Даниэль Лори
Сумасшедшая одержимость

Полная версия

Danielle Lori

The Maddest Obsession

Печатается с разрешения литературного агентства Danielle Lori LLC

All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form without written consent of the author, except by a reviewer who may quote brief passages for review purposes only. This is a work of fiction. Names, characters, places, and incidents ore used fictitiously and are a product of the author’s imagination.

Русификация обложки Ольги Жуковой

© Danielle Lori, 2019

© Никулина А., перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Моему брату Кори.

Ты всегда хотел совершить что-то неординарное, и у тебя это получилось.

Ты раньше всех нас добрался до рая.

Я буду любить тебя вечно.

Примечание автора:

«Сумасшедшая одержимость» охватывает семь лет жизни Джианны, от двадцати одного до двадцати восьми лет, поэтому я разбила книгу на две части: прошлое и настоящее. В первой части каждая глава от лица Джианны будет касаться нового года ее жизни, а вот с точки зрения Кристиана мы увидим только несколько дней.

Во второй части вы вернетесь в настоящее, происходящее параллельно событиям книги «Сладостное забвение». Так что, если вы еще не читали «Сладостное забвение», но планировали это сделать, настоятельно рекомендую начать именно с нее, а после приступить к прочтению «Сумасшедшей одержимости».

Даниэль

Часть первая
Прошлое

Глава первая
Кристиан

Нью-Йорк

Сентябрь 2015

– Расскажите один факт о себе.

Тиканье часов заполняло пространство между нами. Теплые цвета, удобные кресла – эта комната должна была быть уютной, но атмосфере в ней об этом сказать забыли; воздух был затхлым и душным, словно каждая произнесенная ложь оставалась в этом помещении навсегда.

Я прищурился, мысленно возвращаясь к тому, как подмигнул мне вчера Кайл Шитс. Он тоже через все это недавно прошел, хоть и по другому обвинению, и каким-то образом выболтал себе прощение за анимешную порнуху на офисном компьютере. Хоть я и был воплощением лжи, от перспективы оказаться в одной категории с тем подонком меня перекашивало. Да он же кроссовки с костюмом носит, черт возьми!

Потерев подбородок ладонью, я честно признался:

– Я увлекающаяся натура.

Доктор Саша Тейлор не сдержала мелькнувшее в глазах удивление и, чтобы скрыть эту инстинктивную реакцию, опустила взгляд на папку с делом. На ее костюме не было ни единой складки. Она закончила Йельский университет и происходила из богатой семьи. Тридцатиоднолетняя и светловолосая, она была олицетворением того, что я искал в женщинах: ум, красота, стиль.

– И чем увлекаетесь? Алкоголь? – спросила она.

Я покачал головой.

– Наркотики?

«Жить было бы проще».

– Женщины?

«Женщина».

Я снова покачал головой, но на этот раз с улыбкой.

Она перевела взгляд на мои губы, сглотнула и отвела глаза.

– Мы еще вернемся к этому вопросу. – Она сделала паузу. – Вы знаете, почему находитесь здесь?

Я ответил ей пустым взглядом.

Она вздрогнула.

– Ну конечно же знаете. Связан ли… тот случай… с вашим увлечением?

Я сконцентрировался на ее ярко-красных туфлях, возненавидев себя за то, что моей слабостью не было что-нибудь помельче, вроде аниме-порно. Не задумываясь обменял бы на это свою проблему.

«Ты публично прокололся, Аллистер. Следуй протоколу, больше я ничего сделать не могу».

Эти слова подвели меня под монастырь.

Я не был хорошим человеком, а мои работодатели были и того и хуже. Тем не менее я очень рано понял, что мир не делится на черное и белое. Иногда люди перемазываются в черном так сильно, что уже не могут вернуться на свет, а иногда тьма оказывается для них подходящей. Хоть я и не относил себя к последним, я не собирался рисковать всем, чего достиг. Я слишком упорно добивался своей цели, чтобы потерять все из-за женщины. И уж тем более из-за женщины, которая одевается, как плод любви Бритни Спирс и Курта Кобейна.

– Нет, – соврал я.

