Даниэль Офри
Неидеальная медицина. Кто виноват, когда в больнице что-то идет не так, и как пациенту при этом не пострадать
Безопасность пациентов и предупреждение врачебных ошибок связаны с такими факторами, как взаимодействие и общение отдельных медицинских работников как между собой, так и с больными и их родными. Также значение имеют различные несовершенства современных систем здравоохранения, из-за которых ускользают от внимания те или иные мелочи. Человеческая психология играет столь же важную роль в успехе (или неудаче) медицинской помощи, как и самые передовые технологии. Кроме того, через истории Земмельвейса, Найтингейл и Проновоста нитью тянется одна и та же идея: нужно прислушиваться к медсестрам. В случае Джея это сыграло решающую роль.
2
Море неопределенности
Не каждому военно-морскому летчику хватит смелости попробовать покрутить обруч, однако Джей был не из робкого десятка. Стоя перед экраном телевизора с запущенной игрой с Wii Fit Hula-Hoop[10] в одних семейниках, он вращал бедрами, словно исполняя танец живота, в подвале своего дома пятничным утром в конце мая. Будучи резервистом флота, летавшим на турбовинтовых самолетах E-2С «Хокай»[11], Джей каждые полгода должен был проходить изнурительную аттестацию по физической подготовке, так что всегда придумывал креативные способы оставаться в форме. Что может быть лучше теплым весенним утром, чем крутить обруч в одних трусах?
Стройный, выше 1,8 метра, некурящий, непьющий, неболеющий Джей мог любому дать фору. В свои 39 он был в такой же превосходной физической форме, как и по окончании военно-морской академии. Он работал управляющим в банке и одевался соответствующим образом даже по выходным. Вместе с тем Джей был весьма смешливым и очень улыбчивым человеком.
Крутить обруч – занятие не для слабых духом, особенно без надлежащего снаряжения. В субботу утром Джей ощутил на себе его последствия. «У меня яйца болят», – сообщил он своей жене Таре, признавшись в безрассудных проделках в семейниках. Она посоветовала ему позвонить врачу, но Джей только махнул рукой. Будучи опытной медсестрой скорой помощи, Тара частенько сталкивалась с растяжением паховых мышц у переоценивших свои возможности мужчин. Она объяснила ему, как это обычно лечится: бандаж, пакеты со льдом и ибупрофен (будь добр принимать во время еды). А про обруч на несколько дней лучше и вовсе забыть!
На следующий день у Тары была смена в приемном покое, так что она на цыпочках вышла из дома, чтобы не разбудить еще не проснувшихся мужа и детей. Примерно в полдесятого утра в то воскресенье Джей позвонил ей и сказал, что боль теперь была на 8 из 10[12], а еще его тошнило. Тара велела ему как можно скорее отправляться в больницу на УЗИ, так как это могли быть симптомы перекрута яичка, требующего неотложной медицинской помощи. Если его вовремя не вернуть хирургическим путем в нормальное положение, то из-за нехватки кислорода оно может отмереть. На этот раз Джей послушался.
В приемном покое, однако, УЗИ не выявило никакого перекрута. Был проведен ряд стандартных анализов, которые дали нормальные результаты, не считая слегка заниженного уровня лейкоцитов. Боль списали на чрезмерную физическую нагрузку и коммандер-лейтенанта отправили домой с ибупрофеном и пакетами со льдом.
Лейкоциты, или белые кровяные тельца, – это публичное лицо иммунной системы человека. Каждый подвид этих клеток – нейтрофилы, лимфоциты, моноциты, базофилы, эозинофилы – играет определенную роль в защите организма от бактерий, вирусов, паразитов, рака и аллергенов.
