Даниил Корнаков
Дети Антарктиды. На севере
Пролог
Под прохудившимися ботинками хлюпала свежая слякоть.
Двое собирателей продирались сквозь заросли мокрых кустарников, оглядываясь по сторонам. Шли осторожно, оценивая каждый шаг. Давеча Шаман нечаянно ступил на сухую ветвь, лежавшую под густой кроной клена, и в тишине леса послышался звонкий треск, наверняка спугнувший молодого оленя. Этого зверя два новоиспеченных охотника выслеживали вот уже несколько часов.
Раздосадованный собственной невнимательностью канадец прошипел:
– Это ж надо, во всем лесу ступить именно туда, куда сырость не добралась!
Через минуту он взял себя в руки и велел следовать за ним, в гущу леса, покрытую тонкой пеленой снега и лоснящейся листве.
Прикончить этого оленя вдруг стало для Матвея чуть ли не главной целью в жизни, и причина на то была одна – зверский голод. Живот не замолкал с начала дня, своим предательским урчанием будто предупреждая всю дичь в округе. Утром удалось пожевать только травы, да кусочек вяленого мяса размером с ноготок. Вот и весь тебе завтрак.
Голова кружилась, в глазах мутнело, еще и рана в животе ни с того ни с сего заныла, впервые с момента выздоровления дав о себе знать.
– Ты как? – поинтересовался Шаман, искоса поглядывая на спутника.
– Сойдет, – солгал Матвей и потянулся к фляге с водой. Пару глотков смогли утолить чувство голода, хоть он и знал, что ненадолго.
– Далеко он точно не ушел. Видишь следы? – Шаман указал на отпечаток копыт в грязи. – Совсем свежий.
– Ну вот и польза от этой погодки, – буркнул вслед Матвей. Его сковывала усталость, а раздражение в голосе стало чем-то естественным. Он это понимал, но ничего не мог с собой поделать.
Оба пошли по следу.
– Все хотел спросить, – полушепотом обратился к спутнику Матвей, – что тебя связывает с Лейгуром? Частенько замечал, как вы двое разговариваете друг с другом без конца. – Он услышал, как задал вопрос совсем уж без обиняков, что прозвучало явно некрасиво, и решил немного сгладить: – Если, конечно, это не секрет.
– Нет, вовсе не секрет. Болтаем мы так, по мелочи, вспоминаем былые деньки.
– Былые деньки?
– Ага. Мне довелось путешествовать вместе с ним и его женой на том самом корабле, который похитил наш общий знакомый. Много лет назад они наняли меня как провожатого, и во время путешествия наша троица успела стать хорошими друзьями.
Друзьями? Интересно, какого это иметь такого друга как Лейгур Эйгирсон.
– Провожатым? Он хотел куда-то попасть?
– Можно и так сказать. Я бы и рад поведать тебе все детали того путешествия, Матвей, но, боюсь, Лейгур этого не одобрит. Как ты наверняка заметил, он небольшой охотник до разговоров, особенно когда речь идет о нем самом.
– Пожалуй, – согласился Матвей, – только вот пренебречь совершенным им злодеянием никак нельзя.
– Ты про убийство?
Матвей замер на месте.
– Откуда ты знаешь? – с удивлением спросил он.
– Вадим Георгиевич рассказал мне об этом с неделю назад, до того как… – он на секунду осекся, – с ним случилось то, что случилось. Он как и ты заметил нашу близость с Лейгуром и решил поинтересоваться, откуда мы знаем друг друга. Слово за слово, он мне и поведал о случившимся в «Мак-Мердо».
– Вот значит как. Судя по твоему равнодушному голосу, ты в это не веришь?
– Разумеется нет.
Дабы придать веса своим словам, Шаман остановился и повернулся к идущему следом Матвею.
– Я вот что скажу, – продолжил он, – взглянешь на Лейгура и от его вида и впрямь в дрожь бросает, жуткий тип. Но я знаю какой он на самом деле. Под этим хмурым и заросшим бородой лицом скрывается доброй души человек, который и мухи не обидит, если повода не будет. – Он махнул рукой. – Нет, я отказываюсь верить в эту историю про убийство ребенка и ее отца.