Если бы я был с ней честен, то меня бы упекли в психушку, но, что еще вероятнее, – Бюро бы заставило Сашу Тейлор исчезнуть навсегда.

– Некоторые считают, что дело в женщине, – осторожно предположила она.

Я вскинул бровь.

– Вы одна из этих некоторых, Саша?

– Нет.

– Почему?

– Вы выглядите слишком… рассудительным, чтобы так вести себя из-за женщины.

«Холодным». Вот что она на самом деле хотела сказать.

И она была права – по крайней мере, могла бы быть, – но в той раздражающей ситуации, из-за которой я здесь оказался, не было ничего обычного. Холод всегда был мне близок, в самом буквальном смысле этого слова, но теперь мне до него было как до Багдада. Внутри моей груди пылал огонь, и его языки дотягивались до останков души.

Саша поерзала и закинула ногу на ногу.

– Возвращаясь к вопросу о вашем увлечении… Вы часто позволяете себе получить желаемое?

От одной только мысли о том, что я бы мог вкусить желаемую сладость, сердце забилось быстрее, а мне стало жарко и неспокойно. Я ненавидел ту женщину за то, что она на долгие годы превратила мою жизнь в ад, но отрицать было бесполезно – я хотел ее коснуться, хотел трахнуть ее так, чтобы она забыла всех других мужчин в своей жизни, чтобы она стала хотя бы вполовину так же одержима мной, как я был ею, чтобы она больше никогда в жизни не забыла мое имя.

Я провел языком по зубам и затолкал эти чувства как можно глубже, но это совершенно не помогло расслабиться.

– Никогда.

– Почему?

Я встретился с ней глазами.

– Потому что тогда оно победит.

– А вы не любите проигрывать? – Она закончила предложение с выдохом.

Казалось, я почти мог слышать отчаянный стук ее сердца, пока мы смотрели друг на друга в душной тишине.

Она заправила за ухо прядь волос и перевела взгляд на свои бумаги, пробормотав:

– Да, не любите.

Тиканье часов грубо вторглось в наш разговор, напоминая грозящую взорваться бомбу. Саша бросила на них взгляд и сказала:

– Последний вопрос, прежде чем наша встреча подойдет к концу. Как вы справляетесь со своим «увлечением»?

«Легко».

– С помощью порядка.

– Вы предпочитаете порядок? – переспросила она. – В каких областях?

– Во всех.

Она покраснела и прочистила горло.

– А что вы делаете, когда в вашу жизнь врывается беспорядок?

Перед моими глазами мелькнули густые волосы – иногда каштановые, иногда светлые, – гладкая оливковая кожа, босые ноги и все остальное, что было для меня запретно.

Огонь в моей груди разгорелся еще жарче, стало тяжело дышать. Обычно боль действовала на меня как наркотик, но когда речь шла о Джианне Руссо – простите, Марино, – боль становилась похмельем. Тошнотворным. Отвратительно горьким.

Я ответил сквозь стиснутые зубы:

– Тогда я его упорядочиваю. – Поднявшись на ноги, я застегнул пиджак и направился к двери.

– Но что, если случай запущенный? – надавила она, вскакивая на ноги и сжимая мое дело в руках.

Я остановился, держась одной рукой за дверную ручку, и бросил взгляд на запястье, где под манжетой рубашки скрывалась резинка для волос.

Внутренний голос призывал ответить язвительно.

– Вот тогда, Саша, я становлюсь одержим.

Глава вторая
Джианна

21 год

Декабрь 2012

Я нашла свое счастье в свернутой долларовой купюре и белом порошке.

Иногда они приносили мне эйфорию – такую эйфорию, от которой бурлит кровь в венах, сердце колотится быстрее и весь мир падает к твоим ногам. Как после секса, только без чувства пустоты.

А иногда они были лишь инструментом. Одна дорожка – и все неурядицы, каждый синяк, стирались из памяти. Всего одна дорожка – и я становилась свободной.

Порой это заканчивалось резким порывом воздуха и скрипом захлопывающейся передо мной металлической двери.

Эхо рикошетом отскочило от стен и ударило по барабанным перепонкам как пинбольный шарик. Я сглотнула, услышав, как закрылся засов.

Шагнув вперед, я схватилась за железные прутья.

