Даниэла Стил
Старые письма
– Отведи ее домой да уложи в постель, – велела повитуха, распахнув перед ними дверь.
Им повезло: удалось почти сразу поймать извозчика. Позже Анна как ни старалась, так и не смогла восстановить в памяти их обратный путь в балетную школу. Все, что сохранилось у нее в сознании, – как она без сил повалилась на кровать, с ужасом чувствуя между ног пропитанные кровью тряпки и обмирая от жгучей боли внизу живота, порожденной стараниями самозваной повитухи. Больше Анна не могла думать ни о чем: ни о Николае, ни о потерянном ребенке, ни о том, что с ней сейчас происходит. Она с жалобным стоном скорчилась на жесткой кровати и через секунду потеряла сознание.
Глава 7
Когда Николай навестил ее вечером того же дня, он увидел, что Анна дремлет у себя на кровати, даже не сняв платья. Не имея ни малейшего понятия о том, где она была и что сделала, Николай поначалу обрадовался столь крепкому и здоровому сну, пока не присмотрелся повнимательнее. Черты ее лица заострились и стали мертвенно-бледного цвета, а губы слегка посинели. Николай попытался нащупать пульс – и охнул от ужаса. Он захотел разбудить Анну, но не смог. И испугался еще больше, когда понял, что принял за глубокий сон не менее глубокий обморок. Чутье, обострившееся за годы медицинской практики, заставило Николая откинуть одеяло. Анна лежала в луже собственной крови. Судя по всему, кровотечение началось уже несколько часов назад.
На этот раз он не колебался ни минуты. Поймав кого-то из балерин, Николай велел ей бежать за санитарной каретой, а сам принялся срывать с Анны платье. Она выглядела полумертвой, и невозможно было угадать, как много крови вытекло за это время, но, судя по промокшему насквозь тюфяку, ее было пролито немало. А обрывки тряпок, обнаруженные у нее между ног, говорили сами за себя. Николай понял, что случилось.
– О Господи… Анна… – Он не мог сделать ничего, чтобы остановить кровотечение. Здесь требовалась помощь хирурга, хотя и это не гарантировало, что ей удастся выжить.
В спальню к Анне прибежала мадам Маркова, как только до нее дошла ужасная новость. Ей было достаточно одного взгляда на то, что происходило в этой комнате, чтобы обо всем догадаться. Николай сидел возле кровати Анны, обливаясь слезами и не выпуская ее руки. Но стоило мадам переступить порог, как горе и беспомощность породили вспышку безумного гнева.
– Как вы это допустили? – сурово спросил он у мадам Марковой. – Вы знали об этом? – Его обличающий голос дрожал от ярости и боли.
– Я ничего не знала, – так же яростно парировала она, – и вам наверняка было известно больше, чем мне! Должно быть, она улучила минуту и ушла, когда мы все были в церкви, – горестно добавила мадам Маркова. Она боялась за жизнь Анны не меньше, чем Николай.
– Как давно это было?
– Четыре или пять часов назад.
– Господи… Вы понимаете, что за это время она могла истечь кровью и умереть?!
– Я отлично это понимаю.
Оба они так любили Анну и так переживали из-за нее, что готовы были вцепиться друг другу в горло. Но к счастью, вскоре подъехала санитарная карета, и Николай доставил Анну в больницу, пользовавшуюся доброй славой, и изложил врачам то немногое, что знал сам. Анна не могла рассказать, что случилось, поскольку так и не пришла в сознание, когда ее клали на хирургический стол. Прошло целых два часа, пока наконец хирург вышел в убого обставленную комнату, где молча сидели мадам Маркова и Николай, не спускавшие друг с друга убийственных взоров.
– Как она? – встрепенулся Николай, тогда как мадам Маркова обратилась в слух.
Судя по лицу хирурга, новости были малоутешительные. Анна потеряла слишком много крови, и ей пришлось делать переливание.
– Если она выживет, – с расстановкой сказал хирург, – то скорее всего еще сможет иметь детей. Вопрос в том, выкарабкается ли она сегодня. Кровопотеря очень велика. Кто бы это ни сделал – он попросту убийца. – Врач подробно рассказал Николаю, что больная по-прежнему истекает кровью, несмотря на все их попытки это остановить. Кроме того, до сих пор остается опасность заражения. И хирург обратился к мадам Марковой: – Положение крайне тяжелое. Ей придется пробыть у нас несколько недель, а то и больше, если она вообще выкарабкается. Подождем до утра: если за ночь она не скончается, то можно будет сказать более определенно. А на данный момент мы сделали все, что могли.
