– Что здесь происходит? – спросил я, всё ещё оглядываясь на толпу.

– Сегодня утром здесь в порту нашли убитого раба. Они думают, его выбросили с корабля финикийцев, который, стоял здесь накануне.

Я напрягся.

– Так, значит, они всё видели?

– Нет, увы, никто ничего не видел, Дионис. Просто…..окровавленный труп раба самого архонта Афин – это уж слишком. Финикийцы совсем обнаглели, и пора бы им дать отпор.

Я сжал кулаки:

– На том корабле….на одном из них была моя мать. Они хитростью заманили её, чтобы продать в рабство.

Софокл долго молчал, видимо, обдумывая полученную только что информацию, затем похлопал меня по плечу.

– Приятель, кажется, я знаю, что тебе сейчас так необходимо, – произнёс он.

Я с удивлением уставился на него. Действительно, Софокл так сильно напоминал мне бога Аполлона, каким его изображали на статуях многие знаменитые скульпторы Афин. У меня даже сложилось впечатление, что он неоднократно позировал мастерам, потому что каждая линия его тела была безупречна.

Впрочем, как мне говорили, и я мог бы служить моделью для божества, но я никогда не считал себя совершенством в отличие от Софокла, которого выделяло некоторое высокомерие и тщеславие, что бывает характерно для детей чиновников приближённых к архонту.

– И что же мне нужно, Софокл? – спросил я.

– Идём со мной, Дионис. Я познакомлю тебя с одной красавицей-гетерой, уж она-то сможет развеять твою печаль.

– О чём ты, друг? Именно сейчас мне нужно решить мою проблему, а не искать её на дне фиала.

Брось, Дионис, пара глотков добротного вина тебе не повредит.

В тот день я подчинился Софоклу, потому что действительно чувствовал себя потерянным и не знал, что делать. Я даже не мог вообразить себе, что моя мать находилась в руках этих грубых и хитрых финикийцев, я всякий раз отталкивал от себя видение, как она стоит на подмостках для продаж рабов, и какие-нибудь грубые мужланы оценивают качество её зубов и фигуры, словно, высматривают породу скаковой лошади. Я тут же отверг эту мысль; я не хотел думать о том, что может произойти в дальнейшем.

Гетеры обычно не отличались особой красотой. Они коротко стриглись, красили волосы в ярко-рыжий цвет, ублажали мужчин и вели себя очень развязно по сравнению с чопорно-строгими афинянками. Эти девушки сразу же бросались в глаза, потому что неспешной походкой прохаживались вдоль стены, где горожане помещали свои объявления, и можно было себе найти «подходящего клиента». Здесь же можно было видеть, какая из гетер «пользовалась спросом», а какая была в опале. Однако та девушка, с которой познакомил меня Софокл, сильно отличалась от своих подруг, прежде всего, красотой. В отличие т остальных «типичных гетер», больше похожих на юных мальчиков, знакомая Софокла носила длинные волосы, и они были белокурыми, как у самой Афродиты.

Тонкая талия резко выделялась на фоне широких бёдер; гречанки вообще обладают более массивными телами в сравнении с изящными египтянками или персиянками. Возможно, это связано с тем, что мы, греки, любим напряжение, суровый труд в отличие от изнеженных иноземок.

Её звали Дорифорой, и, увидев меня, гетера протянула мне полный фиал с вином.

– Испей его, милый Дионис, – произнесла красавица и увлекла меня за собой.

Что касается Софокла, то он предпочёл проводить время с подругой Дорифоры, точно такой же широкобёдрой красавицей с густой копной иссиня-чёрных волос. Её звали Панопия, и она действительно обладала красивым голосом, о чём говорило её имя.

Помню, в тот вечер Панопия долго и самозабвенно пела под звуки дудочки, извлекаемые рабыней; помню, что я выпил много вина, и у меня сильно кружилась голова.