– Мне же положен один звонок, правда?

Полицейская, латиноамериканка лет двадцати с чем-то, положила руки на пояс и, нахмурив темные брови, окинула меня взглядом.

– Сегодня не твой день, принцесса. Если мне придется смотреть на это отвратительное платье, – она кивнула на мое красное, восхитительно кружевное платье от «МакКвин», – еще хоть минуту, у меня голова будет раскалываться до конца смены.

Я попыталась прикусить язык, но не успела.

– Можешь сколько угодно винить в этом мое платье, но мы обе знаем, что башка у тебя будет трещать из-за старческого пучка на твоей макушке, cogliona.

Прищурившись, она шагнула в мою сторону.

– Как ты меня назвала?

– Воу, – вмешалась другая полицейская, положив руку на плечо коллеги. – Мартинез, пойдем.

Латина враждебно посмотрела на меня, а потом удалилась вместе с напарницей.

Я развернулась, уже готовая начать метаться от стенки к стенке, но обнаружила, что в камере не одна. Рыжая проститутка, давно уже не в расцвете сил, сидела в углу и наблюдала за мной сквозь слипшиеся от туши ресницы. Ее тональник был на несколько тонов темнее бледной кожи, а сетчатые колготки в дырках.

– Они не забрали твою обувь.

Я взглянула на свои красные туфли от «Джимми Чу».

– Красивые, – сказала она, отколупывая лак с ногтей.

Посмотрев на ее голые ноги, я вздохнула и села на лавку рядом с ней.

Они не забрали мою обувь, потому что мне не грозило остаться в камере надолго. Вне всяких сомнений, уже через несколько минут за мной должна была прийти какая-нибудь важная шишка в костюме не по размеру, чтобы отвести меня куда-нибудь, где есть диван и кофе – чтобы там, в комфорте, я разговорилась и вывалила им все секреты «Коза Ностра».

«Позорище».

«Ничтожество».

«Как тебя любить такую?»

Я пожевала нижнюю губу, чувствуя, как в груди зарождается тревога.

– Сколько стоили? – спросила моя соседка, и в тот же момент в конце коридора хлопнула дверь. От эха этого звука волоски на моих руках встали дыбом.

Я услышала его раньше, чем увидела.

И сразу поняла, что за мной прислали федерала.

Профессиональный и безразличный голос с неуловимой ноткой в каждом слове, острый и жесткий, словно тайный грех, который держат запертым глубоко в душе.

Его следующее слово – Джианна – скользнуло по моей шее словно прикосновение стальных крыльев к чувствительной коже. Я стерла это ощущение рукой, перекинув волосы через плечо.

– Думаю, неприлично много, – наконец ответила я, звуча так, словно забыла, как дышать.

Проститутка кивнула, как будто ей что-то стало понятнее.

Она была очень красива – несмотря на макияж, помутневшие от злоупотребления наркотиками глаза и годы обслуживания, конечно же, самых лучших мужчин Нью-Йорка.

Родственная душа, иначе и не назвать.

Голос федерала снова донесся до моих ушей, на этот раз ближе; он разговаривал с Мартинез. Шум в других камерах мешал, но я слышала, как смягчился ее голос, как дали о себе знать латинские корни в ее произношении.

Я закатила глаза. Служебный роман.

«Как это мило».

Впрочем, непохоже, что он купился. Я кожей чувствовала его незаинтересованность, слышала холод в его голосе.

Меня пробрала дрожь.

Господи Боже, он всего лишь федерал. Меня с рождения окружали мафиози.

Я откинулась назад с безразличием, от которого на самом деле была далека, и накрутила на палец прядь темных волос.

Помещение стало меньше, стены вокруг меня начали смыкаться, как и много раз до этого.

Я медленно вдохнула. Выдохнула.

Повернула голову и выглянула.

Мартинез стояла в коридоре и смотрела в спину направлявшегося ко мне федерала с чистейшим и безответным обожанием во взгляде.

Наверное, все мы в каком-то смысле родственные души.

Металлические прутья разделяли его силуэт, пока он шел мимо других камер, не удостаивая их взглядом. Непринужденная походка, расправленные плечи, расслабленные руки – все его естество излучало уверенность в себе и сулило сплошное разрушение, словно кирпичи, цемент и женские сердца превращались в пепел по одной его прихоти.