Мадам Маркова тихо плакала, слушая эти суровые слова.
– Ее можно повидать? – нерешительно спросил Николай, с трудом подавляя приступ паники. Ведь хирург не скрывал своих опасений, что больная скончается от потери крови.
– Вряд ли вы сможете ей чем-то помочь, – произнес врач. – Она до сих пор не пришла в себя и наверняка не скоро очнется.
– Я бы очень хотел быть с нею, когда это произойдет, – твердо промолвил Николай.
Чудовищность происшедшего не укладывалась у него в голове. Он ничего не знал и не смог ее остановить. Он все еще считал, что вместе они нашли бы какой-то выход. Он думал об этом всю ночь, прокручивая в голове то один вариант, то другой. Во всяком случае, Анне не следовало рисковать жизнью и пытаться справиться с проблемой в одиночку. Николай не желал верить, что иного выхода быть не могло.
Тем не менее его пропустили в хирургическую палату, где Анна оставалась до сих пор. Несмотря на переливание крови, ее лицо показалось Николаю все таким же мертвенно-бледным. Он осторожно пристроился возле кровати и взял ее за руку. Ласково сжимая хрупкие пальцы, он со слезами вспоминал, как был счастлив с Анной и как сильно ее любил. Он был готов своими руками прикончить мерзавца, сотворившего с ней такое. Мадам Маркова сидела одна в приемном покое, терзаемая точно такими же чувствами и страхами, но им не дано было утешить друг друга в общем горе. И пока Анна вела борьбу за жизнь, ее наставница и ее любовник оставались на разных полюсах земли, погруженные каждый в свои раздумья.
Около полуночи Анна жалобно застонала и вздрогнула. Пересохшие губы отказывались повиноваться, и ей с большим трудом удалось приоткрыть глаза и повернуть голову. Она тут же увидела Николая и вспомнила, несмотря на слабость, что с нею было и что она сделала с их ребенком. В ее груди зародилось глухое рыдание.
– Ох, Анна… прости меня… – Он плакал, как дитя, прижимая ее к груди и моля простить его за то, что с нею стало. Он и не подумал ее ни в чем упрекать. Все равно было уже поздно, и Анна успела заплатить за свою опрометчивость слишком высокую цену. – Как это случилось? Почему ты сперва не поговорила со мной?..
– Я… знала… ты не позволишь… это сделать… Прости… – Она тоже обливалась слезами.
Так они вместе оплакивали своего ребенка, которому не суждено было увидеть свет. Но теперь главным для Николая было помочь Анне поправиться. Судя по ее виду, это будет не так-то легко, и пройдет немало времени, прежде чем Анна окончательно оправится. Однако к утру хирург сказал, что больше не опасается за ее жизнь, и Николая затопила волна облегчения. Он даже поспешил донести радостную весть до мадам Марковой, хотя не испытывал к ней ни малейшего сочувствия. Наставница не сдержала радостных слез, но вынуждена была уехать, так и не повидав Анну. И хирург, и Николай считали, что она еще слишком слаба, чтобы допускать посетителей к ней в палату.
Сам же Николай провел рядом с Анной весь день и только вечером ненадолго уехал домой, чтобы привести себя в порядок, проведать Алексея и убедиться, что доктор Боткин управляется за двоих. Он объяснил, что должен поехать к одному другу, который тяжело заболел и не может обойтись без врача. Пожилой коллега не стал задавать Николаю лишних вопросов, поскольку и так догадался, о каком друге идет речь.
– Она поправится? – осторожно поинтересовался доктор Боткин. Он еще никогда не видел на осунувшемся лице Николая такого отчаяния. Ночь, проведенная возле Анны, ему тоже далась нелегко.
– Я надеюсь, – тихо промолвил он.
Поздно вечером он уже снова был в больнице и не отходил от Анны ни на шаг, не смыкая глаз от тревоги и горя. А она пребывала в полубредовом состоянии: то бормотала что-то невнятное, то обращалась к каким-то неведомым людям, а чаще всего отчаянно звала его по имени и умоляла помочь. От этих жалоб у Николая разрывалось сердце, и он не посмел покинуть Анну. Так он и просидел всю ночь, не выпуская ее руки и стараясь побольше думать о будущем и о детях, которые у них непременно будут.
