Даниэль Лори
Сумасшедшая одержимость
Меня захлестнуло резкое ощущение, словно я уже встречала этого мужчину, но вскоре эта мысль исчезла. Я бы никогда не забыла это лицо, как бы мне ни хотелось.
– Ты влез в мою личную жизнь, – прорычала я, хватая шубу с заднего сиденья.
– Я потратил на тебя время, так что имел полное право.
Я не поверила ушам своим. Ни один другой мужчина в подчинении моего супруга не стал бы задавать мне такие вопросы, чтобы еще и назвать это своим правом.
Яд карамелью покрыл каждое сладко произнесенное слово.
– Скажите, агент Аллистер, когда вы поняли, что вы не человек?
В его глазах мелькнуло изумление.
– В день, когда родился, малышка. – Изумление исчезло из его взгляда. – Если не хочешь вернуться обратно в тюрьму, выметайся из машины.
Я стиснула зубы, но распахнула дверь и вышла. Резкий ветер рассыпал мои длинные темные волосы по плечам. Улицу покрывал слой снега, но я даже была рада жжению в босых ногах. Обернувшись, я смерила его взглядом со всем презрением, какое только могла изобразить.
– Гори в аду, Аллистер.
– Уже был там, Руссо, и особо не впечатлился.
Сильное заявление, но я ему поверила.
Его глаза состояли из материала, из которого кроят ночные кошмары, изо льда и пламени, за которыми таились секреты, которые никто не хотел знать. Он мог сойти за нормального только благодаря своему слишком красивому лицу, иначе мир бы уже давно его раскусил и запер для всеобщей безопасности.
«Нечисть».
Его прощальные слова были короткими и безразличными.
– Еще раз попадешься с порошком, я не стану тебя спасать. Оставлю гнить в тюремной камере.
Он не соврал.
В следующий раз он меня не спас.
Глава третья
Джианна
22 года
Октябрь 2013
Темнота. Чернильная и неизменная, она просачивалась в мое сознание.
Я часто пряталась в ней от реальности, обретала покой среди безумия. Но на этот раз она шептала мне – говорила не просыпаться сейчас, не просыпаться никогда. К сожалению, пронзительный звук, доносившийся издалека, был гораздо громче этого шепота. Я приоткрыла глаза и сразу же закрыла их обратно, потому что голову пронзило острой болью.
Дзззынь. Дзззынь.
Я со стоном перекатилась на бок, положив руку на его обнаженную грудь. Что-то щелкнуло в моей голове, словно фрагмент пазла встал на свое место.
Дзззынь. Дззззынь.
Растопырив пальцы, я провела ладонью по его груди.
Слишком горячая. Слишком гладкая. Что-то тут не так.
Дзззынь. Дзз…
– Какого дьявола ты здесь шумишь? – пробурчал мужской голос.
Кровь, вены, сердце – все внутри меня покрылось льдом, и мир вокруг раскололся на части.
Я распахнула глаза, так как боль в голове померкла в сравнении с новой, более сильной, расцветающей в груди.
Воспоминания замелькали перед глазами как кинокадры. Мое платье на полу. Полоска света сквозь занавески. Обнаженная кожа. Моя. Его.
Я натянула на себя одеяло, чувствуя, как в животе скручивается тошнота.
Он закончил разговор, бросил телефон на прикроватный столик и закрыл глаза. Спустя пару секунд повисшего в воздухе напряжения он снова открыл их и посмотрел на меня. Мы пялились друг на друга, и раскаленная тишина растекалась по моей коже.
– Господи, – пробормотал Нико и снова закрыл глаза.
Я свесилась с кровати, и содержимое моего живота оказалось на полу. Кислота жгла горло, пока я вытирала рот тыльной стороной ладони.
«Позорище».
«Ничтожество».
«Как тебя любить такую?»
«Шлюха».
«Ничего не было».
«Ложь», – прошептала в ответ темнота.
Я чувствовала отпечатки по всему телу – руки, зубы, губы, – они ползали по моей коже и разрывали душу когтями из горечи и металла.
Открыв глаза, я уставилась на использованный презерватив на полу.
В ушах звенело, легкие отказывались работать, я не могла дышать. Вцепившись в простынь, я чувствовала, как паника рвется из груди.
