bannerbannerbanner
Старые письма

Даниэла Стил
Старые письма

Полная версия

Глава 6

Время, проведенное Анной с Николаем в Ливадии, превратилось в настоящую идиллию. Им отвели небольшой, укромный домик, в котором они поселились вдвоем – на сей раз ни от кого не скрываясь. Императорская чета обращалась с ними как с супружеской парой – видимо, их понимали и не спешили осуждать.

Погода стояла солнечная и спокойная, великие княжны были очень рады видеть свою подругу, а Алексей, верный своему слову, «учил» ее плавать – справедливости ради следует сказать, что при этом им «совсем немного» помогал Николай.

Единственное, о чем сожалел доктор Преображенский, – невозможность познакомить Анну с сыновьями. Да, пока об этом не стоило и мечтать. Мери ни в какую не соглашалась разводиться, но по крайней мере не возражала провести лето у отца, в Хемпшире. Детей она забрала с собой. Николай питал слабую надежду на то, что проведенное в Англии время оживит ее любовь к родным пенатам и Мери так и останется за морем, хотя вряд ли смягчится сердцем настолько, чтобы дать ему развод. Похоже, ей нравилось оставаться его женой хотя бы ради удовольствия причинить побольше мучений.

– Это ничего не значит, любимый. Мы ведь и так счастливы вдвоем, не правда ли? – повторяла всякий раз Анна, когда речь заходила о его браке.

Они и впрямь были счастливы в своем маленьком домике. Рано утром они завтракали вдвоем у себя на веранде, а на время остальных трапез пользовались гостеприимством царской семьи. Все дневное время Николай и Анна проводили на свежем воздухе вместе с ними, тогда как ночи были посвящены их нежной и страстной любви.

– Я бы хотел дать тебе больше, нежели этот домик, одолженный по монаршей милости, – мрачно заметил Николай как-то утром. В такие минуты он сильнее прежнего ненавидел Мери за ее упрямство.

– У нас впереди еще целый чудесный день, а потом я вернусь в школу и буду танцевать столько, сколько потребуется, чтобы дождаться тебя.

Анна всегда принимала удары судьбы более сдержанно, чем Николай. Но он с каждым днем все сильнее тревожился о ее здоровье.

– Эта женщина наверняка убьет тебя, если ты снова вернешься в ее школу, – буркнул Николай.

Он знал о ненависти, питаемой к нему мадам Марковой, и отвечал ей тем же. За то время, что Анна провела в балетной школе, она буквально таяла на глазах, а когда явилась в Ливадию из Санкт-Петербурга, то выглядела попросту изможденной. Было жестоко и бесчеловечно обрекать Анну на такой труд.

Она и сейчас, несмотря на отпуск, больше всего боялась потерять форму и каждый день проводила по нескольку часов за упражнениями. Алексею очень нравилось наблюдать, как она тренируется и повторяет фигуры танца. Императрица позаботилась о том, чтобы для балерины устроили небольшой танцкласс с зеркалами и балетным станком. После тренировки Анна подолгу гуляла вдвоем с Николаем. Когда отпуск подошел к концу, она находилась в прекрасной форме и без боязни могла бы выходить на сцену, однако после целого месяца, проведенного вместе, предстоявшая разлука с Николаем разбивала ей сердце.

– Так не может продолжаться без конца, – грустно промолвила Анна, – видеться с тобой урывками, раз в месяц, а то и реже. Я ничего не имею против необходимости заниматься, но жить вдали от тебя – свыше моих сил.

Тем более что теперь у нее не будет свободных дней по крайней мере до Рождества. Правда, императрица уже пригласила ее провести святочную неделю в Царском Селе, с Николаем. К ее приезду обещали подготовить прежний гостевой домик, в котором Анна впервые познала близость с любимым человеком. Однако до той поры предстояло прожить еще целых четыре месяца, и Анну брала оторопь при мысли, что ей предстоит вынести. Четыре месяца под пятой мадам Марковой, четыре месяца бесконечной казни за то, что посмела изменить балету ради любви. Это кого угодно сведет с ума…

– Я хочу, чтобы ты оставила школу после Рождества, – решительно сказал Николай в их последнюю ночь вдвоем. – Нам нужно найти какой-то выход. Может быть, тебя возьмут преподавательницей танцев к великим княжнам или фрейлинам? Или мне удастся снять где-то рядом с дворцом небольшой домик, чтобы поселить тебя там? – Если Мери так и не даст развода, надеяться на что-то лучшее не имело смысла.