Кровотечение удалось остановить только через два дня, и тогда переливание крови стало приносить видимые плоды. Но Анна была все еще слишком слаба, и Николай добровольно сделался сиделкой, кормил ее с ложечки и давал лекарства. Он даже спал здесь же, на жесткой деревянной кушетке. Теперь, когда ей действительно стало получше, он мог позволить себе хоть немного поспать. Бессонные ночи измотали Николая, но он был несказанно благодарен судьбе за то, что Анна выжила.
– Как ты себя чувствуешь сегодня? – ласково спросил он, всматриваясь в темные круги у больной под глазами. Его все еще пугал серый оттенок ее кожи.
– Немножко лучше, – солгала Анна. Она не могла припомнить, чтобы кто-то из балерин в их школе так тяжело болел в схожей ситуации, и, хотя не раз слышала о женщинах, скончавшихся от подобной процедуры, не имела четкого представления о том, какому риску себя подвергает. Впрочем, она все равно пошла бы на этот риск, даже если бы знала все наверняка. Интуиция подсказывала ей, что иного решения быть не могло и, несмотря на всю любовь Николая, им нельзя было иметь ребенка. Это означало бы конец всему: его семейной жизни, ее карьере. В их жизни для ребенка попросту не оставалось места. Они и для себя-то до сих пор не смогли найти места, хотя любили друг друга по-прежнему. Все, чем они могли похвастаться, – редкие свидания украдкой да вера и надежда на общее будущее. Вряд ли это можно было считать подходящими условиями для того, чтобы растить ребенка.
– Я хочу забрать тебя в Царское Село, – сказал Николай.
Анна лежала, закрыв глаза, но он больше не сомневался, что его слышат. Бледные веки затрепетали и распахнулись, и Николай продолжал:
– Ты снова можешь поселиться в гостевом домике. Никто не узнает, отчего ты заболела и что с тобой случилось. – Но как бы Николаю ни хотелось увезти Анну с собой, даже он понимал, что в таком состоянии ее нельзя трогать с места. К тому же все еще оставалась опасность инфекции, которую она наверняка не переживет. И лечивший Анну хирург, и сам Николай по-прежнему боялись за ее жизнь.
– Я не могу снова там появляться. Нельзя злоупотреблять гостеприимством императрицы, – слабо возразила больная, хотя была бы только счастлива снова пожить вдвоем с Николаем, как это было прежде.
Им было так хорошо и спокойно вдвоем! Но на этот раз ей не следовало покидать балетную школу на время выздоровления. Она понимала, что терпение мадам Марковой иссякло. Наставница попросту не пустит ее обратно. В ее глазах поступок Анны будет выглядеть непростительным – не важно, болела она при этом или нет. В прошлый раз каникулы в Царском Селе обошлись Анне слишком дорого, и все же она заплатила эту цену, поскольку не могла оставить школу насовсем. Николай в этом деле ей не помощник, он не свободен, чтобы жениться, или содержать ее, или хотя бы помогать ей время от времени. Ей не на кого положиться, кроме себя.
– Ты еще не скоро сможешь снова танцевать, – осторожно начал он и наконец решился выложить то, что не давало покоя ему самому: – Послушай, я бы хотел, чтобы ты подумала над одной вещью. Пока я сидел и ждал, когда ты очнешься, мне приходили на ум разные способы выйти из положения. Так продолжаться больше не может. Мери ни за что не передумает. Пока я накоплю денег на дом, пройдет много лет, а мадам Маркова ни за что не позволит тебе бросить балет. А я хочу быть с тобой, Анна. Я хочу, чтобы мы жили вдвоем, вдали от всего этого и от всех людей, не желающих, чтобы мы были вместе. Я хочу жить с тобой по-настоящему, где-то на новом месте, где мы сможем начать все заново. Нам нельзя пожениться, но вовсе не обязательно, чтобы об этом все знали. – И Николай мягко добавил: – Там, на новом месте, мы сможем даже иметь детей!
При этих словах ее лицо горестно скривилось, и он ласково пожал безжизненные пальцы. Оба тяжко переживали свою общую утрату.
– На свете нет места, где мы могли бы это сделать! Куда мы скроемся? На что станем жить? Если мадам Маркова захочет, меня не примут ни в одну балетную труппу!
Анна имела в виду Москву или еще какой-то из российских городов. Николай же говорил об ином. Его план оказался еще более дерзким.