– Джианна…
– Я все ему отдала, – всхлипнула я. По моим щекам катились слезы.
– Черт, – пробормотал Нико, вылезая из кровати и натягивая боксеры. Он поднял с пола мое платье, но тут же бросил обратно, обнаружив, что меня вырвало на него.
– Я была девственницей, когда вышла за него. Я была ему верной.
– Я знаю.
Вчерашние воспоминания мстительно вернулись. Наша комната. Мой муж. Она. Та, кого я считала семьей. Я всегда знала, что у него были другие женщины… Но почему она? Предательство пронзило мою грудь, оставив глубокую и ноющую рану. Слезы катились по губам и оставались солью на языке.
– Но этого было недостаточно, – прошептала я.
«Меня всегда недостаточно».
– Моему отцу никогда и ничего не бывает достаточно, Джианна, – сказал Нико. – И ты это прекрасно знаешь.
Горло сдавило, когда он отвернулся взять рубашку из ящика комода, потому что в его движениях иногда так легко было увидеть Антонио.
Я любила своего мужа – мужчину, который не любил меня. Конечно, можно было винить агента Аллистера за то, что он заронил эту мысль год назад, но так или иначе боль привела меня сюда. К сыну моего мужа.
Паническая атака усилилась, не оставляя в легких воздуха.
– Как это вообще вышло?
– Серьезно? Тебе нужно объяснение?
– Я не шучу, Туз.
– А я и не смеюсь, Джианна.
Он положил мне на колени футболку, присел на корточки возле лужи моей блевотины и кивнул на мой рот.
– Это мой папá тебя так?
Я облизнула разбитую нижнюю губу.
– Я швырнула вазу ему в голову и обозвала неверным мудаком.
Туз издал негромкий удивленный смешок.
– Ну разумеется.
Теперь агент Аллистер был прав во всем. «Бьет» из единичного стало постоянным, и по какой-то причине я ненавидела именно Аллистера, как будто он все это накаркал. Прошел год с тех пор, как я его видела в последний раз, но ненависть к нему не исчезла.
– Ты ему не расскажешь, – сказал Нико.
Я не ответила.
– Если ты ему расскажешь, я превращу твою жизнь в сущий ад.
У меня вырвался горький смешок. Моя лучшая подруга трахалась с моим мужем. Куда еще хуже?
Он схватил меня за подбородок и развернул к себе.
– Мы оба знаем, что всю злость он выместит на тебе, а не на мне.
– Я сама решу, говорить ему или нет.
Он уронил руку, вздохнул и выпрямился.
– Ладно, но я тебя предупредил. Жалеть тебя не буду.
Я взяла его футболку и натянула на себя, пока он рылся в прикроватной тумбочке.
– Почему, Туз?
«Как ты мог позволить этому случиться?»
Я знала, почему сделала это. Я была в раздрае. Принимала сплошные неправильные решения. Но Нико? Он всегда сохранял хладнокровие. Следил за каждым своим шагом.
– Я был пьян, Джианна. До чертиков пьян. Если честно, я и сейчас нетрезв.
Он поджег сигарету красным, злобным огоньком. Когда он распахнул шторы, открыл окно, и комнату залило светом, на место встал еще один фрагмент пазла. Алое покрывало его ладони и полосками тянулось вверх по рукам. Кровь. Я не знала, каково приходится мафиози, но достаточно долго жила среди них, чтобы знать: их жизнь была не из легких. И иногда все ее последствия погребали мафиози одновременно.
– Ты так похож на отца, – вырвавшиеся слова были тихими, но прозвучали громко и резко в залитой солнцем комнате. Ночные грехи всегда звучали мерзко при свете дня.
Он выдохнул облако дыма, насмешливо сверкнув глазами.
– Господи. – Он покачал головой. – Это то, что привело тебя сюда прошлой ночью?
Пульсирующие огни. Грязная плитка в ванной. Затяжка. Капля пота на моей спине. Белая таблетка, предложенная из чьего-то пакетика. Пустота.
– Я не знаю, – прошептала я.
– Ну, что бы там ни было, надеюсь, ты что-то извлекла из этого, Джианна. Потому мы с тобой оба попадем в ад. – Он затушил сигарету о подоконник и вышел из комнаты.