– Но убийство было, Жак, – настаивал Матвей.
– Если и так, то Лейгур Эйгирсон последний человек в списке подозреваемых, и меня никто и ничто не переубедит в этом.
Матвей хотел было возразить, но шум листвы неподалеку немедленно закрыл рты обоим. Сию секунду оба собирателя превратились в слух.
Шаман приложил указательный палец к губам и гуськом направился к небольшому холмику впереди, по пути вынимая стрелу из поясного колчана. Матвей двинулся за ним, снимая с плеча винтовку с глушителем.
Взобравшись на вершину, они увидели небольшую ложбину с бегущим в ее низу ручейком. Возле берега, склонив голову с массивными рогами, стоял олень и утолял жажду. К счастью, зверь их не почуял и не услышал.
Живот заурчал с новой силой.
– Тебе придется стрелять, – прошептал Шаман, передавая блочный лук Матвею. – У меня с рукой что-то неладное, весь день сводит судорога. Боюсь промазать.
– Может, лучше оружием? – Матвей с намеком продолжил винтовку к земле.
– Сколько у тебя патронов?
– Чуть больше полмагазина.
– Не стоит. У нас сейчас на счету каждый патрон, а нам еще бог весь с чем предстоит столкнуться. Давай, держи, – торопил он его, не спуская глаз с оленя.
Матвей прикоснулся к холодной рукояти и приложил карболовую стрелу к тетиве.
– Давай, у тебя неплохо получалось, – подбадривал его канадец, припоминая недавние уроки стрельбы по алюминиевым банкам. – Целься в голову или шею, не прогадаешь.
Матвей глубоко вдохнул и задержал воздух. Стрелу заметно виляла из-за озябших рук и усталости. Подгадав момент, он разомкнул большой и указательный палец. Раздался свист, а затем глухой удар – стрела угодила в булыжник позади оленя, пролетев в считанных миллиметрах от белого загривка.
Зверь резко поднял голову и бросился наутек.
– Еще, еще! – торопил его Шаман.
Матвей, следя за животным, схватил вслепую из рук товарища стрелу, натянул ее, выстрелил. Мимо. На этот раз наконечник вонзился в ствол молодой сосны.
Рука потянулась за третьей стрелой, но было уже поздно – олень скрылся в лесной гуще, оставив после себя лишь комки грязи и следы.
– Тварь! – обозленный Матвей ударил кулаком по земле, едва сдержавшись, чтобы не бросить этот треклятый лук в ручей. – Говорил же, огнестрелом надо было.
– Ты поторопился, – с досадой произнес Шаман, – выждал бы еще немного, тогда и попал бы.
– Да куда еще чутка? Держал до последнего, пальцы уже онемели.
– Ладно, не расстраивайся, – отмахнулся Шаман, – догоним его позже, а сейчас надо бы небольшой привал сделать, согреться, и с новыми силами таки достать эту сволочь.
– На этот раз при помощи огнестрела, – добавил Матвей. – Лучше патрон-два потратить, чем приходить к остальным с пустыми руками. А то того и гляди, не мерзляки, так голод прикончит.
– Да, пожалуй, ты прав, – согласился Шаман. – Давай лагерь разобьем прямо здесь, согреемся и заодно фляги наполним. Я пока пойду погляжу на следы, может он и убежал-то недалеко, успеем нагнать, а ты займись костром.
Шаман отправился по следу, по пути собрав две напрасно выпущенные стрелы. Матвей же срезал ветку сосны, и ножом стал ее стругать, подготавливая трут и порой поглядывая в сторону, куда ушел старший собиратель. Может, и впрямь зверье это далеко не умчалось, и Шаман его покончит? Да нет, сказки. Все везение они растеряли с той самой минуты, как покинули Приморск. Дальше с каждым километром все становилось лишь хуже.