– Поживем – увидим, – рассудительно отвечала она. – Не следует из-за меня рисковать всем, что тебе дорого. Мери ничего не стоит устроить грандиозный скандал и испортить твои отношения с императором. Только этого нам не хватало.

– Когда она возвратится из Англии, я попытаюсь объясниться с ней еще раз, а потом повидаю тебя.

Но как только Анна вернулась в Санкт-Петербург, Алексей серьезно заболел, и Николай не отходил от цесаревича ни на шаг. В течение целых шести недель он неотлучно находился у постели больного. И смог приехать на свидание только в середине октября. К великому облегчению Анны, мадам Маркова все-таки снизошла до того, чтобы позволить ей танцевать Жизель.

Как это ни печально, но и на сей раз Николаю нечем было порадовать свою Анну. Алексей все еще не поправился до конца, и его доктору едва удалось выкроить несколько часов для поездки в Санкт-Петербург. Вдобавок две великие княжны слегли с тяжелым гриппом и также требовали внимания врача. Анна с тревогой отметила, что Николай выглядит необычно утомленным и подавленным, даже несмотря на радость от встречи.

Вот уже две недели, как Мери вернулась из Англии, полная решимости на за что на свете не давать ему развод. Хуже того, до нее дошли слухи об их связи с Анной, и теперь она грозит вывести всех на чистую воду, да так, что он наверняка вылетит со своего места и не посмеет подойти к царскому дворцу и на пушечный выстрел. Собственно говоря, Мери откровенно шантажировала мужа, сделав его заложником своего дурного нрава. Когда Николай пытался выяснить, чем же он заслужил такую немилость, ему было заявлено, что он обязан почитать ее как законную супругу и не сметь позорить в глазах собственных сыновей. Мери открыто заявляла, что никогда не любила Николая. Но готова пойти на все, чтобы его удержать. Она твердила, что не вынесет унижения, если ее бросят ради другой женщины, особенно ради какой-то нищей танцовщицы. При этом Мери делала такую брезгливую гримасу, словно речь шла о проститутке, чем неизменно выводила Николая из себя. В их доме не утихали скандалы и споры, которые так ни к чему и не привели. И Анна ясно видела, что Николай подавлен и близок к отчаянию.

Он снова приехал в ноябре, и мадам Маркова чуть не заставила его вернуться несолоно хлебавши. Однако Николай все же убедил ее отпустить Анну с репетиций. Она вышла к нему – ровно на полчаса. Влюбленным оставалось утешаться тем, что они смогут провести вместе всю святочную неделю и еще две – после Нового года. Ожидание этой встречи помогало им жить.

Николай старался теперь бывать на всех ее спектаклях, по крайней мере насколько позволяли его обязанности во дворце. Как обычно раз в год, на ее спектакль приехал и отец, но, как назло, в тот вечер Николай был занят, и Анна так и не сумела их познакомить.

За три недели до Рождества их семья понесла ужасную потерю. Самый младший и самый любимый из братьев Анны сложил свою голову на фронте, в бою под Молодечно, и она очень тяжело переживала его гибель в дни своего последнего выступления на сцене и все еще не пришла в себя от горя, когда Николай приехал в Санкт-Петербург, чтобы доставить ее в Царское Село, в маленький гостевой домик. Он очень сопереживал ее утрате. Воспоминания о брате причиняли ей острую душевную боль, и даже Алексей заметил, что она выглядит непривычно грустной, когда рассказывал родителям о своем первом визите к только что приехавшей гостье.