Я закрыла глаза и попыталась закончить пазл, сложить по кусочкам остальную часть ночи. Но столкнулась с темнотой. Она нашептывала мне уснуть и больше никогда, никогда не просыпаться.
* * *
Когда я тем утром вернулась домой, на кровати меня ждала коробка конфет, перевязанная извиняющейся красной лентой. На той же кровати, на которой мой муж «по-собачьи» оттрахал мою лучшую подругу.
Я забралась под одеяло и съела все конфеты до единой.
Дни шли, и смесь цветов, чувств и секретов сжирала меня заживо. Все было вверх ногами, словно я смотрела на мир с вращающейся карусели, свесив голову с металлической платформы.
Это были дурные дни. Холодные. Одинокие. Обкуренные.
Антонио явился лишь однажды. Залез в кровать поздно вечером и тут же вырубился. Я смотрела в потолок, пока сквозь занавески не проникло солнце, кровать не скрипнула и его присутствие не испарилось так же, как появилось.
Вскоре после этого я уснула.
Вспыхнул яркий свет, и с порывом воздуха с меня сорвали одеяло. Я издала протестующий звук, но подавилась им, когда мне на лицо полилась ледяная вода.
– Levàntate!
Отплевываясь от воды, которая не прекращала литься, я резко села. Вытерев глаза и открыв их, обнаружила стоящую у кровати Магдалену с большой миской в руках.
Вздрогнув, я откашлялась.
– С ума сошла? – возмутилась я.
Она отставила миску и разгладила униформу.
– Sí. Pero no tan loca como tú.
За глазными яблоками разгоралась боль. Я была насквозь мокрая и раздраженная, поэтому мои слова прозвучали грубее, чем я хотела.
– Ты же знаешь, что я не говорю по-испански, Магдалена.
– Porque eres demasiado tonta. – «Потому что ты слишком тупая».
Эту фразу я знала только потому, что она считала это прекрасным ответом на все случаи жизни.
Я со стоном упала обратно на мокрые простыни.
– Понятия не имею, кто вообще решил тебя нанять. Ты хамка, да и горничная из тебя, честно говоря, так себе.
Шестидесятидвухлетняя женщина задрала нос.
– Я не горничная, я экономка.
Как по мне, так это одно и то же, но у меня не было сил с ней спорить.
– Тогда иди что-нибудь поэкономь и оставь меня в покое.
Она пригладила выбившийся из прически седой локон и посмотрела на свои ногти.
– У тебя сегодня вечеринка, querida.
– Нет, – возразила я. – Никаких вечеринок.
– Si…
– Не пойду я ни на какую вечеринку, Магдалена, – сказала я и тут же добавила: – Мне нечего надеть.
«По крайней мере, у меня нет ничего, через что бы не просочилась кровь от моих душевных ран».
– Ничего приличного, это точно, – согласилась она, рассматривая меня своими шоколадными глазами. – Это ради рака. Una cena benéfica.
Внутри меня все сжалось.
– Благотворительный вечер для организаций по борьбе с раком?
– Si. Антонио звонил и приказал тебе быть готовой к восьми.
«Приказал?»
При других обстоятельствах, например, если бы благотворительность была ради морских черепашек, я бы послала его к чертовой бабушке. Но, по правде говоря, рак я действительно ненавидела, а у моего мужа было много денег.
– Ладно, я пойду. Но только для того, чтобы выписать им огромный чек.
Я поднялась на ноги и пнула пустую коробку из-под конфет, проходя мимо. Она исчезла под кроватью вместе с остальными моими демонами.
– Bueno. Ты всю неделю ленилась, señora. Это так непривлекательно.
Зайдя в гардеробную, я бесцельно начала передвигать вешалки.
– Спасибо, Магдалена, – откликнулась я, – но мне некого привлекать.
Она стала копаться в ящике с моим нижним бельем.
– Это потому что Антонио спит с Сидни? – С ее пальца свисали кружевные стринги. – Какой цвет тебе больше хочется, querida? Красный хорош.
Сердце сдавило тисками.
– Такту тебя, видимо, учили там же, где и уборке, – сказала я и добавила: – Телесный, пожалуйста.
– Я не убираюсь.