В ту ночь я был впервые близок с женщиной в роскошном жилище Дорифоры. Я помню её нежные пальцы, руки, которыми она обвила мои плечи; я помню то телесное наслаждение, которое испытал, а затем было мимолётное отупение и забытьё. Перед тем, как забыться и провалиться в долгий сон, я подумал о том, что впервые стал мужчиной, и был близок вовсе не с гетерой Дорифорой, а с самой Афродитой, соблазнившей меня.

Облик красавицы Сахиб померк в ночи, а под утро я испытывал то, что называется раскаянием, потому что именно тогда я понял, что всё это время я любил персиянку Сахиб, я относился к ней совсем не как к рабыне, а как к богине. Я чувствовал себя предателем, и на душе стало досадно.

Пение Дорифоры разбудило меня. Обнажённая с разбегу, она бросилась в чистые воды бассейна и поплыла, наслаждаясь этими освежающими водами среди нарождающегося знойного афинского дня. Увидев меня, Дорифора помахала мне рукой и воскликнула:

– Эй, Дионис, иди сюда, ко мне! Здесь так чудесно!

Через минуту я оказался рядом с ней, чтобы вновь слиться в объятиях с Афродитой. Яркое солнышко Афин уже начало припекать, когда я вышел из дома Дорифоры, расплатившись с гетерой всем, что у меня было под рукой. Это были те средства, которые я взял с собой в поездку, надеясь напасть на какое-нибудь торговое судно, чтобы затем договориться вызволить мою мать. Теперь этих денег у меня не было, я чувствовал себя полным ничтожеством, несмотря на то, что Дорифора настаивала, чтобы я к ней приходил.

– Мы, гетеры, служанки Афродиты, не вправе выбирать своих клиентов тех, кому мы подарим своё тело, – произнесла она за завтраком, когда её рабыня крепкая низкорослая египтянка-нубийка, пыталась подложить в блюдо на столе ещё больше оливок. Я любил оливки, но, осознав вдруг своё безрассудство, впервые испытал к ним отвращение.

Помню, как будучи ребёнком, я впервые попробовал их из рук моей матери.

– Дионис, – произнесла она тогда, – мой дорогой сын, запомни, эти оливки – дары Богини Геи, которыми она благословила нас, жителей Греции.

Я помню, как впервые испытал восторг от этих удивительных плодов. И вот теперь они стояли передо мной в роскошной вазе, и я даже не хотел к ним прикасаться. Дорифора улыбалась мне в лучах ясного полуденного Солнца.

– Гетера не вправе выбирать своих клиентов, – вновь произнесла она, – но я бы предпочла забросить своё ремесло и остаться с тобой.

– Остаться со мной?

– Да, ты хорош, как сам Аполлон. Какая женщина, достойная называться женщиной, обошла бы тебя стороной? Ты ещё недостаточно опытен в плотских утехах, и тем не менее, мне было бы хорошо с тобой, как ни с кем.

– А где же Софокл со своей подругой? – спросил я, стараясь перевести разговор на другую тему.

Дорифора пожала плечами:

– Возможно, готовится посетить театральное представление. Сегодня архонт устраивает театральное представление для свободных граждан Афин. Я хочу, чтобы ты сопровождал меня туда.

– Я не могу. Прости, Дорифора.

Она надула губки и сделала обиженный вид, рабыня-нубийка начала натирать её стройное совершенное тело маслом.

– Я думаю, Дионис, что я так же нравлюсь тебе, как и ты мне, – произнесла гетера, – если хочешь, возьми свои деньги и дары обратно, я бы ничего не хотела с тебя брать.

– Нет, я не должен идти. О дарах не беспокойся, я благодарен тебе за эту ночь.

– Хотя большего обещать не можешь?

Она встала, подошла ко мне и испытующе посмотрела на меня.

– Не можешь, ведь так?

Я опустил голову, не желая продолжения этого разговора.

– Быть может, у тебя уже есть возлюбленная где-то?

Я не ответил, на миг перед моим внутренним взором встало прекрасное лицо Сахиб и тут ж исчезло.

– Хорошо, иди, дорогой. Однако не забывай обо мне. Если будешь в Афинах, заглядывай в дом Дорифоры, знай двери этого дома всегда для тебя открыты.