Он поднял глаза и поймал мой взгляд своим, тяжелым и бесстрастным, словно смотрел сквозь меня.

Мое сердце заледенело в груди.

Мы смотрели друг на друга всего секунду, но момент растянулся как в замедленной съемке и выбил весь воздух из моих легких. Я скрестила ноги, обнажив бедра. Чувство безопасности окутало меня теплым одеялом. Пока мужчины смотрят на мое тело, они никогда не увидят то, что кроется в моем взгляде.

И все равно, дойдя до моей камеры, первым делом он заглянул мне в глаза. Бессердечные. Наглые. Синие. Его взгляд обжигал, как если бы я стояла в жаркий летний день перед открытой дверцей холодильника, когда холодный воздух сталкивается с горячим и становится облачками пара.

Он стоял перед запертой дверью, и я кожей чувствовала исходящую от него опасность даже с расстояния нескольких метров. Не оставалось никаких сомнений, что на самом деле дверь запирала его, а не меня.

Тусклый коридорный свет мерцал над его головой.

Темные волосы, явно рукой мастера, были коротко сбриты на висках, с плавным переходом на макушку. Широкие плечи, четкие черные линии, костюм, идельно подогнанный под его спортивное тело. Контроль. Точность. Все в его внешности кричало об опасности, как яркие полоски на ядовитой змее.

Но примечательнее всего было его лицо. Симметричное, с безупречными пропорциями. Даже холодное, каменное выражение его не портило. На второй взгляд обнаруживалось тело, из тех, от одного вида которого женщины стонут, а на третий – в каждом его движении прослеживался интеллект, словно все вокруг были шахматными фигурами, а он размышлял, как нами лучше сыграть.

Дверь камеры открылась, мое сердце подскочило, и я переключила внимание на бетонную стену перед собой.

– Руссо.

«Ну уж нет».

«Ни за что».

Если я пойду с ним, меня продадут в рабство и больше никто никогда меня не увидит. Федерал или нет, но судя по глазам и общему впечатлению, этот мужчина видел и делал такие вещи, которые нормальному мафиози и не снились.

Я молчала.

Я твердо собиралась сидеть здесь и ждать другого федерала – того, что в костюме не по размеру.

Он бросил взгляд на проститутку.

– Меня зовут Черри, – сказала она с улыбкой, – но ты можешь звать меня как угодно.

У некоторых женщин напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.

Он потер пальцем часы на запястье, один раз, два, три.

– Я учту, – последовал краткий ответ.

Моя кожа вспыхнула, когда он переключил внимание на меня. Его глаза скользнули по моему телу, оставляя за собой дорожку изо льда и пламени, а затем неодобрительно сузились. И в этот момент все то опасение, что он вызывал, глядя на меня, как на человека, а не как на тело, испарилось, и он превратился в обычного мужчину.

Который меня осуждал, чего-то от меня хотел…

– Вставай.

…и говорил мне, что делать.

Раздражение лениво и осторожно загоралось в моей груди.

Я собиралась подождать три секунды, прежде чем подчиниться, но через две внезапно и очень четко поняла, что до третьей не доживу.

Подчинившись, я поднялась на ноги и остановилась перед открытой дверью. Теперь я стояла в его тени, и даже она казалась ледяной.

Я ненавидела высоких мужчин, то, как они всегда смотрели на меня сверху вниз и нависали, как туча, закрывающая солнце. Крупные мужчины заправляли всем с незапамятных времен – в тот момент, взявшись за металлические прутья и посмотрев в синие глаза, я ни в чем в жизни не была так уверена.

В ответ на меня смотрело чистое нетерпение.

– Не знаешь, как тебя зовут, или забыла? – его плавный и низкий голос огнем прошелся по моему позвоночнику.

Я дернула плечом и, словно это что-то объясняло, ответила:

– На тебе костюм нормально сидит.

– Чего не могу сказать о тебе, – протянул он.

«Вот же хамло».

Я прищурилась.

– Это платье от «МакКвин», и сидит оно на мне идеально.