Закончив с растопкой, он собрал несколько небольших камней, разложил их кругом и в середину осторожно рассыпал трут. После он вытащил ваттбраслет и приготовился вызвать замыкание, но вдруг со стороны, куда отправился Шаман послышался душераздирающий крик.
У Матвея сердце в пятки ушло. Это определено кричал старший собиратель, но до сей поры он даже и не мог представить, что человеческий крик может звучать так жутко.
Он схватил винтовку и рванул к Шаману. Крик не замолкал, теперь превратившись в рьяный призыв о помощи. Потом послышался неприятный всхлип, не предвещающий ничего хорошего.
Через минуту Матвей оказался на небольшой лужайке, где перед глазами ему предстала жуткая картина. Потрошитель, мерзкая тварь, которую они имели счастье не лицезреть последние полторы недели, рвала на куски беспомощного канадца, пытающегося отползти в сторону к блочному луку, лежащему рядом.
Матвей не задумывался ни секунду. Он прицелился, направился вперед и открыл огонь по конечностям, в первую очередь тем, что острыми копьями вонзались в туловище старшего собирателя. Заметив угрозу, мерзляк бросился на Матвея, но метко угодившие в цель пули сделали свое дело, и тварь больше не бежала, а ковыляла в его сторону.
Пять выстрелов, десять, пятнадцать, и вот потрошитель почти сдох. Последние две пули – те самые, что предназначались для оленя, – прикончили тварь окончательно.
Из оцепенения он вышел сразу и помчался к Шаману. Канадец хватал воздух ртом. Левая рука и нога отсутствовали. Половина лица превратилась в месиво. Кишки выпирали наружу, но все же он по-прежнему умудрялся дышать.
У Матвея зазвенело в ушах. Он увел взгляд, прекрасно осознавая, что Шаману пришел конец, и с трудом заставил себя посмотреть на него вновь.
Канадец протянул руку.
– Матвей…
Собиратель почувствовал, как горло сжала невидимая хватка.
Он коснулся его руки и почувствовал крепко рукопожатие, даже несмотря на последние секунды жизни.
– Уходите, с-слышишь? Дальше, на север.
Матвей тихо покачал головой.
– Вы справитесь. Ты справишься.
Матвей еще крепче пожал ему руку.
– Спасибо тебе, – поблагодарил он старшего собирателя. – За все.
Шаман выдавил улыбку.
– Какой же я собиратель, если рано или поздно не помру от мерзляков… скажи мне, какой же я…
Он стал захлебываться кровью, а спустя несколько секунд испустил дух.
Наступила оглушительная тишина. Не раздавался тягучий скрип деревьев. Замолкли птицы, утих ветер. Матвей какое-то время даже не слышал собственного дыхания.
Он снял поясной колчан с трупа, подобрал с земли испачканный кровью лук и что есть силы побежал обратно в лес.
Дневник Арины Крюгер
День первый. Полдень.
Нашла эту записную книжку в одном из шкафчиков вездехода. С виду немного потрепанная, страницы желтые, но зато чистые. На красной обложке непонятная мне надпись желтыми иероглифами. Маша заметила мою находку и подсказала, что прежде эта книжка принадлежала ее коллеге, тому самому китайцу, чей труп мы нашли в автобусе по дороге в Москву. С ее слов, Ван (да, теперь я вспомнила его имя) хотел заносить в нее разные научные заметки.
Немного неуютно марать страницы своим кривым почерком в бывшей еще совсем недавно чужой вещице. Надеюсь, это сковывающее пальцы чувство скоро отступит, и писать станет легче.
Словом, до сих пор не возьму в толк зачем я все это пишу. Просто увидев пустые страницы немедленно захотелось взять карандаш и начать писать, что угодно, лишь бы отвлечь мысли от всего пережитого последние несколько дней ужаса, а особенно перестать думать о Йоване. Боль от его утраты с каждым днем становится только острее, словно только-только приходит осознание, что его больше никогда не будет рядом, как и его шуточек, его раскатистого смеха, его медвежьих объятий.