Уровень лейкоцитов при наличии инфекции, как правило, повышается, однако некоторые могут его понизить. Когда посев мочи Джея показал наличие в ней кишечной палочки, инфекция мочевых путей показалась вполне логичным объяснением. Ему назначили 10 дней принимать антибиотик ципрофлоксацин с планом провести повторное измерение уровня лейкоцитов по окончании курса. Просидев день-два на охлаждающих пакетах, мужчина почувствовал облегчение и вернулся на работу в банк.
Однако повторные анализы показали еще более низкий уровень лейкоцитов, и через несколько дней Тара и Джей сидели в кабинете гематолога[13], ломая голову над результатами. А они действительно озадачивали, как отметил доктор Селвин. Джей был здоров как бык. У него не было жара, масса тела не уменьшалась, лимфоузлы не были воспалены. У пациента не было ни сыпи, ни болей в суставах. В последнее время он не бывал в экзотических странах, ему не переливали кровь, не набивали татуировку в каком-нибудь захолустном салоне, мужчина не принимал никаких купленных через интернет странных лекарств. Он просто был немного утомлен. А когда растишь двух подростков, много работаешь в банке, а еще и служишь в резерве флота, небольшая усталость вполне ожидаема.
Клиническая картина не соответствовала профилю серьезных заболеваний, таких как лейкемия или ВИЧ, которые могут сопровождаться очень низким уровнем лейкоцитов. С точки зрения статистики заниженное количество белых кровяных телец, скорее всего, было вызвано обычным вирусным синдромом. Другим возможным вариантом было врожденное расстройство под названием циклическая нейтропения, при котором этот показатель периодически падает. Как бы то ни было, гематолог решил, что Джею имеет смысл прописать филграстим, стимулирующий работу костного мозга, чтобы вывести уровень лейкоцитов из опасной зоны.
Тару же не покидало ощущение, что здесь что-то не так. Джей всегда отличался крепким здоровьем, и у него не было никаких признаков вирусного заболевания. Инфекция мочевых путей была полностью вылечена. Почему же уровень лейкоцитов оставался заниженным? Она попросила доктора Селвина провести биопсию костного мозга, чтобы выяснить, что творится внутри. Врач замялся.
При проведении этой процедуры в тазовую кость вводится пугающего размера игла, с помощью которой извлекается образец костного мозга и глубоких слоев костной ткани. Костный мозг – это улей, в котором развиваются клетки крови, так что биопсия позволяет врачам извлечь их в незрелом виде. Они могут определить, имеются ли какие-либо отклонения (которые наблюдаются в клетках при таких видах рака, как лейкемия и лимфома). Кроме того, медики могут узнать, не перестал ли костный мозг и вовсе вырабатывать клетки крови, как это порой происходит в результате инфекции, приема лекарств, воздействия токсинов или радиации, генетических отклонений, аутоиммунных заболеваний или дефицита определенных витаминов.
Иногда для анализов нужны незрелые клетки крови человека, и тогда приходится вводить пациенту огромную иглу прямо в костный мозг, где клетки и развиваются.
Таким образом, когда нужно выяснить, почему клетки крови ведут себя странно, именно костный мозг поможет найти ответ. Однако это очень серьезная процедура. Когда я была ординатором в больнице Бельвью в разгар эпидемии СПИДа, палаты были до отказа заполнены лихорадящими больными с атипичными показателями крови, которые нуждались в проведении биопсий костного мозга в таком количестве, что перегруженному работой ординатору-гематологу было просто со всеми не справиться. Я сходила с ума, ожидая, пока он освободится. Мало того что моим пациентам с задержкой оказывалась медицинская помощь, так это еще и отсрочивало их выписку, из-за чего у меня вечно скапливалось слишком много больных. Я решила, что единственным практическим решением будет научиться проводить биопсию самой.
Целую неделю я таскалась за дружелюбным, но измученным ординатором-гематологом. Нужно было провести биопсию костного мозга такому большому числу пациентов, что я быстро сделала достаточное количество процедур, чтобы начать проводить их самостоятельно. Разумеется, когда стало известно, что у меня есть разрешение на проведение биопсии костного мозга, я стала выполнять ее и для пациентов всех остальных врачей. Я стала складировать наборы для процедуры в своем шкафчике (прямо под запасом зерновых батончиков), чтобы не приходилось каждый раз бегать на центральный склад.