Судя по его лицу, ему было бы плевать, даже если бы ему заплатили за интерес. Он открыл дверь, и мою кожу обдало холодным порывом воздуха.

– Пошла, – приказал он.

То, как он это сказал, действовало мне на нервы, но я уже назвалась груздем, пора было лезть в кузов. С колотящимся в ушах сердцем я вышла из камеры, нырнула под его руку и направилась по коридору.

Со всех сторон раздался свист.

Может, моя кожа и была мягкой, но за двадцать один год жизни под ней сформировалась броня. Слова, насмешки и свист отскакивали от меня и исчезали в небытии – там, где умирают синяки.

В кровь хлынул адреналин. Резкий свет. Затхлый воздух. Скрип ботинок полицейских.

Дойдя до развилки в конце коридора, я была так увлечена мыслями о своем положении и мужчине позади меня, что, когда он велел повернуть направо, повернула налево.

– Другое право. – От меня не укрылась раздраженная нотка в его голосе, будто я была растяпой, попусту тратящей его время.

Я возмущенно вспыхнула, и слова сами сорвались с моих губ, как это частенько случалось:

– Было бы неплохо заранее знать, куда я иду, stronzo.

– Не думал, что тебе нужно столько времени, чтобы осознать простое указание, – откликнулся он и сменил тон на мрачный: – Назовешь меня мудаком еще раз, Руссо, и я гарантирую, последствия тебе не понравятся.

Его слова стегнули меня по спине, и вот уже я ненавидела этого мужчину за то, что он знал итальянский.

Выйдя в вестибюль, я увидела входные двери. Я страстно желала оказаться по ту сторону, но, честно говоря, была готова остаться и здесь, лишь бы никуда не идти с этим человеком.

Федерал в плохо сидящем костюме, которого я ожидала, должен был попытаться аккуратно выспросить у меня секреты «Коза Ностра». В худшем случае это бы включало ладонь, оказавшуюся слишком высоко на моем бедре, но он бы никогда не стал бить женщину. Я сглотнула, наблюдая за мужчиной, что в итоге достался мне, пока он отошел к стойке регистрации. Большой и неприступный. Холодный и, вероятно, абсолютно невосприимчивый к женским чарам.

К каким тактикам он прибегает при допросе? Пытки водой? Электрический ток? Это вообще кто-то до сих пор применяет?

Живот свело от страха.

Один полицейский значок, второй, третий – они сливались в золотые и серебряные вспышки перед моими глазами, и меня начинало мутить.

Я прошла дальше в комнату и встала рядом с федералом.

– А почему я не в наручниках? – спросила я, наблюдая, как двое полицейских выводят из дверей скованного заключенного.

Он три раза постучал пальцем по столешнице – тук, тук, тук – и с удивлением покосился на меня.

– А тебе хочется? – спросил он с явным пошлым намеком, и я убедилась в двух вещах: он и правда был мудаком и уже приковывал женщину к постели.

От неожиданного ответа мое сердце забилось сильнее, и, чтобы это скрыть, я изобразила скуку.

– Спасибо за предложение, но я замужем.

– Я так и понял по булыжнику на твоем пальце.

Я перевела взгляд на свое кольцо и, по какой-то глупой причине, искренне возмутилась тому, насколько этому человеку было плевать, что его пленницу ничто не сковывает. А вдруг я была серьезной угрозой для него и окружающих?

– Я ведь и убежать могу, знаешь, – сказала я, совершенно не намереваясь этого делать.

– Попробуй.

Это было одновременно и вызовом, и угрозой.

По позвоночнику пробежал холод.

– И что, будешь собой доволен, когда поймаешь девчонку в два раза меньше себя?

– Да.

И ни капли сомнения в голосе.

– В этом-то ваша проблема, федералы. Любите злоупотреблять своим авторитарным положением.

– Служебным, – поправил он.

– Что?

– Обычно говорят «пользоваться служебным положением».

Я скрестила руки на груди и, прищурившись, оглядела вестибюль. Могу поклясться, что каждая женщина в помещении притормаживала, чтобы получше рассмотреть моего спутника. Полицейская среднего возраста, годившаяся ему в матери, бесстыже пялилась, подталкивая к нему планшет с другого конца стойки.