– Спасибо.

Войдя за ворота, я обнаружил стоявшего возле них вчерашнего моего нового знакомого. Галактион с виноватым видом протянул мне мою котомку.

– Простите меня, господин, я был очень голоден, а грозный вид моего хозяина не обещал ничего хорошего.

Я взял пустую котомку.

– Не называй меня господином, друг. Мы почти ровесники с тобой.

– Умоляю, выкупите меня у моего хозяина, я буду служить Вам.

Я усмехнулся неожиданной просьбе Галактиона.

– Теперь мы оба бедны с тобой. Если ты пойдёшь со мной, обещаю, однажды я выкуплю тебя для того, чтобы сделать свободным. У меня кое-что осталось из средств.

Он обрадовался и улыбнулся мне.

Глава 3

«Чужая Земля»

«Иди вперёд, пророк,

иначе пророчества твои

не сбудутся,

и ты не сможешь стать

указующим светочем

для остальных.

Когда мудрый спит,

все бодрствуют,

и наоборот».

(Неизвестный философ Древняя Греция,

8.в. до н.э. «Наставления ученикам»).

……

Сахиб приготовила новую одежду для Галактиона. Сначала подросток испугался вида персиянки, потому что в течение долгих лет шла давняя вражда и противостояние с Великой Империей Ахеменидов.

– Успокойся, друг, – произнёс я, похлопав его по плечу и потрепав по кучерявым волосам, – Это – Сахиб. Она… она- рабыня в этом доме, но скоро я освобожу её.

Говоря это, я смотрел в глаза девушке, она смутилась, потупила свой взор и пошла исполнять моё поручение. Оно заключалось в том, чтобы привести в порядок Галктиона, и из обтрёпанного чумазого чертёнка превратить его в нормального греческого мальчика-подростка.

Я видел, как покраснел Галактион.

– Она, эта чужеземка, будет мыть меня? – спросил он.

Я рассмеялся:

– А-а, я и забыл, ты, оказывается, умеешь стесняться. Но не обижайся на мои слова, Сахиб только подогреет воду, а мыть тебя будет старик Артемий – он давно служит в этом доме и очень предан моим родителям. Можно сказать, он является членом нашего семейства, – я грустно вздохнул, – правда, от былого семейства и славы этого дома почти ничего не осталось.

– Почему? – заинтересовался моими словами Галактион.

– Отец уехал, мать…, я не знаю, где она сейчас, и что с ней. Сестра вышла замуж за того, кого совсем не любит, а Диоклет отправился в Дельфы, чтобы готовиться к новой Олимпиаде.

– Диоклет – это твой брат? – спросил Галактион, плавно перейдя «на ты». Я был рад тому, что мальчишка начал доверять мне.

– Да.

– Так он – участник Олимпийских Игр?

– Да, Диоклет уже одержал несколько побед в борьбе и в беге.

– Должно быть, ты очень гордишься своим братом? – спросил он.

– Это так, но сейчас меня волнует другое, я должен найти мать и освободить её из финикийского рабства. Я хочу сделать это до того, как мой отец Агапий возвратится в гавань.

В дверях возник Артемий в длинном химатии. Он поклонился мне и взглянул на чумазого Галактиона.

– Откуда здесь взялся этот слуга Ада? – спросил старик.

– Из Афин, – подыграл я ему, – но скоро ты сделаешь из него обычного греческого гражданина.

– Я – раб, я – не гражданин, и в любую минуту меня может хватиться мой хозяин Илларион.

– Я же сказал, что освобожу тебя, глупец. Завтра мы отправимся в Афины, и я заплачу выкуп за тебя.

– А как же твои родители? Они не будут против «такого приобретения»? – усомнился «слуга Ада».

– Не думаю. Они всегда питали сочувствие к рабам и привили это отношение и своим детям, – ответил я.

Артемий подтолкнул Галактиона к выходу, вновь поклонился мне.