Однако волшебное таинство Рождества не могло оставить Анну равнодушной, и мало-помалу она стала оттаивать в обществе Николая, беседуя с ним обо всем на свете и обмениваясь книгами – совсем как прежде. Как и прошлым летом в Ливадии, он не скрывал, что остается здесь ночевать. У них было вдоволь времени, чтобы поговорить о своей любви и вспомнить о том, как хорошо им бывало вдвоем, – вот только о будущем им нечего было сказать друг другу. Мери продолжала щеголять своим жестоким и необъяснимым упрямством. Тем не менее Николай начал присматривать подходящий домик. Он собирался отложить немного денег и купить его для Анны, чтобы она могла жить вместе с ним, не прекращая занятий балетом. Но оба понимали, что на это уйдет время, и скорее всего время немалое, пока все устроится так, как им бы хотелось. Анна уже дала слово и себе, и ему, что продолжит выступления до конца сезона, а может быть, и на следующий год.

Однако вскоре после возвращения в балетную школу она почувствовала себя больной. У нее окончательно пропал аппетит, и когда Николай приехал в Санкт-Петербург в конце января, то попросту ужаснулся при виде ее бледности и худобы.

– Ты перенапрягаешься, – как всегда, возмутился он и на сей раз не дал себя так легко успокоить. – Если ты не уйдешь сама, они просто изведут тебя непосильным трудом!

– От танцев еще никто не умирал! – Анна попыталась улыбнуться. Только бы Николай не догадался, как плохо она чувствует себя на самом деле! Ему и так хватает тревог из-за Мери и из-за очередного рецидива у Алексея. Пусть решает свои проблемы и не отвлекается на ее здоровье.

Но недомогание нарастало с каждым днем, и пару раз Анна чуть не свалилась в обморок прямо в классе. Лишь каким-то чудом ей удалось скрыть это от остальных, никто даже не подозревал, что ей так плохо. К февралю Анна ослабла настолько, что однажды утром едва нашла в себе силы подняться с постели.

Тем не менее и на этот раз она не посмела отказаться от обычной нагрузки. А когда мадам Маркова увидала Анну, та сидела на скамье возле стены с закрытыми глазами и посеревшим от слабости лицом.

– Ты что, опять заболела? – осведомилась мадам Маркова язвительным тоном. Она по-прежнему не могла и не желала смириться со связью своей ученицы и молодого лейб-медика. Хозяйка балетной школы не считала нужным скрывать свое отвращение к этому факту, и Анна все еще оставалась в немилости.

 

– Нет, я здорова, – слабо возразила Анна. Однако мадам Маркова встревожилась и стала присматриваться к ней более внимательно. Через несколько дней на вечерней репетиции Анне опять едва не сделалось дурно. Наставница моментально заметила это и успела ее поддержать.

– Вызвать тебе врача? – предложила она более мягким тоном. Честно говоря, Анна явно выкладывалась на репетициях сверх всякой меры, и все же уязвленное самолюбие мадам Марковой не позволяло признать, что танцовщица давно расплатилась со своей школой по всем долгам. И она продолжала обращаться с Анной жестоко и безжалостно, но сегодня даже ей не удалось бы закрыть глаза на то, что балерина серьезно больна. – Может, ты хочешь послать за доктором Преображенским? – уточнила мадам Маркова, отчего Анне стало еще хуже.

Конечно, она была бы только счастлива лишнему поводу повидаться с Николаем, но вовсе не собиралась его пугать, поскольку понимала, что заболела не на шутку. После перенесенного ею гриппа прошло уже больше года. Но за те десять месяцев, что Анна провела в балетной школе, ей приходилось переносить нечеловеческие нагрузки, которые могли окончательно подорвать ее здоровье, как и опасался Николай. Теперь у Анны постоянно кружилась голова, каждый кусок буквально застревал в горле и тут же просился обратно, и над всем преобладала застарелая гнетущая усталость. Она с трудом передвигала ноги и все же заставляла себя танцевать каждый день по шестнадцать – восемнадцать часов кряду. Каждый вечер казался ей последним, она ложилась спать с мрачным предчувствием, что больше никогда не проснется. И когда ночью она просыпалась от приступа тошноты и не имела сил даже на то, чтобы подняться и пододвинуть к себе таз, ей все чаще приходило в голову, что Николай был прав. Наверное, в конце концов балет действительно станет причиной ее безвременной смерти.