Он подписал бумаги и протянул их обратно полицейской, которая даже не мигала. Бьюсь об заклад, женщины ежедневно раздували его неимоверное эго.

Кто-то положил на стойку мою шубу из искусственного меха и сумочку. Мою грудь тут же сдавило волной тревоги.

«Да не может быть, чтобы током».

– Надевай шубу, – приказал он.

Я замерла и стиснула зубы, потому что уже буквально была одной рукой в рукаве, когда он это сказал.

Он взял мою сумочку, расшитую пайетками, и посмотрел на искусственные павлиньи перья так, словно они могли быть переносчиками малярии. Между прочим, я сделала эту сумочку сама, и она была прекрасна. Вырвав ее из его рук и повесив на плечо, я направилась к дверям.

Затем резко остановилась и направилась обратно к стойке, на ходу снимая туфли.

– Можете проследить, чтобы моя соседка по камере – ее зовут Черри – их получила?

Полицейская посмотрела на меня пустыми глазами.

Я ответила ей тем же.

Она наклонилась через стойку, чтобы посмотреть на мои босые ноги с белым лаком на ногтях, и выпрямилась, шурша накрахмаленной униформой.

– На улице уже час идет снег.

Я моргнула.

– Вы хотите отдать опиоидной проститутке… – она наклонила туфлю, чтобы заглянуть внутрь, – …туфли от «Джимми Чу»?

Я просияла.

– Да, пожалуйста!

Она закатила глаза.

– Не вопрос.

– Отлично, – воскликнула я, – спасибо!

Развернувшись, я была встречена ледяным взглядом, который, уверена, женщину слабее мгновенно бы превратил в статую. Он коротко кивнул в сторону выхода.

Я вздохнула.

– Хорошо, офицер, но только потому, что вы так вежливо просите.

– Агент, – поправил он.

– Агент кто? – Я толкнула дверь. Парковка была припудрена снегом, сверкающим под светом четырехглавых фонарей. Декабрьский воздух обдал мои голые ноги и несчастные пальчики, холод тут же попытался затянуть меня в свои объятия.

Он наблюдал за происходящим поверх моей головы и прищурился, глядя на мои босые ноги.

– Аллистер.

– И какая же машина ваша, агент Аллистер?

– Серебряный «Мерседес» на обочине.

Я собралась с духом и спросила:

– Откроешь мне?

Прежде чем он успел ответить, я бросилась к машине. Холод обжигал пятки, а его взгляд прожигал дырку в спине.

Он не открыл машину.

Я стояла, прыгая с одной ноги на другую и дергая ручку пассажирской двери, пока он неторопливо шел к машине.

– Открой дверь, – сказала я, выдыхая облачка пара.

– Перестань дергать за ручку.

«Упс».

Дверь открылась, и я плюхнулась на сиденье, потирая ноги о коврик, чтобы согреться.

Его машина пахла кожей и им. Я была уверена, что его одеколон был изготовлен специально под костюм, но надо было признать: результат стоил потраченных денег. Запах был хорош и даже немного затуманил сознание, пока я не сморгнула наваждение.

Аллистер сел в машину и захлопнул дверь, а я постаралась не обращать внимание на то, что его присутствие грозило поглотить меня.

Мы отъехали от участка в тишине – в напряженной, но почти комфортной.

Покопавшись в сумочке, я нашла жвачку, и салон наполнился шуршанием обертки. Он не отвел взгляда от дороги, но едва заметно покачал головой, показывая, какой несуразной меня находит.

Пусть встает в очередь.

Я лопнула пузырь жвачки и обвела взглядом безупречно чистый салон автомобиля. Ни единого чека. Ни одного стакана с напитком. Ни пылинки. Либо он только что убил человека и заметал следы, либо у этого федерала были зачатки ОКР.

Я всегда была слишком любопытной.

Скомкав обертку, я попыталась выбросить ее в подстаканник. Тем взглядом, которым меня одарили, можно было убить.

Похоже, что ОКР.

Я сунула обертку в недра своей сумочки.

Скрестила ноги, надула пузырь.

Лопнула его.