Больше всего в биопсии костного мозга меня поразило то, насколько грубой была эта процедура. Большинство медицинских вмешательств, которые я освоила к этому времени, – спинальные пункции, установка артериальных и центральных венозных катетеров, дренаж жидкости из отекшей брюшной полости или легких – были деликатными операциями, которые нужно было выполнять ловко и аккуратно. А биопсия костного мозга требовала лишь физической силы.
Пятнадцатисантиметровая игла толщиной с шариковую ручку вводится через кожу и мягкие ткани в тазовую кость. Конечно, все это происходит под местной анестезией, но иглу нужно загнать, прокручивая, глубоко в костную ткань. Это все равно что пытаться ввернуть винный штопор в гранит. Приходится наваливаться всем весом и крутить изо всех сил, чтобы игла вошла в тазовую кость на несколько сантиметров. Да, нервные рецепторы присутствуют лишь в наружном слое кости – надкостнице, – и боль чувствуется только здесь. Однако то, с каким огромным усилием врач протыкает кость, не остается незамеченным для пациента, равно как и для самого медика.
Таким образом, я прекрасно понимала, почему гематолог Джея не сразу решился на проведение биопсии. Это инвазивная[14] и болезненная процедура, сопровождаемая риском развития инфекции и кровотечения, так что проводить ее следует, лишь все хорошенько взвесив. Доктор Селвин сказал, что, как ему кажется, Джей не нуждается в биопсии, по крайней мере на данный момент. У него отсутствовали какие-либо симптомы злокачественной опухоли или серьезной инфекции (жар, потеря веса, увеличенные лимфоузлы). «К тому же, – заметил доктор Селвин, – каково вам придется, если я проведу биопсию костного мозга, а потом выяснится, что ваша страховка ее не покрывает? Вам тогда выставят счет в добрые пять тысяч долларов».
Тара видела, что доктор Селвин думает о пациенте в целом, а не только в рамках своей узкой специализации, и ценила это. Она видела его за работой в больнице: он был добросовестным и дотошным. Тем не менее низкий уровень лейкоцитов никак не давал ей покоя. Она все-таки настояла на том, чтобы он провел биопсию костного мозга.
Доктор Селвин предпочитал дать шанс филграстиму, прежде чем решать, действительно ли Джею нужна биопсия. С другой стороны, он видел клиническую интуицию Тары в действии, а также ее готовность прикладывать ради пациентов дополнительные усилия. «Хорошо, – в итоге согласился он. – Для тебя я это сделаю».
Когда результаты биопсии показали острый миелоидный лейкоз (ОМЛ), доктор Селвин был потрясен не меньше остальных. ОМЛ – это злокачественное заболевание крови и костного мозга, и, как следует из его названия, обычно он проявляется в острой форме. Пациенты страдают от сильнейшей лихорадки, с них ручьями льется пот, они валятся с ног от усталости, у них кровоточат десны. Порой они поступают в больницу в лейкемическом кризе, когда потоки опухолевых клеток вызывают кровоизлияния, тромбы, сильнейшие инфекции, нарушения дыхания, почечную недостаточность, сердечные приступы и инсульты. Подавляющее большинство больных с недавно диагностированным ОМЛ не в состоянии стоять, сохраняя идеальную военную осанку, управлять самолетами или крутить обруч. «Мне самому не верится», – признался доктор Селвин.