– Вот именно, – пробормотала я, проходя мимо нее со свободным черным топом, заканчивающимся над пупком, и подходящей к нему юбкой с высокой талией, которую я сшила из старой футболки с логотипом «Нирваны». Оставалось добавить высокие сапоги до бедра, и образ будет идеальным.
Положив одежду на кровать, я направилась в ванную.
Магдалена пошла за мной.
– А я с самого начала знала, что она тебе не подруга. Что-то у нее в глазах такое было. Глаза никогда не лгут. Я тебе говорила, но ты меня не слушала.
Я едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Магдалена любила Сидни и всегда говорила мне, что надо вести себя, как она, и что тогда бы мой муж больше меня любил. Моя экономка была патологической вруньей и немного сумасшедшей, но все равно оставалась самым нормальным человеком в доме.
Лучше бы она и правда меня предупредила. Может, тогда было бы не так больно.
Горло сдавило, предательство жгло глаза.
Я схватилась руками за края раковины; ярко-желтые ногти выделялись на фоне беспорядка на столешнице. Долларовые купюры, блеск пистолета девятого калибра, розовые румяна, пакетик с наркотой, легкий налет белого порошка.
Я невидяще уставилась на свое отражение в зеркале.
Вода стекала на оливковую кожу со свежеокрашенных пепельно-светлых волос. Я посмотрела своему отражению в глаза, и моя душа посмотрела на меня в ответ.
«Глаза никогда не лгут».
Магдалена включила душ.
– От тебя несет депрессией, querida. Смой ее с себя, а потом я займусь твоими волосами.
Я шагнула в душ.
И смыла с себя все.
* * *
Стуча каблуками по мраморным полам, я маневрировала между серебряными подносами с бокалами шампанского, блестящими под интимно приглушенным освещением. В углу зала играл небольшой оркестр, и его негромкий, простой ритм легко позволял вести монотонные разговоры.
Сердце мое онемело, но в груди зарождалась тревога. Я проигнорировала приказ Антонио встретиться с ним в клубе, чтобы прибыть на прием вместе. Вместо этого я пришла одна.
Я не хотела его видеть. Я не хотела его чувствовать.
А эти вещи всегда ходили в паре.
Я уже почти дошла до стола пожертвований, когда мои планы прийти и уйти до прибытия мужа пошли крахом.
– Джианна, ты как всегда прекрасна.
Я на секунду закрыла глаза, а потом развернулась с кокетливой улыбкой на губах.
– Оу, ты тоже очень мил, Винсент.
Двадцатидевятилетний владелец этого великолепного отеля рассмеялся.
– Милый, да, именно к этому я всю жизнь и стремился.
Смирившись с тем, что быстро отсюда не выберусь, я схватила бокал шампанского с ближайшего подноса.
– Что ж, у тебя волшебно получается, – ответила я, окинув взглядом свиту Винсента, собирающуюся за его спиной.
Он разгладил галстук, весело прищурившись.
– Я не просто так на тебя напал, и вовсе не для того, чтобы обсудить мою милоту.
Я надулась в наигранном удивлении.
– Пробуешь новые схемы разговоров?
Винсент и его компания хмыкнули. Я сделала глоток шампанского.
Знакомое чувство заворочалось на задворках сознания, и я перевела взгляд на большие двойные двери в зал. Бокал замер у моих губ.
Широкие плечи. Черный костюм. Четкие линии.
Синие глаза.
Что-то в моей груди затрещало и заискрило, словно петарда на раскаленном асфальте.
Агент Аллистер стоял в дверях рядом с блондинкой. Она держалась за его локоть, а он смотрел мне в глаза.
«Глаза никогда не лгут».
В тот момент я ему завидовала.
Его глаза были океаном подо льдом, где не выживает ничего, кроме самых опасных существ, а мои были открытой равниной.
Он видел все.
Каждый синяк.
Каждый шрам.
Каждый удар по моему лицу.
Я не хотела ничьей жалости, но его полное безразличие сводило меня с ума. Я уже забыла, как звучал его голос, но каким-то образом знала, что бы он сказал.
«Подбери сопли, малышка. Ты ничего не знаешь о настоящей боли».
Горячее и тяжелое презрение запульсировало в моей груди.
Иррационально, знаю, но я винила этого мужчину за то, что он подал мне идею переспать с Нико.
Я винила его, потому что так было проще.