Прошло еще пять дней, когда Анна не сумела заставить себя подняться с кровати. Ей было слишком плохо и совершенно все равно, что скажет мадам Маркова и каких врачей она станет звать. Анна желала одного: чтобы ее не беспокоили и дали спокойно умереть. Жаль, конечно, что перед смертью ей вряд ли позволят попрощаться с Николаем. Интересно, от кого он узнает о том, что ее больше нет?

Она не знала, сколько пролежала вот так, в полубессознательном состоянии. При каждой попытке приподнять отяжелевшие веки комната начинала медленно вращаться перед глазами, и в какой-то миг ей показалось, что она задремала и видит во сне, будто он стоит рядом с кроватью. Угасавшее сознание твердило, что этого не может быть. По-видимому, она попросту бредит, как тогда, во время лихорадки от гриппа. Она даже слышала его речь: Николай звал ее по имени и что-то говорил, а потом обратился к мадам Марковой. Кажется, он возмущался, почему за ним не послали раньше.

– Она сама не захотела приглашать вас, – отвечал призрак мадам Марковой.

И тогда Анна попыталась сфокусировать взгляд: пусть к ней явился всего лишь фантом, плод больного воображения, но он так похож на ее Николая! Вот он берет ее за руку и считает пульс, а потом наклоняется к самому лицу и с тревогой спрашивает, слышит ли она его.

Все, на что у нее хватило сил, был слабый, едва заметный кивок.

– Нам следует немедленно отвезти ее в больницу, – произнес фантом очень четко. Но зачем, разве у нее снова лихорадка?

Доктор и сам пока не разобрался, что с ней такое. Ясно было одно: Анна болела давно, и болела тяжко, отчего совершенно утратила аппетит и вот уже много дней почти ничего не ела и не пила. И теперь оказалась на грани гибели от истощения. Николай не мог смотреть на нее без слез.

– Вы, мадам, извели ее непосильным трудом! – воскликнул он с тихой яростью. – И если она умрет, вам придется сполна ответить за это и передо мной, и перед государем императором! – добавил доктор, насилу сдерживаясь.

И пока Анна осмысливала то, что он говорил, до нее дошло, что это вовсе не сон, а настоящий, живой человек. Это действительно был Николай.

– Николай?.. – слабо вымолвила Анна, а он ласково взял ее за руку и зашептал, наклонившись пониже:

– Не надо разговаривать, любимая, успокойся. Все в порядке, я уже здесь. – Он выпрямился над ее кроватью и заговорил с кем-то о больнице и санитарной карете, а у Анны никак не хватало сил, чтобы его переубедить.

Она вовсе не желала, чтобы из-за нее поднималась такая суматоха. Зачем так суетиться, пусть ей позволят спокойно дождаться смерти у себя в постели, а он посидит рядом и подержит ее за руку.

Николай выставил всех из комнаты и стал осматривать ее, с тоской прикасаясь к этому миниатюрному, желанному телу. За те два месяца, что прошли со времени их последней встречи, его чувства нисколько не изменились. Он любил ее больше прежнего, но не мог пока вызволить из балетной школы, так же как не мог и сам освободиться от уз, приковавших его к Мери. Николаю, как и Анне, все чаще приходила в голову ужасная мысль: а что, если им так и не удастся добиться своего?

– Что с тобой было? Анна, ты можешь говорить?

– Не знаю… меня все время тошнит… – невнятно пробормотала она, то проваливаясь в тяжелое забытье, то снова возвращаясь в реальность, к головокружению и приступам рвоты. Правда, ее желудок давно уже был совершенно пуст. И в последние несколько дней во время сухих, судорожных позывов она не могла выжать из себя ни капли. Ей было проще вообще отказаться от питья и еды – все равно организм тут же отторгал любую пищу. Но при этом она продолжала танцевать не меньше шестнадцати часов в день, пока тело не отказалось повиноваться окончательно.