Броуновское движение[15] в реальной жизни имеет склонность сополагать, казалось бы, несовместимые события. Спустя 24 часа после того, как ОМЛ вторгся в их жизнь, Джей и Тара сидели посреди живописного поля с дикими цветами, позируя фотографу вместе с двумя детьми. Тара заказала этот семейный портрет еще за несколько месяцев до того, так как 15-летняя Саша через два дня отправлялась в захватывающую поездку в Китай. Она серьезно изучала китайский язык, и теперь ее ждала месячная программа языкового погружения.
В смешанных чувствах Джей и Тара присели на каменную скамью, в то время как Саша вместе с 13-летним Крисом дурачились позади, кривляясь на камеру. Тара и Джей приняли непростое решение пока не говорить детям о поставленном диагнозе. Им хотелось, чтобы Саша в полной мере насладилась давно запланированной поездкой без камня на сердце. На фотосессии супруги крепко держались за руки, прильнув друг к другу головами – его темно-каштановые волосы касались ее рыжих, – в то время как дети дразнили друг друга и отпускали шутки. «Мы взвалили на свои плечи огромное бремя, – вспоминала Тара, – чтобы защитить детей от жестокой реальности». На получившемся портрете изображена красивая улыбающаяся семья в окружении моря розовых и фиолетовых цветов на фоне дополняющего картину покосившегося старого деревянного забора.
Через два дня Сашу отвезли в аэропорт. С трудом сдерживая эмоции, Тара и Джей обняли дочь, проводив ее в долгожданное путешествие.
В больнице, где работали доктор Селвин и Тара, не было специализированного отделения лечения лейкемии, поэтому Джея направили в онкологический центр, где он вместе с женой оказался вскоре после прощания с Сашей. На эту первую консультацию им предложили прийти вместе с родственниками, так что конференц-зал заполнили братья, сестры, родители и другие родные Тары и Джея, расположившиеся за дубовым столом с красивым орнаментом.
Высокий и добродушный доктор Эверетт не пожалел времени, чтобы познакомиться с каждым членом семьи, с сердечным пониманием воспринимая причуды каждого. Между тем он не стал ходить вокруг да около и сказал, что хочет положить Джея в больницу сразу по окончании встречи, чтобы начать химиотерапию.
Крепкое здоровье и отсутствие классических симптомов ОМЛ были хорошим знаком, сообщил доктор Эверетт. Равно как и то, что результаты всех анализов – помимо уровня лейкоцитов – были в норме. То, что у него не наблюдалось инфекций или кровотечений, также было большим плюсом. Все эти факторы повышали его шансы. Конечно, пока не установлен конкретный тип ОМЛ, точный прогноз делать рано, однако это не причина откладывать начало лечения.
ОМЛ бывает разных видов, одни из которых поддаются лечению, а для других прогноз более мрачный. Хотя у Джея пока еще и не был установлен тип заболевания, в остальном полностью здоровый человек вроде него был именно тем пациентом, для которого излечение возможно и даже вполне вероятно. В конечном счете Джею потребовалась бы пересадка костного мозга, но врачи могли бы подготовить для нее материал из его собственных клеток (так называемая аутологичная трансплантация). Можно было взять у пациента часть клеток и сохранить их, а оставшийся костный мозг уничтожить химиотерапией. Когда все уляжется, они смогут вернуть Джею его клетки, чтобы заново заселить ими костный мозг. Когда дело касается уничтожения и восстановления иммунной системы человека, всегда могут возникнуть непредвиденные проблемы, однако в целом это была вполне выполнимая задача. Учитывая вероятность полного излечения, химиотерапию следовало начинать незамедлительно. В тот же день.
Между тем была одна загвоздка, связанная сугубо с американской бюрократией. Проблема, существующая лишь там, где медицинская помощь может определяться текстом в страховом полисе, написанным мелким шрифтом. Джей проработал на нынешней работе 51 неделю, не дотянув всего одной до полного года – стажа, необходимого для получения права на пособие по нетрудоспособности. Начав химиотерапию в тот день, он остался бы без пособия.