Было ясно одно – придётся потратить ещё один день в Афинах, чтобы утрясти вопросы, связанные с Галактионом. Если этого не сделать, его хозяин может написать жалобу в Совет Ареопага, и тогда меня могут осудить за похищение чужого раба, и заставят заплатить большой штраф.

Я не хотел обострять отношений с архонтом, к тому же, мой отец всегда пользовался благосклонностью Дамасия. Это был высокий светловолосый человек, всегда присутствующий на Афинских празднествах и исполняющий традиции полиса. Однако в последнее время у него возникли серьёзные разногласия с членами Ареопага.

Однажды после возвращения из очередной поездки вместе с отцом я вручил ему огромную раковину диковинного древнего моллюска, добытую мною на морском дне Индийского Океана.

Помню, Дамасий был приятно поражён и сказал, что отныне я заслужил его расположение. Мне был подарен перстень, какие носили почётные горожане Великих Афин. Перстень я не носил, но пообещал себе, что завтра непременно одену его, это поможет мне договориться с Илларионом о выкупе его раба.

Пока Галактион отсутствовал, я выпил немного вина и позвал Сахиб. Отныне после ночи, проведённой мною с гетерой Дорифорой, я заметил, что стал смотреть на женщин совсем иначе, чем раньше. Раньше я воспринимал каждую женщину, как дочь Великой Богини-Матери, имеющую качества божества; теперь же я видел тонкую талию, широкие бёдра персиянки, возбуждавшие во мне плотские низменные желания, и было в этом что-то грязное, животное, незнакомое мне до любовных утех с гетерой. Я стал мужчиной, и отныне я сильно желал обладать Сахиб, однако сдерживал себя…, ибо лишь любовь способна сдерживать, щадя её чувства…, чувства той, которая стала для меня всем на свете.

Сахиб в тот вечер была какой-то задумчивой и немного отчуждённой, как мне показалось. Я протянул ей фиал с вином, она пригубила, удивлённо глядя на меня.

– Мне нужен твой совет, – сказал я, тем самым ещё больше удивил её, ибо раньше никогда не спрашивал советов у рабыни.

– Господин, у Вас есть невеста в Афинах, чтобы давать Вам советы, – произнесла персиянка.

Я вспомнил, ещё до Полнолуния родители решили справить мою свадьбу с дочерью приближённого к архонту чиновника Кларой. Мы даже ездили к ним. Девушка мне понравилась, но и только. Она была скромна, стройна и молчалива – то качество, которое так ценится в жёнах-гречанках. Она поклонилась мне и удалилась.

Родители были очень довольны Крарой; был даже оговорён день нашей свадьбы – через неделю после празднования Дня Быков. Всё это время я думал о Сахиб, мои мысли были там, где она гуляла возле фонтана, куда она так любила ходить – в помолвке участвовало лишь моё тело, но не душа.

– Невеста? – спросил я, вспомнив всё это.

Миленький образ моей невесты был тут же стёрт и замещён красивой смуглокожей дочерью Азии.

– Ты говоришь о Кларе?

Сахиб пожала плечами:

– Наверное, она скоро войдёт хозяйкой в Ваш дом, господин, – грустно произнесла Сахиб, наполовину опустошив свой фиал с вином. Она пила медленно, как бы задумчиво. О чём она думала тогда? Я сжал её руку в своей.

– Признайся, ведь, ты же не хочешь этого, Сахиб!

– Какое это имеет значение, господин? Я – всего лишь, Ваша рабыня, подаренная царём Киром II Вашему отцу. Я не имею голоса, я должна подчиняться и исполнять желания моих господ.

– Нет, не то, не то…

Страсть запылала в моём сердце, я притянул к себе её худенькое тело, она была очень слаба и вся в моей власти.

– Даже в сердцах рабов живёт любовь, я слышал об этом. Любишь ли ты меня, Сахиб?

Она вдруг покраснела до корней волос, встала и хотела удалиться.

– Подожди, я…я хочу ехать в Финикию, чтобы вызволить из рабства мою мать, ведь ты уже слышала об этом несчастье, постигшем этот дом.

– Да, – едва слышно произнесла девушка, – какого же совета Вы ожидаете от меня, господин?