Тишина была такой оглушительной, что я потянулась включить радио, но он одним взглядом заставил меня передумать. Я вздохнула и откинулась на сидение.

– Расскажи, как давно ты замужем.

Я нахмурилась, глядя на лобовое стекло. Этот мужчина не задавал вопросы – приказывал рассказать ему то, что он хотел знать. Впрочем, молчание можно было интерпретировать как угодно, так что я ответила:

– Год.

– Молода для невесты.

Я стала разглядывать свои ногти.

– Да, наверное.

– Так, значит, ты родом из Нью-Йорка?

– Если бы, – пробормотала я.

– Не нравилось дома?

– Что мне не нравится, так это твои попытки вести непринужденный разговор, которые должны из меня что-то вытрясти. Мне нечего тебе сказать, можешь возвращать меня в тюрьму.

Его рука задела мою, лежащую на центральной консоли, и я отодвинулась подальше от него, переместив ноги на другую сторону. Это его машина была такой тесной или дело было во мне? Печка едва работала, но мне было жарко. Я стянула шубу и бросила ее на заднее сиденье.

Он покосился на меня.

– Нервничаешь?

– Я не нервничаю из-за федералов, Аллистер. У меня на вас аллергия.

Я проигнорировала его взгляд, скользнувший по локонам волос, красному кружеву на животе, сквозь которое был виден бриллиантовый пирсинг пупка, и босым ногам.

– Если бы ты не одевалась как проститутка, тот коп, который тебя остановил, не стал бы тебя обыскивать.

Я соскребла зубами жвачку с пальца и улыбнулась ему.

– Если бы ты не выглядел как эгоцентричный ублюдок, тебе бы могло хоть иногда перепадать в постели.

Уголок его губ дернулся.

– Рад слышать, что для меня еще не все потеряно.

Я закатила глаза и отвернулась к окну.

– Сегодня, видимо, был какой-то праздник, – протянул он.

– Нет.

– Нет? У тебя всегда с собой столько порошка в обычные дни?

Я пожала плечами.

– Может быть.

– И чем ты за него платишь?

– Деньгами.

Я надула пузырь.

Лопнула его.

Аллистер сжал челюсти, и я почувствовала удовлетворение.

– Поэтому ты вышла за него замуж? – Он посмотрел на меня. – Ради денег?

Грудь распирало от злости, но я не удостоила его ответом. Стоило ему задать следующий вопрос, как я не выдержала.

– Ты хотя бы верна ему, охотница?

«Охотница? В смысле, за деньгами?»

– Да как будто у меня был выбор! Vaffanculo a chi t’è morto!

Он обжег меня мрачным, пылающим взглядом.

Я сжала губы.

«Черт возьми».

Он только завел разговор, а уже вынудил сознаться, что у меня не было выбора в вопросе брака с Антонио.

– Тебя мама никогда не учила вежливости?

Я не ответила. Я бы сказала ему, что моя мама была самой лучшей на свете, и он бы тут же догадался, что мой папá запер бы меня в комнате на три дня быстрее, чем услышал бы конец фразы.

– Превышать скорость, пока у тебя наркота, мягко говоря, глупо.

Я фыркнула. Мне хотелось игнорировать его, но я не могла удержаться от ответа. Для меня игнор был подобен открытой ране в груди, и мне становилось дурно от одной только мысли, что я могу заставить кого-то другого чувствовать себя так же. Что забавно, ведь я только что послала этого мужчину переспать с его мертвыми предками. У итальянцев хорошая фантазия на оскорбления.

– Всего на четыре километра превысила ограничения.

Он постучал пальцем по рулю.

– Кто научил тебя водить? Разве «Коза Ностра» не любит держать своих женщин глупыми и покорными?

– Очевидно, нет, потому что этому меня научил мой муж.

Я не собиралась признаваться, что Антонио давал мне гораздо больше свободы действий, чем любой другой мужчина «Коза Ностра» позволил бы своей жене. Антонио много чего мне дал. Может быть, из-за этого у меня плохо получалось ненавидеть его за то, что он отнял.

– И как он отреагирует, когда я отпущу тебя домой?

– А как твоя мама отреагирует, когда ты вернешься домой после отбоя?

– Ответь на вопрос.