Когда за неделю до этого доктор Селвин сообщил Джею об обнаруженной у него ОМЛ, у того по щекам покатились слезы. Первым делом он спросил у врача дрожащим голосом: «Что же будет с моими детьми?»
Этот вопрос по-прежнему не давал ему покоя. Он и Тара понимали, что лечение будет не из легких – с физической, эмоциональной и финансовой точки зрения. Как бы то ни было, супруги все еще до конца не оправились после того, как годом ранее Джей попал под сокращение. Они с неохотой вырвали детей из единственного известного им окружения и проехали 15 часов, чтобы поселиться рядом с новым местом работы отца, где поблизости жили и бабушка с дедушкой. На момент обнаружения у Джея ОМЛ они все еще жили с родителями Тары, пытаясь накопить денег на покупку нового дома. Даже с медицинской страховкой тяжелая болезнь могла быстро истощить их сбережения.
К тому же кто знал, как будет чувствовать себя Джей по окончании лечения и сможет ли он вернуться в полной мере к прежней работе. Тара отрабатывала в приемном покое от 50 до 65 часов в неделю, однако даже этого могло оказаться недостаточно, чтобы прокормить семью из четырех человек. Джей мог остаться без работы на несколько месяцев, а то и на год. Без пособия по нетрудоспособности им могло прийтись очень туго. Неопределенность, витавшая вокруг его болезни, и без того причиняла мучения. Джей не хотел рисковать и подвергать семью дополнительным испытаниям, если была возможность обеспечить хоть какую-то финансовую «подушку безопасности». Нужно было лишь подождать каких-то семь дней…
Вот Джей и попросил нового гематолога отложить на неделю начало лечения. Доктор Эверетт колебался. По большому счету, учитывая, что на биологическое развитие рака уходят многие месяцы и годы, семь дней вряд ли могли сильно на что-то повлиять. С другой стороны, когда борьба уже начата, лучше не давать болезни ни малейшего шанса получить преимущество.
Вместе с тем, опять же, не хочется лишать финансовой безопасности семью, которую ждет столь мучительное и пугающее испытание. Кроме того, просто отвратительно ставить больного в положение, когда ему приходится выбирать между собственным здоровьем и благополучием семьи. Никакой врач не захочет, чтобы его пациент приступал к подобному лечению в подавленном состоянии. Химиотерапия сносит все на своем пути, последствия чего ощущает не только сам пациент.
К счастью, все благоприятные для прогноза факторы Джея – молодой возраст, крепкое здоровье, отсутствие симптомов – были надежной защитой. ОМЛ еще не успел о себе заявить, и не было никаких признаков того, что это ожидалось в ближайшее время. С клинической точки зрения не было никаких веских причин, по которым нельзя было подождать семь дней.
«Это будет крайне необычно», – сказал доктор Эверетт, однако согласился отложить первую фазу лечения – индукционную химиотерапию[16] – на неделю.
«Понеслась! – написал первого июля Джей в своем онлайн-блоге, который завел для родных и близких друзей. – Что ж, на данный момент нам всем известно, что это ОМЛ, разновидность лейкемии. Завтра сдаю анализы (снова биопсия!), чтобы выяснить, не ОПЛ[17] ли у меня. Это был бы наилучший из возможных вариантов. Врачи не думают, что у меня именно он, но я не перестаю надеяться. Как бы то ни было, скорее всего, уже в следующую среду я начинаю химиотерапию».
Так совпало, что первое июля – также новое начало для интернов и ординаторов в больнице. Это первый день медицинского года, так что все перемещаются на одну ступеньку выше (я еще расскажу о так называемом июльском эффекте – если таковой вообще существует – далее в этой книге). Подобное совпадение в календаре не осталось незамеченным Тарой. Она всегда была бдительной медсестрой, однако в июле – особенно осторожной и внимательной.