– Мой двоюродный брат живет в Америке. В штате Вермонт. Это на самом северо-востоке, и, по его словам, там очень похоже на Россию. Моих сбережений хватит, чтобы заплатить за проезд. Поначалу мы могли бы пожить у него. Я найду себе работу врача, а ты смогла бы преподавать танцы для маленьких детей.
Анна знала, что ради жены Николай в свое время в совершенстве овладел английским. Но ведь сама Анна и думать не смела о жизни где-то на другом краю земли, ее тут же охватывал страх перед чужими людьми и дальними странами.
– Разве это возможно, Николай? И ты станешь работать там врачом? – спросила она, ошеломленная предложением отправиться куда-то за тридевять земель.
– Скорее всего, – осторожно отвечал он, – мне придется пройти специальную подготовку в Америке. На это понадобится время. А я все равно смог бы подрабатывать.
Как и где он собирается подрабатывать? Разгребать снег на улицах? Чистить конюшни? Ухаживать за лошадьми? А для нее вообще не оставалось никакой надежды. Вряд ли в этом самом Вермонте есть театр, где танцуют классический балет, – а больше она ничего не умела. Кого она станет учить? Кто захочет взять их на работу? На что они станут там жить?
– Позволь мне как следует все обдумать. Анна, поверь, это наша последняя надежда! Мы не можем оставаться здесь!
И тем сильнее их отъезд будет похож на предательское бегство. Ведь ему придется бросить жену, детей, императора и его близких, относившихся к ним с такой добротой. Анна оставит здесь мадам Маркову и ее балетную школу – единственный дом, который она знала с самого детства. Она отдала им все, что имела, – свою жизнь, тело и душу, а взамен получила жизнь в искусстве, на сцене. Ей нечего делать в этом Вермонте! А что, если она надоест Николаю и он бросит ее одну? Такая ужасная мысль пришла ей в голову впервые, но тем сильнее она напугала Анну, и это отразилось на ее лице. Николай прекрасно понимал ее и читал ее мысли.
– Ну, не знаю… Это же так далеко… А вдруг твой брат не захочет нас пустить?
– Захочет. Он очень добрый человек. Он старше меня, его жена умерла, а детей у них не было. Он уже не один год зовет меня к себе. И если Я попрошу его о помощи, он не откажет. У него большой дом и водятся кое-какие деньги. Он владеет банком и живет совсем один. Он будет только рад нашему приезду. Анна, для нас это единственный способ быть вместе. Нам придется где-то начинать новую жизнь и постараться позабыть о тех несчастьях, что преследовали нас здесь.
Но Анна все еще не верила, что такое возможно, хотя отчаянно хотела быть с Николаем.
– Ты можешь пока ни о чем не беспокоиться. Выздоравливай, набирайся сил, и тогда мы снова об этом поговорим. Тем временем я напишу брату и подожду от него ответ.
– Николай, нам никто не простит такого бегства!
Одна мысль об этом породила в ней горе и страх.
– А что нам светит тут? Для чего нам оставаться? Для свиданий украдкой да пары недель в году – если императрица будет милостива и пригласит тебя погостить в Ливадию или в Царское Село? Пойми, я хочу жить с тобой, жить по-настоящему! Я хочу просыпаться рядом с тобой и ухаживать за тобой, если ты заболеешь… и не желаю, чтобы с тобой снова случилось нечто подобное… Анна, я хочу иметь от тебя детей!
Она желала всего этого не менее страстно, но ведь ради собственной свободы он предлагал наплевать на всех, кто прежде любил их и был им дорог!
– А как же мой отец и братья?
Действительно, ведь здесь останется ее семья, ее детство, ее корни. Разве можно во имя любви просто повернуться и уйти? И хотя Николай уверяет, что готов сделать то же ради нее, ему предстояло поступиться гораздо большим! Чтобы начать новую жизнь, он должен будет бросить семью, детей, блестящую карьеру…
– Ты же сама говорила, что позабыла, как выглядит твоя семья, – напомнил Николай. Отец и братья и раньше не баловали ее визитами, а последние два года вообще не приезжали с фронта. – И они наверняка будут за тебя счастливы. – Николай не хотел сдаваться, ему нужно было убедить Анну во что бы то ни стало. – Милая, ты же не сможешь танцевать вечно. – Но эти слова только напомнили ей лишний раз все, о чем говорила мадам Маркова.