Смерть Йована повлияла на всех нас (за исключением Юдичева, который, кажется, ничем не дорожит кроме как собственной шкурой), в особенности на Надю (!). Она почти не разговаривает, все время смотрит в окно и почти ничего не ест. Неужели между ними и впрямь что-то было? И все эти заигрывания Йована таки дали плоды? Мне страшно спросить об этом саму Надю, хоть меня и распирает любопытство. Но все же, все же пускай скорбь по Йовану останется сугубо личным делом каждого из нас. Упоминать его лишний раз – значит делать и без того невыносимую боль утраты еще сильнее.
Мне нужно отвлечься… Так, придумала, попробую пересказать события последних нескольких часов.
Поздним вечером мы покинули Приморск, выгрузив с корабля Юдичева все, что может пригодиться. Запасы крайне скудные: пол-ящика патронов, чуток пеммикана (на вкус как резина), пару винтовок (теперь ими вооружены все, только у каждого при себе по одному-два магазину) и немного ватт, которых хватит совсем ненадолго.
Прямо сейчас движемся по довольно узкой трассе, окруженной со всех сторон деревьями. Города не встречаются, разве только небольшие поселения или деревни. Карт у нас нет, поэтому приходиться ехать почти вслепую. Матвей сказала, что ориентир в сторону севера у нас один – город Архангельск, где происходила эвакуация в Антарктиду во время Вторжения.
Понятия не имею, что нас ждет впереди. Особенно ума не приложу что мы будем делать, даже если и доберемся до этого Архангельска.
По мне, так мы в полной заднице.
День второй. Утро.
Вот и приехали.
Ватты в вездеходе закончились, их хватило на пятьсот километров. Прямо сейчас выгружаемся и идем дальше по трассе своим ходом.
Погода прохладная, дует ветер, небо затянуто тучами. Шаман снова провернул этот трюк с наблюдением облаков и сообщил, что возможно вечером на нас обрушится снегопад и сильный ветер. Этого еще не хватало…
Вадим Георгиевич без конца кашляет, да и выглядит неважно. Маша постоянно крутится возле него, помогает ему во всем. Смотрю на нее и сразу вспоминаю своего отца во время болезни. Я не отходила от его постели, подносила ему воды, питья и частенько с ним разговаривала.
Тогда я даже и мысли допустить не могла, что он скоро умрет.
День второй. Вечер.
Шли около часа, пока на головы не обрушился предсказанный шаманом снегопад. К счастью на дороге нам повстречалась большущая фура, в ее кузове и укрылись. К сожалению, развести костер здесь нельзя, поэтому приходиться спасаться теплом остальных.
Матвей рассказал, что теперь прибегнуть к помощи его оборудования не получится – недостаточно ватт, поэтому остается лишь наблюдение за облаками.
Надеюсь, мерзляки до нас не доберутся.
День второй. Ночь.
Я хочу убить его. Хочу выкопать глаза этому мерзавцу, бросившему нас на произвол судьбы. Клянусь – я убью этого подонка, чего бы мне это ни стоило.
Он заплатит за Йована.
И в отличие от Раскольникова муки совести меня грызть не будут, напротив – я буду радоваться и пущусь в пляс.
День третий. Утро.
Буря закончилась, это хорошая новость. Плохая же – она оставила после себя громадные сугробы, завалившие всю дорогу. Посоветовались и приняли решение отправить Шамана и Лейгура на разведку, возможно они отыщут укрытие получше. К ним в компанию навязался Тихон, остро желающий быть полезным. Никто не возразил.
Вадиму Георгиевичу с виду хуже. Лицо совсем бледное.
День третий. Полдень.
Как оказалось, буквально в трех километрах от фуры, в которой мы провели ночь, находился крохотный поселок с причудливым названием Пряжа. Добрались мы до него без труда и укрылись в пятиэтажном доме на берегу озера. Прямо в одной из квартир развели костер и наконец как следует согрелись.
В поисках растопки для костра бродила по квартирам, посматривая как люди жили до Вторжения. Со мной в помощники увязался Тихон, все силился что-то спросить, да не решался – я видела, как он исподтишка поглядывает на меня и будто бы слово пытался выдавить изо рта. Уж не знаю, чего он там удумал.