Джей позвонил в службу управления персоналом на работе и подтвердил, что восьмого июля получит право на пособие по нетрудоспособности. Семейная медицинская страховка была оформлена на месте службы Тары, так что она должна была продолжать работать медсестрой в приемном покое во время лечения мужа. В ожидании восьмого июля Джею провели повторную биопсию костного мозга для определения подтипа лейкоза. «Денек сегодня выдался веселый, – написал он в блоге. – Мне снова проковыряли бедро, чтобы добраться до костного мозга. Результаты будут во вторник, но это была самая веселая часть».
Он также узнал, какая у него переносимость – а вернее сказать, непереносимость – лекарственных препаратов. Перед процедурой ему дали какое-то обезболивающее умеренного действия, и, когда все закончилось, по дороге домой он потерял сознание в лифте. Дав ему физраствор и измерив показатели, врачи в итоге отпустили его. В блоге Джей пошутил, что наркодилер из него вышел бы никудышный.
Индукционная химиотерапия – это самая мощная разновидность этого типа лечения, предназначенная для уничтожения максимального количества раковых клеток. Вместе с тем, несмотря на все достижения современной медицины, она все еще остается довольно грубым инструментом. Словно наковальня, она обрушивается на быстро делящиеся клетки – что является неотъемлемой чертой всех опухолевых клеток, – однако на своем пути косит и все другие быстро делящиеся клетки в организме, включая клетки костного мозга, волос, а также выстилающие ротовую полость, желудок и весь желудочно-кишечный тракт. Отсюда и столь тяжелые побочные эффекты: тошнота, рвота, язвы во рту, выпадение волос, а также уничтожение большого количества эритроцитов, тромбоцитов и здоровых лейкоцитов. Потеря этих клеток приводит к анемии, кровотечениям и инфекциям.
В связи со всем этим индукционную химиотерапию обычно проводят в стационаре, чтобы постоянно отслеживать состояние пациента на предмет появления этих потенциально смертоносных побочных эффектов (последующие курсы с более щадящей дозировкой зачастую можно проходить уже амбулаторно).
Джей и Тара провели первую неделю июля в нервном ожидании, стараясь при этом не нарушать привычного домашнего уклада. Они рассказали 13-летнему сыну Крису о диагнозе. Родители объяснили ему, что следующие несколько недель папе будет очень плохо, но врачи и медсестры о нем позаботятся. Они пообещали, что расскажут обо всем Саше, когда она вернется из Китая. Они всячески старались не афишировать случившееся и продолжать спокойно жить. Так получилось, что всю следующую неделю Крис должен был провести в летнем лагере. Джей и Тара сошлись нам том, что это только к лучшему: пусть он проведет время с друзьями и не увидит последствий первого агрессивного курса химиотерапии. Они помогли ему собрать вещи и с улыбками на лицах посадили на автобус.
Химиотерапия – радикальная мера. Она убивает раковые клетки, но достается и здоровым.
За день до того, как Джей должен был лечь в больницу для проведения индукционной химиотерапии, вся родня приехала, чтобы помочь ему побрить голову. Пятеро братьев и сестер Тары и их супруги собрались под величественным кленом во дворе дома ее родителей. Эти посиделки были и радостными, и тоскливыми одновременно. Отец Тары напевал что-то на итальянском, под ноль сбривая с головы Джея волосы машинкой. Посреди его арии, однако, машинку заклинило, и пришлось доставать обычные ножницы. Команда цирюльников была до смешного неопытной, и весь процесс занял более часа. Джей, которому за время службы в армии неоднократно брили голову, добродушно терпел неумелых парикмахеров. Между тем в промежутках между всякими глупостями и шутками каждый член семьи в какой-то момент был уже не в состоянии сдерживать слезы и, тихонько извинившись, уходил поплакать в дальней части двора.