Я стиснула зубы и постаралась заглушить растущую злость, опустив солнцезащитный козырек и поправив перед зеркальцем волосы.

– Ты спрашиваешь, бьет ли меня муж? Нет, не бьет. – Форма «бьет» подразумевала многократность, так что, технически, это была правда.

Он прожег мою щеку взглядом.

– Из тебя плохая врунья.

– А ты меня раздражаешь, Аллистер. – Я захлопнула козырек.

Атмосфера становилась тяжелой и давящей, его присутствие, крупное тело и плавные движения смыкались вокруг меня, как те стены.

– Он любит тебя?

Аллистер спросил об этом равнодушно, словно это было не важнее моего любимого цвета. Тем не менее этот вопрос поразил меня, как удар в живот. Я уставилась прямо перед собой, все внутри меня сжалось. Он нащупал мою слабость и собирался бить в нее, пока я не истеку кровью. Ненависть обжигала мои внутренности кислотой.

Я бы предпочла, чтобы вместо этих вопросов меня били током.

Внезапно я возненавидела этого мужчину за то, что он влез ко мне в голову со своими вопросами и обнажил те части меня, которые я никому не показывала.

Я надула пузырь.

Лопнула его.

И тут его терпение тоже лопнуло.

Он вытащил сдувшийся пузырь из моего рта и выкинул его в окно.

Я уставилась на него, борясь с желанием слизнуть с губ неприятное ощущение его пальцев.

– Ты мусоришь.

Его взгляд был безразличным.

Агент Аллистер не заботился об окружающей среде.

Ничего удивительного.

Он вернул руку на руль, и мне внезапно стало интересно, насколько запущено его ОКР. Станет ли он оттирать мою слюну с пальцев отбеливателем, когда вернется домой? Впрочем, мне очень быстро наскучило думать о федерале, и я снова отвернулась к окну, чтобы посмотреть на оранжевый свет проносящихся мимо фонарей и на снежинки, похожие на крошечные тени в ночи.

– Как часто?

Размытый вопрос, но по его тону я поняла, что мы сделали круг и снова вернулись к вопросу о том, бьет ли меня муж.

– Каждую ночь, – сказала я с намеком. – Заставляет меня кричать так громко, что соседи просыпаются.

– Да? И тебе нравится спать с мужчиной намного старше?

Внутри меня разлилось жгучее раздражение. Я протянула руку, включила радио и холодно ответила:

– Уверена, что он повыносливее тебя.

Он даже не соизволил ответить. Я услышала всего секунду какого-то политического шоу, прежде чем он снова выключил радио. Каким монстром надо быть, чтобы предпочитать подобное музыке?

Тишина продлилась недолго, так как он снова ее нарушил.

– Твой пасынок старше тебя, – заметил он. – Должно быть, это странно.

– Да не особо.

– Полагаю, у тебя с ним больше общего, чем с его отцом.

– Не угадал, – ответила я. Мне наскучил этот разговор и этот человек. Худшее наказание на свете. Никогда больше не притронусь к кокаину.

– Ты год жила с ним под одной крышей. И вы примерно одного возраста. Если у вас мало общего в интересах, то физического точно полно.

Я засмеялась.

«Мы с Нико?»

Да никогда в жизни.

К сожалению, тогда я еще не знала, как легко все изменится.

– Вы мое дело заберете домой сегодня ночью, а, офицер?

Он не ответил.

Меня начали терзать смутные сомнения по мере того, как улицы становились все более и более знакомыми. Все внутри сжалось, а когда мы свернули на мою улицу, меня захлестнуло тяжелое и вполне конкретное чувство. Сильная злость. Он позволил мне поверить в то, что он честный федерал, в то время как сам был очередной пешкой моего мужа.

Он припарковал машину на обочине у моего дома.

Отвращение исходило от меня, смешиваясь с запахом кожи и одеколона. Я была уверена, что он это почувствовал, когда повернул голову, чтобы посмотреть на меня. Его глаза были сухими, как джин, но внутри теплился огонек, словно кто-то бросил в стакан спичку. Синие. Его взгляд схватил меня за шкирку и утянул под воду.

Я медленно вдохнула. Выдохнула.