Я винила его, потому что он был достаточно холоден.
Федерал окинул взглядом окружающую меня толпу мужчин. Он отвел глаза, но я успела заметить мелькнувшую в них мысль, прежде чем он и его блондинка растворились в толпе. Он думал, что я флиртую, что я их дразню. Он думал, что я неверная жена.
И теперь я даже не могла этого отрицать.
– Я как раз рассказывал им, как мы впервые познакомились, – сказал Винсент. – Помнишь?
Я переключила свое внимание обратно на компанию передо мной, и горячее жжение перекинулось из груди на мою руку, сжимающую ножку бокала. Заставив себя улыбнуться, я ответила:
– Конечно помню. Ты поставил против моей лошади и, разумеется, проиграл.
– Что правда, то правда. – Он опустил взгляд в пол и с улыбкой прочистил горло. – Но я говорю о том, как напился и пригласил тебя сбежать со мной на Таити. А ты отказала мне, потому что уже была там, и следующим в твоем списке был Бора-Бора.
Как по команде, все засмеялись.
Я прикусила щеку, чтобы скрыть улыбку.
– Я пыталась не позорить тебя, но, видимо, ты сегодня жаждешь пострадать.
– Похоже на то, – хмыкнул он. – Мортиша снова в строю, и я сделаю на нее ставку в эти выходные.
– Ох, Винсент, – расстроенно сказала я, – любишь же ты выбрасывать деньги на ветер, да?
Толпа все росла, пока я не перестала видеть ее краев, а в центр летели ставки и статистика лошадей.
– Джианна, придешь на скачки в Кинланде в эти выходные?
– Джианна, будешь ставить на Черныша?
– Джианна, останешься на афтепати?
Потребовалось полчаса, чтобы вырваться из этого разговора, и к тому моменту я уже выпила два бокала шампанского, так что мне срочно нужно было облегчиться. Воспользовавшись туалетом, я направилась к столу пожертвований, надеясь сдать свой чек и ускользнуть.
Увидев спину Аллистера, стоящего у стола и разговаривающего с одной из дам, отвечающих за мероприятие, я замерла как вкопанная. В животе свернулась нерешительность, и я даже сделала шаг в противоположном направлении, как…
«Ну уж нет».
Я ненавидела этого человека, но еще сильнее презирала то, как пугало меня его присутствие.
Словно пытаясь что-то доказать самой себе, я подошла к столу и остановилась так близко, что коснулась рукой его пиджака. Он бросил взгляд на меня и тут же перевел его обратно на пожилую женщину, с которой разговаривал, словно я была частью декора.
– Знаете, – сказала дама, и румянец залил ее щеки, – моя дочь очень хорошо о вас отзывалась, и я рада, что вы смогли прийти. Такой человек, как вы, наверняка очень занятой. Преступность в этом городе растет с каждым годом.
– Я исключительно рад быть здесь, мэм.
Я не смогла сдержать тихого смешка.
Уголки губ Аллистера дернулись, но на меня он не посмотрел.
Слова, сказанные им год назад, прозвучали в моей голове его голосом. Немного грубым и всегда с таким оттенком, словно он знает что-то, чего не знает собеседник.
Дама бросила на меня взгляд и тут же потеряла интерес, продолжив разглядывать федерала, но через секунду, словно осознав, кого увидела, снова взглянула на меня.
И уставилась, не мигая.
– Простите, я могу вам чем-то помочь?
Я вытащила заранее выписанный чек из лифчика и протянула ей. Она брезгливо держала бумагу двумя пальцами за уголок, но только до того, как развернула и увидела сумму.
– Ох, – выдохнула она, – это невероятно щедро. Спасибо вам огромное. – Что-то написав на листке бумаги, она протянула мне планшетку. – Пожалуйста, заполните эту форму. – Когда я не отреагировала, она уточнила: – Данные спонсора и налоговая квитанция. – Она понизила голос. – Вы даже можете потом вычесть это из налогов.
– А, я не плачу налоги.
Она моргнула.
Аллистер перехватил планшетку.
– Она все заполнит.
– Хорошо… замечательно. – Дама отошла от нас.
– Скажи на милость, ты вообще думаешь, прежде чем что-то говорить? Или несешь все, что придет в голову?