– Анна, поговори со мной. – Настойчивый голос Николая снова вырвал ее из беспамятства. Доктор испугался, что она вот-вот впадет в кому, вызванную истощением, обезвоживанием и усталостью. Нечеловеческая нагрузка, возложенная на нее мадам Марковой, оказалась воистину убийственной: изможденное тело не выдержало ее и взбунтовалось, отказываясь принимать и воду, и еду для поддержания сил. – Что ты сейчас чувствуешь? Как давно это началось? – Николая охватывала паника.

Мадам Маркова стояла у дверей и ждала, что он скажет: нужно ли везти Анну в больницу и вызвать санитарную карету? Доктор и сам не знал, как поступить, однако состояние Анны казалось ему все более угрожающим.

– Когда это началось? – снова спросил он. В их последнюю встречу Анна выглядела не так плохо, хотя было ясно, что ей нездоровится. Она даже пожаловалась Николаю, что ей как-то не по себе.

– Месяц… или два… – прошелестели бледные губы.

– И все это время тебя тошнило?.. – ужаснулся Николай.

Сколько же времени она голодала и не смела в этом признаться?! И как только она до сих пор жива? Слава Богу, что мадам Маркова наконец соблаговолила за ним послать! Она слишком хорошо помнила о том, что Анна знакома с самим государем, и побоялась оставить все как есть. И к тому же, несмотря на гнев и мстительность, в глубине души мадам Маркова по-прежнему считала Анну своей любимой ученицей и не могла не тревожиться за ее жизнь.

– Анна… поговори со мной! Когда это началось? Постарайся вспомнить! Вспомни и скажи мне точно! – Николай все настаивал, и Анна послушно открыла глаза и стала припоминать, давно ли она заболела. Теперь ей казалось, что это длится уже целую вечность.

– В январе. Когда я вернулась с рождественских каникул.

Значит, примерно два месяца назад. Да разве это так важно? Почему ей не дают заснуть, почему Николай донимает ее своими вопросами?

– У тебя что-то болит?

Он осторожно, бережно ощупывал ее тело, но Анна ни на что не жаловалась. Она просто переутомилась и страдала от истощения. Она буквально умирала от голода. Николай подумал об аппендиците, но не обнаружил ни малейших признаков воспаления. Он расспрашивал Анну о внутреннем кровотечении, но она уверяла, что ни разу ее не тошнило кровью или чем-то темным и необычным. Единственными симптомами оставались постоянная тошнота и слабость, а теперь еще и полубредовое забытье. Николай так и не решился перевезти ее в больницу, пока не сумеет уточнить диагноз. Такое состояние не было характерно ни для туберкулеза, ни для тифа, хотя не исключалась возможность какой-нибудь новой, видоизмененной формы. Тогда Анна находилась на последней стадии болезни и не имела надежды выжить. Однако Николаю не хотелось в это верить.

Он снова и снова прослушивал ее легкие и сердце. Пульс оставался слабым и неровным, но доктор понятия не имел, что бы это могло значить. И когда Николай задал ей очередной вопрос, то понимал, что ранит ее деликатность, однако старался думать о том, что он не только ее любовник, но и врач, и единственный близкий человек, и имеет право все знать. Откровенно говоря, ее ответ не очень-то его удивил. Ее организм был так долго ослаблен голодом и жестокой нагрузкой, что это не могло не повлиять на все функции, в том числе и женские.

Но тут ему в голову пришла еще одна мысль. Они всегда были очень осторожны… кроме одной-единственной ночи… сразу после Рождества. Всего один раз. Или два.

С сердцем, сжимавшимся от боли и любви, он самым тщательным образом осмотрел Анну еще раз. Под конец Николай осторожно и бережно стал прощупывать ей низ живота и наткнулся на маленький, едва ощутимый комочек – неоспоримое доказательство того, что он прав. Анна была на втором месяце беременности, но при этом так истязала себя репетициями и тренировками, что оказалась на грани гибели. А если учитывать ее беременность, то можно было только удивляться тому, что она до сих пор не потеряла ребенка.