Нашла зеркало, совсем старенькое, помутневшее. Долго смотрела в собственное отражение и пыталась понять: я ли это?
День третий. Вечер.
Запасы еды оказались куда беднее, чем все ожидали. Пеммикана ровно один куб, размером с толстую книгу на тысячу страниц. Хватит его на пару дней, и это не беря в расчет, что вкус у него просто отвратительный. Кажется, Юдичев хранил его не совсем так, как полагается, и он успел немного испортиться.
Шаман допустил мысль, что вероятно придется снова охотиться, иначе с пустыми желудками далеко мы не зайдем.
Ну хотя бы воды у нас предостаточно. По крайне мере пока.
День третий. Ночь.
Все проснулись от кашля Вадима Георгиевича. Он не может остановиться.
Юдичев не стеснялся в выражениях и ругался на чем свет стоит, после чего покинул квартиру и ушел в какую-то из соседних, где развел собственный костер. Мерзкий все же он тип. Чуя я, дров он еще наломает.
День четвертый. Утро.
Позавтракали. Каждому досталось по небольшому куску пеммикана и кружка кипятка. За последние полтора месяца это самый худой завтрак, кишки в узел сворачиваются.
Еще и глаза слипаются, никто из ребят толком не выспался. Вадим Георгиевич рассыпался в извинениях своим охрипшим голосом. С виду ему чуть лучше, может болезнь стала отступать?
Прямо сейчас собираем пожитки, готовимся идти дальше на север. Куда именно до сих пор никто не знает, лишь бы туда, где холоднее. Но что потом? Как мы выберемся с захваченных земель? По мне, так мы оттягиваем неизбежное, и все это понимают, только бояться произносить вслух. Весна уже наступила, в этом нет сомнений, и совсем скоро потеплеет даже в этом на первый взгляд холодном крае.
День пятый. Утро.
Вчера шли весь день, делая короткие привалы на полчаса-час. Думала сделать пару записей во время одной такой передышки, но рука не слушалась, дрожала. Да и мысль была только одна – лечь и надолго уснуть, какие уж тут записи. А ноги! Как же они ноют от боли, а ведь нам и сегодня предстоит идти и идти черт знает сколько и куда.
Короче, не знаю сколько именно мы по итогу вчера прошли, но по ощущениям все полсотни километров. Очень нас тормозил Вадим Георгиевич, он часто останавливался дабы перевести дух или откашляться. Юдичев при этом все не затыкался, бранился себе под нос и резво шел вперед, будто и не было никакой задержки.
Погода тоже подгадила: дул ветер, шел снег, холод пробирал до костей. По ощущению минус пять-семь градусов, точно сказать не решусь. Но уж лучше от холода окочурится, чем от проклятых жуков.
Заметила как Матвей и Шаман чаще стали общаться. Всю дорогу они шли впереди, ведя за собой отряд. Шаман то и дело указывал на небо и объяснял Матвею что-то на английском. Я смогла уловить только два мне знакомых слова «облака» и «небо». Видимо, он учил его ориентации по облакам.
Ближе к вечеру я набралась храбрости поговорить с Надей. К счастью, она ответила взаимностью и мы хоть и немного, но мило побеседовали. Я поинтересовалась как у нее получается одними только жестами разговаривать с Домкратом, на что она показала мне пару движений. Благодаря ее короткому уроку мне удалось поприветствовать нашего глухонемого спутника и спросить, как у него дела. Домкрат криво ухмыльнулся (кажется, я вообще впервые увидела, как на его лице проскользнуло подобие улыбки), направил ладонь вниз и покачал головой. Я и без перевода поняла, что это означает «хреново».
День пятый. Полдень.
Оказывается мы оставили позади и прошли мимо большой город Петрозаводск. Нашли уцелевший указатель вдоль дороги со стрелкой ведущий в направлении, откуда мы пришли и количеством километров: 25.
День пятый. Вечер.