– Ну, – сказала я, нахмурившись, – в этот раз и правда особо не подумала. Но откуда мне знать про налоги? Антонио сказал, что он их не платит.
– Все платят налоги. Это закон.
– А, тот самый, который ты защищаешь?
Аллистер сунул мне планшетку.
– Заполни форму и закрой рот, пока мне не пришлось арестовать тебя за уклонение от уплаты налогов.
– Звучит как пустая трата времени, учитывая, что тебе придется отпустить меня сразу, как мой муж об этом узнает.
Аллистер стиснул зубы.
– А он, получается, твой спаситель, да?
Я напряглась от мрачного тона в его голосе – звучало так, словно Аллистер знал обо мне больше, чем следовало.
– Он мой муж, – ответила я так, словно это все объясняло, хотя на самом деле это ровным счетом ни о чем не говорило.
Я взяла планшетку. Аллистер еще секунду держался за нее, глядя на меня, прежде чем наконец отпустить. Отвернувшись, он выглянул в зал, поднеся к губам стакан с прозрачной жидкостью. Наверняка вода, учитывая, насколько он был скучный.
– Ты выглядишь так, словно заблудилась по дороге на гранж-концерт.
– К счастью, нет, – сказала я, заполняя форму. – Была бы очень расстроена, если бы пропустила его.
– Что ты сделала с волосами?
– А что? – Я надулась. – Не нравится? Для тебя покрасила. Слышала, тебе нравятся блондинки.
– Думала обо мне, да? – протянул он.
– Каждый день, каждый час. Ты всегда со мной, как грибок или назойливая муха, вьющаяся вокруг головы.
Уголок его губ дернулся.
Положив планшетку, я оперлась бедром о стол, прислонила ручку к подбородку и окинула взглядом зал. – Кстати о блондинках, где же твоя?
Я проследила за взглядом федерала и нашла его спутницу, разговаривающую с другой девушкой посреди комнаты: стильное белое коктейльное платье, волосы убраны в высокий хвост. Идеальная осанка, сдержанная улыбка. Готова поспорить, она никогда в жизни не расслаблялась.
– Выглядит… интересной.
Уловив взглядом его обезоруживающую улыбку, я почувствовала что-то горячее и нерешительное, зарождающееся в животе. От этого чувства во рту немедленно стало гадко.
Я оттолкнулась от стола.
– Ну, что ж, сносного тебе вечера. Я бы пожелала приятного, но решила попробовать что-нибудь новенькое, например, не желать того, во что не верю.
– Уверена, что не хочешь пожертвовать свою обувь, прежде чем уйти?
Бросив взгляд на свои высокие сапоги, я щелкнула каблуками, как Элли. К сожалению, домой они меня не перенесли.
– Я бы не против, но, боюсь, мама твоей девушки выбросит их на помойку.
Подняв глаза, я заметила, как его взгляд прошелся от моих сапог до полоски кожи над ними. Расчетливый, оценивающий взгляд, который сложно было назвать похотливым. И все равно он меня обжег, как ледяной кубик, тающий на обнаженной коже под летним солнцем.
– Она не моя девушка, – сказал он, сделав большой глоток того, что точно было водой.
– Я бы сказала, что мне ее жаль, но… – Я сверкнула глазами, но верная своим словам не желать того, во что не верю, прошла мимо него.
Его следующие слова, пропитанные чем-то сладким и горьким, заставили меня замереть.
– Неприятности в раю?
Я стиснула ручку, которую все еще держала в руке.
Сглотнула и потерла большим пальцем пустое место на безымянном.
Мой брак был спектаклем, в который я продолжала играть – развод был неслыханным понятием для «Коза Ностра», – но я отказывалась позволять бриллианту на моем пальце, символу любви, сковывать меня, когда ни о какой любви не шло и речи. По крайней мере, ответной.
Я повернулась к Аллистеру, ожидая увидеть его триумф, но, когда наши взгляды встретились, мое сердце замерло и неестественно заныло.
В его глазах было что-то темное и искреннее, и только позже я поняла, что он намеренно разрешил мне это увидеть. Ритмичное кап, кап, кап стекающей крови. Звон металла и огня, в которых он был выкован.
Он утопал в крови по самую шею.
Мне хотелось знать, был ли он покрыт ею даже стоя передо мной, под черным костюмом и белой рубашкой, под своей личиной джентльмена.