Сестра Тары сфотографировала Джея прямо перед началом церемонии бритья. В уголках глаз мужчины появились морщинки, придавая ему чуть ли не озорной вид. В лучезарной улыбке не было и намека на испуг. Тем не менее, когда они уже легли спать, в час ночи Джей уткнулся лицом в грудь Тары и зарыдал. «Мне страшно», – сказал он ей. Его трясло, а женщина только и смогла, что заверить его, что он будет не один. Она гладила гладко выбритую кожу его головы, оставляя собственные страхи при себе, чтобы не усугубить тревогу мужа. Наконец Джей уснул, в то время как Тара и дальше лежала, пытаясь отогнать переживания.
На следующее утро, восьмого июля, Тара и Джей прибыли на индукционную химиотерапию в онкологический центр, до которого нужно ехать час на машине. «На следующие два года это место станет моим вторым домом», – подумала Тара. Для заведения со столь громкой репутацией оно выглядело куда более обшарпанным, чем она ожидала. Грязная плитка на потолке, вмятины в стенах и пол, напоминающий о 1950-х годах. Вместе с тем женщина проработала в разных больницах и прекрасно знала, что качество оказываемых услуг в конечном счете никак не зависит от внешнего вида здания. Ей доводилось работать с фантастическими врачами и медсестрами в самых стесненных условиях. Тем не менее, когда приходишь в больницу в качестве пациента, начинаешь смотреть на все немного иначе. Немного блеска не помешало бы.
«Приступаем!» – написал Джей в блоге накануне вечером. И они действительно приступили. Мужчину доставили прямиком в отделение интервенционной радиологии, где ему в грудь имплантировали катетер. Он должен был оставаться там на протяжении всей химиотерапии, упрощая тем самым процесс введения лекарств. Теперь не нужно было каждый раз перед установкой капельницы прокалывать ему вены. Тара почувствовала облегчение, увидев, как оттуда обратно везут на каталке Джея, который увлечен разговором с дородным санитаром, спокойно спрашивая его, сколько у него детей и сколько каждому из них лет.
Место установки катетера болело, и в течение дня дискомфорт только усиливался. «Они дали мне обезболивающее, – написал позже в тот день Джей, – и угадайте, кто снова потерял сознание! Теперь самое сильное, что они мне предложат, – это парацетамол!»
С установленным катетером Джей был готов к началу химиотерапии, но вскоре пришел доктор Эверетт, и новости у него были не из лучших. Биопсия костного мозга выявила у Джея генетическую мутацию – трисомию 11-й хромосомы и связанную с ней более редкую и агрессивную форму ОМЛ. Врач, казавшийся таким веселым и полным оптимизма во время первой встречи, теперь был совершенно серьезным, сообщая эти мрачные новости. Это не отменяло начала химиотерапии в тот день, однако нужно было скорректировать перечень используемых препаратов, чтобы учесть эту новую информацию. Кроме того, это означало, что Джей не сможет использовать для пересадки собственный костный мозг – им придется искать донора среди родных.
Неделя индукционной химиотерапии выдалась не из легких. Все хрестоматийные побочные эффекты были тут как тут: тошнота, рвота, язвы во рту, резкое сокращение количества кровяных телец. Тара носилась туда-сюда между онкоцентром и своей больницей, стараясь брать как можно больше смен в приемном покое. Ее родители, пять братьев и сестер, их супруги и другие родственники объединились с коллегами Джея по работе, поочередно дежуря в больнице, чтобы Джей во время этой тяжелой недели никогда не оставался один.
«Спасибо за то, что навещаете меня и пишете воодушевляющие письма, – написал Джей в блоге. – Приятно, когда люди приходят, чтобы просто посмотреть со мной вместе фильм. К тому же в нынешнем состоянии я стал задавать гораздо больше личных вопросов – а что мне терять? У меня рак – придется уж отвечать!:-)».