– Как ты думаешь, стоит ли мне отправляться тотчас на рассвете или… или, быть может, дождаться отца из Индии?

Она молчала, наблюдая за тем, как две тонкие струйки фонтанчика изрыгались из пасти рыбы и соединялись с водой в бассейне. О, если б она скинула свои одежды и бросилась в этот бассейн! Но она стояла и думала, как будто, над чем-то. Я ждал, видя, как напрягаются соски на её грудях, едва просвечивающих через хитон.

– Я думаю, Вам следует дождаться отца, господин. С бедой легче справляться вдвоём, чем в одиночестве.

Моя мудрая Сахиб, если б ты только знала, как я люблю тебя! Но мог ли я тогда признаться ей в этом? Она сочла бы мой искренний порыв за блажь, какая иногда посещает господ-аристократов и рабовладельцев. Но вряд ли Сахиб подчинилась бы мне, даже если б я на правах господина решил стать её возлюбленным. Её гордость подхлёстывала меня и заставляла постоянно думать об этой необыкновенной персидской девушке.

– Ты можешь идти, – сказал я, не желая больше искушать себя её присутствием.

Как бы я хотел, чтобы она полюбила меня по-настоящему, а не просто подчинилась, как любая рабыня, пусть и самая совершенная телом, подобная Афродите.

Я остался один, затем скинул хитон и с разбега бросился в бассейн, пытаясь охладить свой пыл. Решение было принято. Я дождусь отца, а затем мы вместе с ним отправимся в Финикию и обязательно разыщем там мою мать.

Увы, скоро Праздник Быков, и должна будет состояться моя свадьба на Кларе… В то время в Афинах на стадионе все почти свободные граждане и даже рабы собрались на театральное представление. Архонт восседал на почётном месте, окружённый своими чиновниками и ораторами. Показывалась пьеса «Одиссей», хотя я не очень всматривался в игру актёров. Требовались недюжинные силы, чтобы выдержать весь спектакль целиком, и часть зрителей уходила на рынок, чтобы прикупить себе еды у уличных торговцев.

Я не мог не пойти на представление на следующий день, так как планировал разыскать там Иллариона – хозяина Галактиона, и договориться с ним о выкупе. Мой новый приятель увязался за мною и постоянно дёргал меня за руку, когда на сцене происходило что-то необычное, или появлялись новые декорации.

– Эй, смотрите, господин, это – море! А скоро здесь возникнет корабль, на котором плыл сам Одиссей! – воскликнул паренёк.

– Не называй меня господином, я хочу выкупить тебя, чтобы дать тебе свободу.

– Свободу?

Парень был удивлён, и как мне показалось, немного опечален.

– Но… как же, господин… Я не привык к свободе.

– Придётся привыкать.

– Вы возьмёте меня с собой в плавание?

– Неужели ты хочешь покинуть милые Афины и эти храмы, в которых можно созерцать богов во всём их великолепии?

– В Афинах я познал рабство во всём его великолепии, – буркнул Галактион.

Я осмотрел его худую фигуру и неразвитые мышцы.

– Но ты ещё достаточно слаб, а там за пределами Эгейского Моря могут возникнуть разные опасные ситуации. Неужели ты не боишься?

– Нет, не боюсь.

Мальчик со всей искренностью посмотрел на меня и улыбнулся.

– Хорошо, скоро мы поплывём на кораблях моего отца, и я обещаю тебе, ты увидишь Край Света.

– Край Света? А он существует? – удивился юноша.

– Ты сам всё увидишь, приятель.

Вдруг к нам присоединились какие-то две гречанки с зонтами в руках от палящего Солнца знойных Афин. В одной из них я узнал гетеру Дорифору в великолепном розовом химатии; другой оказалась её подруга с короткой стрижкой, как у всех гетер, дико озирающаяся по сторонам.

Я немного смутился, потому что Дорифора напомнила мне о вчерашней ночи и о ….моём предательстве.

– Что ты здесь делаешь, красавчик? Неужели решил пойти в театр, как и сам архонт Дамасий и его окружение?