– Чем тебе пришлось пожертвовать, чтобы стоять сегодня здесь? – эта мысль вырвалась у меня, словно слова столкнуло с губ неведомой силой. – Душой? – Я подошла ближе, остановившись в считаных сантиметрах, позволив его ауре слиться с моей кожей. Проведя кончиком ручки по его ладони, прошептала: – Сколько же крови на этих руках?
Он провел языком по зубам, отводя взгляд в сторону, прежде чем снова посмотреть на меня.
Бездонные. Синие. Мое сердце билось тяжело и глухо, потому что я знала, что если буду смотреть слишком долго, то окажусь заперта подо льдом.
– Когда-нибудь, – выдохнула я, наклонив голову, – это все тебе аукнется.
Он прищурился с отвращением, уронив взгляд на ручку, которую я прикусила. Мне потребовалась секунда, чтобы сопоставить факты.
«Микробы, скорее всего».
Я облизала кончик ручки, как леденец, положила ее в нагрудный карман его пиджака и похлопала по груди.
– Паршивого вечера, Аллистер.
Сделав шаг, я осознала, что в горле у меня пересохло от его взгляда, так что вернулась, выхватила из его руки стакан и залпом выпила содержимое.
И поперхнулась.
«Водка».
* * *
Жжение в горле спустилось в грудь, пока я шла к выходу. Как только я толкнула дверь и меня окутал прохладный октябрьский воздух, я столкнулась со знакомой парой глаз.
– Куда-то собралась?
Я напряглась и попыталась обойти его, но муж поймал меня за руку и заставил остановиться.
– Отпусти меня, – процедила я сквозь зубы.
Антонио притянул меня к себе, обняв за талию, словно мы были самой обычной парой. Словно между нами не было разницы в двадцать пять лет, словно он ухаживал за мной, а не просто подписал контракт на меня, и, главное, словно он не изменил мне и не попытался извиниться за это коробкой вшивых конфет.
Я предприняла попытку вывернуться, но его хватка только усилилась.
– Только попробуй устроить сцену, Джианна… – предупредил он.
Антонио был так похож на своего сына, только завернутый в боль и преподносящий себя как праведного человека, хотя крестик на его шее прожигал в нем дыру. После двух лет брака я не была уверена, что он вообще был способен испытывать сочувствие, и знала, как именно он получил звание одного из самых опасных людей США.
Почему же его так обожали? Ну, когда Антонио был к вам добр, он был подобен солнцу. Все хотели его внимания, потому что если он уделял его вам, то оно было абсолютным, словно вы были единственным значимым человеком на свете. Несмотря на разбитое сердце, на все стены, что я выстроила вокруг себя, и на те, что держала до сих пор, я не могла ему противостоять.
И теперь мне нужно было понять, как отказаться от этого солнца.
– Мне не нравится, когда ты заставляешь меня ждать.
– Мне не нравится, когда ты трахаешь моих подруг.
– Следи за языком, – отчитал он меня, возвращая нас в отель.
Иногда мне казалось, что в моей глотке застрял крик – крик, который я держала в себе двадцать два года. У него – нет, у нее – был голос, тело, яркие рыжие волосы и стальное сердце. Мне было страшно, что она вырвется наружу, что ее эхо сожжет мир дотла и оставит меня стоять в одиночестве среди дыма и пепла. Я затолкала это чувство глубоко, так глубоко внутрь, что моя кожа покрылась тонким слоем пота.
Мы прошли мимо дверей в зал, и, заглянув внутрь, я столкнулась глазами с Аллистером.
Наш обмен взглядами был порывом жара, жгучестью алкоголя и мерцанием непроглядной тьмы, когда он заметил хватку Антонио на моей руке. А потом все исчезло и сменилось золотыми обоями коридора по пути к террасе.
Мы вышли наружу, и я резко втянула в себя воздух. Ночь была холодной и темной, но вместо того, чтобы потереть руки и попытаться согреться, я разрешила холоду впиться в кожу. Может быть, я была мазохисткой, а может быть, только боль заставляла меня чувствовать себя живой.
На террасе никого не было, кроме пары гостей, вышедших покурить.
– Оставьте нас наедине, хорошо?