– Анна, – прошептал он, когда она снова очнулась и посмотрела на него с немым вопросом, – по-моему, ты беременна. – Он вымолвил эти слова едва различимо, так что их невозможно было подслушать, но ее глаза широко распахнулись от удивления.

Признаться, она как-то подумала о такой возможности и тут же выкинула ее из головы.

Это казалось ей слишком невероятным. Она просто не смела задумываться о таких вещах. Но сейчас об этом сказал Николай – значит, так оно и есть. Анна снова зажмурилась, и глаза защипало от горючих слез.

– Что же нам делать? – в отчаянии прошептала она. Ведь это действительно был конец их прежней жизни. Во всяком случае, Мери теперь ни за что не отпустит Николая, пока окончательно не втопчет его в грязь.

– Ты немедленно поедешь со мной. Ты можешь пожить в гостевом домике, пока не окрепнешь.

К сожалению, это могло быть лишь временным решением, и оба это знали. Возникшая перед ними проблема оказалась намного серьезней.

– А что потом? – спросила Анна с тоской. – Я не смогу остаться и жить с тобой… ты не сможешь на мне жениться… Императору придется тебя уволить… и у нас уже не будет денег на дом… Я даже не смогу больше танцевать – если ты не ошибся.

Впрочем, было яснее ясного, что Николай прав. Кое-кто из девушек в их школе пытался танцевать как ни в чем не бывало, но через месяц – самое большее, через два – все становилось явным, и их выгоняли с позором. У некоторых от непосильной нагрузки и постоянных репетиций случались выкидыши. Все это она давно знала. И знала, что придется принимать нелегкое решение.

– Вместе мы непременно найдем выход, – твердил Николай, обмирая от страха за Анну. Ему некуда было забрать ее отсюда, он не мог дать ей убежище, чтобы спокойно выносить и родить ребенка. Хотя ничто не принесло бы ему такого счастья, как ребенок, залог их любви. Но где и как он мог бы появиться на свет? И на что они будут жить, если Анна уйдет из театра? До сих пор им удалось отложить до смешного мало денег – труд балерины приносил больше славы, нежели богатства. А все, что зарабатывал Николай, Мери до последнего гроша тратила на себя и детей. – Мы обязательно что-нибудь придумаем, – ласково повторял он.

Анна лишь грустно качала головой и тихо плакала у него на груди. Похоже, ей так и не удалось совладать с отчаянием.

– Позволь мне забрать тебя с собой, – с жаром уговаривал Николай. – Я вовсе не обязан никому объяснять, чем именно ты болеешь! И мы тем временем все обсудим.

Но Анна слишком хорошо понимала, что обсуждать-то им, в сущности, нечего, да и надеяться тоже не на что. Все ее мечты так и оставались мечтами – далекими и несбыточными.

– Я должна остаться здесь, – промолвила она, и при одной мысли о необходимости куда-то ехать ей снова сделалось дурно. Нет, она не поедет с ним – только не в этот раз. Но Николай не хотел покидать ее одну, особенно после сделанного сегодня открытия.

Он задержался в балетной школе до позднего вечера и сказал мадам Марковой, что опасается обширного внутреннего кровотечения. Он бы настоятельно советовал перевезти больную в Царское Село, в гостевой домик, пока ей не станет лучше. Однако Анна первая воспротивилась такому решению и заверила мадам Маркову, что не желает никуда ехать, что она слишком слаба, что простой отдых позволит ей набраться сил ничуть не хуже, чем в Царском Селе. Но все понимали, что это неправда. С другой стороны, мадам Маркову порадовало решение Анны. Уж очень ей хотелось видеть в этом признаки угасания порочной страсти. И не мудрено – впервые Анна позволила себе в чем-то возражать Николаю.