– Тогда я смогу учить других, как мадам Маркова.
– Ты можешь учить и в Вермонте. Может, даже откроешь собственную школу. Я постараюсь тебе помочь. – Он говорил это с такой верой в свои силы!
– Я должна подумать, – прошептала она, слишком слабая душой и телом для столь важного решения и всего, что оно за собой повлечет.
– Отдыхай и ни о чем не беспокойся. Мы еще успеем это обсудить.
Анна кивнула и сразу провалилась в забытье. Но сон ее был неспокоен и полон кошмарных видений далеких, опасных мест. Ей снилось, что она потеряла Николая и теперь одна скитается по незнакомым улицам и никак не может его найти. Проснувшись, Анна обнаружила, что он ушел, а она лежит в палате одна, и ее подушка промокла от слез. Николай оставил записку, что должен проведать Алексея и непременно вернется утром. Анна прочитала записку и надолго задумалась.
Она пролежала в больнице две недели, и врач строго-настрого предупредил, что еще две недели ей нужно соблюдать постельный режим. Николай хотел забрать ее с собой и поселить в Царском Селе, но мадам Маркова решительно воспротивилась. Она твердила, что путь до Царского Села слишком неблизкий, что Анне следует вернуться к ней в балетную школу. На этот раз у Анны не было сил, чтобы спорить и настаивать на своем. Тем более что хозяйка балетной школы была настроена чрезвычайно воинственно и не собиралась позволять кому-то вновь увести из-под носа любимую ученицу. Анна, чего доброго, снова затянет «выздоровление» на несколько месяцев, а сама будет наслаждаться обществом своего любовника в царском гостевом домике. Нет, мадам Маркова твердо решила идти напролом. Анне нечего было возразить на поток упреков и обвинений, и она вернулась в школу.
Как это было в тот раз, когда Анна болела гриппом, Николаю пришлось ездить к ней каждый день и оставаться столько, сколько позволяли обязанности во дворце. Когда она отдыхала, доктор сидел возле ее койки в спальне. А когда она медленно прогуливалась, опираясь на его руку, по палисаднику перед школой, он рассказывал ей о Вермонте и о том, как живет его брат. Он не сомневался, что это единственный приемлемый выход, и собирался покинуть Россию как можно раньше. К примеру, уже в начале будущего лета, то есть всего через несколько месяцев.
– К тому времени кончится твой театральный сезон. Ты никого не подведешь, уходя из труппы. Нам не следует откладывать без конца – время дорого. А совершенно подходящий момент, как правило, не наступает никогда. Если уж мы примем решение, то обязательно уедем, как только сможем.
Летом ей исполнится двадцать два года, а Николаю сорок один – впереди еще целая жизнь и вполне достаточно времени, чтобы начать все заново. Так поступало уже не одно поколение эмигрантов, зачастую покинувших родину из-за такой же безвыходной ситуации, в которой оказались они с Анной.
Она пообещала, что постарается все обдумать, и действительно думала об этом постоянно. Однако все, что ей приходило сейчас в голову, был страх перед неведомым, чужим Вермонтом. Мадам Маркова в два счета догадалась, что с Анной творится что-то неладное. Она все еще оставалась вялой и бледной, а после визитов Николая становилась совсем мрачной. Он требовал от нее поступиться всем, что ей было дорого, и последовать за ним на край света, положившись на его честное слово. Сделать это было очень непросто, даже несмотря на всю ее любовь.
– Тебя что-то тревожит, Анна, – вкрадчиво промолвила мадам Маркова однажды днем, устроившись возле ее кровати, когда больная отдыхала. Николай только что ушел, и, как всегда, их беседа вертелась вокруг одних и тех же вещей. Их совместное будущее. Вермонт. Его двоюродный брат. Прощание с Россией. И с балетом. – Он уговаривает тебя бросить нас, верно? – Мадам Маркова, как всегда, была весьма проницательна. Анна промолчала. Ей не хотелось лгать, но и признаваться во всем пока было рано. – Поверь моему опыту, Анна, если ты нас оставишь, это тебя убьет. Ты превратишься в ничтожество. А когда он рано или поздно бросит тебя ради той, что покажется ему соблазнительнее или хотя бы моложе, ты до конца своих дней будешь тосковать о той частице души, что навсегда останется в этих стенах. – Она постаралась, чтобы эти слова звучали как зловещее пророчество, но, собственно говоря, так оно и было. А кроме того, это было расплатой за то, что Анна желала иметь больше всего на свете. Конец ее балетной карьеры означал бы начало новой жизни с Николаем, настоящей, человеческой жизни, о которой она так мечтала. Но ради этой жизни ей предстояло пожертвовать слишком многим, как готов был пожертвовать и он. – Анна, он бы не стал склонять тебя к такому шагу, если бы любил по-настоящему!