Больше всего на свете Джей боялся стать беспомощным. Он был полон решимости не превратиться в одного из тех пациентов с пустым взглядом, которых видел в фильмах: им едва хватало сил, чтобы потягивать через соломинку имбирный лимонад. Так что, как бы плохо ему ни было, каждые несколько часов он вставал с кровати и отправлялся бродить по этажу, волоча за собой стойку с капельницей. Тара шутила, что муж словно баллотировался в президенты: с таким рвением он каждый раз здоровался с каждым встречным человеком.
«Пока что чувствую себя очень хорошо, – написал Джей через несколько дней после начала химиотерапии. – Думаю, противорвотные помогают сгладить последствия химии. Скоро пойдем с Тарой на вечернюю прогулку. Собираюсь пройти где-то 400 метров».
Джея положили в ОТКМ – отделение трансплантации костного мозга, – хотя пока речи о пересадке не шло. Там размещали всех пациентов отделения гематологии с лейкемией. Доктор Чаудри, старший ординатор-гематолог и онколог, отвечала за повседневный медицинский уход за Джеем в ОТКМ. По воспоминаниям Тары, она проводила в его палате больше времени, чем кто-либо другой, даже больше, чем младший медперсонал (что из уст медсестры является очень высокой похвалой). Своим присутствием доктор Чаудри мгновенно успокаивала супругов, вселяя в них надежду. Она делала все не спеша, была готова ответить на любой вопрос и искренне заботилась о Джее, став для супругов настоящим спасательным кругом в эти тяжелые дни. Доктор Эверетт был лечащим врачом, отвечавшим за все лечение в целом, однако именно доктор Чаудри каждый день проводила в ОТКМ.
«Надеюсь, что у вас всех все так же хорошо, как и у меня, LOL, – написал Джей, когда половина курса химиотерапии была уже позади. – Я не падаю духом. Грядут трудные дни, и я готов к самой веселухе. Губы будут все в язвах, и пятой точке тоже не поздоровится, но я знаю, что справлюсь…»
Два дня спустя Джей написал: «Что ж, похоже, теперь я окончательно привык к новому графику. Проснулся в полшестого, побрился, отправился на прогулку и позанимался с Wii Fit. Приятно немного поработать ногами и покачать пресс. Чувствую себя живым».
«Чувствую себя хорошо, только вот привкус во рту не из приятных – сильно уж отдает химиотерапией. Но я готов терпеть неприятный вкус, пока могу заниматься спортом».
Тринадцатого июля, в последний день химиотерапии, Тара приехала в онкоцентр вечером после смены. У нее выдался длинный день, и вскоре она уснула на стоящем в палате Джея диване. Проснувшись в три часа ночи, она по привычке перевела глаза прямо на мужа. Но вскочила с дивана, поняв, что в кровати никого нет. Тара нашла его в ванной: он возился с запутавшимися трубками капельницы. Она зашла, чтобы помочь, и заметила странное выражение на его лице. Кожа Джея была бледной и липкой от пота, и прежде, чем женщина успела что-то сказать, у него начался эпилептический припадок. Тара подхватила его обмякшее тело, и они вдвоем рухнули на пол. В каждой ванной комнате в больнице есть кнопка вызова, однако Тара, придавленная высоким мужем, не могла до нее дотянуться. Она принялась громко звать на помощь, но дверь в ванную была закрыта, а комната Джея находилась более чем в 30 метрах от сестринского поста.
Тара изо всех сил пыталась выбраться из-под трясущегося тела супруга, всячески извиваясь, пока наконец не дотянулась до кнопки вызова. Вскоре появилась медсестра, и в ответ на ее крики о помощи прибежали другие, а также ординатор-гематолог и онколог доктор Амир, дежуривший той ночью.
Тара удивилась, что никто не прикатил реанимационную тележку или баллон с кислородом, но они сделали электрокардиографию (ЭКГ), которая показала очень низкую частоту сердечных сокращений – всего 30 ударов в минуту. Врач предположил, что замедление сердечного ритма вызвало обморок что, в свою очередь, привело к судорожному припадку.