 

– Доктор, я уверяю вас, что мы вполне способны позаботиться об Анне, хотя, конечно, не сумеем обставить это так роскошно, как в Царском Селе! – не без злорадства заявила мадам Маркова Николаю, но его больше покоробило упрямство Анны. И он все еще продолжал спорить, оставшись с Анной наедине:

– Я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу сам о тебе заботиться. Анна, ты не можешь не ехать!

– Сколько я там смогу прожить? Месяц? Два? А что потом? – грустно спрашивала она. Ибо ей уже было ясно – решение может быть только одно, то, о котором нельзя было даже заикаться. Она знала, что это проделывали другие балерины, – и ничего, остались живы. Больше всего на свете ей бы хотелось иметь от Николая ребенка, но сейчас это было равносильно самоубийству. Может быть, потом, позже – да только не в этих условиях. У нее оставался один-единственный выход, но вряд ли Николай сейчас с ней согласится. Если уж на то пошло, Анна знала: он будет возражать. Николай слишком боится подвергать ее риску. – Тебе давно пора ехать, Николай, – сказала она. – Лучше навещай меня почаще.

– Я приеду завтра, – пообещал доктор и распрощался, снедаемый отчаянной тревогой о будущем и страхом за жизнь Анны. Он никак не ожидал, что небрежность, проявленная один или два раза, будет иметь столь серьезные последствия. И теперь не кто иной, как он, обязан найти выход. Ведь на нем, а не на Анне лежала большая часть вины. И он мучился еще сильнее оттого, что расплачиваться приходится ей одной.

Но и на следующий день, когда Николай приехал в балетную школу, ни у кого из них так и не нашлось ответа на самый главный вопрос. Они не могут ни родить, ни содержать своего ребенка. Анна уже смирилась с этой невозможностью, в отличие от Николая, хотя и не стала с ним спорить. Она по-прежнему лежала без сил на своей жесткой койке, тихо плакала и страдала от головокружения и тошноты. Николай уговаривал ее поесть и попить хоть немного, и ей вроде бы чуть-чуть полегчало, но положение все еще оставалось настолько плачевным, что трудно было сказать, выживет больная или нет. Николай тоже плакал от бессилия, сидя рядом и следя за ее страданиями. Не в его власти было избавить Анну от этой пытки.

Но как только он уехал, Анна переговорила с одной из балерин. В школе трудно было сохранить что-то в тайне, и она знала, что танцовщица по имени Валерия проделывала это по меньшей мере два раза. Валерия сразу же объяснила Анне, куда ей нужно пойти и кого спросить, и даже вызвалась быть ее провожатой. Анна с радостью приняла эту помощь.

Когда на следующее утро все собрались идти в церковь, две девушки постарались ускользнуть пораньше, никем не замеченные. Ведь наступило воскресенье, а по воскресеньям мадам Маркова обязательно посещала церковь. Анна была слишком больна, чтобы идти на службу, а Валерия загодя сослалась на недомогание. Им пришлось очень спешить, и от напряжения у Анны каждые пять минут начинались позывы к рвоте. Они пересекли весь город: нужное место находилось в одном из самых нищих и загаженных кварталов.

Они отыскали убогий домишко с засаленными занавесками на окнах, и при виде особы, открывшей им дверь, Анна задрожала от страха, но Валерия успокоила ее, что все будет сделано быстро и как положено. Анна принесла с собой все, что успела когда-то накопить, в надежде, что этого будет достаточно. И все равно названная цена показалась ей непомерно высокой.

Женщина, именовавшая себя «повитухой», засыпала Анну градом вопросов. Прежде всего ей требовалось удостовериться, что срок еще не очень велик. Два месяца ее вполне устраивали. Взяв половину платы вперед, она проводила Анну в заднюю часть дома, в спальню. И простыни, и одеяла были отвратительно грязными, а на полу темнели пятна крови. Никто и не подумал подтереть их после предыдущей клиентки, побывавшей у этой повитухи.

Старуха вымыла руки в тазу, стоявшем в углу комнаты, и извлекла откуда-то поднос с инструментами. Она уверяла, что все инструменты вымыты дочиста и Анне нечего бояться. Однако от одного их вида Анна так испугалась, что больше не смела взглянуть ни на поднос, ни на старуху.