– А когда я не смогу танцевать, с чем я останусь, если откажусь от него и все еще буду жить здесь?
– У тебя останется жизнь, которой можно гордиться. И никто этого у тебя не отнимет. Вместо того постыдного сожительства, что он в состоянии тебе предложить. Он женатый человек, и жена не даст ему свободу. Ты так и будешь ходить в любовницах, содержанках: маленькая балетная плясунья, с которой можно переспать, и не более.
Но ведь Анна знала, что даже сейчас их с Николаем связывает большее, намного большее! И она мрачно возразила:
– Вы напрасно стараетесь все опошлить, между нами все не так.
– Вот-вот, именно об этом я и толкую. Поначалу все эти связи выглядят исключительно возвышенными и романтическими. Вы начинаете мечтать и верить в то, что это осуществимо. А проснувшись однажды, отчетливо видите, что вы угодили в кошмар наяву! Здесь, с нами, – единственная жизнь, достойная тебя и твоего таланта, ради которого ты столько трудилась. И ты готова бросить все к ногам мужчины, не способного даже сделать тебя своей женой? Да ты вспомни хотя бы, что с тобой случилось! Много в этом красоты? Или романтики? – Чтобы добиться своего, мадам Маркова не остановилась даже перед этим жестоким напоминанием, заставившим Анну нервно содрогнуться.
А что, если наставница права? Что, если Николай когда-нибудь ее разлюбит, если она так и не сможет пережить разлуку с балетом, если она не приживется в Вермонте, если они не найдут там желанного счастья?.. Но кто может сейчас ответить на эти вопросы? Планы Николая все еще слишком расплывчаты, это скорее одни благие пожелания, да обещания, да надежды. Точно такие же надежды лелеет и она, Анна. Но при этом Николай готов ради нее пожертвовать карьерой, обеспеченным существованием, уютным домом и семьей, с которой прожил целых пятнадцать лет. Все это он согласен возложить на алтарь их любви. Так почему ей не хватает решимости последовать его примеру?
– Подумай, дитя мое, хорошенечко подумай, – снова напомнила о себе мадам Маркова, – и прими верное решение.
Было ясно, что под «верным решением» она подразумевает позабыть о Николае и остаться в балетной школе, однако на это Анна не пойдет никогда. Уйдя из балета, она загубит свой талант, но разрыв с Николаем убьет ее наверняка. При одной мысли об этом рука сама тянулась к золотой цепочке с медальоном. Сжав его в кулаке, она немного успокоилась. Анна любит Николая больше жизни. Может быть, эта любовь все же придаст ей сил, чтобы не побояться опасности и последовать за ним. Это все, о чем она могла сейчас думать, – пытаться угадать будущее и заглянуть в свое сердце.
Тем временем мадам Маркова удалилась, оставив ученицу наедине со своими мыслями. Она успела посеять именно те семена, какие собиралась, и теперь надеялась, что они дадут добрые всходы. Ей хотелось, чтобы Анна успела во всех подробностях представить, какой убогой станет ее жизнь без балета и как она будет влачить жалкое существование в безвестности и позоре. Это определенно заставит Анну одуматься. Сама мадам Маркова не знала да и не желала иной жизни. В Анне она видела свою единственную преемницу, достойную великого наследства, сокровенного знания, чаши святого Грааля, скипетра, переходящего из рук в руки, от наставницы к ученице, и связывающего их невидимыми узами. Такую любовь, такую связь нельзя разрушить, она пребудет вовеки. Остаться здесь и принять это наследство от мадам Марковой означало навсегда отказаться от надежды на будущее вместе с Николаем. В некотором роде это означало вообще отказ от всех надежд. Но уехать с ним из России означало поступиться своим «я». Анна стояла перед жестоким выбором, ведь на любом из выбранных ею путей ее ожидали неимоверные жертвы, о которых страшно было подумать. А пока ей хватило сил лишь на то, чтобы молить Небеса о ниспослании правильного решения.