– У меня здесь дело, – коротко ответил я.

Галактион покосился на гетер, затем на меня. Вряд ли он думал в тот момент о сыре и хлебе.

– Может быть, на время сядем в другом месте, я хочу поговорить с тобой, – прошептала Дорифора. Она показала мне свою тонкую шею, на которой красовалась золотая цепочка с нефритами.

– Видишь, сегодня я одела твой подарок, – сказала она.

Мы немного отдалились от толпы и отсели на следующий ряд, где народу было чуть меньше, и все зрители были увлечены пьесой. Я дал знак Галактиону, что скоро вернусь.

– А знаешь, почему я одела твой подарок, Дионис?

Дорифора выглядела такой трогательной, что я обнял её.

– Тебе он идёт.

– Я одела это украшение в знак того, что я занята для остальных, что выбираю тебя, потому что….потому что полюбила тебя, сын торговца.

– Знаешь, что говорил мой учитель, великий Фалес по этому поводу? – спросил я, наблюдая за красавицей гетерой.

Она улыбнулась и пожала плечами.

– Откуда я могу знать, что говорил Фалес?

– Он говорил: «Люди привыкли любить друг в друге лишь „одежду“, внешнюю оболочку, а не внутренний мир, душу».

– Значит, ты любишь во мне лишь мою «оболочку»?

– Это правда, ты красива, Дорифора, но я люблю другую.

– Другую? И… кто же она? – обиженно произнесла гетера.

– Она иноземка рабыня….и живёт в нашем доме.

Со сцены донеслись реплики Одиссея, продолжавшего свой рассказ о дальних странствиях.

…..Кончил.

Ему ответ

Сказал Одиссей богоравный:

«Царь Алкиной

Благородный муж

Из мужей феакийских,

Сладко внимание

Своё нам склонять

К песнопевцу,

Который слух наш пленяя,

Богам вдохновеньем высоким подобен.

Я же скажу, что

Великая сердцу утеха видеть,

Как целой страной

Обладает веселье;

Как всюду сладко пируют в домах,

Песнопевцам внимая;

Как гости рядом по чину

Сидят за столами,

И хлебом, и мясом,

Пышно покрытыми,

Как из кратер

Животворный напиток

Льёт виночерпий,

И в кубках его опенённых разносит.

Думая я,

Что для сердца ничто

Быть утешней не может.

Но от меня о плачевных страданиях

Моих ты желаешь

Слышать,

Чтоб сердце моё исполнилось

Плачем сильнейшим:

Что же я прежде,

Что после,

И что, наконец,

Расскажу вам?

Много Ураниды,

Боги мне бедствий

Различных послали.

Прежде, однако, вам имя своё назову,

Чтоб могли вы знать обо мне,

Чтоб покуда ещё мной не встречен

Последний День,

И в далёкой стране

Я считался вам гостем любезным.

Одиссей, сын Лаэртов,

Везде изобретеньем многих

Хитростей славных

И громкой волной

До небес вознесённый.

В солнечной Итаке живу я;

Там Нерион, всюду видимый с моря,

Подъемлет вершину лесистую

Много там и других островов,

Недалёких один от другого.

Зам и Дулихий, и лесом богатый Закимф;

И на самом западе

Плоско лежит окружённая морем Итака.

(Прочие ближе к Пределу,

Где Эос и Гелисо всходят),

Лоно её каменисто,

Но юношей бодрых питает;

Я же не ведаю края

Прекрасной и милой Итаки…..

Артист на сцене закончил свой монолог и сделал паузу. Пауза имеет очень большое значение, так как зритель начинает вдумываться и оценивать то, что он только что увидел.

Дорифора приподнялась и всмотрелась в актёра. За массивной маской не было видно его лица, однако он был рослым, крупным, как атлет, возможно, участвовавший в Олимпийских Играх.

Кстати, я слышал, большинство актёров для спектаклей набиралось именно из бывших участников Олимпийских Игр, рабов, тех, кто обладал отменным здоровьем и имел неплохую память.