– Мой папаша были доктор, – пояснила повитуха происхождение инструментов, но Анна не желала ничего слушать. Все, что ей было нужно, – поскорее покончить с этим. Ведь она понимала: Николай обязательно постарался бы ей помешать, если бы узнал, да и теперь вряд ли простит то, что она совершила. Впрочем, сейчас ей нельзя об этом думать.

Самое ужасное состояло в том, что оба хотели этого ребенка, но она понимала, что не посмеет его родить. Они не имели права даже мечтать о детях, и Анна обязана была сделать этот шаг ради них обоих – несмотря на предстоящие страх и мучения, несмотря на то что может просто погибнуть. И пока она размышляла над тем, насколько вероятен такой исход, повитуха велела ей раздеваться. Трясущиеся руки отказывались повиноваться. Но вот наконец на ней осталась одна рубашка, и Анна улеглась на липкие от грязи простыни. Старуха осмотрела ее и довольно кивнула. Как и Николай, она сумела нащупать маленький, едва заметный комочек в самом низу живота.

Ничто из прежней жизни не могло бы подготовить Анну к унижению и ужасу, уготованным ей в эту минуту. Ничто из их отношений с Николаем не могло иметь с этим ничего общего, и Анну тут же стало рвать. Однако это нисколько не смутило самозваную повитуху, и она все так же уверенно пообещала Анне, что все будет сделано в два счета. Правда, она предупредила, что как только Анна сможет стоять на ногах, ей придется уйти. Если потом начнутся неприятности, пусть позовет доктора, но не вздумает соваться сюда. Повитуха не считала себя обязанной разбираться в чужих проблемах. Она делает, о чем ее просят, а уж с прочим изволь справляться сама. И старуха мрачно повторила несколько раз, что если Анна попытается вернуться, ей все равно никто не откроет.

– Ну, пора, – решительно сказала она.

Такие повитухи, как эта, вообще не любили подолгу возиться со своими клиентками и старались избавиться от них как можно скорее, чтобы не нарваться на неприятности. То, что Анна все еще корчилась от рвоты, ее не остановило, и Анна сама попросила минуту передышки, после чего знаком дала понять, что готова. Ужас намертво запечатал ей уста.

По требованию старухи Анна постаралась взять себя в руки. Ее чуть ли не силком прижали к кровати и грубо приказали не дергаться. Но у Анны так дрожали ноги, что она едва могла ими двинуть. И никакие предупреждения не могли подготовить ее к острой боли, пронзившей ее в ту же секунду, когда старуха принялась орудовать своим инструментом. Анна уставилась в потолок, стараясь не кричать, стараясь не задохнуться в новом приступе рвоты, пока повитуха кромсала что-то у нее внутри. Жуткая боль не прекращалась, и постепенно комната поплыла у нее перед глазами. В конце концов Анна не выдержала и провалилась в блаженное беспамятство. Внезапно ее встряхнули, и оказалось, что на лбу у нее лежит мокрая тряпка, а старуха повторяет, что Анна может идти.

– По-моему, я не смогу сейчас встать, – слабо прошептала она.

В комнате застоялась вонь от рвоты, и при виде стоявшей возле кровати посудины со свежей кровью Анна снова чуть не потеряла сознание. Но старуха заставила ее подняться и помогла напялить платье, не желая больше ждать. Анна почти ничего не соображала от боли, слабости и ужаса, а старуха деловито пихала ей между ног какие-то рваные тряпки. Кое-как передвигая ноги, Анна поплелась в ту комнату, где ждала ее подруга. Она с трудом различала лицо Валерии сквозь застилавшую глаза пелену и как-то отстраненно удивилась, что они провели в этом отвратительном доме не больше часа. Валерия смотрела на нее с тревогой и вместе с тем с облегчением. Уж ей-то отлично было известно, что чувствует сейчас ее подруга, – она сама прошла через такое.

Рейтинг@Mail.ru