Вадим Георгиевич потерял сознание после длительного приступа кашля. Очнулся он почти сразу, но вид у него крайне неважный.
День шестой. Полдень.
Подошли к небольшому поселку буквально с десятком домов и укрылись в одном из них. Дальше не пошли, все из-за Вадима Георгиевича. Он больше не в состоянии передвигаться, как он сам говорит: «ноги не держат». Про его кашель и писать не хочется, трудно передать словами как страшно он звучит.
Бедная Маша себе место не находит, не отдаляется от отца ни на шаг, пытаясь облегчить его боль.
Все же хорошая она девушка, очень добрая. Прежде чем мы встретились, она представлялась мне совсем другой, как Надя, к примеру.
Забыла немного описать дом, в котором мы устроились. Он небольшой, из дерева, с виду довольно старый. Укрытие не самое лучшее: из щелей поддувает, окна разбиты, полы ледяные. Можно было бы подыскать домишко и получше, да только кругом надежнее этого не нашлось ничего, все остальные развалились, превратившись в груду бревен.
Совсем рядом находится озеро. Здесь вообще много озер. На пути я видела как минимум шесть, одни совсем крохотные, другие побольше.
Здесь очень много сосен, из деревьев мне они полюбились больше всего. Если мы и вернемся домой, то по деревьям я буду скучать особенно сильно.
А вообще место это очень красивое. Наверное, я поселилась бы здесь, если б не мерзляки.
Да, наверняка бы именно здесь.
День седьмой. Утро.
Ночью у Вадима Георгиевича поднялся жар. Он стонет и едва говорит, только стонет. У меня слезы наворачивались от его стона, столько в нем жалости.
Не могу об этом писать.
Полагаю, мы задержимся здесь и на сегодняшний день. В таком состоянии Вадим Георгиевич и шагу не сделает, это уж точно. Очень жаль, ведь погода наладилась и стала теплее. Снег местами растаял, солнце стало греть. Оно, конечно, не есть хорошо на одной земле с мерзляками, но в такую погоду, где нет снега под ногами, мы смогли бы продвинуться дальше значительно быстрее.
День седьмой. Вечер.
Съели половину пеммикана.
Лейгур порыскал по домишкам, собрал всякой всячины и соорудил силки для ловли мелкой дичи. Даже не знаю, он действительно надеется что либо поймать с их помощью?
День восьмой. Утро.
Видела Лейгура из окна прошедшей ночью. Он бродил недалеко от озера, что-то ворчал под нос на родном ему языке и пританцовывал, словно в некоем ритуале. Если таким образом он пытается приманить белочек и зайчат в растленные им силки, то я с радостью припущусь в танец вместе ним, только бы уже нормально поесть.
День восьмой. Полдень.
Утром Шаман и Лейгур ушли на охоту. Все давно поняли, что в поселке всем суждено задержаться, поэтому решили не терять времени даром. Погода ясная, снег почти растаял.
День восьмой. Вечер.
Пришли наши охотники, без добычи. Видно, танцы Лейгура не помогли. Да и силки пустые.
Снова отправляемся спать с пустыми желудками.
День девятый.
Вадиму Георгиевичу совсем худо. Он постоянно бормочет во сне, жар не спадает.
Ночью я слышала, как плакала Маша.
День десятый.
Писать будучи голодным с каждым днем все труднее. Мысли разбросаны, трудно собрать все в кучу.
Заметно потеплело, снега стало меньше. На этот раз на охоту вышел один только Шаман, но вернулся с пустыми руками. Говорит, это какое-то проклятие, не иначе.
Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров. Михаил Буров.
День двенадцатый.
Юдичев заговорил о том, что надо уходить и намекнул оставить Вадима Георгиевича, при этом сказав: «он не жилец». Маша как услышала это, так стала поливать его отборным матом, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на него с кулаками.
Как бы не хотелось это говорить, но Юдичев прав – надо уходить. Весна уже открыто ступает нам на пятки.
День тринадцатый.
На этот раз Матвей и Шаман ушли на охоту. Надеюсь, у них получится добыть что-нибудь. Умираю с голода.