– Ты говоришь, что испытываешь любовь к рабыне-иноземке, живущей у тебя в доме, – произнесла гетера, – не потому ль ты бежишь от неё в Афины? Быть может, здесь, в городе Богини-Воительницы у тебя свой интерес? Скажи мне, Дионис, и я пойму тебя, как, возможно, не понимает тебя твоя рабыня.

В словах и интонации Дорифоры звучали нотки ревности.

– А, может быть, ты питаешь интерес к этому юноше, что так озирается по сторонам и ждёт, когда ты присоединишься к нему?

– О, оставь свой тон, прекрасная Дорифора. Женщине никогда не нравится, если мужчина откровенен с ней и говорит о чувствах, испытываемых им к другой.

– Разве ты так знаешь женщин? А мне казалось, что я была у тебя первой.

Упрёк гетеры ничуть не задел меня, я понимал, она была уязвлена моим признанием. И потом, женщины, действительно, непонятные и загадочные существа, вряд ли когда-нибудь я смогу понять их, как не понимал ни мой отец, ни наставник, ни учитель, ни любой другой.

Я поцеловал руку моей недавней возлюбленной. Если б в ней была та же глубина, что и в Сахиб; если б я никогда не знал Сахиб…..Я полюбил бы Дорифору, даже несмотря на то, что родители никогда бы не одобрили моего интереса.

Однако судьба поступила иначе; Фортуна, вообще, вмешивается в наши жизни, не спрашивая нас, хотим ли мы этого или нет.

Мне суждено было полюбить Сахиб, эту загадочную персидскую рабыню, случайно попавшую в дом моих родителей; правда, я сам недавно осознал то чувство, которое испытывал к ней на протяжении всех этих лет. Оно как бы исподволь росло и развивалось в моём сердце подобно нежному растению. О, боги, почему любовь причиняет столько страданий!

– У меня здесь, в Афинах, действительно свой интерес, Дорифора, – сказал я, всмотрелся в почётные места, предназначенные для архонта и его приближённых. Иллариона среди них не было.

– Интерес? Какой же?

– Ты видела уже того мальчика, с которым я приехал сюда, но… это – лишь мой друг и не более того. Он является рабом одного человека, приближённого к архонту. Я хотел бы выкупить его.

– Но все приближённые сейчас там, возле Дамасия на спектакле, – сказала гетера и тоже посмотрела в сторону почётных мест.

– Однако его там нет.

– Как же имя этого человека?

– Его зовут Илларион. Ты не знаешь его?

Лицо гетеры просияло.

– Да, знаю, у него сегодня симпосион, я приглашена. Наверное, он отсутствует, потому что в его доме ведутся приготовления. Илларион не хочет ударить лицом в грязь перед Дамасием.

– А разве архонт тоже будет на симпосионе? – спросил я.

– Конечно, наш Дамасий любит такие мероприятия. Но если хочешь, я проведу тебя туда.

Дорифора лукаво улыбнулась мне.

– Так ты хочешь пойти на этот симпосион, чтобы договориться с хозяином насчёт выкупа мальчишки??

– Хочу.

– Но это не бесплатно, дорогой.

– Что я должен буду сделать?

– Провести со мной эту ночь.

Пока я раздумывал над её словами, она припала к моим губам; поцелуй затянулся, и я заметил, что некоторые зрители вместо сцены стали поглядывать на нас.

……Симпосион проходил в торжественной обстановке. Я оставил своего друга Галактиона в доме гетеры на попечение её рабыни Зейнаб, нубийки по происхождению. Меня позабавил тот факт, что, когда Галактион увидел чернокожую нубийку, он открыл рот и попятился назад, будто, увидел самого страшного демона.

– Не бойся, дорогой, – промурлыкала Дорифора, – она – не демон, а такой же человек, как и ты…, и кто знает, быть может, в наше отсутствие (при этом Дорифора подмигнула мне и сжала мою ладонь) вы найдёте друг с другом общий язык. Только особо не увлекайся моей Зейнаб. Помни, она принадлежит мне, и в ближайшее время я не собираюсь её освобождать.