Это не было вопросом, как бы мой муж его ни преподнес.
Мужчины обменялись нерешительными взглядами, но через пару секунд затушили сигареты и вернулись в зал через двойные двери. Свет разлился по полу террасы, прежде чем двери закрылись и нас снова обступила темнота.
В настоящее ворвалось далекое воспоминание.
– Как ты можешь любить такого ужасного человека? – спросила бывшая лучшая подруга Сидни, пока мы сидели на диване в кабинете моего мужа и слушали, как он разговаривает по телефону.
Мне потребовалась всего секунда, чтобы ответить.
«Он меня слушает».
Что ж, видимо, ее он тоже слушал.
– Потрудишься объяснить, что это такое?
Я повернулась к Антонио и увидела в его руке маленькую круглую коробочку. Сердце забилось где-то в горле. Вот сейчас обрушится еще одна из тех стен, что я возвела.
– Что это такое, Джианна? – рыкнул он.
– Противозачаточное.
– Зачем оно тебе?
– Чтобы не залететь.
Глаза Антонио вспыхнули от ярости, как два огня в темноте. Мы были прилежными католиками, а церковь не одобряла противозачаточные. Но я знала, что сильнее его волновало другое: он хотел еще одного ребенка. Сына, что будет править его империей.
– Как давно?
Я посмотрела ему в глаза.
– С того дня, как мы поженились.
«С той ночи, когда ты растоптал мое сердце».
Удар по моему лицу последовал незамедлительно. От него моя голова дернулась, а из легких вышел весь воздух. Рот наполнился металлическим вкусом крови.
– Вот на что ты заставляешь меня идти, Джианна, – прорычал он. – Думаешь, мне нравится тебя бить?
Ветер унес мой горький смех.
Самым печальным было то, что иную жизнь я видела только на экране телевизора.
Он выкинул таблетки за ограждение.
– Ты больше никогда не будешь их принимать, поняла меня?
Я помотала головой.
– Больше. Никогда. Или клянусь, я лишу тебя всего. Никаких денег и никаких тайных поездок в Чикаго. И да, я знаю, что ты там была.
Мое сердце превратилось в лед и раскололось на части.
– Ты прекрасно знаешь, что твой папá запретил тебе видеться с матерью. – Его голос смягчился. – Я ему ничего не сказал, потому что знаю, как много это для тебя значит.
«Она больна».
Я не могла сказать этого вслух, потому что знала: мой голос дрогнет.
– Мне нужно ее видеть.
– Я знаю. – Он шагнул ближе, и до меня донесся терпкий запах его одеколона. – Я все о тебе знаю, Джианна. Куда ходишь, что делаешь, с кем разговариваешь. – Он запустил руку в мои волосы, и я поборола желание отшатнуться, зная, что тогда он дернет за пряди. – Ты моя. А я приглядываю за тем, что мне принадлежит.
– Если бы тебе было не плевать на меня, Антонио, ты бы убрал от меня свои грязные лапы и дал мне с тобой развестись.
– Ты что, думаешь, я бы взял в жены абы кого? Я хотел тебя, – он прижал губы к моему уху, – так что взял тебя, и, черт возьми, оставлю себе. – Я попыталась отстраниться, но он не ослабил хватку. – Я даю тебе полную свободу действий, Джианна, но если будешь нарываться, то мгновенно окажешься под замком. Поняла меня?
– Если ты думаешь, что после всего этого я буду с тобой спать, то тебе нужно проверить голову.
– Ты остынешь. – Он провел пальцем по моей щеке. – А потом поймешь, что тоже хочешь детей, cara. – Грубо схватил меня за подбородок. – И не думай, будто я не заметил, что ты без кольца. Наденешь его обратно, когда вернешься домой, иначе завтра утром оно будет приклеено к твоему пальцу.
Свет зала осветил его серый костюм, когда он скрылся в дверях.
Мои руки задрожали.
Двери закрылись, и его слова обрушились на меня, грозя проглотить целиком.
«Никаких тайных поездок в Чикаго».
«Никаких тайных поездок в Чикаго».
«Никаких тайных поездок в Чикаго».
Дрожь поднялась по моим рукам, забралась в вены и сосуды. Меня трясло изнутри. Легкие сдавило, и с каждым вдохом они становились все меньше.
